Сентябрь 2017
– Ладно, – сказала я, доставая сотовый телефон и включая запись. – Давайте поговорим об убийствах Леди Киллер.
– Давайте, – сухо ответила Бет.
– Думаю, нет смысла спрашивать, ваших ли это рук дело?
Она даже не моргнула. В безжалостном свете, падавшем из окна, ее высокие скулы и большие глаза выглядели особенно впечатляюще.
– Вы составите собственное мнение, – ответила она. – Как все.
Я окинула взглядом комнату: старомодные статуэтки, стены с панелями из дорогого темного дерева, старый постер с изображением скачущей лошади.
– Когда все произошло, вы жили здесь, – сказала я. – Одна.
Бет ждала. Она умела сохранять видимость безмятежности.
– Ваши родители умерли, и вы к тому времени уже два года жили тут одна.
– Это вопрос?
– Разве вам тут нравилось? – спросила я. – В этом доме?
Он давил. Тут было по-своему красиво, но гнетуще. Как в жилище покойника. Куда ни повернись, везде окна с холодным, безрадостным пейзажем, и, хотя в них проникал свет, мне хотелось попросить Бет снова задернуть шторы.
– Вероятно, дом обставляла ваша мать, – предположила я. – После ее смерти вы ничего не стали менять. Все осталось прежним.
Мой взгляд вернулся к Бет, и я увидела, что она пристально наблюдает за мной. Ее лицо оставалось непроницаемым.
– Меня об этом никогда не спрашивали. Все хотели знать лишь одно: я ли это сделала.
– Я просто не могу представить себе такого, – объяснила я. – Жить в доме родителей после их смерти… После всей этой трагедии. Почему вы не переехали?
Она посмотрела в окно.
– Легко сказать. Просто собери вещи и уезжай. Я говорила это себе тысячу раз. Но некоторые места так крепко держат тебя, что ты не можешь освободиться. Сжимают, будто в кулаке. – Она снова повернулась ко мне, и в ее глазах что-то блеснуло. – Иногда ты просто вязнешь. На много лет. Как вы с вашей дурацкой боязнью автомобилей.
Я открыла рот, собираясь возразить: моя фобия вовсе не дурацкая. Но сдержалась, почувствовав ловушку. Она пытается отвлечь меня? Если да, то от чего?
Я кашлянула.
– Наверное, трудно бросить дом, где жили родители.
Бет почти развеселилась, услышав эти слова, но я не понимала причины.
– Ваши родители умерли? – спросила она.
Я покачала головой:
– Нет, они во Флориде.
Уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки.
– Стоит ли мне шутить насчет того, что это одно и то же?
– Думаю, нет.
– Тогда я воздержусь.
Она была очаровательна. По-настоящему. Судя по тому, что я читала, социопаты нередко бывают очаровательными. Нельзя забывать об этом.
– Что вы чувствовали тогда? – спросила я. – После смерти родителей и до убийств?
– Я словно онемела, – ответила Бет. – Мне было девятнадцать, когда погиб отец, и двадцать один, когда погибла мать. В 1977 году люди не ходили к психотерапевту, чтобы справиться с горем. Я была совершеннолетней и унаследовала кучу денег. Люди думали, что со мной все будет в порядке. Никто обо мне не заботился, а я о себе заботиться не умела. У меня были знакомые моего возраста, но я знала, что родителям они бы не понравились. Они начали приходить ко мне, а может, я сама их приглашала – не помню. Они заявлялись сюда, и мы пили. Или я шла на вечеринку, и мы пили. Никто меня не останавливал, а самой остановиться мне не приходило в голову. Я знала, что не хочу быть трезвой.
– Газеты писали, что вы развлекались, не испытывая вины.
– Еще бы! Я уже говорила вам, что у меня были сиськи и задница, и поэтому меня не считали человеком. Девушка, потерявшая родителей, не имеет права опуститься только потому, что не может справиться с горем. Проще написать, что она шлюха. Это увеличивает тиражи. И копы туда же – все они считали, что раз я пью и развлекаюсь, значит, я порочная. Будь я мужчиной, они бы мне посочувствовали. И даже составили компанию.
– И детектив Блэк? – спросила я.
