Скотт Брюс
Ад. История идеи и ее земные воплощения

Полная версия

Переводчик Саша Мороз

Редактор Владимир Потапов

Издатель П. Подкосов

Руководитель проекта А. Тарасова

Художественное оформление и макет Ю. Буга

Корректоры И. Астапкина, И. Панкова

Компьютерная верстка М. Поташкин

Иллюстрация на обложке Bridgeman Images/FOTODOM

Все права защищены, включая право на полное или частичное воспроизведение в любой форме. Это издание опубликовано по договоренности с Penguin Classics, издательством Penguin Publishing Group, подразделением Penguin Random House LLC.

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

⁂

Посвящается Жилю Констеблю,

lo mio maestro e l'mio autore,

который вел меня сквозь мрачные чертоги

– Нет более прискорбного зрелища, чем непослушное дитя, – особенно непослушная девочка. А ты знаешь, куда пойдут грешники после смерти?

– Они пойдут в ад, – последовал мой быстрый, давно затверженный ответ.

– А что такое ад? Ты можешь объяснить мне?

– Это яма, полная огня.

– А ты разве хотела бы упасть в эту яму и вечно гореть в ней?

– Нет, сэр.

– А что ты должна делать, чтобы избежать этого?

Ответ последовал не сразу; когда же он наконец прозвучал, против него можно было, конечно, возразить очень многое.

– Я лучше постараюсь быть здоровою и не умереть.

Шарлотта Бронте. Джейн Эйр^[1]

Я с небес спущусь
в подземные воды.
Я займу свое место
в великой бездне.

Трент Резнор. Великая Бездна

О составителе

Скотт Брюс – профессор истории Фордхемского университета. Составитель вышедшего в издательстве Penguin Books сборника «Книга бессмертных» (The Penguin Book of the Undead) и автор трех книг об аббатстве Клюни: «Молчание и язык жестов в монашестве Средневековья: традиция Клюни, ок. 900–1200» (Silence and Sign Language in Medieval Monasticism: The Cluniac Tradition, c.900–1200, 2007); «Клюни и мусульмане в Ла-Гард-Френе: Агиография и проблема ислама в средневековой Европе» (Cluny and the Muslims of La Garde-Freinet: Hagiography and the Problem of Islam in Medieval Europe, 2015); «Relatio metrica de duobus ducibus: Клюнийская поэма XII века о молитве за упокой души» (2016, в соавторстве с А. Джонсом). Соредактор журнала The Medieval Review, член Американской академии медиевистики. Преподавал в университетах Израиля, США, Канады и Европы, был приглашенным исследователем в Техническом университете Дрездена (Германия), Гентском университете (Бельгия) и Эммануил-колледже Кембриджского университета (Великобритания). В студенческие годы подрабатывал могильщиком.

Введение

Ад – место, где христиане расплачиваются за грехи после смерти, – это, пожалуй, самый мощный и убедительный образ, рожденный человеческим воображением, во всей европейской традиции. Преисподняя, вечные муки, темница, где томятся грешные души и ими правит падший ангел, превзошедший своими пороками всех живых существ, – вот уже более двух тысячелетий Ад вселял ужас и тем самым определял поступки бессчетного числа людей. Научный прогресс сильно пошатнул авторитет Священного Писания, а последние открытия ученых изменили наши представления о том, что такое род человеческий и каково наше место во Вселенной, но концепция Ада неизменно остается частью европейского мышления. В современном дискурсе «ад» служит расхожей метафорой для разного рода трудностей («так тяжело, это просто ад») или крайностей («печет как в аду»), но все же это слово не потеряло своего религиозного статуса в наш так называемый Век Разума. Опрос Исследовательского центра Пью в 2014 г. показал, что 58 % совершеннолетних жителей Америки верят в существование места, «где вечно наказывают тех, кто при жизни поступал плохо и умер, не покаявшись».

