Смеклоф
Чародей без башни
Арий не оглядывался, чтобы любитель овощей случайно не приметил его лицо. Нарочно сделал несколько виражей, облетая вокруг башни и путая следы, пристал к балкону и показал язык недовольно сморщившимся ограм.
– Зовите купца, товар прибыл, – приказал он.
– Аренька! – разнёсся над башней бабушкин голос. – Пора домой!
Синдибума передёрнуло, но он лишь молча вздохнул. Волнуется, наверное, после налёта гарпий. Слышать чародейский зов мог только тот, к кому обращались. Обиженные истуканы даже ухом не повели, а надменно захлопнули пасти и гордо скрестили лапы на груди, всем своим видом выражая каменное спокойствие.
– Эй, композитор! – не дожидаясь милости, заголосил Синдибум. – Принимай свежак!
Дверь распахнулась, и старик, щурясь, выглянул за крыльцо.
– Чего так долго? – заворчал он. – В животе урчит, как у башни в катакомбах.
– Горшок гони!
Композитор доковылял до ковра-самолёта и критически осмотрел брюкву. Потрепал ботву, поскреб пальцем кожицу и облизал, потерев языком по десне. Понюхал. Хотел даже попробовать на вкус, но Арий перехватил его руку.
– Но-но! Я свою часть сделки выполнил, где горшок?
Старик нахохлился, но всё же махнул рукой. В дверях показалась лохматая голова домового. Косясь жуткими глазами, он крепко сжимал реликвию.
– Ключевую нитку! – потребовал транжира.
– А как я домой доберусь? – разозлился Синдибум.
– Мне до сольфеджио, – поморщился композитор.
Чёрная шляпа захихикала, но Арий не сдавался.
– Вечером верну, – прижав руку к груди, пообещал он.
– Что? – выставив левое ухо, крикнул старик.
Огры ехидно залыбились, выставив толстые нижние губы.
– Тебе твоя «доброта» ещё аукнется, – пообещал Синдибум, спрыгивая с ковра-самолёта.
Композитор пожал плечами, и ловко выхватив ключевую нитку, намотал на палец. Домовой помахал горшком, и запустил со всей силы, так что Арий еле поймал, чуть не кувыркнувшись за парапет.
– И это Благое время, – расстроено забурчал он. – А после полувечера вы тут младенцев вместо брюквы варите?
– Хуже! Нотную грамоту заставляем зубрить, – безумно завертев глазами, выдал старик.
Синдибум вздохнул. У некоторых совсем нет жалости.
– Аренька! – повторился бабушкин зов. – Немедленно домой!
– Арий! – надулся он, втянув голову в плечи.
А композитор с его тонким слухом, даже не оглянулся.
Сбоку от крыльца на метровой высоте зависла раздвижная железная лестница. Вот по ней теперь и придётся карабкаться до ближайшего яруса.
Старик загнал ковёр-самолёт прямо в дом, и уже хрустел брюквой, растирая по подбородку вязкий сок.
– Хоть зонт дай! – попросил Синдибум.
Композитор удивлённо заморгал.
– С какой стати?
– Лестницу стянуть. А то останусь у тебя на балконе и буду круглые сутки песню про мегамага голосить.
Лицо старика озарила шальная улыбка, так что Арий даже испугался, что этот сумасшедший согласится, но он зачмокал губами и сказал:
– Знаешь такую шутку? – и не получив ответа продолжил: – Летит хор гарпий, колокол на башне трезвонит, а один чудак стоит у перил, смотрит и не прячется. У него спрашивают: «Ты чего не хоронишься?». А он отвечает: «Не боюсь. Гарпии не жрут тех, кто фальшиво подпевает».
Композитор загримасничал и раскатисто захохотал, сгибаясь и прижимая руки к животу.
– Умора, – сжал губы Синдибум. – Зонт дашь?
Всё ещё хихикая, старик выдернул из корзины загнутую ручку и подбросил. Арий поймал зонт и, забравшись на перила, зацепил крючком за нижнюю ступень и потянул. Лестница со скрипом разложилась. Горшок мешал, и он запихал его за пазуху.
– Век вас всех не видеть! – пожелал он на прощанье.
Закинул ногу и, злорадно усмехнувшись, бросил зонт за парапет.
– Ой! Уронил! Но если прислушаешься, услышишь, как он мелодично шандарахнется.
