Следы на Снегу
Легенда

Полная версия

Прошлое

Утро выдалось ясным и морозным. Палая листва хрустела под ногами, прихваченная инеем. Человек осторожно двигался по лесу, краем глаза следя за бесшумной тенью своего питомца. Проснувшись, он раздул огонь в очаге – за ночь их убежище успело выстыть; вскипятил воду, доел остатки мяса. Выйдя наружу, при скудном свете осеннего солнца осмотрел и проверил лук со стрелами. Натянул тетиву, та послушно поддалась; пристроил колчан так, чтобы он не бил по телу при ходьбе и беге. В тайгу он отправился налегке – в этой глухой местности шанс, что кто-то украдет вещи, был ничтожным.

Волк понял, что предстоит охота, и скачками понесся вперед. Его светлая спина замаячила далеко впереди. Человек полностью доверился его чутью и просто следовал за ним, зная, что рано или поздно тот выведет его к добыче.

В последний раз в этой местности он был несколько лет назад – отец взял сыновей, чтобы те посмотрели, как живут другие племена. Тогда они и наткнулись на жилище пришельцев с юга; пронаблюдав за ними целый день, они тихо удалились. Темнота прикрывала их отступление. Эти люди по их меркам обладали несметными богатствами, кроме скота, у них было много железных орудий, хорошая, прочная посуда, крепкие жилища, вдосталь пищи. Отец в тот день выглядел очень задумчивым; он внимательно следил за передвижениями каждого, кто попадал в поле его зрения; по его лицу было заметно, что увиденное навело его на какие-то мысли.

Брат позже рассказывал, что в течение года они не раз наведывались в эту местность. Это было сопряжено с определенным риском, поэтому отец велел ему не распространяться об их вылазках. Для всех они уходили на охоту. Совет старейшин не одобрил бы их поведение, они продолжали считать, что лучше держаться от племени скотоводов как можно дальше. Их чрезмерная осторожность злила отца, но тогда он не имел такого влияния, как сейчас, и поэтому вся предварительная разведка проходила втайне ото всех. Лишь за неделю до намеченного дня вожак собрал лучших воинов и сообщил им о своих планах. За год он отлично изучил образ жизни южан, выявил их слабые стороны и теперь был уверен, что сумеет захватить их врасплох.

Это событие, которое стало переломным в истории их племени, произошло осенью. Время для нанесения удара было рассчитано очень удачно – большинство боеспособных мужчин было занято на перегоне скота на зимние пастбища, часть хлопотала по хозяйству и готовилась к переезду из легких летних жилищ. В этой суматохе никто не заметил надвигающейся беды.

Старший брат тоже участвовал в этой вылазке и вернулся, торжествуя – этот поход принес им богатую добычу. Успех основательно укрепил позиции их семьи, и отца, в частности. Слухи о том, как торгоны жестоко расправились с пришельцами с юга, внушавшими страх всем окрестным племенам, быстрее огня разнеслись по всей черной тайге. С тех пор они не избегали стычек с чужаками; не прятались в глубине леса; и больше не полагались лишь на мастерство охотников и следопытов. Война оказалась доходным делом – и они посвятили ей жизнь каждого члена стремительно растущего племени. Дети буквально с пеленок начинали перенимать опыт старших. В отличие от других родителей, их отцы только поощряли игры с оружием, не делая различий между девочками и мальчиками – тылы тоже нужно было укреплять. В случае нападения, если по каким-то причинам большая часть мужчин отсутствовала, женщины могли оказать достойное сопротивление.

Мнение старейшин разделилось – одни полностью поддержали вожака, другие лишь скорбно качали головами, мол, наши деды бежали прочь от войны, но оказалось, что они принесли ее с собой. Но к ним мало кто прислушивался, потому что началась совсем другая жизнь, и она была в разы лучше, чем когда они прятались в глубине леса.