Упорная вера в Ад, сохраняющаяся в наши дни, – повод углубиться в его долгую историю. Первые описания преисподней появились тогда же, когда зародилась сама письменность. Жители древней Месопотамии изображали зловещий загробный мир в «обители праха», древние египтяне трепетали от одной мысли о суде Анубиса, бога смерти; однако эти традиции повлияли на европейскую культуру меньше, чем царство сумрака и тьмы, описанное в Ветхом Завете (Шеол), а также в греческой и римской литературе (Аид). Сказание о том, как Эней спустился в подземное царство, и описания ландшафта и мегафауны этих мест в «Энеиде» римского поэта Вергилия (70–19 до н. э.) также имели огромное значение; эта поэма оказала влияние на средневековых интеллектуалов и поэтов, в особенности на Данте Алигьери (1261–1321). Таким образом, первые христиане унаследовали богатую традицию идей и образов загробной жизни от своих современников, иудеев и язычников, но в представлениях о подземном царстве не только подражали другим религиям. На протяжении нескольких веков, от эпохи Христа до триумфа Церкви во времена Августина Блаженного (354–430), христианские мыслители очерчивали контуры и функции христианского Ада, имея перед глазами античные модели, но согласуясь со своим пониманием первородного греха и Божьей милости.

В I тысячелетии н. э. авторы раннего Средневековья придумали карающий загробный мир, его свойства и жутких обитателей. Все это подробно описано в народных сказаниях, не включенных в церковный канон, – например, о путешествии в Ад апостола Павла, сопровождаемого ангелом, или в легенде о том, как Христос, три дня пребывая во гробе, спускался в преисподнюю, чтобы освободить души ветхозаветных праведников из темницы Аида (так называемое Сошествие во ад). В ярких фантасмагорических путешествиях по Аду его обитатели и мучения грешников описываются с дидактической целью – они помогают читателям, давшим монашеский обет, избежать грехов, которые могут закрыть дорогу в Рай. Понадобилась почти тысяча лет, чтобы эти тексты смогли войти в церковный канон, но в Высоком Средневековье (ок. 1000–1300) такие теологи, как Фома Аквинский, с беспристрастной рассудительностью описывали виды мучений, которые могут ждать грешников в Аду, и отношения между блаженными и проклятыми. К исходу Средних веков Данте Алигьери соединил популярные представления о наказании в посмертной жизни и продуманные умозаключения мыслителей-схоластов о Божьей каре в своей грандиозной поэме «Божественная комедия». Его поэтическое изображение Ада (Инферно) – это апогей страданий грешников в воображении людей Средневековья.

В ходе протестантской Реформации ранние мыслители Нового времени поставили под сомнение средневековое понимание Ада. В XVI в. реформаторы-протестанты, как и их оппоненты-католики, считали, что Ад ждет грешников в конце пути, но предпочитали толковать вечные муки как нечто абстрактное, например как муки совести и раскаяние, а не в конкретных образах адского пламени, распространенных в католической традиции. Новые открытия в науке и социальные реформы вновь поместили концепцию Ада в центр внимания: в Викторианскую эпоху христиане поставили под сомнение то, что терзания в Аду вечны, хотя перед теоретиками-эволюционистами во главе с Дарвином отстаивали веру в жизнь после смерти. На этот период приходится пик секулярной критики самой идеи Ада. Разумеется, ведь идее о расплате за грехи после смерти нет места в мире науки и рассудка, не так ли?

Несмотря на то что в современном мире больше нет традиционной религиозной веры, идея Ада сохранилась и процветает. Хотя в последние столетия все меньше людей верили в реальность преисподней как определенного места, идея Ада оставалась распространенной метафорой и, что особенно страшно, подсказывала, как обращаться с другими людьми. Две мировые войны и Холокост, ужасающее положение заключенных и удерживаемых без суда, политические катастрофы современного мира повышают значение концепции Ада как метафоры страдания и муки. Хотя многие люди в наши дни не воспринимают Ад буквально как место, где их ждет расплата после смерти, они все же вдохновляются историческим образом преисподней, причиняя другим страдания при жизни, устраивая им «ад на земле». Современные технологии и рациональное мышление, которое, по общему мнению, отличает нас от предков, позволяют совершать массовые убийства и создавать инфернальные пейзажи одним нажатием кнопки. По иронии судьбы мы сами стали демонами, которых наши предки так боялись повстречать.

