Сергей Снегов
Хрононавигаторы
4
Ничто не показывало, что уничтожение аэроразведчика вызывает какие-то ответные действия пришельцев. Корабль по-прежнему покоился на полянке в Голубой Роще и не ушел снова в невидимость, а это, по мнению Ланны, доказывало, что он не опасается нападения. Не было и особого волнения среди пятерых пассажиров корабля. Правда, лохматый хмурился и, сердито глядя на юношу с рожками, нехорошо шевелил губами, а тот качал головой и разводил руками. Но больше ничего важного не произошло. Четверо пришельцев разошлись по маленьким помещениям, улеглись на узкие подставки, чем-то накрылись, закрыли глаза, и всякое общение у них прекратилось. Только юноша с рожками на кудрявой голове остался в помещении и то всматривался в обзорный экран – на нем была все та же роща деревьев, полянка, звезды, сменившие дневные светила, и недвижно зависший над кораблем поисковик, то манипулировал с кнопками и рычагами под экраном. На пейзаж, изображенный на экране, его манипуляции не действовали.
К этому времени подоспела первая расшифровка наблюдений за кораблем. И расшифровка показалась Уве Ланне невероятной. Все снова и снова проверяя соответствие фактов и объяснений, Ланна пришел к выводу, что факты, конечно, практически реальны, но вместе с тем столь же практически немыслимы. Был момент, когда новоопределенный Конструктор Различий в отчаянии даже подумал, не отказаться ли ему от дарованного высокого звания, как незаслуженного, ибо установленные им отличия пришельцев от дилонов вышли за рамки допустимого.
– Ты ошеломлен, Уве Ланна, – заметил вернувшийся Ронна. – Ты открыл что-то странное. Я не ошибаюсь?
– Ты не ошибаешься, Рина Ронна, – ответил молодой Различник. – Я расшифровал способ информации у пришельцев. Он так отличен от нашего, что кажется попросту немыслимым, хотя реален фактически.
После такой глубокой оценки своего открытия Ланна объяснил, что у пришельцев изучены три разных действия: во-первых, уже замеченная раньше жестикуляция рук и мимика лица, но они явно вторичны и необязательны могут быть, но могут и отсутствовать. Во-творых, более существенно, что движения языка, губ и челюстей порождают звуки и комбинации звуков очень разнообразны – всего зафиксировано около трех тысяч их. Можно предположить, что таких звуковых комбинаций гораздо больше, пришельцы использовали в разговорах, которые удалось записать, далеко не все богатство слов – так они называют свои звуковые комбинации.
В-третьих, каждое слово сопровождается излучением мозга такой же примерно физической природы, как и мозговые излучения дилонов при их размышлениях. И каждая мыслительная волна соответствует той акустической комбинации, которую они называют словом. Любое слово сопровождается излучением, характеризующим именно это слово, а не другое.
– Пока все просто, – сказал Стиратель Различий. – Информация у пришельцев, как и у нас, производится излучениями мозга, а акустика слова – побочный продукт передаваемой информации. И мы при разговорах повизгиваем, полаиваем, даже напеваем. И, наверно, есть точная связь попутных звуков нашей речи с самой речью – то есть мыслями, передаваемыми излучением. Но кто будет изучать эту связь звуков и мыслей? Кому она интересна?
– В том-то и дело, что информация у пришельцев совершается вовсе не мозговыми излучениями, а звуками. Передача мыслей идет словами, то есть не прямым, а побочным способом, к тому же весьма неточным: пришельцы не всегда чувствуют соответствие слов и мысли и поэтому часто переспрашивают один другого. Иногда у них возникают споры из-за слов – такие словесные перепалки тоже зафиксированы, – а это немыслимо при прямой передаче мыслей.
– Твое сообщение так удивительно, что в него, и вправду, трудно поверить, – согласился Ронна. – Но это наблюдение, а не доказательство.
– Сейчас я тебе изложу и доказательство.