Вскоре волк вывел человека к небольшому озеру, окаймленному соломенным кольцом тростника. Вокруг шумели сосны – поднялся ветер; по поверхности воды то и дело пробегала рябь. Человек огляделся, стараясь ступать бесшумно, подобрался к самой кромке воды – может, удастся подстрелить припозднившуюся с отлетом утку. Волк, прекрасно обученный, остался на опушке – если бы он по обыкновению побежал впереди, то распугал бы всю добычу.

Но на озере было тихо, никаких птичьих голосов, только едва слышно вздыхают волны. Человек пристально осмотрел всю береговую линию, уперся взглядом в плотные ряды деревьев напротив. Одна из лиственниц сразу привлекла его внимание – она была выше остальных, у самой ее макушки густо разрослись ветки и образовали что-то вроде гнезда.

Пока он рассматривал странное дерево, совсем близко послышался шорох тростника, а затем и плеск. Человек, вслушиваясь в происходящее, вынул из колчана стрелу, привычным движением натянул тугую тетиву. Теперь он готов. На мгновение оглянулся – волка на опушке не было. Значит, действительно добыча. Он замер в ожидании, каждый его мускул был напряжен и дрожал от предвкушения. Сердце забилось быстрее, в голове прояснилось, он чувствовал, что все будет зависеть от его меткости и скорости.

Они не раз охотились вместе с волком. Тот умело гнал добычу к хозяину, чтобы человек подстрелил ее. Благодаря своему острому чутью, волк всегда знал, где именно он расположился, и с какой скоростью следует преследовать зверя, чтобы тот выскочил прямо перед ним, на расстоянии выстрела.

И в этот раз отработанная тактика не подвела их – молодой лось, вышедший к озеру напиться, в панике рванул прочь от хищника, который погнал его прямо к человеку. Легкий хлопок – и первая стрела вонзается в грудь животного, но тот словно не замечает ее и продолжает бежать. Человек быстро нащупывает и извлекает вторую стрелу, на этот раз с гораздо более тяжелым и узким наконечником, поднимает лук и снова стреляет. В этот раз она вонзилась гораздо глубже – лось, обезумев от боли и ужаса, бежит прямо на человека; замечает его буквально за несколько метров и резко сворачивает в сторону, чтобы броситься в кажущуюся спасительной воду. Но тут в дело вступает волк, он с угрожающим рыком кидается к горлу жертвы, стискивает свои железные челюсти, лось несколько раз сильно мотает головой и отбрасывает хищника в сторону. Новая стрела рассекает воздух и вонзается ему в бок; почти сразу человек выпускает и следующую, но она не достигает цели – лось бросился в гущу тростника.

Теперь охотникам остается только одно – гнать добычу до тех пор, пока она не ослабеет и не упадет. Волк берет след и уверенно ведет за собой хозяина. Хотя жертва еще жива, они оба ощущают прилив радости и надежды. Зверь предвкушает обильную пищу, человек – впечатление, которое произведет его удачливость на соплеменников, в том числе и на отца с братом.

Кирилл

– Уснул прямо на диване, – говорит Август, ловкими движениями отрезая очередной рыбине плавники, та корчится, выгибается дугой, пучит глаза и разевает рот в беззвучном крике.

Я отвожу взгляд, хотя люблю уху. Кто-то обвинит меня в лицемерии – мол, как можно жалеть это существо, а потом с аппетитом поглощать суп из него. Но это часть нашей жизни. Та ее сторона, которой так умиляются туристы. Традиции предков, дошедшие до наших дней, восхитительная близость к природе, жизнь в естественных условиях и все такое. Должен сказать, что есть декоративная сторона этого – именно она и привлекает любителей экзотики, и есть грубая реальность. Одно дело, когда ты угощаешь гостей вкусной едой и развлекаешь легендами и народными песнопениями, и совсем другое – когда напротив сидит дядя и бесстрастно вспарывает агонизирующему карасю брюхо, наматывает на пальцы склизкий ком внутренностей, вытаскивает и отбрасывает их прочь. Наверное, я слишком долго пробыл в городе, раньше подобные вещи меня мало задевали. Я не знал другой жизни и был убежден, что это один из законов мироздания.

