Скотт Кершоу
Игра
13
Третий игрок
Запах собачьей мочи на траве она чувствует еще до того, как открывает глаза.
Спереди Сара вся промокла из-за того, что лежала на влажном газоне. В январе земля после осадков сохнет несколько дней.
Это падение оказалось неудачным. Ее подташнивает, и она дрожит. Она понятия не имеет, сколько пролежала так, лицом в грязи, но когда переворачивается и смотрит на облака, затянутое свинцовыми тучами, небо кажется еще мрачнее, чем когда Сара только вышла на улицу. В доме раздается плач Арчи.
Сара медленно садится, не отрывая глаз от цветочной клумбы рядом. Она знает, что он все еще там, наполовину скрытый сорняками, но не может заставить себя посмотреть на него. Пока нет. Вместо этого, не глядя, протягивает руку и зарывается пальцами в его густую шерсть. На ум приходит единственное слово – безжизненный.
Она начинает тихо всхлипывать, тряся собаку, будто хочет разбудить его.
– Дюк. Нет, Дюк, нет, нет, мой милый мальчик…
В эту самую секунду, когда кажется, что сердце разрывается на куски, она пытается разобраться, что, черт возьми, произошло. Это нелегко сделать, если не можешь повернуться к нему в поисках подсказок. Все, что она помнит – как сделала первый шаг на лужайку в одних носках и увидела кровь. Невозможное количество крови, словно роса забрызгала зелень вокруг. Как немецкая овчарка, закрытая в маленьком, но заросшем саду, защищенном от детей двухметровым забором, могла истечь кровью до смерти, было выше ее понимания.
Он мог что-то съесть? Выкопал в конце концов что-то из земли, что в клочья разорвало его внутренности, как нож разрезает ткань? От представившейся картины тошнота подступает к горлу, и Сара шарит по карманам в поисках телефона.
Ветеринарной «неотложке» звонить, конечно, уже поздно. Значит, придется звонить Нилу, но даже мысль о звонке мужу приводит ее в ужас. Еще ужаснее осознавать то, что это правда: последнее, что ей сейчас нужно, – это шквал обвинений вдобавок к душевным терзаниям и чувству вины.
До того, как Сара успевает что-нибудь сделать, она обнаруживает, что ее ждет непрочитанное сообщение. Сара всхлипывает, вытирая слезы и пытаясь разобрать слова на экране.
Прочитав половину, она трясет головой, чтобы прогнать туман, и начинает сначала, но ничего не понимает. Только когда она дочитывает последние слова «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ИГРУ. ТВОЯ ИГРА ТОЛЬКО ЧТО НАЧАЛАСЬ», до нее наконец доходит, как надрывно плачет в доме Арчи.
Он правда плачет. Достаточно громко, чтобы разбудить мертвого – как любил говорить дедушка Сары.
Так почему же Ханна до сих пор не отправилась на поиски своей мамы?
По всему телу Сары пробегает такой холод, какого она не испытывала никогда в жизни. Руки становятся липкими настолько, что пластырь с Золушкой соскальзывает с пальца. Она оглядывается на дверь в дом. Почему-то он кажется более пустым, чем когда-либо прежде. Если не считать пола в коридоре. С такого расстояния кажется, что земля попала на него с перекопанной клумбы, но Сара отскребла каждый сантиметр плитки после вчерашнего инцидента с Дюком. Если бы она не понимала, что это невозможно, она бы почти поверила, что кто-то побывал в помещении, пока она валялась в отключке на лужайке. Кто-то бесшумный и смертоносный.
– Ханна? – выдавливает она слабо. – Ханна, пока не выходи сюда, ладно, милая?
Хорошая мысль. Последнее, что нужно сейчас Ханне – выйти и заметить своего любимого пса лежащим мертвым среди зарослей сорняков.
Так почему же в глубине души Саре больше всего на свете хочется увидеть свою дочь на пороге?
Сара вновь смотрит на странное сообщение в телефоне, беспомощно наблюдая, как загружается прикрепленное изображение.