Из этой книги читатель узнает, какие формы принимали адские муки в воображении европейцев: души грешников погружались в пышущую жаром лаву, их грызли огромные черви, обжигали горячие цепи, леденил страшный холод и пожирали чудовища. Ландшафты Ада столь же разнообразны, как его муки. В средневековых описаниях монахи и рыцари проходили через высокие башни, темные лощины и топкие болота, полные демонов и мифических существ. В современных повествованиях Ад превратился в бескрайнюю темницу из раскаленного железа, исходящую дымом, с огромными прочными вратами, обезумевшие от мучений грешные души бьются о них, но не в силах избежать наказания. Литература об Аде может похвастать знаменитыми негодяями прошлого, но, как правило, грешники – это простые люди, такие же, как мы с вами, осужденные на вечное наказание за грехи. Рассказы про Ад – почти всегда дидактические и назидательные, они написаны, чтобы вызвать страх и чему-то научить читателя, убедить грешника исповедаться или, что еще лучше, не грешить вовсе. Но это не облегчает чтения. Гораздо страшнее то, что Ад на земле, перестав контролировать фантазию современного человека, стал одной из главных метафор в европейском обществе и играет важную роль в наших отношениях. Хотя мы все взываем к рассудку и состраданию, силы Ада пока не исчерпаны.

Скотт Брюс

Царства, запретные для живых
Древняя Греция и Рим

Под безжалостным небом античного мира люди утешали себя надеждой, что их бытие не ограничивается жизнью, но перспективы загробного мира, как правило, были мрачными. В древних цивилизациях Месопотамии и Египта большинство людей, сумевших дожить до зрелого возраста, занимались натуральным хозяйством и рано умирали от полученных травм, болезней, а женщины еще и во время родов. Смерть подстерегала человека буквально на каждом шагу. В легендах Месопотамии душам усопших не грозило наказание за провинности: каждому, безотносительно к статусу, было суждено неприятное существование. После смерти душа попадала в «страну, откуда нет возврата» и пребывала в виде бесплотной тени в «доме пыли» под землей. Неудивительно, что в мифах чувствуется особый интерес к победе над ужасающей фигурой смерти. В самом древнем из известных нам образцов человеческой литературы, «Эпосе о Гильгамеше» (ок. 2100 до н. э.), царь Месопотамии отправляется в рискованное путешествие, чтобы открыть секрет вечной жизни и избежать участи всех смертных, но в конце концов узнает, что это невозможно. Бессмертны только боги.

Представления древних египтян о загробном мире были не столь мрачными, как у их соседей из Месопотамии. В эпоху Среднего царства (2055–1650 до н. э.) жители Египта твердо верили в то, что царство мертвых открыто для всех людей. Однако в отличие от других культур Античности они считали, что посмертную жизнь определяет поведение человека при жизни. Египтяне, которые жили согласно маат (этическому закону доброты и справедливости), могли надеяться, что попадут в чертоги изобилия к Осирису. Но если сердце умершего перевешивало на весах бога смерти Анубиса перо (символ маат), нарушитель умирал заново, и вторая смерть была ужасна. Отступника «разрывали на части» и сбрасывали в кипящую пропасть огнеликие демоны.

Загробные традиции древней Месопотамии и Египта не так ценились в западной культуре, как сюжеты, рассказанные греками, а позже – римлянами. В греческой преисподней обычные души никто не судил. Они населяли Аид, мрачное подземное царство, как бесчисленные тени, лишенные прежних черт, и им оставались лишь печальные воспоминания о жизни на земле. Когда греческий герой Одиссей входит в Дом Смерти (этот эпизод описан в «Одиссее» Гомера), тень могучего воина Ахилла предупреждает его, что жизнь после смерти лишь жалкое существование: «Не утешай меня в том, что я мертв, Одиссей благородный! Я б на земле предпочел батраком за ничтожную плату у бедняка, мужика безнадельного, вечно работать, нежели быть здесь царем мертвецов, простившихся с жизнью» («Одиссея», Песнь 11, 488–491)^[2].