После того, как книга Петра увидела свет, вокруг деревни поднялся небольшой ажиотаж. К нам стали ездить исследователи, рвались туристы и прочая публика, которой вечно подавай что-то новое. Последние, конечно, стремились посетить наш глухой угол из спортивного интереса – поставить еще один флажок, добавить в свой послужной список очередное белое пятно, сделать селфи на фоне реки или тех якобы культовых сооружений, которые воздвигли мои предприимчивые сородичи на скорую руку. Как же так, недоумевали все в один голос, оказывается, тут, на самом виду, таилась такая сенсация! В последние пять лет интерес, конечно, слегка поостыл, но до сих пор к нам то и дело заносит весьма неожиданных и эксцентричных персонажей. Местное население сполна воспользовалось предоставившейся возможностью, и с удовольствием дурило приезжих, устраивая для них целые представления, которые к реальной истории торгонов имели весьма отдаленное отношение. По этому случаю из сундуков достали одежду, в которой некогда щеголяли предки, и эти вещи стали образцом для обновленной и облегченной версии костюма, принимаемой большинством за аутентичный вариант.

Но я забежал вперед. Август занимался готовкой, брат отсыпался на диване, а я силился сосредоточиться на очередном бессмысленном отчете, полностью осознавая, что эти цифры никому не нужны, когда пришло письмо от Петра. Свернув окно с таблицами, я переключил внимание на почту.

– Помнишь, прошлым летом к нам приезжала экспедиция? – мог и не спрашивать, Август, как и все остальные жители деревни, вряд ли мог забыть о таком событии, поэтому, не дожидаясь ответа, продолжил, – Их руководитель пишет, что они снова к нам собираются, уже на полмесяца. Денис договорился с нужными людьми и будет их официально сопровождать.

Август помедлил:

– Да, весной он вроде бы упоминал о своем намерении. Напиши ему, что может рассчитывать на нашу поддержку. Тогда он здорово выручил и меня, и Алека.

Я киваю и добросовестно передаю его слова, закончив, отсылаю письмо. Странно, что Петр не написал через мессенджер, скорее всего, ему было нужно официальное подтверждение, не мог же он приложить скрин из чата.

– Иди, разбуди брата, ему надо поесть, – по кухне распространяется ни с чем не сравнимый запах ухи.

Я с трудом расталкиваю Алека, он долго не хочет просыпаться, но потом встает. Лицо у него хмурое, волосы всклокочены, мрачный взгляд не предвещает ничего хорошего. Но это меня радует – по крайней мере, в глазах больше нет той тоски, которая так напугала нас вчера. Он выглядит и ведет себя почти как обычно, даже пытается шутить. У него всегда было странное чувство юмора. Понять его мог не каждый, и я немного горжусь, что был в тесном кругу избранных. Но иногда даже я не мог уловить, когда он говорит серьезно, а когда просто издевается над собеседником. Происходило это в крайне редкие моменты, когда у брата было хорошее настроение.

Обычно он казался погруженным в себя, при этом умудряясь отлично замечать происходящее. При всей своей видимой отрешенности он улавливал такие вещи, которые мы не видели, и тонко чувствовал настроение каждого, что не мешало ему попадать в неловкие ситуации во время общения. Его прямота легко переходила в грубость, он мало заботился о том, какой эффект могут произвести его слова или действия. Конечно, ради семьи и друзей он шел против своей природы и сглаживал острые углы, по крайней мере, старался, но временами мог высказаться достаточно откровенно. Большинство из нас бесило, что чаще всего он оказывался прав, но Алек, к счастью, никогда не злоупотреблял словами «Я же говорил». Он быстро забывал об этом, или же мастерски делал вид, что не помнит. За это ему можно было простить все.