То, что она чувствует потом, очень похоже на отключку из-за ее приступов гемофобии.
Такая же кратковременная невесомость, сюрреалистический отрыв от реальности. Это, откровенно говоря, абсурд.
На фотографии Ханна, одетая в ту же одежду, которую надевала на нее Сара этим утром, только она не в гостиной. Она сидит на замызганных одеялах на заднем сиденье незнакомой машины, что невозможно. Не может она находиться в двух местах одновременно. У нее на коленях лежит закрытая диснеевская книжка-раскраска с нераспечатанными восковыми мелками, прикрепленными к обложке, но девочка, похожая на Ханну, настороженно смотрит в камеру или на того, кто за ней находится. Без подходящего автокресла ремень опасно высоко обмотан у нее вокруг шеи. Сара замечает, что у девочки на фото нет обуви, и ненадолго задумывается, как ей удалось добраться до машины, не испачкав белые носочки. Странное, бессмысленное рассуждение.
Затем блаженство шока проходит, оставляя ее один на один с жестокой реальностью, и Сара Маллиган начинает кричать.
14
Четвертый игрок
– Эй! Cinq euros![6]
Ной, уже шагнувший одной ногой из такси, оборачивается и смотрит на водителя, который хмурится и протягивает к нему раскрытую ладонь. Ной понимает, что должен что-то сделать, но еще секунду стоит в оцепенении, силясь вспомнить, что именно.
– Tu comprends Français?[7]– кричит водитель. – Пять! Пять евро!
– Ох! – Ной отнимает телефон от уха и достает из кармана пальто пачку скомканных бумажек. Рука у него дрожит так сильно, что яркие банкноты рассыпаются на заднем сиденье, а среди мятых евро в свете тусклой лампы в салоне машины мелькают маленькие прозрачные полиэтиленовые пакетики с грязно-бежевым порошком. Ной краснеет, собирает свои порционные пакетики и с мольбой в глазах сует десятку шокированному водителю.
Чаевые никак не улучшают настроение мужчины. Как только Ной выходит из машины, водитель опускает стекло и с отвращением выплевывает:
– Putain de dealer![8] – И срывается с места.
На противоположной стороне дороги неоновая вывеска Harry’s New York Bar яростно полыхает на фоне ночи. К счастью, ругательств водителя не слышат ни курильщики на входе, ни швейцар.
Даже сейчас, в тяжелый январский понедельник, бар Harry’s заполнен до самых своих знаменитых салунных дверей. София обожает это местечко. Оно самое близкое к Большому яблоку[9] из того, что она может позволить себе на данный момент. А может, вообще когда-нибудь.
Обычно Ной старается не подходить к этому зданию – не потому, что испытывает какую-то особенную неприязнь к туристам, а потому, что вообще опасается людской толпы, но сегодняшний день далек от обычного.
Пятнадцать минут прошло с тех пор, как он прочитал сообщение, присланное на английском.
Пятнадцать минут, которые больше похожи на пятьдесят часов.
Помимо пистолета, который все еще скрыт в недрах его пальто, у Ноя с собой два телефона для работы.
Продавать товар босса его научили именно так с самого начала, с подросткового возраста, и эту работу он столько раз бросал, а затем снова возвращался к ней, что уже сбился со счета. Последний раз это произошло после того, как София вошла в его жизнь, и он решил жить честно. Она не знала о наркотиках. Он решил, что она заслуживает лучшего. Возможно, он и на этот раз остался бы честным – продолжил бы собирать значки в Hard Rock Café, и, возможно, заслужил бы в ближайший год или два должность управляющего, если бы не заказал буквально только что непомерно дорогую свадьбу голливудского актера, или рок-звезды, или наркодилера. Сейчас у него снова два телефона, и он все это ненавидит.
Первый – его айфон – был выключен последние несколько ночей, в основном потому, что у него паранойя по поводу GPS-слежки, когда он торчит на улице, но еще из-за того, что написать ему может только София, а она верит, что телефон выключен и лежит в шкафчике в подсобке ресторана до самого утра.