И Ланна объяснил, что слова и у пришельцев сопровождаются адекватными мозговыми излучениями, но те же мозговые излучения происходят и без слов. Такое действие соответствует размышлению у дилонов. Отсюда вывод: пришельцы умеют размышлять, хотя, нет сомнений, их способности к размышлению примитивней наших. Но у них излучения, составляющие мысли, никогда не передаются сами по себе, для передачи они должны предварительно получить акустическую форму.
– Мы тоже не всегда передаем наши мысли, если не хотим такой передачи. Иначе все, что мы думаем про себя, было бы доступно каждому.
– Не передаем, если не хотим, Ронна! А они если и захотят, то не смогут. Их формы общения так примитивны, что меня охватывает ужас, когда я думаю, сколько времени, сколько энергии тратят пришельцы попусту в разговорах, сколько путаницы и непонимания в их беседах! И почти отчаяние овладевает мною, когда думаю о сложностях общения с ними. Оно ведь невозможно без взаимной информации. Мы-то сможем понять их мысли-слова, но как донести до них наши мысли? Нам не воспроизвести ни одного слова! Мы будем понимать пришельцев, они нас – никогда.
Опытному Стирателю Различий положение не представлялось столь безнадежным. Конечно, дилоны не сумеют произносить слова, но каждому слову соответствует излучение мозга, ведь так? Пришельцы не воспринимают собственных мозговых излучений – те слишком слабы. Но разве мы не можем увеличить энергию наших излучений?
– Вот тебе выход, Уве Ланна. Мы оперируем только излучениями, слов не пытаемся воспроизвести. А пришельцы, принимая наши передачи, воспринимают их как привычные им слова. Теперь рассмотрим, что расшифровано в записях дешифраторов, – продолжал Ронна. – Пришельцев пятеро. Они из какого-то далекого мира. Главное светило их мирка – звезда Солнце, окруженная населенными планетами. Сами они примчались с планеты Латона – она в стороне от звезды Солнце. Время в их мирке – прямое и цельное, все живое и неживое у них синхронизировано в едином времени. Но на корабле имеются аппараты для замедления и убыстрения времени, для искривления его и даже для полной перемены хроновектора в будущее на вектор в прошлое. Корабль космический хронолет. Название – «Гермес», что оно означает, пока неясно. Пришельцы именуют себя людьми или человеками, еще одно наименование хрононавигаторы. Чем хрононавигаторы отличаются от людей или человеков, точно не установлено. Первый хрононавигатор, он же капитан «Гермеса» самый лохматый – Анатолий Кнудсен. Изображение лохматого мужчины на стене, так сильно схожего с Кнудсеном, они называют портретом бога Хроноса, что это означает, тоже неясно. Коротышка – Михаил Бах, именует себя археологом, они обозначают его словом «академик» – возможно, словесная характеристика его маленького роста. Третий пришелец, стройный, золотоволосый, – женщина, имя – Мария Вильсон-Ясуко, геноинженер, это ее специальность, нам незнакомая, но, наверно, важная – к Марии Вильсон-Ясуко все относятся с почтением. Теперь двое молодых. Один, без рогов, хрононавигатор Аркадий Никитин, ничего особенного о нем пока не узнали. Последний, с рожками, – робот Асмодей, самый подвижный и деловой из пятерки, его красота и умения признаются всеми. Что же до наименования «робот», то, видимо, это почетное звание, которого удостаиваются только выдающиеся люди, мастера на все руки, так его называют, хотя рук у него всего две и проще было бы квалифицировать таких незаурядных людей как мастеров на обе руки. А имя Асмодей не расшифровано, но, возможно, и в нем есть важный смысл.
– Вот видишь, как много мы узнали о пришельцах, – закончил Ронна. – И можем уже осмысленно воспринимать картинки, появившиеся в луче ротонного генератора. Прикажи подать на экран расшифрованную запись.
На экране снова возникло просторное светлое помещение и пять фигур. Но если недавно оба дилона наблюдали лишь жестикуляцию рук и движение губ и челюстей, то теперь стал ясен и сам разговор.