Август ловко расправляется со своей порцией, а мы с братом усердно корпим, разделывая свои. Алек с детства терпеть не мог рыбу, всегда говорил, что остается голодным, потому что уха – это вода, а в карасях костей больше, чем мяса. Вот и сейчас он больше налегает на бутерброды, пытаясь быстро заполнить пустоту в желудке. Мне кажется, что он избегает моего взгляда. Пока я обдумываю возможные причины его поведения, Алек торопливо допивает чай и уже готов выскочить из-за стола, когда Август останавливает его:

– Кстати, Петр с ребятами снова к нам собираются.

Брат скептически хмыкает, но остается на месте.

Я, пользуясь представившимся поводом, отодвигаю тарелку, на которой покоятся бренные останки рыб, Август неодобрительно косится в мою сторону, мол, не доел, но потом переключает внимание на сына, который почти не притронулся к своей порции.

– Написал, что с ним будут Диана и Мир, а Денис приедет в качестве местного знатока, – добавляю подробностей, чтобы удержать Алека и подвести его к нелегкому разговору.

– Когда они здесь будут? – он всегда задает вопросы, которые требуют точного ответа.

– Через неделю. Проведут в деревне полмесяца, Петр пишет, что все согласовано.

В глазах брата зажигается интерес:

– Где остановятся?

– Еще не решили, – каждый раз, когда я не могу дать четкого ответа, чувствую себя виноватым, словно забыл выучить домашнее задание.

Алек что-то прикидывает в уме, я наблюдаю, как он производит расчеты и рассматривает разные варианты. Быстро закончив анализ имеющихся данных, он выныривает на поверхность и выдает готовое решение:

– Пусть живут в доме на опушке.

Тут пришла очередь задуматься нам с Августом. Спустя пару минут мы понимаем, что это действительно разумное предложение. Я как раз уеду, Лидия с дочерью вернутся не скоро, так что Алек с отцом могут спокойно пожить у нас.

Воспользовавшись возникшей паузой, он пытается встать и уйти, но Август разгадывает его хитрость:

– Погоди, сядь. Нужно поговорить.

Брат вынужден сдаться. На мгновение на его лице опять появляется отчаянное выражение, но он покорно садится. Заметно, что он нервничает – начинает машинально ковырять вилкой несчастную рыбину. Август решительно убирает тарелку, ненадолго лишив сына возможности куда-то девать свою неуемную энергию.

– Что с тобой происходит? Ты можешь нам объяснить?

Молчание. Алек сидит, опустив голову. Мне не видно его лица, но я понимаю, что он испытывает в этот момент.

– Мы хотим понять и помочь, – вступаю я и ловлю на себе одобрительный взгляд Августа. Надо же, как здорово мы спелись, успеваю подумать между делом.

– Скажи, что делать. Мы не хотим, чтобы повторилась прошлогодняя ситуация, – подхватывает дядя.

Никакой реакции.

– Если нужна поддержка, ты можешь на нас рассчитывать, – продолжаю я.

Алек отрывает взгляд от стола:

– Я справлюсь. Сам.

Встает и выходит из кухни. Занавес.

Вечно так – последнее слово должно оставаться за ним.

Август качает головой, но ничего не говорит. Чего больше в его жесте – восхищения? Возмущения? Беспокойства?

Я привык доверять брату, его суждениям. Но не готов отпустить просто так. Возможно, я единственный, кто понимает всю серьезность ситуации. Для Августа это выглядит как очередная странность в поведении сына. Для меня – это тревожные симптомы, которые могут вылиться во что-то более опасное. Я слишком хорошо знаю брата, знаю, сколько раз он был на грани, знаю, как глубоко он переживает любую потерю. И вижу, что он снова подошел к краю бездны.

