Смеклоф
Enter Rupor
Магистр положил руку на плечо Майка и тот задрожал всем телом, чуть не забыв о том, о чём думал.
– Выйди, нам с мальчиком надо пролить ещё немного крови.
Адепт хмыкнул, но тут же поднялся со стула и, демонстративно протопав по ковру, хлопнул дверью.
Мысли Майка тряслись и припадали к земле, тёрлись об неё мягким пузом и потявкивали, виляя переломанными хвостами, но он всё же заставил их немного ощериться. Если мама хотела загипнотизировать не батюшку, то её целью мог быть только глава ХИБа. Не зря же в её плане сын сначала должен шокировать его признанием: «Ненавижу этого чокнутого придурка. У моего брата три яйца, кулаки и одна извилина, если вы не возьмёте всё в свои руки, он обязательно накосячит. У вас дар убеждения, а у него дар всё портить! Он тупой сукин сын!». А потом уломать сказать по громкой связи, чтобы слышать гипнотическое бормотание телевизора, слова с бумажки: «Я его отпущу. Скажет отпустить и отпущу. Я его отпущу!».
Магистр погладил свою жертву по щеке, хлопнул по второй и начал расстёгивать брюки.
Майк силой воли вправил трясущуюся челюсть и пробормотал:
– Сказал, отпусти меня!
Слова с трудом пробились через надувшийся кровавый пузырь. Лопнули и разлетелись.
Магистр вздрогнул, теребя в пальцах молнию ширинки, но всё-таки спустил штаны, оголив тонкие, белые ноги, поросшие седыми волосами. Синие вены выступали через кожу и пульсировали. Поэтому казалось, что извиваются бледные черви. Он вытянул перчатку, и проклятая кукла распахнула свою зашитую пасть, так что красные нитки натянулись и перечертили решёткой зубы-пуговицы.
– Мальчика надо наказать…
– Сказал, отпусти меня!
Слова прозвучали громче. Отразились от забранных звукоизоляционными панелями стен и вернулись обратно, сконцентрировавшись в центре комнаты.
Кукла замерла и захлопнула пасть.
– Сказал, отпусти меня! – заорал Майк.
Тьма ошарашенно посветлела.
Магистр выронил перчатку, облизал побелевшие губы и шумно выдохнул.
– Я его отпущу. Скажет отпустить и отпущу. Я его отпущу!
Он наклонился, начав дёргать липкую ленту, приклеивающую Майка к стулу. Не добившись результата, опустился на колени и стал её кусать. Скотч рвал волосы на запястьях, но пленник улыбался. Надежда повернулась к страждущему своим прекрасным удивительным ликом и озарила ответной улыбкой.
Магистр содрал всю липкую ленту, поднялся и отошёл, всё ещё моргая осоловевшими глазами. А Майк бросился к двери, пробежал через длинный пустынный коридор, взлетел по ступеням и, наконец, вдохнул холодный воздух свободы.
Часть 11. Не обмани людей свободой
Большой страшный дракон, Кубанычбек Абдулалаев из-под Бишкека, настоящий вьетнамский официант, он так давно бродил под хмурым земным небом, что уже сам забыл, кем родился. Может быть первым шаманом, переведшим первого духа обратно через огненную реку. Может быть вивисектором Павловым, записавшим свои ощущения перед смертью. А может быть маньяком-убийцей, которому разработанное Робертом Линднером внушение помогло избавиться от кошмаров и навязчивого желания пытать маленьких мальчиков. Хотя любой нормальный человек назвал бы его обыкновенным психом. Ведь только псих, имея возможность отправиться куда угодно, попрётся на нелюбимую работу в выходной день.
Он остановился у дверей вьетнамского кафе и с раздражением посмотрел на замок, и громадное жёлтое объявление: «Карантин без пречин». Кто-то сделал ошибку и написал «прЕчин», то ли плохо учился в школе, то ли наоборот подчеркнул, что лишать простых людей последней возможности пропитания – большая ошибка. Из глубин души поднималась вторая волна раздражения. Она пока ещё не достигла пика, но упорно стремилась к нему.
Псих подёргал замок. Будто тот мог войти в его положение и открыться. Прижатая к облупленной стене водосточная труба выпустила каплю конденсата. Глухой, провокационный «кап» разнёсся по пустынной улице. Так начинались лучшие композиции «Драм энд Басс». Так звали на восстание народные марши и первобытные тамтамы. Ударила ещё одна капля. В ответ, входя в унисон с музыкой улиц, гулко стукнуло сердце в груди. «Бам!» – донеслось из дворов. Подъездная дверь с грохотом закрылась. А дальше обрушился шквал. Мусорная машина выгрузила тошнотворное содержимое железного ящика в своё непритязательное брюхо.