Композитор только дверью хлопнул.
Синдибум долез до выступа, проскользнул в заросшую паутиной дыру и полз, пока не добрался до водонапорных труб. Они пронзали всю башню, сверху из-под самой крыши. Там по специальным желобам в резервуар собиралась дождевая вода и стекала вниз до каждого жилища, лавки или таверны. За водонапорными трубами начиналась шахта воздуховода. Он свернул в коридор, поднялся на несколько пролётов по внутренней лестнице и, дождавшись подъёмника, уселся на крышу. Бабушка просто так зов бы не отправила. Видать, случилось чего. И хоть заявляться к ней с реликвией не стоило, тащиться сначала домой было слишком лениво, всё-таки разница в четыре этажа.
Доехав до её яруса, Арий неторопливо слез и побрёл к анфиладе. На бронзовую фигуру саламандры даже не взглянул. Да и стучать молоточком в дверь не стал.
Во флигеле пахло чабрецом и ещё чем-то неуловимо неприятным.
– Что-то ты не торопишься? – вместо приветствия посетовала отставная волшебница.
– Бежал со всех ног, – притворно тяжело задышав, ответил Синдибум.
Бабушка сидела за столом, уткнувшись в толстую книгу с хрустящими, пожелтевшими страницами.
– Говорила, чтобы ты реликвии не трогал? – забубнила она, не отрываясь от чтения. – Забудь! Всё изменилось. Надо их срочно собрать.
Арий присел, поправив горшок под рубахой.
– Что случилось?
– Скрижаль нужно побыстрее открыть, – объяснила отставная волшебница. – Тогда можно будет её разрушить, и никаких следов не останется.
Синдибум поморщился. Разломать миллион кнежликов – та ещё глупость. Конечно если он настоящий, а не копия из храма памяти в Передудле, о котором писали в газете.
– Ты точно уверена, что скрижаль та самя? – на всякий случай спросил Арий. – А то в «Новостях долины»…
– Поменьше читай всякие глупости, – отрезала бабушка, – читай-камень самый что ни на есть подлинный и запросто остановит Безбашенный хоровод.
– Может мегамагам отдать, за вознаграждение, – предложил он.
Она со скрипом вздохнула.
– Ты сначала хоть одну реликвию добудь…
– Да проще, чем зубную щётку зачаровать, – перебил Синдибум, доставая горшок.
Отставная волшебница зажевала нижнюю губу.
– У Голуна стащил? А если заметит?
– Да продал он его, – отвесив горшку щелбан, честно рассказал Арий. – А я у покупателя выменял. И даже не спрашивай, на что. Пытать будешь, не сознаюсь.
– Не иначе на свою совесть, – проворчала бабушка. – Думаешь, остальные три будет легко заполучить?
– Теперь ими займусь, – заёрзав, мрачно пообещал Синдибум. – Был бы толк какой. Ну, награда, скажем. А то мне ещё за экзамен полторы тысячи платить. А они на лестнице не валяются.
Отставная волшебница сердито нахмурилась.
– И в кого ты такой жадный? У нас в родне испокон веку все бессеребренники. Ни в жизни чужого не брали.
– И своего не отдавали, – потирая лоб, заметил Арий.
– Так, где же оно твоё то? – недоумевала бабушка, насупившись. – Мегамагово оно. На этой скрижали их власть держится, они за неё любого в порошок для зелий сотрут. Так что плюнь и разотри, чтобы в голову больше не лезло.
– Не могу, – вздохнул Синдибум.
Отставная волшебница заколотила ногтями по столу.
– У твоего деда брат был, – начала она. – Когда случилась беда, и злысть проникла в долину, времена настали голодные. У кого бочка солёных огурцов была припрятана, чувствовали себя поглавнее высшего мага. Так что промышлял каждый, кто чем мог, лишь бы чего на зуб положить. Вот дедов брат в Плюгавую башню с дружками и подался…
– Не иначе бессеребрянным промыслом заниматься, – проворчал под нос Арий, но бабушка так на него зыркнула, что даже кончик этого самого носа онемел.
Отставная волшебница покряхтела, посматривая на внука исподлобья и продолжила:
– Не знаю, что они там натворили, груши пооколачивали или грядку какую разорили, но убраться далеко не успели. Догнали их плюгавцы и в полон взяли. Поглумились вдоволь, бесы окаянные. Как только некоторым колдунам такое в голову-то приходит.