Детектив Джошуа Блэк был одним из двух следователей, занимавшихся делом Леди Киллер, и в полиции он прослужил еще тридцать лет. Я видела десятки его фотографий того времени: молодой, темноволосый, костюмы с широкими лацканами, широкие полосатые галстуки и серьезное выражение лица, когда он смотрел в камеру. Признаться, он выглядел довольно сексуально. Я знала, что Блэк по-прежнему живет в Клэр-Лейке, хотя уже вышел в отставку. Его напарник в расследовании дела Леди Киллер, детектив Мелвин Вашингтон, умер в 1980-м. Мне не повезло – я ни разу не говорила с детективом Блэком и мне не удалось достать копии дела Леди Киллер. По сообщению полиции Клэр-Лейка, дело не закрыто, а значит, его материалы не подлежат разглашению.
– Блэк был копом, – сказала Бет. – И остается им, хотя делает вид, что вышел на пенсию. Он всегда был слишком любопытен, себе во вред.
– Мне кажется, копам положено быть любопытными. – Я думала о Майкле.
– Когда их любопытство направлено на тебя – это совсем другое, – возразила Бет. – Например, когда вы сидите в холодном полицейском участке, а куча мужиков расспрашивают вас о сексе. Кстати, мне не о чем было рассказывать, потому что никакого секса у меня не было. Я знаю, существует мнение, что в семидесятые все только и делали, что трахались, но я должна была соблюдать осторожность. Я боялась, что закончу как мать.
– Что это значит? – Я почти ничего не знала о матери Бет. – Почему вы боялись закончить как ваша мать?
Бет подняла бокал и осушила его. Может, я придумываю, но мне показалось, что она тянет время – возможно, пожалев о своих словах.
– Мать не хотела выходить замуж, – наконец сказала она. – Но это было в пятидесятых, а ее родители были богаты. Они рассчитывали на достойную партию для нее. Она познакомилась с моим отцом, и все. Больше похоже на коммерческую сделку. Год спустя родилась я. Она оказалась в ловушке.
Я вглядывалась в лицо Бет. В нем проступила тщательно скрываемая боль. Непритворная, показалось мне. И еще показалось, что больше ей не хочется об этом говорить.
– Где у вас туалет? – спросила я, решив, что нам обеим необходим перерыв.
– По коридору, потом направо. – Бет подняла голову, и ее взгляд переместился куда-то мне за спину. Глаза ее на секунду стали совсем пустыми.
Интересно, о чем она думает, гадала я.
Потом она снова посмотрела на меня и взяла бокал.
– Пожалуйста, сделайте мне коктейль на кухне. Грейпфрутовый сок, содовая и лед.
Ее тон – я богата, и люди выполняют мои просьбы – должен был вызвать у меня раздражение. Но мне даже в голову не пришло возразить ей. Я взяла у нее бокал и встала.
Взгляд Бет снова переместился мне за спину, и у меня возникло странное ощущение, что там кто-то есть. Я повернулась – никого. Только массивная мебель, холодный свет из окон и старый постер на стене рядом с дверью в коридор. Я вышла из гостиной.
В ванной оказался пол из бежевой плитки, массивная раковина и краны, инкрустированные бирюзой. Все безупречно чистое, ни пятнышка. Я посмотрела на себя в зеркало, тоже обрамленное бирюзой. Выглядела я как обычно. Меня тянуло заглянуть в шкафчик с лекарствами позади зеркала, но я не стала этого делать. Вытерла руки, вышла из ванной и направилась в кухню.
Кухня тоже осталась с семидесятых и, подобно ванной, была безупречно чиста. Голубые шкафчики, темно-коричневые рабочие поверхности. На полу – ламинат кремового цвета. Окна над раковиной, в боковой стене дома, выходили на заросли деревьев. Отсюда не было видно ни бескрайних просторов, ни океана, ни дороги. Только густые деревья, словно ты посреди лесной чащи. Я поставила бокал на стол и вдруг сообразила, что именно здесь убили отца Бет: прислуга нашла его тело, когда пришла убирать.
Сзади послышался звук, и по спине у меня пробежал холодок.
Скрип, потом звук льющейся воды. Кто-то открыл кран.