Второй телефон – одноразовый – принимает заказы от клиентов в этом районе.
Из-за этой схемы Ной не видел ни сообщения, ни фотографии на своем айфоне, пока не включил его почти в одиннадцать часов. Пятнадцать минут назад. Каким-то образом, пока он бродил по пестро освещенной Пигаль в районе красных фонарей в поисках разбуянившихся холостяков и подвыпивших бэкпекеров, чтобы продать им товар, у него забрали невесту. Этот факт с трудом укладывается у него в голове. Он уже раз пятьдесят пытался дозвониться до нее, и единственное, что слышал в ответ – душераздирающий звук ее голоса на автоответчике:
– Бонжур, вы позвонили Софии. К сожалению, сейчас ответить не могу, но если вы…
– Бонжур, вы позвонили Софии…
– Бонжур, вы позвонили…
– Бонж…
Ему удается держать себя в руках, проходя мимо пары лысых вышибал на входе, и, оглядев посетителей наверху, Ной спускается вниз по лестнице в подвал, убеждая себя, что она здесь. Конечно, она здесь. Она будет сидеть со своим агентом Габриэлем, и щеки у нее будут розовыми от выпитого. Принимая во внимание то, что сейчас происходит в его душе, Ной действительно испытал бы облегчение, даже застукав ее целующейся с этим мерзким ублюдком. Во всяком случае, секундное облегчение.
Он старается не думать о фотографии, которую прислали с сообщением, но образ отпечатался в его сознании: высокая, изящная фигурка, которая так хорошо ему знакома, съежившаяся в слишком похожем на ее пальто, меховая отделка которого теперь оторвана и свисает с капюшона. Что-то темное натянуто на ее голову – мешок или наволочка, как у осужденного на виселицу. София сидит на голом матрасе в полутемном помещении. Ной стискивает зубы почти до хруста. Он – сторонний наблюдатель в кошмаре.
В баре внизу царит интимная атмосфера времен сухого закона: низкий потолок, тусклый свет, бордовый плюш, и здоровенный чернокожий парень играет в углу на пианино. Это местечко всегда напоминало Ною декорации из фильма Дэвида Линча, и сегодня вечером из-за того тихого ужаса, который творится, оно действительно становится таким.
На какую-то жалкую короткую долю секунды мир исправляется. Ной видит Габриэля и молодую женщину, сидящих вместе, и едва не тонет в океане облегчения. Затем глаза привыкают к полумраку, и он не узнает изгиб ее спины. Волосы перекинуты не на ту сторону, и у него внутри все переворачивается.
Женщина, прильнувшая к Габриэлю – не София, но это не останавливает Ноя от того, чтобы подбежать к ним и хлопнуть ладонью по столу. Бокалы подлетают в воздух. Бокал Габриэля падает, заливая дешевым шампанским визитку агента, лежащую на столе между ними, и люди за ближайшими столиками оборачиваются и пялятся на них.
– Где она? – спрашивает Ной на родном французском.
Габриэль даже не вздрагивает. У него светло-оранжевый загар, толстые потные ладони и лысеющая голова. Ему за пятьдесят. За прошедший год Габриэль встречался с Ноем четыре раза, но сейчас долго и мучительно не проявляет даже намека на узнавание. Он берет черную салфетку из держателя в центре стола и кладет ее на растекающееся шампанское.
– София, – произносит он, то ли отвечая, то ли спрашивая.
– Да, София!
Габриэль пожимает плечами.
– Последнее, что я слышал, – она была на пути сюда, но это было четыре или пять часов назад.
– Пять. Часов. – Несмотря на всю свою ярость, Ной опускает голову и понимает, что тянется на автомате вытереть со стола салфеткой пролитый напиток. Профессиональная привычка со времен работы. Он отдергивает руку. – Она так и не появилась, а ты даже и не думал беспокоиться?