Она задумчиво поправила волосы.
– В общем, возвратились домой совсем другие чародеи. Насчёт остальных не припомню, а дедов брат долго мучился. Шибко злое проклятье оказалось. Сколько его не исцеляли, сколько наговоров не читали, ничего не помогало.
– А драконово ребро под подушку клали? – рассматривая прорезанную скатерть, уточнил Синдибум.
– Тёткины сказки, – отмахнулась отставная волшебница. – От него только послабление бывает, да и то лишь от запора. А настоящее проклятье такой ерундой ни в жизнь не обороть. Вот и братец дедов бледнел, бледнел, пока не побелел. А когда смертушка его пришла, уже вся голова грибами заросла. Из-за ушей такие мухоморы торчали, что за ними бы и леший спрятался.
– Жаль его, конечно, – подперев подбородок руками, пробурчал Арий. – Только мне чужого не надо. Свиток чародейский пусть дадут.
– Дадут, дадут, – закачала головой бабушка. – Догонят и ещё дадут.
Она усмехнулась, но Синдибум только надул губы.
– Договорилась я, – не выдержала отставная волшебница. – Будет у тебя свиток, если заслужишь, конечно.
– И полторы тысячи кнежликов за пересдачу платить не надо?
– Нать, не нать, – подскочила бабушка. – Ты опять всё про тоже самое. Сказала же, договорилась я. Остальное тебе лучше не знать до поры до времени. Чаю лучше выпей, а то сухой, как дубовник по весне. Смотреть страшно, того и гляди поцарапаешься.
Арий вздохнул и потянулся, выставляя руки вверх.
– Ты только представь, будет свиток, заживём по-новому. Заработаю гору кнежликов и отправлю тебя путешествовать. Вот есть у тебя мечта? Такое место, куда бы ты очень хотела попасть, но никак не могла?
Он покровительственно, будто прямо сейчас отправлял бабушку в путешествие её мечты, улыбнулся. Но сразу же осёкся. По морщинистой щеке катилась одинокая слеза. Отставная волшебница отвернулась, прижав платок к лицу.
– Ты чего? – вытаращился Арий.
– Есть такое место, – едва слышно проговорила бабушка. – К деду твоему хочу… больше всего на свете.
Синдибум шмыгнул носом и, подскочив, прижался к её спине, обнимая.
– Прости, несу с утра какую-то чушь. Ты меня не слушай. Рано тебе ещё к нему. Ты внуков ещё понянчить хотела. Так что куда тебе торопиться? – увещевал Арий.
– Да и то верно, – неожиданно легко согласилась отставная волшебница и отстранилась подальше.
Синдибум тоже недоумённо отступил на несколько шагов. О деде почти не говорили. Нет его, забрала война. Весь, что был, остался где-то на Злыстной стороне, теперь и останков не сыщешь, вот и весь сказ. Остальное запретная тема, которую лучше не поднимать. Иначе или слезы, или романтические воспоминания от которых у любого мальчишки изжога и колики.
Глава 4. КУДА ПРИВОДИТ ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ
«И чего все такие довольные?» – думал Синдибум, ковыляя по лестнице. – «Рожи аж сверкают, будто где-то задарма кнежлики раздают».
Бабушку он сильно любил, хоть они последнее время и редко виделись из-за нескончаемой работы, но поверить, что в Дырявой башне можно получить что-то просто так, задаром, никак не мог. Тем более чародейский свиток. Да ценнее него во всей долине ничего и нет. Поэтому от глупых улыбок, больше похожих на насмешки, сводило скулы. Невозможно же радоваться просто так? Проснулся, заулыбался и пошёл нести в мир светлое и прекрасное. Так не бывает. Уж скорее проснулся, задремал, проспал, подавился чаем, подвернул ногу на стёртой ступеньке, опоздал на работу, схлопотал от хозяина, нахамил покупателю. Такая последовательность похожа на правду. Злысть она повсюду, даже в Благое время. Только слабину дай, и она уже внутри приживается.
Арий чуть не прошёл мимо раскрытых дверей подъемника, но его ухватили за рукав.
– Не хочешь прокатиться? Я угощаю.
Мара улыбнулась, протягивая привратнику кнежлик.
Дряхлый чародей выставил трясущуюся руку и проскрипел:
– Заходите быстрее, отправляемся!