– Нет, это же поразительно! – говорил тот полный и невысокий, о котором расшифровали, что зовут его Михаилом Бахом и что он академик. Какие деревья, нет, какие деревья! Каждое до ста метров и больше! Ни в одну эпоху на Земле не было таких гигантов, а ведь растительности хватало. И где? На небольшой планетке, в мире какого-то превратного времени!
– Не превратного, а искривленного, – с улыбкой поправил Кнудсен. – Но какое отношение имеют метаморфозы времени к величине деревьев, Миша?
– Знаю: вы, хронофизики, считаете одинаково законными любые уродства времени. Но я – археолог, Анатолий, земной археолог. Для меня не только я сам, но и горы, и океаны, и леса существуют лишь в моем прямом времени том, которое движется всегда вперед, всегда от прошлого через настоящее к будущему. И хотя физики убеждали меня, что кроме вещества существует еще и антивещество, и то антивещество можно изобразить как пребывающее во времени обратном, я понимал это мыслью, а не чувством. И я ожидал, что встречусь в мирах иного времени с чем-то столь же удивительным, как удивительно само понятие иного времени – деревья, растущие не вверх, а вниз или вбок, камни, падающие вверх, холодный жидкий металл… Но вот мы сейчас в каком-то дико запутанном времени, оно движется не вперед и не назад, а кружится и петляет. А за стеной хронолета такой же предметный мир, такие же камни и воздух – правда, много плотней нашего земного, такие же вода и растения. Время течет по-иному, а мир в нем такой же. Нет невероятностей и чудовищностей – и это невероятно и чудовищно! И в этом немыслимо не нашем времени, живут какие-то развитые народы – вон два их разведочных аппарата зависли над «Гермесом»: изучают нас, возможно, и прикидывают, как нас приветствовать – объятиями или залпами? Земное, слишком земное! Не удивлюсь, если аборигены планеты ходят на двух ногах, несут на плечах по одной голове и обратятся к нам на человеческом языке.
В разговор вступил молодой хрононавигатор:
– Анатолий, я снова прошу – снимем оптическую невидимость и пойдем на разведку.
Кнудсен глядел на экран. Два шара – явные разведчики – покоились в воздухе, как на фундаменте. Недавно они примчались на полянку, вдруг стали сжиматься и опускаться. Потом сжатие прекратилось, оборвалось и падение. По всему, выталкивающая сила местной атмосферы уравновешивала вес шаров. Что могли фиксировать разведчики, упрямо не отрывавшиеся от корабля? Оптический экран для них не помеха: они, перед тем как замереть в неподвижности, облетели весь корабль и так точно повторили все извивы его корпуса, как если бы видели его на ярком свету. Если аборигены применяют гравитационные индикаторы, то могут не только изучать незнакомый объект, но и наносить по нему гравитационные удары. Гравитаторам корабля задана программа отражения гравитационного нападения. Но не было признаков агрессивности аборигенов. И не было сигналов – гравитационных, оптических, тепловых, электромагнитных, – которые зафиксировали бы желание контакта: ограничивались наблюдением за кораблем.
– Выпускаем разведчика, – распорядился Кнудсен.
Затем оба дилона увидели то, что уже наблюдали раньше – вылетевший аэроразведчик и сам корабль, выключивший оптическую защиту. И еще увидели на экране, как они сами на одном из поисковиков помчались вслед за аэроразведчиком.
– Что мы делали, рассматривать неинтересно, Ланна, – заметил Ронна. Сконцентрируемся на том, что видели в это время пришельцы на экране корабля.
Пришельцы видели то же самое, что совершалось перед глазами Ронны и Ланны, когда они сопровождали разведчик в его метаниях над городом и мешали ему опасно приблизиться к охранным маякам. Интересней были комментарии пришельцев.
– Настоящий город! – воскликнул Бах. – Правда, здания без окон. Боюсь, они не радуются свирепому сиянию своей белой звезды. Отсутствие окон – наверно, для защиты от нее. Сколько аборигенов на улицах! Асмодей, познакомь нас поближе с кем-нибудь.
Асмодей, сидевший у пульта, направил астроразведчика на одного дилона, задравшего вверх голову.