Может, это Бет в ванной, подумала я, хотя не слышала, чтобы она вставала и шла за мной. Я вернулась к двери и выглянула в коридор.
Дверь ванной была открыта, и оттуда доносился шум льющейся воды. Я вышла в коридор и посмотрела. Вода действительно текла в раковину из обоих открытых кранов. Но там никого не было.
– Бет? – окликнула я.
– Вы сделали мне напиток? – Голос Бет доносился из гостиной.
Я не открывала кранов, она тоже.
Собравшись с духом, я быстро вошла в ванную, выключила воду и вернулась на кухню. Потом открыла холодильник, налила в бокал грейпфрутовый сок, добавила содовую, достала из морозилки лед. Продуктов в холодильнике почти не было – только несколько коробок с полуфабрикатами и едой навынос. Ни вина, ни другого алкоголя. Вероятно, холодильник был отрегулирован на максимальный холод, потому что я вздрогнула от потока ледяного воздуха – казалось, он пронизывает меня насквозь, до самой спины. Пальцы были холодными, непослушными, но я старалась как можно быстрее смешать коктейль для Бет.
Закончив, я закрыла холодильник, взяла бокал и повернулась. Сердце замерло у меня в груди.
Все дверцы шкафов за моей спиной были распахнуты. Четыре дверцы над кухонной рабочей поверхностью, которые точно были закрыты, когда я входила. И еще четыре внизу. Все открыты одинаково, под одним и тем же углом – словно солдаты на плацу. Ни звука, ни какого-либо движения.
Это не Бет. И не я. И не какой-то другой человек.
На меня снова повеяло холодом – похоже на сквозняк. Как будто где-то оставили открытым окно. Но почему воздух такой холодный? На улице явно теплее. Однако сквозняк был вполне явственным, он шевелил пряди волос, выбившиеся из хвоста на затылке.
Краны в ванной снова открылись. Я замерла, прислушиваясь и совсем забыв о бокале в руке; сердце бешено колотилось. На мгновение мне показалось, что я вернулась в семидесятые, когда дом был полон жизни. Что я выйду из этой кухни и попаду совсем в другой мир, где едят салаты-желе, а по телевизору идет сериал «Уолтоны».
Вот только дом этот не располагал к сентиментальной ностальгии. Здесь убили человека. Прямо на том месте, где теперь стояла я.
Я поставила бокал на стол и вернулась в ванную, механически переставляя ноги, почти уверенная, что увижу там Бет – подростка Бет, юную и стройную, в футболке и джинсах с вышивкой на карманах, с падающими на спину волосами. Но, как и в прошлый раз, ванная была пуста.
Едва я взялась за кран, в раковину хлынула кровь. Она смешивалась с водой и стекала в слив. Я отдернула руку. Она не кровоточила. Тем не менее кровь продолжала течь, как будто кто-то лил ее в раковину или мыл окровавленные руки. Затылком я снова почувствовала дуновение холодного воздуха, а от неприятного металлического запаха меня чуть не вырвало.
Поспешно закрыв краны, я прошла на кухню, онемевшими пальцами схватила бокал с напитком для Бет и вернулась в гостиную. Бет по-прежнему сидела на диване, ждала.
– Вы в порядке? – Она с любопытством посмотрела на меня.
– Да. – Я старалась не думать о том, что только что видела. В гостиной было душно – ни намека на сквозняк. Я протянула Бет напиток. – Этот дом…
– Ужасен, я знаю. – Бет взяла бокал и поставила рядом с собой. – Продолжим. О чем еще вы хотите меня спросить?
Мой телефон по-прежнему лежал на столе. Выходя из комнаты, я не остановила запись. Взяв телефон, я увидела, что он поставлен на паузу.
– Это вы остановили? – спросила я.
– Нет, – ответила Бет. Она внимательно посмотрела на меня. Лицо ее оставалось невозмутимым. – Вы какая-то бледная, Шей. Что случилось?
Октябрь 1977
Должно быть, вилла стоит кучу денег, думала Бет. Отец не скупился, когда перестраивал ее. Мать купила дорогую мебель и декор. Дом должен был стать самым красивым в городе.
Наверное, его нужно сжечь, решила Бет.