Синдибум пожал плечами, но всё же влез в кабину. В зеркале отражалось его помятое, небритое лицо с синими кругами под глазами. А рядом со свежей, румяной, неправдоподобно красивой стажёркой он не сильно отличался от привратника. Не хватало только золотой ливреи и седых клоков скомканных волос. Пусть редкие и немытые, но у него не было даже таких. Чуть не взвыв, Арий совсем сник.
– Ты чего? – удивилась Мара. – Опять с работы выгнали?
Он покачал головой.
– А чего тогда?
Синдибум ткнул пальцем в чёрный цилиндр.
– Из-за этой шляпищи́, у меня сейчас Злыстное время, – напомнил он.
– Прости, – пробормотала стажёрка и добавила повеселевшим голосом. – А у меня хорошая новость.
Арий ссутулился, а привратник ухватился трясущейся рукой за рычаг и потянул. Двери закрылись, и подъёмник со скрежетом поехал вверх.
– Я договорилась со второй волшебницей Милавой, если ты поможешь найти убийцу Конусмастера, у тебя примут экзамен как у отличника. Всего за сто пятьдесят кнежликов.
– Спасибо, – с трудом выговорил он.
У него уже и так тысяча и одно предложение, одно другого заманчивее. Вот только ему уже даже свитка чародейского не охота. После того, как бабушка приказала собрать реликвии, пыл у него поугас. Почему-то всегда так, пока говорят: «Нельзя!», удержаться практически невозможно. А как скажут: «Надо!», уже не слишком и хочется.
– Ты сколько накопил? – не унималась Мара.
– Много, – протянул Синдибум. – Жилец вот пятьдесят за месяц заплатит.
Вот чего они привязались? Мы тебе поможем, всё за тебя сделаем, ты только собери реликвии или распутай таинственное преступление. Остальное, самое сложное – переговоры, мы уж за тебя проведём. Языком-то молоть каждый может, а как найти этого таинственного убийцу? Он же не сыщик из Рогатой башни и даже не Разнюх.
– Ты ничего не собрал? – догадалась Мара. – У тебя всего пятьдесят, но это поправимо…
– Нет, что ты, – замахал поникшей головой Арий. – Конечно, нет. Целых сорок семь. Я три кнежлика Хвыщу должен.
Привратник покосился и цокнул языком. Синдибум взъярился и почти придумал мелкую пакость, когда тот потянул за рычаг и громко сообщил:
– Остановка – зал Советов!
В открывшиеся двери, не дав никому выйти, хлынул поток колдунов в чёрных цилиндрах со знаком Дырявой башни. Арий протолкался к выходу, бубня под нос:
– Куда прёте! Успеете ещё, обещаю, – и нарочно наступил на ногу седому магу.
Стажёрка едва поспевала следом, так что даже ухватилась за руку Синдибума. Он кисло улыбнулся и забормотал, обращаясь к цилиндру:
– Хоть десять минут дай передохнуть, а? Нельзя же обижать такую красавицу, умницу, чародейку. Она же тебе не противный композитор. Не фермер какой-нибудь. Мы же с тобой потом этого себе никогда не простим.
Чёрная шляпа нахохлилась, сложившись гармошкой, и Арий посмотрел с надеждой.
– Надеюсь, это «да», – и, повысив голос, с облегчением замурлыкал: – Твой левый глаз сегодня особенно восхитителен!
Мара поморщилась, и он поспешно добавил:
– А правый так прекрасен, что я не могу отогнать мурашки!
Она высвободила руку.
– Только мурашек мне не хватало.
Арий склонился к её уху и зашептал:
– Помоги рыбки наудить.
– Какой? – не поняла стажёрка и бросила удивлённый взгляд на бассейн перед фонтаном.
Синдибум кивнул и мотнул подбородком.
Золотой чародей с длинной бородой вместе с серебряной волшебницей держали на вытянутых руках языки пламени, выточенные из огромного рубина. Из-под мраморного постамента, разбрасывая драгоценные брызги, журча, вылетали струи воды и, обвивая скульптуры сверкающим водопадом, падали в бассейн.
Зал Советов сиял чистотой. Круглый свод с мозаикой, изображающий все двенадцать башен, движущиеся вокруг пёстрых исполинов Передудля, поддерживали тонкие, точёные колонны, вырезанные из спинных гребней лесных драконов. Ряды белоснежных скамеек изгибались полукругом перед переливающейся изумрудами трибуной. Высший маг выступал здесь только по большим праздникам или во время судебных разбирательств.