– Мне некогда бегать за клиентами, – холодно отвечает Габриэль, но выгнутая бровь его выдает. На лице читается любопытство и волнение. Женщина за столом пожирает эту странную драму широко распахнутыми голодными глазами.
– Что последнее она сказала тебе? – спрашивает Ной. – Что именно это было? Слово в слово? Сообщение или телефонный звонок?
– Телефонный звонок. Она сказала, что в метро.
– Она сказала, что заходит или уже вышла?
Габриэль сглатывает.
– Я не знаю. Возможно, это было в шесть тридцать.
– Никаких возможно! – Ной слышит, как нарастает громкость его собственного голоса. Теперь он чувствует спиной, как к нему приковано внимание всего зала – барменов в белых кителях и всех любителей коктейлей. Голова у Ноя раскалывается. Скоро здесь появятся вышибалы. Пианино все еще играет, но мелодия как будто замедляется.
– Достань свой телефон и покажи мне! Я хочу увидеть звонок!
Габриэль лишь хлопает глазами.
– Что случилось?
– Что случилось? – лихорадочно вторит ему Ной, желая обрести большую уверенность, но его ярость слишком сильно напоминает мольбу, его злость слишком близка к слезам, и прежде чем он успевает остановиться, изо рта вырывается крик: – Где София?!
Пианист берет фальшивую ноту, и инструмент замолкает. На лестнице раздаются шаги.
Габриэль краснеет, смущенным взглядом обводит помещение и понижает голос:
– Ной, успокойся. Что бы ты ни думал…
Ной дергается вперед. От быстрого и неуклюжего движения стол между ними сдвигается в сторону, ударяя в живот гостью Габриэля. Ной хватает агента за грудки и поднимает с места.
– Ты просишь клиента, девушку двадцати пяти лет, встретиться с тобой вечером в городе, в баре. Она не появляется целых пять часов, и вместо того, чтобы вызвать полицию, ты приглашаешь какую-то шлюху вместо нее! Если с Софией что-то случилось, если с ней действительно что-то случилось, клянусь Богом, ты, кусок дерьма, я вернусь за тобой, и я… я…
Он смотрит в обмякшее, как у выброшенной на берег рыбы, лицо Габриэля и думает о Софии и пистолете, пистолете в своем кармане.
Он колеблется, и этой паузы достаточно, чтобы сзади раздался резкий мужской окрик:
– Эй! – И в следующий момент Ной чувствует себя беспомощным ребенком. Из-за того, что его без труда поднимают и тащат вверх по лестнице, его разрывает между яростью и стыдом. Несколько секунд спустя его выбрасывают, как прокаженного, на мерзлый тротуар, распугивая курильщиков.
– Да пошли вы! – кричит он в спину вышибалам, пытаясь подняться. По щекам его текут слезы.
Полчаса назад он думал о приглашениях и карточках для гостей, пока охотился за клиентами. Он рассуждал, кого из сомнительных друзей своего детства мог бы пригласить на свою свадьбу, поскольку большинство приглашений достанутся гостям Софии. Сейчас же он близок к нервному срыву.
Ему надо убираться отсюда. Надо каким-то образом связаться с ней.
Он достает одноразовый телефон и нажимает кнопку быстрого набора. На звонок отвечают мгновенно.
– Да?
– Нам нужно встретиться, – выдыхает Ной.
На том конце раздается кашель, больше похожий на фырканье. Голос хриплый, медленный и осторожный.
– Когда?
– Сейчас. – Ной уже уходит прочь от огней Harry’s Bar, спеша обратно в неблагополучный криминальный теневой мир города, место, которое он знает с детства, мир, который он называет своим. – Я уже в пути. Мне нужна твоя помощь… – Он судорожно сглатывает. – У меня серьезные проблемы.
15
Пятый игрок
Линда уставилась на сообщение.