Женщина, сидевшая рядом с Кнудсеном, вскрикнула. Дилон, испуганный пикировавшим на него разведчиком, проворно удрал, а женщина сказала:
– Какой уродец! Собачья морда, а не лицо. И сколько зубов в пасти! Но глаза добрые и умные. И как этот уродец выразил ужас, когда наш датчик стал падать на него. Он, похоже, подумал, что его собираются раздавить. Между прочим, все они хвостатые и чудовищно длиннорукие.
Кнудсен задумчиво сказал:
– Не знаю, можно ли так говорить: «между прочим, хвостатые и длиннорукие». А если здесь это важная функция – быть хвостатым и длинноруким? Не между прочим, а по существу, Мария! Напомню, что на Латоне в своей геноструктурной лаборатории ты выводила живые конструкции со множеством необычных и неожиданных органов и деталей. Ведь так? Но у каждого нового органа была своя важная функция, ни один не создавался «между прочим».
Женщина с улыбкой посмотрела на Кнудсена.
– Анатолий, ты продолжаешь попытки обратить меня в свою веру. Но я говорила тебе, что в геноструктурной лаборатории на Латоне новые живые формы создаются по разработанным разумным проектам. Не верю в разумность природы. Она работает не по чертежу, не по программе. В ней игра сил, а не проникновенность разума. Вынужденная реакция на внешнюю необходимость. Природа – творец, не отрицаю, но плохой конструктор. И я это всегда буду утверждать.
– Мы, между прочим, для того и отправились в наше хронопутешествие, чтобы выяснить, кто из нас прав, – примирительно сказал Кнудсен.
Асмодей, показывая рукой на экран, закричал:
– Аборигены мешают разведчику. Что делать?
В это время разведчик приближался к башне и поисковик дилонов вклинился между ним и маяком, не давая дороги. Молодой хрононавигатор, Аркадий Никитин, сказал:
– Анатолий, вот прекрасный способ выяснить намерения аборигенов. Они отгоняют от башни – значит, там что-то запретное. Но как они поступят, если продолжим разведку башни? Какие возможности недопущения и защиты?
– Информация методом провокации, – сказала женщина, пожимая плечами. – Не уверена, что это лучший способ знакомства.
– Лезть на рожон не будем, но и сразу отступаться не надо, – сказал Кнудсен. – Асмодей, покажи, что способен уйти от контроля, но большим приближением не нервируй.
Асмодей легко увел разведчика вниз, еще легче оторвался от шара, взмыв вверх. Игра, только начавшись, прервалась. Тускло светившаяся верхушка башни вспыхнула и погасла. Аэроразведчик превратился в клубок пламени, пламя стало облачком пыли, пыль рассеивалась в воздухе. Пассажиры трансмирового корабля молчали, не отрывая глаз от экрана.
– Поделом нам, – прервала молчание Мария Вильсон-Ясуко. – Имели ясное указание, что можно и чего нельзя, и вызывающе не посчитались с этим.
– Обращаю внимание, – доложил Асмодей, – что разведчик перед распадом вдруг завибрировал. В него не попадало извне ни снарядов, ни пуль, он не был облучен силовыми полями. Он вспыхнул и взорвался изнутри, а не от удара извне. Он распался от безмерно усилившейся вибрации. Мне такие методы уничтожения неизвестны. На нас напали неведомым мне способом.
– Не напали, а защитились, Асмодей, – поправил Кнудсен. – Итак, аборигены, столь похожие головой на земных собак, только со змееобразными руками и большим хвостом, искусно защищают свои секреты. Это весьма отрадно.
– Что тебя, собственно, радует, Анатолий? – поинтересовался Бах. Что наши новые знакомцы, с которыми мы, впрочем, еще не познакомились, обладают мощными средствами уничтожения? Или – конкретней – что без особых усилий превратили в облачко праха наш разведчик?