– Тебе шляпа что-то в голове передавила? – озабоченно зашептала Мара.
– Ещё не всё, – чмокнув её в щеку, отозвался Арий.
– Я не знаю, что с тобой сделаю, – проворчала стажёрка.
– У меня есть пара предложений, – невинно заметил он.
Мара порозовела и шлёпнула его ладонью по плечу.
– В следующий раз заколдую, – предупредила она.
– Преврати меня в прикроватный коврик, – попросил Синдибум. – И я буду обнимать твои ноги по утрам, пока не закончится хоровод башен.
– Ещё одно слово, обращу в мантию и подарю Крысьненю.
Арий поёжился. Трудно придумать более страшное наказание. В Злыстных землях бродить и то приятнее, чем обнимать холодное, тощее туловище третьего мага. Хорошо хоть закон о волшебстве запрещает подобные изуверства, и заклинать всех подряд без веской причины не рискнёт даже высший маг. Это только во время Бесконечных войн чары кружили, как листья в грозу, потом мегамаги порядок навели. Никто больше непотребства не творил. Жили все тихо, спокойно, по тем правилам, что устанавливали в Передудле. И вроде каждой башней правил свой собственный высший маг, прямо как в былые времена, но той безраздельной власти у них уже не было. Некоторые бунтовали поначалу, но со смутьянами мегамаги расправлялись жестоко, так что желание им перечить быстро пропало, и воцарился долгожданный мир. И вроде бы всё было хорошо, уж точно лучше чем во время войны, но каждый вечер, когда на пути башни вставала черная пелена злысти на многих накатывала тоска по былым временам. Особенно на тех, кто в то прекрасное далеко никогда не жил.
Они подошли к бассейну. В прозрачной воде плескались длинные сверкающие рыбы с малахитовой чешуёй.
– Мне всего-то одна нужна, – взмолился Синдибум. – Или твоему Крысьненю на мантию ничего не останется. Лыба из меня когтеточку сделает и на лоскуты порвёт.
Стажёрка вздохнула и остановилась, подставив ладонь под брызги фонтана.
– Зачем ты с этим старым кошкомором-то связался?
– Реликвию добывал, – сознался Арий и торопливо добавил: – Бабушка наказала все достать. Скрижаль можно уничтожить, только открыв.
– Вот бы найти реликвию, чтобы твой рот закрыть, – забурчала Мара. – Не влипал бы постоянно в неприятности.
– А как бы я тогда говорил, какая ты красивая? – удивился Синдибум.
Но она не ответила, сосредоточенно разглядывая плескающуюся рыбу.
– Ну чего тебе стоит? – увивался вокруг Арий. – Пальчиком двинешь, и мурена сама выскочит и улетит в Мурлятник.
– Я так однажды двинула, – вздохнула стажёрка, – и любимая тёткина ваза в дребезги. Сколько не клялась, что случайно, она так и не поверила. Неделю в чулане за это спала. Никто не пожалел. Никто не заступился. Я тогда себе пообещала, что стану самой главной и больше никому, никогда…
– Станешь, конечно, станешь… – торопливо пообещал Синдибум, он слышал эту историю тысячу раз и знал наизусть во всех подробностях.
– Тебе-то может терять и нечего, а мне есть. Если кто узнает…
– Я прослежу, чтобы никто не увидел!
Он обвёл взглядом зал Советов. Время близилось к полувечеру и все чародеи уже разбрелись по домам. Под величественным куполом на карачках ползал один единственный полотёр. Курчавые волосы прилипли к мокрому лбу, а голые коленки со скрипом елозили по полу. Арий помнил бедолагу, они с Марой только начинали учиться, когда этот выпускник провалил экзамен. С работой у него совсем не клеилось, и набрать астрономическую сумму в полторы тысячи кнежликов, он уже вряд ли когда-нибудь сможет.
– Действуй! – бросил Синдибум и умчался отвлекать внимание, пока стажёрка не успела ответить.
Он вальяжно прошёлся вдоль колонн и, ахнув, полез под скамейку, громко запричитав:
– Какой кругленький, какой красивенький.