Она анализирует слова, язык, проверяет, нет ли чего-то такого, что может выдать автора. Его изложение довольно элементарное. В каком-то смысле невыразительное. Буквы все заглавные, но без восклицательных знаков. Властный, но не кричит. Она подносит бутылку к губам – чистый джин, найденный в недрах кухонного шкафа – и слышит стук передних зубов о горлышко. Слышит, но ничего не чувствует. Бутылка давно опустела. Линда оцепенела, отстранилась, как будто наблюдая за этой жуткой картиной со стороны.
Она сидит со скрещенными ногами на кровати в комнате Алиссы, накинув на плечи одеяло своей девочки. От него слабо пахнет ее дочерью… Кажется, запах выветривается. Между ног лежит единственная мягкая игрушка, сохранившаяся с раннего детства Алиссы, – потрепанный зверек, валявшийся на шкафу. Это вязаный дракончик по имени Дракоша. Много лет этот бездушный кусок шерсти, набитый ватой, был лучшим другом Алиссы на всем белом свете. Теперь он запылился, а черные шарики глаз поцарапаны, но его можно подержать в руках. Что-то настоящее. Снаружи зимнее солнце с ленивой неохотой собирается всходить. Кажется, что с момента разыгравшейся драмы в «Экспресс еда и вино» прошла целая жизнь. Без дочери время не имеет значения. Все изменилось.
Установленный порядок Линде известен. Она должна набрать 999 и положить конец этому безумию, еще до его начала. Если не на 999, тогда кому-нибудь из бывших коллег, начать хотя бы с этого. Но она не может заставить себя сделать это. Алиссы больше нет. Слишком поздно. Запущенный маховик уже не остановить, пока все не закончится так или иначе.
Она оглядывает освещенную только мягким белым светом экрана спальню, и среди разбросанных вещей Алиссы видит в очертаниях теней невозможные вещи. То, что заставляет волоски на коже встать дыбом. Годы работы в полиции превращаются в материализовавшихся монстров, мутировавших и уродливых, и все те лица, что она пыталась забыть, сейчас уставились на нее пустыми стеклянными глазами.
Аманда Бирн; Лаура Коллинз; Анна Кещинская; Кайрон Гарвуд.
Чемодан; русло реки; морозильная камера; печь.
Она чувствует вкус слез на верхней губе из-за каждого из них. Как дошло до этого? Каким образом все могло пойти настолько неправильно? Отрешенно она отмечает про себя жестокую иронию всего этого. Ричард, ее муж, ее бывший муж, говорил, что она никогда не могла отделить «работу от семьи». Он обвинял ее в том, что она приносила это домой, к их дочери, это извечное клише о домочадцах за тонкой синей линией[10], и сейчас она здесь, в темноте, и эти противоположные миры действительно столкнулись.
Бедфордшир – одно из самых маленьких графств Англии, но уровень преступности в нем сопоставим с показателями большинства мегаполисов. На протяжении многих лет наркотики, банды, убийства и терроризм были ежедневной работой Линды. Сейчас она вспомнила погибших.
Бирн, Коллинз, Кещинская, Гарвуд.
Четыре дела – совершенно не связанные между собой и разделенные годами, дела, в которых все офицеры, волонтеры, листовки и человеко-часы, которые ей удалось подключить, привели к одинаково душераздирающей развязке.
Чемодан. Русло реки. Морозильная камера. Печь.
Мертвые в четырех текстурах, и никакие законы этой страны не спасли их. Так что даже если она позвонит, как мигалки могут помочь в этой ситуации? Никак. Криминалисты перевернут дом вверх дном, прочешут дома всех знакомых и родственников, конфискуют телефоны, чтобы просмотреть личные сообщения и истории поиска, соберут зубные щетки и нижнее белье для определения ДНК. Фургон телевизионщиков припаркуется у входа. Алиби поставят под сомнения, тщательно изучат, папарацци будут жаждать крови. Никто не захочет такого. Это ее крест, она должна нести его сама. Она часто задавалась вопросом, сколько похищений остается незарегистрированными каждый год. Их может быть сотни, даже тысячи, те, что завершаются без какого-либо вмешательства полиции. И кто может их винить?