Поэтому-то и следую за ним, надеясь, что наедине со мной он разговорится. Эта затея не кажется удачной, но я больше ничего не могу придумать. Сколько раз я пытался вызвать его на откровенность, выяснить, что его постоянно гложет, но он либо уходил от ответа, либо отмалчивался. Делал вид, что его мало заботит происходящее, что не придает этому особого значения, отмахивался от моих слов, но я и тогда замечал, что он часто выглядит подавленным. Да и его постоянная тяга к экстремальным переживаниям заставляла быть настороже как в городе, так и здесь. Он все время искал опасности, испытывая свою судьбу, пока в прошлом году Айзек не выстрелил в него. Это ненадолго остановило брата, но спустя время он снова стал попадать в рискованные ситуации, причем казалось, что делает это намеренно. Август, вместо того, чтобы удержать сына, наоборот, как будто бы одобряет такое поведение. Меня подмывало поговорить с ним на эту тему, но я так и не решился. У них и без постороннего вмешательства сложные отношения.

Алек в этот раз все-таки добрался до моей комнаты. Сидит на походной кровати, уставившись в темное окно, залитое дождем, свет, как обычно, не включил. В этом они с Марком похожи – им бы родиться до изобретения электричества. Что тот, что другой любят сумерничать.

Машинально тянусь к выключателю, но решаю оставить, как есть. Может, в комфортной для себя обстановке брат разговорится быстрее.

– Что, сеанс психотерапии? – в его голосе слышна усмешка, – Не стоит тратить свои силы, я в порядке.

– Подумал, что, может, ты хочешь с кем-то поговорить, – до чего же нерешительный тон я взял, аж самому противно, – Тебе не стоит нести это одному.

Алек реагирует неожиданно мягко, хотя я ожидал нарваться на грубость:

– Я сказал, что справлюсь – значит, закрыли тему.

Все, границы установлены. И как бы я ни пытался через них перейти, мне это не удастся, если он сам этого не захочет. Таков уж мой брат. Город едва не сломал его, но он каким-то невероятным усилием приспособился к враждебной среде и нашел там свою нишу. Выстрел Айзека и последующие события сделали его только сильнее. И теперь это. Уверен, он относится ко всем испытаниям как к вызову, на который нужно достойно ответить, попутно прокачав силу, интеллект, выносливость, терпение и прочие качества. Только порой кажется, что это подводит его все ближе к краю пропасти, из которой он не сумеет выкарабкаться.

Я бесславно покидаю поле боя, потерпев очередное поражение, и ретируюсь обратно на кухню. Август встречает меня вопросительным взглядом, я мотаю головой, мол, ничего не вышло, он усмехается. Судя по реакции, он успел неплохо изучить сына, и лучше меня способен предсказать, чем обернется та или иная затея. Я чувствую себя слегка уязвленным, но быстро отвлекаюсь от обид, увидев, какая огромная стопка грязной посуды ждет на столе. Издав мысленный стон, начинаю соскребать остатки еды с тарелок – честно говоря, ненавижу мыть посуду, что тогда, что сейчас. Август тем временем покидает кухню, но у меня и в мыслях не было привлекать его к этому делу, как-никак, он накормил нас ужином. Все честно. Обычно, когда мы остаемся одни, со стола убирает Алек – есть у него такой пунктик, которым мы все пользуемся. Но сегодня он явно не в форме. Я со вздохом вываливаю нетронутое содержимое его тарелки. Придется потерпеть, пока он снова не вернется в свое обычное состояние.

Алек

Кирилл наконец-то оставил меня в покое. Иногда его заботливость переходит в навязчивость, и я едва сдерживаюсь, чтобы не сорваться и не нагрубить. Но в этом его суть, ее нельзя изменить. Признаю, иногда приятно знать, что обо мне кто-то беспокоится, если, конечно, это не становится назойливым. Август в этом плане немного другой. Он действует.

Я спохватываюсь – надо закинуть в стирку промокшие вещи. Если забыть их в пакете, они начнут вонять. Нехотя поднимаюсь и бреду в ванную. Честно говоря, хочется только одного – лечь и уснуть. Не знаю, погода ли так влияет, или что-то другое, но меня постоянно клонит ко сну.