Арий кряхтел и пыхтел на весь зал, ругая больную спину:
– Говорила мне бабушка – не сиди подолгу за заклятьями, грыжу заработаешь. Но я не слушал. А что от них толку, если за день все положенные переколдовал? Вот теперь кнежлик закатился, а достать не могу.
Он незаметно покосился на полотёра. Тот заинтересованно прислушивался, отложив тряпку.
– Такой хороший, новенький, блестящий, – еще громче заныл Синдибум, копошась под скамейкой. – Чтоб эту спину! Так всё состояние растеряешь, а поднять не сможешь.
Он вылез из-под ножки и, состроив на хитром лице несусветное разочарование, со скрипом разогнулся.
– Завтра, как только колдовать смогу, я за тобой вернусь, – пообещал Арий и, оглядываясь, побрёл к бассейну.
Полотёр дождался, когда он уйдёт подальше и ринулся к скамейке. Через мгновение из-под неё уже торчали одни ноги.
Мара вздохнула, но всё же щелкнула пальцами, и мурена, подняв тучу брызг, выскочила из воды и, тараща ошарашенные глаза и помахивая хвостом, улетела под потолок, юркнув в вентиляционное окошко.
Синдибум заулыбался во все зубы и ткнул чёрный цилиндр.
– Хорошо, когда ты жизнь не портишь! – ляпнул он.
– И зачем я с тобой связалась? – пожала плечами стажёрка. – За мной такие женихи ухаживают. А тут… Лысый…
– Блестящий! – поправил он.
– Болтливый…
– Общительный!
– Самодовольный!
– Уверенный в своих силах!
Мара упёрла руки в бока.
– Невыносимый!
– Преданный и заботливый, – ввернул Арий, вытаскивая у неё из-за уха цветок дикого вьюна.
– Когда-нибудь, – прошептала она, теребя фиолетовые лепестки, – я устану ждать и перестану тебе верить.
– Даже если я стану самым известным магическим сыщиком? – заглядывая ей в глаза, удивился Синдибум.
Но стажёрка только надула губы.
– Помнишь, ты рассказывала, что передо мной в «Гадкую виверну» заходил чародей из Рогатой башни?
– Ну и что? – ощипав весь цветок, вздохнула Мара.
– Мой жилец носит цилиндр с рогами, – небрежно бросил Арий. – Не думаю, что по Дырявой башне бродит два десятка чародеев с такими шляпами. Может, ты и забыла, но у нас чужаков и проклясть могут, – добавил он, припомнив бабушкин рассказ, но тут же лукаво улыбнулся. – Если ты не сильно занята сегодня вечером, приглашаю тебя в гости.
– Ты…
– … да я. Да мы с тобой!
Синдибум прямо-таки расцвёл. От прежнего давящего бремени несправедливости не осталось и следа.
– До полувечера рукой подать. Так что я стану кротким и милым, как двухнедельный кошкоморёнок. У меня же теперь всё наоборот, – он подхватил её под руку, потянув к выходу из зала.
Полотёр уже вытащил из-под скамейки весь мусор, даже тот, что скрывался там со времён Бесконечных войн, и разочарованно бормотал:
– Кто же верит Синдибуму. У него вечно глупые розыгрыши. Как он вообще раздобыл шляпу? Не иначе спёр у какого-нибудь подвыпившего чароплёта.
Но провалившего выпускные экзамены горе-чародея никто не слушал. Будь он хоть самым лучшим в долине полотёром, на него всё равно бы никто не обратил внимания, пока бы не испачкался пол.
– Наоборот? А у меня-то нет, – нахмурилась стажёрка, спускаясь по лестнице.
– Вот и хорошо, – не унывал Арий. – Сыграем в плохого и хорошего сыщика!
От зала Совета до дома Синдибума было не так уж и далеко. Три пролёта и на месте. Тёмная тарелка циферблата Дененочных часов подрагивала в небесах. И чем ближе Дырявая башня подъезжала к полувечеру, тем сильнее мрачнела Мара.
Арий поправил шляпу, подхватил её под руку, закружил, но вдруг резко остановился. Из его флигеля раздавались музыка и голоса.
– Если этот щеголь устроил у меня вечеринку, у тебя будет ещё одно убийство! – грозно предупредил он, толкнув дверь.
Увидев его, саламандра подскочила на тумбочке. И без того большие глаза вываливались из орбит, гребень на макушке угрожающе вздрагивал, а красная чешуя так побагровела, что казалась чёрной. Она нетерпеливо подпрыгивала, размахивая короткими передними лапами, будто указывая на гостевую комнату.