– И то, и другое, Миша. Ибо оба факта свидетельствуют об их мирных намерениях. Имея такие могучие средства борьбы, они могли бы напасть на нас, но этого не сделали – значит, войны не хотят. А уничтожением аэроразведчика продемонстрировали, что имеют секреты и предлагают в них не проникать. Напомню, что осмотр города и жителей возражений не вызвал. В общем, я надеюсь на дружбу.
– Что мне делать, капитан? – спросил Асмодей. – Запустить второго разведчика, но держать его подальше от запретных башен?
– Не надо. Тебе – дежурить. Нам четверым – спать. После сна высаживаем десант: начальник – Аркадий Никитин, эксперт – Михаил Петер Бах, помощник и охранитель – Асмодей. Мы с Марией страхуем вас защитными механизмами «Гермеса». Теперь – по каютам.
Пассажиры корабля разошлись.
Рина Ронна притушил экран. На нем виднелся один Асмодей. Этот красивый парень с рожками на голове что-то напевал, трогал гибкими пальцами кнопки и рычаги – важного значения его действия не имели.
– Умный народ эти люди или хрононавигаторы, что, возможно, одно и то же, – с уважением промыслил Ронна. – Даже странно, что существа с такими конструктивными недоработками тела, с таким примитивным обменом информацией – только при помощи слов, не всегда адекватных мыслям, с такими… в общем, что они быстро уловили наши возможности и наши намерения. Ты зафиксировал, что они успели узнать о нас и что мы узнали о них?
Ланна перечислил, что считал самым важным. Они узнали, что защита корабля непроницаема для звука, света, корпускулярного излучения, но бессильна против гравитационных аппаратов – и догадываются, что эти аппараты в любой момент могут превратиться в орудия истребления. О ротонных прожекторах они представления не имеют. О резонансных механизмах догадываются, ибо аэроразведчик был испепелен перед их глазами. О разрыве времени на Дилоне не знают. Воевать с нами и покорять нас не намерены – и не только потому, что уступают нам в уровне техники. В отличие от рангунов, хрононавигаторы, они же люди, или человеки, патологической воинственностью не заражены.
– Неплохо, – одобрил Рина Ронна. – Тебе, полагаю, поручат доложить о пришельцах Старейшинам. Основу доклада ты уже выстроил. Противодоклад делаю я. Ты уже обговорил с Мат Магоном ваше взаимоперевоплощение?
– Когда же, Ронна?
– Все же долго не уклоняйся от операции. Появление пришельцев вызовет много событий. Ты должен быть полностью синхронизирован, чтобы не попасть в беду, если возникнут непредвиденности. Говорю это тебе не только как друг, но и как провидец по должности.
– Все сделаю, – пообещал Ланна без энтузиазма.
– Теперь так, – продолжал Рина Ронна. – После сна люди высаживают на Дилону десант. Мы с тобой поведем этот десант в Ратушу. Надо их прозеркалить, без этого – никаких дружеских контактов.
– А если они воспримут прозеркаливание как враждебное действие?
– Не воспримут, Уве. Ты ведь помнишь, что говорил их капитан Кнудсен, так похожий на портрет своего родственника на стене?
– На портрет бога Хроноса, Ронна.
– Я и говорю – не то брата, не то отца. Они поняли, что мы не желаем им зла, а мы знаем, что они явились не воевать, а познавать нас. После прозеркаливания – прием у Старейшин, наши с тобой доклады и окончательное решение Программы Судьбы пришельцев. Подразумеваю программу их пребывания на Дилоне, а не существование вне планеты.
– Ты не боишься, что рангуны помешают приему пришельцев?
– Боюсь. Даже очень. Но надеюсь на разум Кун Канны. Он хоть и служит рангунам, но все же дилон, а не рангун. Он отговорит Ватуту от нового нападения на пришельцев. На всякий случай Братья Опровергатели приняли меры: на всех маяках, на всех батареях резонансных орудий дежурят полные комплекты операторов. Даже хронобойные аппараты задействованы.