В то утро весь район Арлен-Хайтс выглядел гнетущим и мрачным; дождь поливал нарочито неухоженные улицы. Накануне состоялся допрос в полиции. С тех пор Бет не выходила из машины, проведя все эти часы за рулем. Искала, искала. Она почти не спала, и, хотя была трезвой, голова раскалывалась, как с похмелья. Возвращаться домой не хотелось.
Просто не теряй контроль, Бет. Ты справишься. Просто не теряй контроль.
Наконец она решила все-таки вернуться домой и попробовать заснуть. Взвинченная, она не могла усидеть на месте. Но когда впереди показался дом, сердце замерло. На подъездной дорожке стоял «шевроле» модели шестидесятых – большой, как грузовик. Эту машину она узнала бы где угодно. Но припаркованная на улице перед домом была ей неизвестна. Когда она остановилась позади «шевроле», из микроавтобуса выскочил мужчина с микрофоном в руке. За ним последовал другой, с камерой на плече.
Теперь она уже не нервничала. Ее охватил гнев.
Он был ледяной. В отличие от гнева родителей, который достигал огненного накала, особенно когда они кричали друг на друга. Тогда оба выскакивали из дома и уезжали, оставляя Бет одну, и в доме становилось тихо и холодно. Она рано поняла, какую разновидность из этих двух она предпочитает. Холодный гнев позволял не терять самоконтроля, он давал спокойствие и помогал добиваться цели.
– Мисс Грир!
Она открыла дверцу и вышла из машины, а репортер бежал к ней по дорожке. Оператор спешил за ним, но его движения сковывал провод камеры.
– Мисс Грир! Что вы можете сказать по поводу выдвинутых против вас обвинений в убийстве? Это вы – Леди Киллер?
Бет захлопнула дверцу и сунула руки в карманы, потому что не могла придумать, что еще с ними делать. Возможно, оставив руки свободными, она залепила бы мужчине пощечину, прямо на камеру. Такую же ярость она испытывала во время допроса в полиции, но на этот раз усилием воли сдержала ее и не выпустила наружу.
Камера смотрела прямо на нее – большая громоздкая штуковина с огромным объективом, ощетинившаяся проводами. Репортер направил микрофон ей в лицо. Бет наклонилась к нему и произнесла:
– Я просто девушка, которая не лезет в чужие дела.
Потом она отвернулась и пошла по дорожке, туда, куда за ней не могла последовать камера. Обогнула дом и оказалась на заднем дворе, где ее ждал Рэнсом.
Находиться в доме он не мог. Рэнсом Уэллс этого не говорил, но, как и Бет, терпеть его не мог. Она прошла между деревьями, с листьев которых капала вода, и оказалась на плоской лужайке над обрывом. Ровная зеленая трава, бурный темно-синий океан вдали и кружащиеся в небе птицы. Ее пробирала дрожь. Дождь немного стих, но холодно здесь было всегда, в любое время года.
На лужайке стоял высокий мужчина с широкими плечами и мощным торсом. Волосы и бороду тронула седина, хотя ему не было и сорока. В костюме и плаще. Дождь он игнорировал – как и большинство уроженцев Клэр-Лейка. Выглядел Рэнсом точно так же, как во время их последней встречи – после смерти матери, два года назад.
В тот раз он заявил, что Бет нанимает его, хочет она того или нет.
«Мне не нужен адвокат», – ответила она.
«Вы молоды, красивы, а в данный момент одиноки и очень богаты. Дорогуша, больше всего на свете вам нужен адвокат».
– Рэнсом, – сказала она, шагая к нему по траве. – Что вы здесь делаете?
Он не отвечал, пока она не подошла к нему вплотную.
– Красивый вид, – сказал он. – Ваш отец его очень любил.
Бет ждала. Под мышкой у Рэнсома была зажата газета, уже успевшая намокнуть. Бет заправила за ухо выбившуюся прядь, чувствуя, как злость на репортера постепенно проходит. Когда Рэнсом хотел что-то сказать, он сам выбирал удобный момент, и никакая сила на свете не могла заставить его поторопиться.