– Если он осквернил наш дом бардаком, я разрешу в него плюнуть, – пообещал ей Синдибум.
Он прокрался к комнате жильца и распахнул дверь.
За день Симон Болевар успел многое. На стене появились два огромных зеркала в оправе из чёрного дерева, со страшно модным обрамлением из черепов мышей-вампиров. Промятый диван застилало ядовито зеленое покрывало с длинной, рассыпавшейся по полу бахромой. Кругом валялись пёстрые подушки, будто взорвался склад постельных принадлежностей. Подскакивала, изливая нежную музыку арфа-трещалка. А на стульях с розовыми чашками в руках умильно щебетали сам жилец и Зудочка.
– За это, – сжав кулаки, забормотал Арий. – Меня должны оправдать.
Мара вцепилась в его плечо и шепнула:
– Прикончим его без свидетелей.
Синдибум с трудом выдохнул, отведя неприязненный взгляд от подоконника, заваленного расческами, щипчиками и целой пирамидой разноцветных пузырьков.
– Не Злыстного вечера! – воскликнул Симон, вскочив и поедая стажёрку глазами, представился. – Странствующий парикмахер Болевар, превращу вашу голову в произведение искусства…
– Ты уже во что-то превратил мой дом, – перебил Арий.
– Арюшечка, с тобой всё в порядке? Ты неважненько выглядишь, – как всегда запищало розовое недоразумение.
А жилец удивлённо огляделся, теребя часы на цепочке, выпирающие из жилета.
– Отсутствие вкуса исправить невозможно, – пожал он плечами. – Я навёл хоть какое-то подобие лоска. Но если вы позволите, сделаю капитальный ремонт. Тут же опасно находиться! В любую секунду можно получить неизлечимую душевную травму.
Синдибум хотел сказать, что не стоит дожидаться «любой секунды», и травму можно получить прямо сейчас, но на колокольне раздался предупредительный звон. Чёрный цилиндр подпрыгнул, а в ушах загудело. Злобные мысли нехотя поползли прочь, а на их место уже торжественно лезло равнодушное спокойствие.
Симон скривился, будто у него внезапно разболелся зуб, и сел обратно на стул, запахнув оливковый сюртук.
– Чай будете? – буркнул он.
– Арюшечка, я так волновалась, когда ты прыгнул вслед за пушистиком, так боялась, что ты поранишься, – склонив голову набок, запричитала Зудочка.
Некоторых не берёт ни добро, ни зло. Природная невосприимчивость. Вот так до восьмидесяти доживают, а в багаже ни великих побед, ни трагических падений на самое дно, ни вечной любви, ни опаляющей ненависти. Их очень легко найти, теряются они сами, а уж забываешь, как только отходишь на два шага.
– Со мной всё в порядке, – кивнул Арий. – Но время позднее, тебе уже, наверное, надо возвращаться к себе?
– Нет, что ты, я никуда не поторапливаюсь. Я совсем одна. Меня никто не ждёт, – она вздохнула. – Только одиночество и уныньеце.
– А мне, пожалуй, стоит уйти, – недовольно заметила Мара.
Синдибум замахал руками.
– Давайте пить чай! У меня где-то варенье из дикой малины было. Такой буйный куст оказался. На бабушку набросился, еле отбилась. Зато потом ободрала, как Голун опрометчивых клиентов. Ягодка к ягодке. Аромат умопомрачительный!
Он выскочил на кухню, по пояс занырнув в нижнюю полку. Прихватил подаренные отставной волшебницей чашки – звонкие, изящные с витыми ручками, и вернувшись, расставил на столе.
Стажёрка так и застряла в дверях, а жилец совсем скуксился, и только Зудочка лопотала:
– Я уже месяц, как переехала, но всё равно чувствую себя чужденькой в Дырявой башенке. Чародеи никого вокруг не замечают, только самих себя. А ведь столько всего прекрасненького. И Злыстное время тут совсем не причём. Злысть то вообще не видно, может, её и нет. А добро всегда побеждает зло…
– Это потому, что выигравший самый-присамый добрый, а кто в этом сомневается, замучается на своей злой роже синяки считать, – ухмыльнулся Арий, забренчав чашками, и уточнил: – У вас в Рогатой башне не так?
– Я не оттуда, – проворчал Симон.