5
Киборг Асмодей для первого выхода на незнакомую планету выбрал свою любимую личину № 17. Он охорашивался, поправлял кудри, складки одежды высокий, темнолицый, остроглазый, с узенькой бородкой на удлиненном лице, с двумя серебряными рожками, красиво выступающими из курчавых волос, с жесткими усиками, в богатом костюме средневекового аристократа: камзол, короткие штаны, шелковые чулки, шпага на левом боку, сверкающий бриллиантами пистолет – на правом. Мария смеялась, Аркадий хохотал.
– Ты похож по одежде на французского маркиза, а усами – на какого-то немецкого монарха. В общем, помесь дьявола с аристократом. А зачем шпага и пистолет? Устраивать дуэли с аборигенами?
Асмодей выхватил шпагу и ткнул в Аркадия. Лезвие при выпаде удлинилось втрое узким снопиком пламени. Выстрел из пистолета прозвучал неслышно, но Аркадий не устоял на ногах. Впрочем, Асмодей успел его подхватить.
– Одна сотая мощности, – сообщил он, сияя. – А если на полной силе оружия?
– Но зачем такое театральное оформление? Разве бластер с переключателем мощности хуже?
Бластер не отвечает личине № 17, объяснил киборг. Зато в личине № 15 – образе юного звездопроходца – ни шпага, ни пистолет в драгоценных камнях, разумеется, не к лицу. Не годятся они и для личин от № 1 до № 14, копирующих змею, кентавра, волка, сфинкса, корову и прочую живность.
– Аборигенам личина № 17 понравится, – заверил Асмодей. – Вы, люди, мало интересуетесь собственной историей, вы устремлены в будущее. А я без истории не могу. Я еще покажусь тебе в образе грека-рапсода, увенчанного лавровым венком, или старшины гильдии палачей в кроваво-красном плаще, с топором на плечах, или казака-разбойника на лихом скакуне, с пикой наперевес. Обалдеешь!
– Расскажи, почему друзья прозвали тебя Асмодеем, – сказала, посмеиваясь, Мария.
Асмодей охотно поведал, что раньше собственного имени не носил и значился в каталоге как «Конструкция опытная многоцелевая на двадцать четыре функции и девятнадцать обликов». И вот, прикидывая обертоны к личине № 16, то есть облику трудяги-лаборанта с большим научным будущим, он для забавы добавил себе светящиеся рожки, усы и бородку, длинные когти на мохнатых руках и усилил сверкание глаз до зловещего блеска. И в таком виде вдруг появился перед одной лаборанткой. Та сперва отшатнулась, потом захохотала: «Ах ты, Асмодей!» Так состоялось крещение киборга-универсала бесовским именем Асмодей.
– Бесовскую внешность я тогда придумал сам, – с увлечением хвастался Асмодей. – Скопировал картинку из книги «Мифические представления древних народов о нечистой силе». Я только не прирастил себе хвоста. Между прочим, верховных демонов Люцифера и Вельзевула, а также главного Сатану тоже рисуют без хвостов. Хвост – чиновное отличие низших бесов. В низшие бесы мне не захотелось, в верховные дьяволы не пожелал. Стать Люцифером или главным Сатаной – церемониал, жуткая хлопотня, больше парада, чем дела. А я обожаю дело. Оперативность мне по душе, хотя души в меня не встроили. Я спрашивал конструкторов – отвечают: не знаем, как душа выглядит в физической модели, математической формулы души тоже нет. Научная недоработка, по-моему.
Он завершил объяснение нечеловеческим хохотом.
Когда киборг закончил с туалетом, Аркадий попросил разрешения на выход.
– Немного погодим, – ответил Кнудсен. – Меня тревожат новые шары.
Один из шаров недвижно висел над «Гермесом» с того момента, как корабль опустился на полянку в гуще голубых деревьев. Второй шар улетел за аэроразведчиком. А недавно появились еще два шара. Все три были цельные, без иллюминаторов и люков, по их поверхности пробегали цветовые волны, шары казались гигантскими мыльными пузырями, тускло поблескивающими в сиянии двух солнц, – одно катилось на закат, другое восходило…
– Что тебя беспокоит? – спросил Аркадий. – Что в каждом шаре сидят аборигены? Нового в этом нет.