Наконец Рэнсом снова заговорил:
– Я познакомился с вашим отцом, когда он позвонил мне, чтобы отбиться от обвинения в управлении автомобилем в нетрезвом виде. Вы об этом знали? Не самая приятная ситуация. – Сдвинув брови, Рэнсом смотрел на океан, – не красавец, но было в нем что-то притягательное. – Думаю, тогда он мне не понравился, но я ему помог. Добился оправдания, потому что я профессионал и потому что так устроен мир. Я каждый день оплакиваю его смерть. В буквальном смысле. И сегодня озадачен не меньше, чем вы.
Бет сглотнула и перевела взгляд на деревья. Отец был сложным человеком – несчастным, иногда раздражительным. В каком-то смысле он тоже оказался в ловушке, как и мать. Бет много лет ненавидела его – за пьяные скандалы, за свое одиночество в Рождество. И до сих пор не избавилась от этого чувства.
Но при этом она его любила. С мрачным упорством дочери верила, что именно она сделает его счастливым. Не сделала. И не могла. Переделать отца было невозможно.
Повернувшись, она увидела, что Рэнсом смотрит на нее. Он был адвокатом отца, потом матери, а теперь стал ее адвокатом. Он был привычным, как предметы домашней обстановки. Она знала, что у него есть жена, которая часто от него уходит, – но всегда возвращается, – и трое детей. Что он любит стейк и ненавидит сигареты, утверждая, что от их дыма его тошнит. Бет не видела его два года, но не сомневалось, что все это по-прежнему так.
– Вам нужен адвокат, – сказал он.
– Нет, не нужен.
Рэнсом вытащил из-под мышки газету и протянул ей.
Бет нехотя взяла газету и раскрыла. Это был утренний выпуск «Клэр-Лейк дейли», только что из типографии, в каплях дождя. На первой полосе – заголовок крупными буквами: «У ПОЛИЦИИ ПОЯВИЛСЯ ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ В ДЕЛЕ ЛЕДИ КИЛЛЕР?» Ниже фотография Бет, сделанная в тот момент, когда она вчера выходила из полицейского участка после допроса. Мужчина, стоявший на улице с фотоаппаратом, застал ее врасплох – бледную, мрачную, со взглядом, полным ненависти. На этой фотографии Бет и сама видела убийцу. Игра света, определенный ракурс и неожиданность исказили черты лица, развеяв сомнения в ее виновности.
Наверное, и сегодня, снятая на камеру, она тоже выглядит виновной. Это подольет масла в огонь.
Бет снова посмотрела на заголовок. Слова расплывались перед глазами. Теперь все пришло в движение, ускорилось, словно покатилось с горы. И она ничего не контролирует.
– Вы мне можете что-нибудь рассказать, Бет? – голос Рэнсома пробился сквозь туман гнева и паники.
– Они думают, что это я, – ответила Бет, потому что не могла рассказать Рэнсому правду.
Кое-что он знал и так, поскольку так долго пробыл семейным адвокатом, что успел выведать не один тщательно оберегаемый секрет. Но были и другие секреты, опасные даже для Рэнсома.
– Я имею в виду полицию. Они думают, что тех мужчин убила я.
– Тем не менее вас пока не арестовали, – спокойно заметил Рэнсом. – Значит, они не уверены. В ходе следствия копы будут давить на вас изо всех сил. Они надеются, что вы поддадитесь, испугаетесь, расплачетесь и расколетесь. Они ищут слабые места. Но что-то подсказывает мне, что напрасно.
Бет сложила газету, не в силах больше смотреть на слова заголовка и на свое фото с лицом убийцы. Все считают ее виновной. Что ж, она может сыграть эту роль.
– Я ничего им не сказала, потому что ничего не знаю.
Рэнсом неодобрительно поцокал языком.
– Вы не должны были разговаривать с ними без меня. Всегда сначала звоните адвокату, Бет. Но это не имеет значения. Что бы вы ни сказали, я поставлю это под сомнение, так что никто не будет уверен, говорили ли вы это вообще. Что вы можете сообщить мне о копах? Мы имеем дело с компетентными людьми?
Бет не приходило в голову, что и она может извлечь информацию из допроса. Может, пора начинать мыслить как преступник.
– Да, – ответила она. – Они оба знают свое дело. Блэк младше, но почему-то командует. Не позволил другому курить во время допроса.