– Не надо стесняться своей Родины, – подначила стажёрка, вовремя вспомнив о договорённости.
– Я своей и не стесняюсь, – забурчал жилец.
– Вы обещали сделать мне самый модненький начёс с пучком, – встряло розовое недоразумение.
Симон нацедил себе чаю и, дождавшись, когда Синдибум вывалит варение в пиалу, сунул ложку.
– В Злыстное время укладки не делаю, – прихлёбывая из чашки, ответил он. – Не то получается. Потом сами жаловаться будете.
– Я слышала, что у вас в башне даже причёски такие делают, с рогами, – Мара закрутила волосы.
Жилец вздохнул.
– Как же вас убедить, что я не оттуда? – устало выдавил он.
– А ты давно к нам приехал? – не обращая внимания на его оправдания, спросил Арий и подмигнул Зудочке.
Розовое недоразумение подавилось чаем и закашлялось.
– Вчера, – отставив кружку, протянул Симон и ожидающе уставился на них. – Вы меня в чём-то подозреваете?
– Что ты, что ты, – заулыбался Синдибум. – Почти нет. Ну, если только совсем чуть-чуть.
– Ты ходил в «Гадкую виверну»? – строго спросила Мара.
Зудочка аж подскочила, расплескав чай на платье.
– Там безумного хватуна заколдавали, – пискнула она, округлив глаза.
Арий поморщился, а жильца перекосило.
– Я никого не зачаровывал, – раздраженно бросил он.
Стажёрка подошла поближе, протянув руки.
– А давайте проверим?
– Хотите убедиться? – совсем разозлился Симон. – Пожалуйста!
Он резко сунул ей свои ладони.
– Обследуйте! Могу слюну сдать?
В доказательство жилец прокашлялся, шумно втянув воздух.
– Обойдёмся! – остановила его Мара, вцепившись в длинные тонкие пальцы.
Их руки окутало голубое сияние. Прокатилось волной до локтей, вспыхнуло и растаяло.
– Хм! – протянула она. – Вы и правда, парикмахер.
– Ну не наёмный же убивец, – недовольно вскрикнул Симон. – Поступил хороший заказ, я и приехал. Посмотрел на местную нечёсаную публику и решил задержаться. Не знал, что у вас арестовывают тех, кто пытается сделать мир лучше и красивее!
– Да вас никто не задерживает, – отбросила его ладони стажёрка. – Откуда у вас шляпа с рогами?
– Я же говорил! Нашёл на лестнице!
Синдибум пожал плечами.
– Отдайте её мне! – потребовала Мара.
– Забирайте! – бросил жилец, махнув рукой на тумбочку. – Получили, что хотели? Теперь уходите!
Зудочка, удивленно моргая, встала и, поправив платье, выскочила из комнаты.
– Грубиянище!
– Простите, – проговорил Арий. – Как-то неловко получилось.
– Почему же, – надулся Симон. – Очень ловко! Прийти и обвинить лучшего парикмахера двенадцати башен неизвестно в чём. Куда уж ловчее? Творца обидеть может каждый – не каждый может с этим жить.
Стажёрка взяла шляпу, и они вышли в коридор.
– А с виду такой приличненький мужчина, – жаловалось розовое недоразумение. – Пригласил на чай, наговорил кучу комплиментов, потом выгнал, как нашкодившего домового. Разве так можненько?
– Злыстное время, – пожал плечами Синдибум.
– Не надо его оправдывать, – завертев тонкой шеей в жабо, запищала Зудочка. – Ты же не такой, Арюшечка? Ты миленький! – воскликнула она и захлопала ресницами.
– Как чернобук после полувечера, – недовольно поджала губы Мара.
– Тебе, правда пора, – поспешно выговорил Арий и, подхватив под локоть, потащил розовое недоразумение к выходу. – У нас ещё много дел…
– С ней? – в ужасе выдала Зудочка. – Арюшечка, я же думала…
– Думай поменьше, тебе вредно, – желчно крикнула стажёрка на прощание.
– Пока! – как можно более убедительно улыбнулся Синдибум и закрыл дверь.
Розовое недоразумение что-то обиженно бормотало, но в дом пробилось только унылое:
– Все они одинаковенькие…
– Увижу с этой фукси ещё раз, так зачарую, забудешь как…
– Да перестань! Она сама увивается…
– А ты и рад!