Просто следуйте инструкциям и совершите сделку. Вот так это должно быть. Просто и ясно, и все закончится в считаные часы. Урок усвоен и никогда не забудется. Никто не должен пострадать. Она сделает для Алиссы все и начнет с этого сообщения.
Возвращаясь к нему, она начинает дрожать.
Ответить невозможно. Разумеется, это первое, что она проверила.
Односторонняя передача сообщений. Линда помнит стажировку: сотрудники ее отдела расположились за столами, уставившись перед собой. Большинство или раздражены, или зевают, потому что утром стояла удушливая жара, а в кабинете не было ни окон, ни кондиционера. Приглашенный спикер потеет, крайне медленно елозя по своей презентации в PowerPoint.
– Односторонняя передача сообщений, – монотонно бубнит он, – чаще называют массовой sms-рассылкой. Это система, широко используемая в мобильных маркетинговых кампаниях. Уверен, вы все с ними сталкивались. Компании доставки используют эту технологию для отправки автоматизированных систем слежения, хирурги – для напоминания о приеме, а банки – для одноразовых кодов аутентификации. Если вы, как и я, любите иногда полакомиться пиццей, то, возможно, получали специальные предложения, но не с номера мобильного телефона как такового, а в смс, отправленном от имени ресторана. – Клик, и слайд сменился. – Часто номер не отображается, потому что его действительно нет. Эти сообщения отправляются из интернета, и отправитель может выбрать любой дескриптор, который ему нравится. Иногда они сопровождаются виртуальным номером мобильного телефона, который также генерируется в сети, или коротким кодом, на который нужно ответить. Например, «ответьте „ДА“, чтобы подтвердить заказ», или «отправьте „ГОЛОСОВАНИЕ“ на номер 5404…» К сожалению, односторонняя передача сообщений становится мощным подспорьем для киберпреступников, которые могут маскироваться, в частности, под ваш банк, вашего дантиста или даже школу вашего ребенка. Сейчас откройте ноутбуки, лежащие перед вами, и я покажу вам, как это работает, как устроена эта система и что мы можем сделать, чтобы распознать риски…
Линда трет глаза, глядя в экран.
У данного сообщения нет виртуального номера, на который можно было бы ответить. Это будет не так просто. Это полностью односторонний разговор. Всем командует Игра.
Линда знает, что команда уже давно могла бы отследить это сообщение, если бы о нем доложили, но куда в итоге это приведет? В лабиринт даркнета? Через пятьдесят тысяч порталов, через Китай и Россию, через столько невероятно сложных международных протоколов, а все это время в песочных часах песок убывает. Дверь закрывается.
Чемодан; русло реки; морозильная камера; печь. Исчез; потерялся; умер; навсегда.
К горлу поднимается тошнота из желудка, в котором полно неразбавленного джина – того, что они называли «выворотное зелье».
Выворотное зелье. Как смешно. Только она не улыбается.
Все, что у нее сейчас есть – это фотография Алиссы. Она снова и снова смотрит на нее, лодыжки и запястья не связаны, и вновь накатившая боль прогоняет оцепенение, вырывая из горла Линды громкий стон. Это ее девочка! Ее красивая, талантливая, невероятная девочка, но на фотографии нет ни юмора, ни искры, ничего из того, что есть у Алиссы. Это кадр ужаса, запечатленный в широко распахнутых изумленных глазах. Паника застыла на лице ее дочери, как мошки в кубиках льда.
Линда плотнее натягивает одеяло, закручивает его вокруг своей шеи, пока не начинает задыхаться, а затем зарывается лицом в потрепанное тельце дракончика, которого так любила ее девочка. Она никогда не чувствовала себя настолько испуганной, настолько одинокой, но поняла, что должна сделать. Она уверена, что любой, оказавшийся в ее ситуации, любой, кто столкнулся с такой невероятной потерей, поступил бы так же.
Есть только один способ покончить с этим.
Игра должна быть сыграна.
Игра должна быть выиграна.