– Компетентный праведник. Опасное сочетание. Буду иметь в виду.
– Вы мне не нужны.
Ей никто не нужен. Довериться она не может никому. Даже теперь, когда все летит к черту.
Рэнсом и бровью не повел.
– Нет, нужен. Где вы находились в те вечера, когда были совершены убийства?
– Дома.
– С вами кто-то был?
Бет покачала головой.
– Вас не было дома, когда я приехал.
– Я каталась по окрестностям.
– Одна?
– Да.
Она занималась поисками. Но рассказывать об этом Рэнсому не собиралась.
– Мы этим займемся. Поймем, что вы должны отвечать им. И когда. А когда лучше молчать – это предпочтительнее в большинстве случаев. Расскажите мне все, что они спрашивали и что вы отвечали. Все, что они вам сообщили.
Бет подчинилась. Она без особого труда вспомнила каждое сказанное слово. Потому что с тех пор, как вышла из полицейского участка, думала только об этом.
Рэнсом внимательно ее выслушал.
– Могло быть и хуже, а могло и лучше. Теперь у вас есть я. Сколько денег у вас осталось от наследства, полученного от родителей?
– Почти все.
– Хорошо, потому что мне нужен помощник. – Он вел себя так, словно Бет ни о каком другом адвокате, кроме него, даже не задумывалась. Что вообще-то было правдой. – Вы сможете выпутаться из этой истории, Бет. Но это громкое дело, и, нравится вам это или нет, вы молодая женщина, привлекающая к себе внимание. Будет неприятно.
– Знаю.
Два года. Два года она… что? Пила, якшалась с подозрительными людьми. Спала наяву, думая, что после смерти матери ничего хуже в ее жизни уже не случится. Думая, что худшее позади.
Все это ее вина.
Она знала, что ее жизнь кончена. И чувствовала некоторое облегчение, потому что ей не слишком нравилась собственная жизнь. Но то, что ждало впереди, выглядело ничуть не лучше.
– Вы рассказали полиции о своей матери? – спросил Рэнсом. – Ее историю?
Бет похолодела. Этой темы никто не касался уже не один год.
– Нет. Конечно нет.
– Я думал, все улажено. – Рэнсом перевел взгляд на океан. – Но, возможно, ошибался. Могу навести справки.
– Не утруждайтесь, – сказала Бет.
Похоже, Рэнсом обиделся. Тем не менее он кивнул. Оба думали об одном и том же, вспоминали прошлое.
Вы считаете меня убийцей? Бет хотела задать ему этот вопрос, но сдержалась. Это была секундная слабость. Скажите это. Скажите, что не верите, что я убила тех мужчин. Пожалуйста. Но она не дождалась этих слов от Рэнсома и сказала:
– Я выдержу.
Рэнсом взял у нее газету и снова сунул под мышку.
– Я никогда не понимал мотивов Марианы. Должно быть, для нее это был единственно возможный выбор. Но теперь ее нет, и мы должны разбираться с последствиями. – Он посмотрел на Бет. – Буду откровенен. Потому что сейчас самое время для откровенности. Могу ли я поверить, что это сделали вы? Просто посмотреть на вас и сказать, что вы убили тех мужчин? Да, я могу в это поверить. Легко. И это хорошо, потому что я сумею понять точку зрения тех, кто считает вас виновной. Суд над вами должен быть справедливым.
Ветер жалил лицо Бет, заползал за ворот. Она посмотрела на океан.
– Тут умер Джулиан, – произнес Рэнсом. – Временами я смотрю на дом и вижу его – как он идет по коридору или выходит из двери. И Мариану тоже вижу. Если бы я верил в привидения – а я в них не верю, – то считал бы, что они по-прежнему здесь. Именно поэтому я не могу заставить себя войти внутрь. Лучше буду стоять снаружи, под дождем. Но это не меняет того факта, что они мертвы, а их дочь жива. Не меняет того факта, что я не позволю шакалам сожрать вас, Бет.
Бет сглотнула.
– Вытащите меня из этого, – попросила она. – Не только ради меня. Вытащите меня, и я сумею похоронить призраков.
Рэнсом помолчал, потом кивнул:
– Отлично. Я попытаюсь.