В ванной с удивлением застаю Августа, он успел запустить стирку.

– А, ты уже, – звучит довольно неопределенно и неразборчиво, но он кивает в ответ, – Спасибо.

На его лице мелькнула улыбка, мол, не за что.

– Что тебе снилось, когда мы ехали домой?

– Ничего особенного, – отмахиваюсь, но мне до сих пор немного не по себе.

– Ты ведь запоминаешь сны?

В ванной тесно, пахнет стиральным порошком и еще какой-то химией, ярко светят стоваттные лампочки, многократно отражаясь от белых стен и большого зеркала, да и стиральная машина урчит слишком громко – обстановка совсем не располагает к откровенности.

– Не всегда. Не все. Но некоторые остаются в памяти. Ну, а ты? – делаю ответный ход.

Он качает головой:

– Нет. Совсем не запоминаю.

Вижу, что он не до конца честен, но решаю не давить.

– Почему тебе так важно будить меня, когда приходят кошмары?

Все-таки ему удалось втянуть меня в разговор.

– Я знаю, каково это. Сам всегда мечтал иметь человека, который делал бы то же самое для меня. И такой человек был. Ты ведь понимаешь, о ком я.

Мне трудно представить их вместе – маму и Августа. Но вот же я – плод их любви.

– Во сне ты становишься очень похож на нее. Я не знаю, почему так происходит. Как будто у тебя два лица – днем ты один, ночью другой. Только не думай, что я схожу с ума. Спроси у брата, он скажет то же самое, – Августу нелегко дается это откровение.

– Я и не собирался. Просто странно слышать о себе такое, – Август, сам того не подозревая, задел за больное место. И только сейчас бросается в глаза, что за год он сильно сдал. Я никогда об этом не думал – каково ему видеть меня, находиться рядом, ведь я живое напоминание о единственной любви, которую уже не вернуть. С которой он так и не смог обрести счастье. На его месте я бы испытывал только горечь и скорбь.

– Эй, только не думай, что ты каким-то образом причиняешь мне боль, – Август легко читает мои мысли, протягивает руку к моей голове и взъерошивает волосы точно так, как когда-то делала мама, – Я счастлив, что у меня есть ты. В первые годы после ее ухода только это и придавало мужества жить дальше. Я когда-то говорил, что даже в самых смелых мечтах не мог представить себе такого – но судьба оказалась куда благосклонней. Да, ее нет, но она наверняка видит нас и радуется, что мы рядом.

Я отворачиваюсь, чтобы Август не заметил предательского блеска в глазах. Мне сложно говорить об этом. Сколько бы лет ни прошло с того дня – пять, десять, пятнадцать – эта боль не отпускает. В который раз убеждаюсь, что время не лечит, оно только прячет раны, маскирует их, и при первом же достаточно сильном порыве ветра все эти покровы уносит прочь, и рана вновь начинает кровоточить. Я никому об этом не говорил, да и не собираюсь. Кому от этого станет легче? Поэтому ношу скорбь глубоко в себе. И не только по маме, но и по всем остальным, кого потерял за эти годы. Черт, я бы не хотел дожить до момента, когда окажется, что все твои близкие покоятся в земле, а ты в полном одиночестве продолжаешь угрюмо брести через остаток своих дней, пытаясь найти утешение в ускользающих воспоминаниях.

Мы молчим, погрузившись каждый в свою печаль – это чувство объединяет, но лучше бы нас сблизило что-то другое.

– Тебе нужно жить дальше, Алек, – говорит Август, – Нельзя все время возвращаться в прошлое и заново переживать это. Отпусти. Позволь себе радоваться тому, что у тебя есть.