Под асфальтом, в железобетонных коллекторах, натянутые до предела, зазвенели коммуникационные кабели. Поток воли четырёх хозяев «Рупора» толкал по ним йоттабайты лжи, наплевав на то, что они не обладали такой пропускной способностью. Чернуха просачивалась сквозь оплётку, провода набухали и превращались в напряжённые жилы. Токи безумного бреда раскачивали их, пытаясь вырвать из подземного плена. Асфальт трескался и вспучивался, внося свою лепту в уличную музыку.
Псих криво усмехнулся. Неужели она оказалась права? Пока пацаны-Рябушинские считали, что он вьетнамец и ни слова не знает по-русски, они свободно обсуждали перед ним свои планы. Так что он давно знал все хитроумные переплетения невероятного проекта. У любого обмана, особенно чересчур мерзкого, есть своя критическая масса…
Над головой психа взорвался висевший на фасаде рекламный экран. Вдоль всей улицы запрыгали канализационные люки. Из-под них выбивался чёрный дым с искрами. Полыхали информационные магистрали лжи. Истинный огонь растекался лавовыми полями, затапливая коммуникационные узлы, сервера и передатчики. Загибались будто свечи информационные вышки. Канализационную трубу с новостями окончательно прорвало. Ведущие, комментаторы, аналитики, шоумены, заштатные журналисты и даже блогеры надрывались из последних сил. Гулкий, но никем не слышимый голос «Рупора» требовал противоположных результатов. Спецы НАК, агенты «фермы», гильдия проповедников и сборище разномастных сект под управлением ХИБа не успевали отдавать всё новые и новые приказы. Ложь давно вышла из берегов, залила полноводные долины общественного разума и покрыла остатки благоразумия. Дикие волны лупили в гигантскую плотину самоконтроля, заставляя вздрагивать неокрепшие души на другой стороне стены. Даже дети чувствовали, что дальше так продолжаться не может и плакали в своих колыбелях. Взрослые же едва справлялись с постыдными инстинктами. Им хотелось повыпрыгивать из собственных тел, разорвать в лохмотья ненавистную кожу и освободиться от бремени бессмысленной жизни. Двигаться было некуда и не зачем.
Воздух загустел и вибрировал, прогибаясь под тяжестью сигналов со всего света. Вышки не гнулись, а краснели и взрывались снопами бешеных искр, не в силах вынести позора. Огонь возбуждённо ревел, хватая жгучими челюстями беспочвенные теории о заговорах, мировом правительстве, смертельном вирусе, переполненных моргах и заваленных трупами кладбищах. Кидался на информационный шлак, воспламеняя его жаром дыхания. Глотал безумные догматы жадных извращенцев в сутанах с купидонами. Рвал на части миллионы раз повторяемый вздор, прикидывающийся правдой. Жрал требуху гнилых СМИ, продавшихся за многомиллионную рекламу брендов и спонсорские подачки. Втягивал в себя всё, что ещё недавно казалось неуничтожимым. Огонь истины так оголодал, что с остервенением кидался даже на интернет контент.
– Сеть отключилась, – пробормотал псих, встряхнув свою старую нокию.
Мир трясся, как намокшая собака, скидывая с себя прицепившихся и упорно сосущих кровь паразитов. Асфальт пошёл волнами и даже дома, в такт уличной музыке, передёргивали железобетонными плечами.
А на плечо психа села синица. Покрутила чёрной головой с белыми щеками и, довольно защебетав, понеслась в проясняющееся небо. Сквозь непроницаемую сеть из чёрных крыльев уже просвечивала голубая глубина. Истинный огонь, разделавшись с коммуникационными сетями, добрался и до этого марева лжи. Тёмные силуэты летучих мышей начали таять, а вместе с ними и угроза чумы двадцать первого века. Сполохи пламени перескакивали с одного клока лжи на другой, превратив московское небо в красное северное сияние. Синица мельтешила между ними, то и дело, пуская в ход клюв и когти. Она не хотела касаться чернильных сгустков, но не могла не клюнуть проклятую пелену, превращающую нормальных людей в запуганную скотину.
Тучи рассеивались. В кристально-чистом воздухе растворялись адские потоки лжи. Даже копоть и смрад, жирными пятнами прилипшие к улицам златоглавого города, смывалась слезами облегчения. Они капали из водосточных труб, победоносно били по асфальту и в тугом ритме всё больше проступал рэп-кавер «Рябушински Brothers» на песню Кипелова:
«Я свободен, словно птица в небесах, я забыл, что значит страх.
Я свободен с диким ветром наравне, наяву это, а не во сне!»