В описаниях Гомера и других античных поэтов загробный мир греков представлял собой мрачное царство, населенное не только тенями умерших, но и такими мифическими чудовищами, как трехголовый пес Кербер (Цербер), охранявший царство Аида. Глубочайшая бездна Аида называлась Тартаром. Она служила темницей для восставших титанов и местом, где томились герои мифов Титий, Тантал и Сизиф, обреченные вечно страдать за то, что бросили вызов богам. Впрочем, уже через несколько веков идея посмертных наказаний подверглась демократизации. Около 400 г. до н. э. философ Сократ и его собеседники допустили, что души всех умерших мучают за преступления, совершенные ими при жизни. Позднее римский поэт Вергилий (70–19 до н. э.) описывал подземное царство как место, где простых смертных ждет кара за длинный перечень преступлений. Он особо выделял тех, кто враждовал с родными, был не честен с клиентами, наживал богатства, был убит за прелюбодеяние, совершил государственную измену и нарушил присягу, а теперь «казни здесь ждет» («Энеида», Книга 6, 709–710). В языческом мире Античности «Энеида» Вергилия стала мощным и популярным источником веры в подземное царство, определив все последующие описания кар загробного мира уже в христианскую эпоху.

Тартар, темница титанов^[3]

Один из первых греческих поэтов Гесиод жил около 700 г. до н. э. Из его многочисленных поэм до нас дошла «Теогония» («Рождение богов»), в которой описано происхождение космоса и древнегреческих богов. Центральный сюжет поэмы – титаномахия, война обитателей Олимпа во главе с Зевсом с прежним поколением богов – отцом Зевса Кроносом и титанами – за власть над миром. Титаны потерпели поражение в десятилетней войне и были низвергнуты в подземное царство: «Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба, Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар». Сторожить Тартар Зевс поставил сторуких гигантов Котта, Бриарея и Гиеса. Гесиод описывает этот сумрачный мир как вечную темницу, но один из титанов не избежал дополнительного наказания: Атлант, «сын Иапета», вечно держит «на голове и руках неустанных широкое небо».

Согласно «Теогонии», поверженные титаны были не единственными обитателями Тартара. В недрах земных также жили некоторые олимпийские боги, которые по обыкновению сторонились солнечного света. Здесь обитали Ночь и ее дети, «ужасный бог» Сон и его брат Смерть, ненавистный даже богам. Хозяином этого подземного мира был старший брат Зевса Аид, он правил вместе со своей ужасной женой Персефонеей (Персефоной). Страшный пес Кербер охранял их «гулкие домы», он встречал гостей, виляя хвостом, но пожирал любого, кто порывался уйти. В поэме Гесиод также рассказывает, что Кербер был одним из свирепых потомков нимфы Ехидны и гиганта Тифона, которые зачали многих чудовищ в античной Греции. Впрочем, в отличие от большинства античных авторов, поэт описал Кербера как несказанно кровожадного, «медноголосого» пса с пятьюдесятью головами.