Если бы он знал, сколько раз я пытался следовать подобным советам! Но порой собственный мозг превращается в злейшего врага, задавшегося целью причинить как можно больше боли. Так было и пару суток назад. Я понимаю, что вел себя неадекватно, но в тот момент казалось, что иначе невозможно. Это пугает. Значит, я был не в себе, и не мог контролировать свое состояние. Что-то пошло не так, раз я испытывал подобное. И это что-то заставляет сомневаться в самом себе, в своем здравом уме. Мне еще понадобится время, чтобы осознать произошедшее и обдумать возможные его причины. Нужно побыть наедине с собой, в тишине и покое. В эту минуту я мыслю достаточно ясно, чтобы испытывать вполне обоснованный страх – а вдруг это повторится? Смогу ли в следующий раз удержаться на краю? Или бесславно сдамся и полностью погружусь в бездну, как это было прошлой осенью? Хватит ли сил выкарабкиваться из этого снова и снова? И как долго я смогу так жить?

– Ты ведь услышал меня? – Август смотрит прямо в глаза, а я не выдерживаю его взгляда. Боюсь подвести его, но киваю в ответ. Лучше надежда, чем грубая правда. По крайней мере, именно в этот момент она будет уместнее.

– Я рад. Иди, ложись, мы сегодня припозднились с ужином. Уже почти полночь.

В комнате стало на порядок темнее. Чувствуется, что скоро осень. Раздеваюсь, забираюсь под одеяло, поворачиваюсь лицом к окну. Чувствую кожей свежесть и прохладу ткани. Окно выделяется тусклым прямоугольником. Постепенно проступают отдельные детали – капли, застывшие на стекле, беспокойное мельтешение сосновых веток, горшок с чахлым растением на подоконнике, кривая стопка книг, неровные складки легкой летней занавески. До меня доходит, что во всей этой картинке нет цветов. Только оттенки серого и черный. Последнего больше. Большая часть комнаты утопает во тьме.

Я разучился воспринимать свет. Вот что со мной произошло. Знаю, что он существует, потому что видел его раньше – но когда? В глубоком детстве? Когда уехал из деревни? Когда вернулся после семи лет отсутствия домой? Или когда наконец-то осмелился встретиться со своими преследователями лицом к лицу? Перебираю в памяти воспоминания, день за днем, событие за событием, ищу в них радость и улыбки, дотошно, как археолог, вскрываю один культурный слой за другим, погружаясь все дальше в прошлое. Да, без сомнения, свет в моей жизни был, я уверен в этом. Но сейчас я не могу его обнаружить. Так бывает, когда среди кучи серых и черных камней ты ищешь единственный яркий, полупрозрачный, с застывшим в нем лучом юного Солнца. Роешься и роешься, но не находишь, даже если он спокойно лежит на поверхности, на самом виду.

Словно в твоем мозгу отключились клетки, которые отвечают за восприятие света. Ты физически не можешь его уловить, как бы ни старался, как бы ни хотел этого. Все тонет во тьме, растворяется в серых сумерках. И ты тоже. Медленно отступаешь в тень, сливаясь с ней. Вначале это больно. Ты пытаешься сопротивляться, вырваться из цепкой хватки бездны; и во время неравной борьбы понимаешь, что так не должно быть, что это неправильно. Захлебываешься, рвешься к поверхности. Но чуть позже сознание подсказывает тебе другой выход – береги силы! И ты неподвижно зависаешь где-то между мирами. Всматриваешься в окружающий холодный мрак в поисках чего-нибудь, за что можно схватиться и выплыть на поверхность. Если тебе повезет, такая вещь обязательно найдется. Неважно, что это будет. Может, чья-то теплая ладонь. А может, бесконечное море тайги. У каждого свое.

Как вновь научиться видеть свет? Как впустить его обратно в жизнь? Я всматриваюсь в сумрак за окном и отчаянно ищу выход. Внутренний голос подсказывает, что это будет нелегко. Но меня никогда не пугали сложные задачи – и раз жизнь подкинула еще одну, значит, я должен с ней справиться. Да, это займет время. Много времени. Но я готов.