– Новое в том, что два шара появились точно к вашему выходу наружу. Уж не поджидают ли вас?
– Если поджидают, значит, подготовили почетный эскорт.
– Но ведь мы им не сообщали, что выходим! И никаких признаков выхода не показали. Как же они узнали о нашем решении?
– Не рано ли мы приписываем аборигенам умения, превосходящие наши собственные? – возразил Аркадий.
– Во всяком случае, умения, отличающиеся от человеческих, мы допустить вправе, Аркадий. Ладно, выводи десантную авиетку.
Когда авиетка вынеслась наружу, два новых шара пристроились к ее бокам. Скоро стало ясно, что они не просто эскортируют авиетку, а задают направление. Аркадий заколебался, куда направиться, вчера аэроразведчик показал несколько мест, заслуживающих изучения. Но оба шара синхронно повернули вбок и придвинулись ближе. В авиетке свободно помещались три человека, но она выглядела крохотной рядом с шарами.
– Приглашают на посадку, – сообщил Аркадий на «Гермес». – Весьма интенсивно худеют. Я немного покочевряжусь, посмотрю, как они поведут себя.
Оба шара, сокращая объем, плавно опускались вниз. Это могло сойти и за приглашение на посадку. Аркадий задержал авиетку на высоте. Оба шара остановились, словно поджидая. Вместо снижения, Аркадий задал автоматам подъем. Авиетка задрожала и закачалась, как на волне. Что-то внезапно заблокировало автоматы подъема.
– Потеряли собственное управление, – передал Аркадий на «Гермес».
– Не противодействуйте, – отозвался Кнудсен. – Мы все видим. В случае опасности применим защиту.
Аркадий вторично проверил управление. Подъем отключился полностью, автоматы спуска и поворота вяло отвечали на команду – их тоже блокировали.
– Нам разрешают лишь те действия, которые им угодны, прокомментировал положение Аркадий. – Бездействие тоже разрешено. Остается сложить руки на груди и безмятежно ожидать встречи с хозяевами. Думаю, выключение всех двигателей сойдет за сложенные на груди руки.
В нормальных условиях при остановке двигателей авиетка должна была камнем рухнуть вниз. Но она с той же плавностью, что и шары, опускалась между ними. Шары одновременно коснулись грунта, за ними мягко опустилась и авиетка. На шарах не было и видимого намека на люки, но один шар вдруг распахнулся, и из него вышли два аборигена. Они походили и на сутулых людей, и – еще больше – на вставших на задние лапы крупных собак с непомерно длинными, гибкими передними лапами. Оба неспешно пошли к авиетке. Хрононавигаторы тоже выбрались наружу. Аркадий заготовил традиционную фразу знакомства: «Земляне приветствуют вас, друзья!» Затем полагалось радушно поднять руку и присмотреться, кого же зачисляют в друзья людей.
Все уставные варианты знакомства оказались излишними.
Один из аборигенов протянул внезапно укоротившуюся руку с целым гребешком пальцев и заговорил на хорошем человеческом языке:
– Приветствуем тебя, хроноштурман Аркадий Никитин, и тебя, академик Михаил Бах, и тебя, киборг Асмодей в твоей прекрасной личине № 17! Вы прибыли на планету Дилону в звездной системе Гаруны Белой и Гаруны Голубой. Вы – наши гости. Вас ждут властительные Старейшины, Конструкторы Различий, Стиратели Различий, Братья Дешифраторы и Братья Опровергатели.
И Аркадий, и Бах понимали, что ни при каких ситуациях нельзя стоять с вытаращенными глазами и раскрытым ртом: на Земле это сочли бы невоспитанностью, а доказательств, что на Дилоне нормы общения другие, не было. Бах нашелся первым.
– Вы говорите по-человечески? И знаете наши имена и кто мы? Как это возможно?