Заревело ужасно безбрежное море,
Глухо земля застонала, широкое ахнуло небо
И содрогнулось; великий Олимп задрожал до подножья
От ужасающей схватки. Тяжелое почвы дрожанье,
Ног топотанье глухое и свист от могучих метаний
Недр глубочайших достигли окутанной тьмой преисподней.
Так они друг против друга метали стенящие стрелы.
Тех и других голоса доносились до звездного неба.
Криком себя ободряя, сходилися боги на битву.
Сдерживать мощного духа не стал уже Зевс, но тотчас же
Мужеством сердце его преисполнилось, всю свою силу
Он проявил. И немедленно с неба, а также с Олимпа,
Молнии сыпля, пошел Громовержец-владыка. Перуны,
Полные блеска и грома, из мощной руки полетели
Часто один за другим; и священное взвихрилось пламя.
Жаром палимая, глухо и скорбно земля загудела,
И затрещал под огнем пожирающим лес неиссчетный.
Почва кипела кругом. Океана кипели теченья
И многошумное море. Титанов подземных жестокий
Жар охватил, и дошло до эфира священного пламя
Жгучее. Как бы кто ни был силен, но глаза ослепляли
Каждому яркие взблески перунов летящих и молний.
Жаром ужасным объят был Хаос. И когда бы увидел
Все это кто-нибудь глазом иль ухом бы шум тот услышал,
Всякий, наверно, сказал бы, что небо широкое сверху
Наземь обрушилось, – ибо с подобным же грохотом страшным
Небо упало б на землю, ее на куски разбивая, –
Столь оглушительный шум поднялся от божественной схватки.
С ревом от ветра крутилася пыль, и земля содрогалась;
Полные грома и блеска, летели на землю перуны,
Стрелы великого Зевса. Из гущи бойцов разъяренных
Клики неслись боевые. И шум поднялся несказанный
От ужасающей битвы, и мощь проявилась деяний.
Жребий сраженья склонился. Но раньше, сошедшись друг
с другом,
Долго они и упорно сражалися в схватках могучих.
В первых рядах сокрушающе-яростный бой возбудили
Котт, Бриарей и душой ненасытный в сражениях Гиес.
Триста камней из могучих их рук полетело в Титанов
Быстро один за другим, и в полете своем затенили
Яркое солнце они. И Титанов отправили братья
В недра широкодорожной земли и на них наложили
Тяжкие узы, могучестью рук победивши надменных.
Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далёко до неба,
Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар:
Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба,
В девять дней и ночей до земли бы она долетела;
Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить,
В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть.
Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда
Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху
Корни земли залегают и горько-соленого моря.
Там-то под сумрачной тьмою подземною боги Титаны
Были сокрыты решеньем владыки бессмертных и смертных
В месте угрюмом и затхлом, у края земли необъятной.
Выхода нет им оттуда – его преградил Посидаон
Медною дверью; стена же все место вокруг обегает.
Там обитают и Котт, Бриарей большедушный и Гиес,
Верные стражи владыки, эгидодержавного Зевса.
Там и от темной земли, и от Тартара, скрытого в мраке,
И от бесплодной пучины морской, и от звездного неба
Все залегают один за другим и концы, и начала,
Страшные, мрачные. Даже и боги пред ними трепещут.
Бездна великая. Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,
Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:
Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,
Стали б швырять и туда и сюда. Даже боги боятся
Этого дива. Жилища ужасные сумрачной Ночи
Там расположены, густо одетые черным туманом.
Сын Иапета пред ними бескрайне широкое небо
На голове и на дланях, не зная усталости, держит
В месте, где с Ночью встречается День: чрез высокий ступая
Медный порог, меж собою они перебросятся словом –
И разойдутся; один поспешает наружу, другой же
Внутрь в это время нисходит: совместно обоих не видит
Дом никогда их под кровлей своею, но вечно вне дома
Землю обходит один, а другой остается в жилище
И ожидает прихода его, чтоб в дорогу пуститься.
К людям на землю приходит один с многовидящим светом,
С братом Смерти, со Сном на руках, приходит другая, –
Гибель несущая Ночь, туманом одетая мрачным.
Там же имеют дома сыновья многосумрачной Ночи,
Сон со Смертью – ужасные боги. Лучами своими
Ярко сияющий Гелий на них никогда не взирает,
Всходит ли на небо он иль обратно спускается с неба.
Первый из них по земле и широкой поверхности моря
Ходит спокойно и тихо и к людям весьма благосклонен –
Но у другой из железа душа и в груди беспощадной –
Истинно медное сердце. Кого из людей она схватит,
Тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.
Там же стоят невдали многозвонкие гулкие домы
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.
Сторожем пес беспощадный и страшный сидит перед входом.
С злою, коварной повадкой: встречает он всех приходящих,
Мягко виляя хвостом, шевеля добродушно ушами.
Выйти ж назад никому не дает, но, наметясь, хватает
И пожирает, кто только попробует царство покинуть
Мощного бога Аида и Персефонеи ужасной.