– Братьям Дешифраторам пришлось потрудиться, – не то прозвенел, не то пропел дилон. – К тому же вы прикрыли свой корабль оптическими и корпускулярными экранами, даже гравитационные искатели лишь контурно ощупывали его. Но об этом потом. Меня зовут Рина Ронна, я – Сын Стирателей Различий и Брат Дешифратор. Мой друг, Уве Ланна, молодой Конструктор Различий. Мы будем отвечать на ваши вопросы и вводить вас в нашу жизнь.
Все пятеро шли по улице, заполненной аборигенами. Рина Ронна с Аркадием – впереди, за ними Бах с Асмодеем, шествие замыкал Уве Ланна. Почетный эскорт был похож на древний земной конвой для заключенных. Ронна, шагая, разговаривал, Ланна, столь же энергично шагая, не обмолвился ни словом – возможно, не столь хорошо освоил человеческий язык. Бах вдруг обнаружил несообразность: он отчетливо слышал человеческие слова, но звуки, которые дилон произносил ртом, не могли быть словами, – они напоминали тихий визг, напев, иногда приглушенный лай. «Мысленно передают слова, а физически не говорят», – с удивлением зафиксировал Бах.
Аркадий с Бахом рассматривали выстроившихся вдоль дороги дилонов. Их глазами наблюдали жителей и Кнудсен с Марией. Впечатление, что дилоны напоминают поднявшихся на задние лапы собак, лишь силуэтно отвечало облику. Только голова с вытянутым лицом и острыми ушами сильно разнилась от человеческой, да еще слишком короткие ноги при слишком длинных руках. Бах вполголоса заметил Асмодею, что дилонов на отдалении можно принять за пещерных людей. Аркадий мысленно обратился к Марии: если бы ты в своей геноструктурной лаборатории сочетала гены человека с генами собаки и обезьяны, то получилось бы дилонообразное существо.
Аркадий забыл, что дилоны распознают человеческие мысли и что молчаливая передача на корабль так же ясна им, как и негромкое замечание Баха. Ронна доброжелательно напомнил об этом:
– Итак, у нас есть сходство и с людьми, и с неизвестными нам существами – собаками и обезьянами. Надеюсь, собаки и обезьяны пользуются почетом у людей?
Аркадий ответил с полной искренностью:
– Собака – лучший друг человека. А что до обезьян, то мы считаем их своими предками.
Теперь он знал, что надо не только помалкивать, но и воздерживаться от рискованных мыслей. Аркадий вспомнил, что в курсе «Техника безопасности при знакомстве с инозвездными цивилизациями» начинающему астронавту задавали разные вопросы с требованием не допускать никаких мыслей, относящихся к заданным вопросам, – регистратор мозговых излучений фиксировал, удалось ли это ученику. Астронавты дружно ругали запрет спровоцированных размышлений как насилие над интеллектом. Контроль над мыслями – одно из худших явлений древних времен, так высказывались иные. Впрочем, в каждой учебной группе появлялись и свои рекордсмены-мыслемолчальники. Аркадий к ним не принадлежал. Зато сейчас радовался и своей скромной отметке на экзамене по мыслемолчанию.
Улица складывалась из глухих зданий. Каменные пятидесятиметровые цилиндры не имели ни окон, ни дверей, только подземные входы с падающими вниз туннелями. Цилиндры вытягивались в две линии, полоса между ними и была улицей, а на ней такими же ровными рядами, как здания, выстроились дилоны. Ни один не нарушал невидимую запретную линию, но за ней все толкались, повизгивали, покрикивали и, удлиняя руки, высоко поднимали их над голыми головами. Передатчики хронавтов фиксировали все звуки в толпе, а расшифровку исчерпывали единственным словом: «Радуются!» И Асмодей, легко превращающий всего себя в огромный приемник, обнаружил в поведении дилонов только радость знакомства.
«Наше появление превратилось в торжественный спектакль», – высказался Асмодей и хохотнул. Ему нравилось, что он – причина дружеского праздника.
Аркадия удивило, что на улице не видно ни одного из транспортных шаров, каких вчера так много обнаружил на той же улице аэроразведчик. Ронна ответил, что шары убраны, чтобы не мешать процессии. Пришельцы могут не беспокоиться о шарах.
