Симона Сент-Джеймс
Книга нераскрытых дел
Глава 9
Сентябрь 2017
ШЕЙ
20 октября 1977 года, на следующий день после убийства Пола Верхувера, Бет сфотографировали дважды. Она выходила из полицейского участка в Клэр-Лейке после допроса. Копы ее еще не арестовали – это произойдет позже, когда полиция будет уверена, что сможет доказать обвинение в суде.
На Бет была темно-зеленая блузка, завязанная узлом на поясе, и джинсы с высокой талией; волосы стянуты в хвост, в ушах золотые кольца. Она шла одна. Обернулась на камеру: глаза прищурены, радужка прикрыта веками, зрачки угольно-черные. Красивая, чувственная, безжалостная. Убийца.
В тот день Бет не арестовали, но, когда фотография появилась в «Клэр-Лейк дейли», город все решил. Эта женщина – эта равнодушная, бесчувственная женщина – виновна. Всюду, где бы ни появлялась Бет в те несколько дней между убийствами и арестом, ее фотографировали.
Именно тот первый снимок я положила перед собой в субботу утром, пока пила кофе и просматривала материалы, собранные для статьи о деле Леди Киллер. Я снова посмотрела на лицо Бет, мысленно сравнивая его с лицом женщины, с которой разговаривала в парке. Несомненно, на фото Бет Грир не выглядит невинной жертвой. В ней чувствуется жесткость, которая людям казалась неподобающей для двадцатитрехлетней девушки; эта жесткость сохранилась и сегодня. Женщина, с которой я познакомилась в парке, не смутилась и даже не разозлилась, обнаружив за собой слежку. Она просто поменялась со мной ролями и заставила меня отвечать на вопросы.
Я видел много социопатов, сказал Майкл. Те из них, кто поумнее, – непревзойденные лжецы.
Насколько мне было известно, Бет Грир никогда не ставили диагноз «социопатия». Она вообще ни разу не была на приеме у психиатра.
Социопаты искусно лгут потому, что лишены подлинных человеческих эмоций. Они их имитируют – вынужденно, поскольку сами их не испытывают. Гнев, печаль, страх, сострадание – исследователи доказали, что социопат ничего этого не чувствует.
Когда Рэнсома Уэллса, адвоката Бет, спросили об этом во время интервью в 1989 году, он ответил:
– Я узнаю́ чистое зло, едва вижу его.
Открыв браузер, я включила видеозапись, как Бет выходит из машины под дождем. В сотый раз репортер в клетчатых брюках и широком плаще бросается к ней с микрофоном в руке. В сотый раз Бет сует руки в карманы плаща и поворачивается к нему.
Я просто девушка, которая не лезет в чужие дела, в сотый раз говорит она.
Может, она просто устала?
А может, сдерживает улыбку?
Оторвавшись от своих утренних занятий, я выглянула в окно и увидела на парковке незнакомого мужчину; он сидел в машине и читал. Погода была неустойчивой – лето отступало, сменяясь осенней прохладой, и облака мчались по небу, то и дело закрывая солнце, и свет словно мигал. Мужчина сидел в черном джипе на маленькой стоянке, ближайшей к моему дому. Лицо закрывал козырьком бейсболки, двигатель машины был заглушен. Мужчина читал книгу.
Я не собиралась лезть в чужие дела, но меня донимал вопрос: кто читает книгу в припаркованной машине? Родители, которые ждут детей возле школы. Больше мне в голову ничего не приходило. Если он хотел провести время за чтением, то в двадцати футах от него была лужайка со скамейкой. Я подождала минуту, две, пять, но мужчина не уезжал.
Господи, Шей. В голове у меня раздался голос Эстер. Ты только что сама себе ответила. Он кого-то ждет. Сейчас субботнее утро, у людей своя жизнь. Займись собственными делами.
Я понимала, что она права. Но внутренним взором по-прежнему видела машину, которая остановилась рядом со мной, когда я шла из школы между поскрипывавшими под тяжестью снега деревьями. Стекло опустилось, и я услышала голос: «Эй, привет, ты не замерзла?» И вспомнила наставления матери: «Со взрослыми, Шей, надо быть вежливой».
Это была неправда – худшая, какую я только слышала, – будто детям следует всегда быть вежливыми со взрослыми. Она преследует меня по сей день. Я взяла телефон, собираясь сфотографировать мужчину, его автомобиль и номерной знак. На всякий случай.
Когда мой палец завис над кнопкой, в голове снова прозвучал голос Эстер, спокойный и рассудительный: «Шей, ты давно была у психотерапевта?»
Давно. Последний раз – незадолго до развода, больше года назад. Несмотря на «долговременные последствия травмы», как выразилась мой терапевт, она сочла, что налицо огромный прогресс. Я отказалась от лекарств – это была ее идея. В тот момент у меня была постоянная работа, стабильный брак, и я вела активную жизнь. Вы можете это отпустить, Шей, говорила она. Вы уже это делаете. Это нелегко, но люди справляются.
И я перестала к ней ходить. Месяц спустя мой муж Ван – его родители были поклонниками Вана Моррисона – съехал. Теперь у него появилась новая подружка. При мысли об этом я чувствовала себя ничтожеством.
Эй, привет, ты не замерзла?
Теперь я жила одна, а одинокой женщине осторожность никогда не помешает.
Я сделала снимок и отложила телефон.
Выйдя из квартиры, чтобы купить что-нибудь на обед, я почувствовала запах дыма. Когда я открыла дверь на лестницу, то увидела женщину, которая поспешно тушила сигарету. Это была моя соседка по лестничной площадке. Мы виделись один раз, мельком, в день, когда она въезжала в квартиру.
– Простите, – смущенно сказала она. – Я пытаюсь бросить. Но ведь одна сигарета на лестнице не считается, правда?
– Все нормально, – солгала я.
У меня не было настроения ее жалеть. Выглядела она так себе: растянутые легинсы и футболка, седеющие каштановые волосы собраны в хвост. Дресс-код женщин, чья жизнь недавно дала трещину, хотя по какой-то причине соседка не поленилась накрасить ресницы и подвести глаза темным карандашом. Я, как всегда, безнадежно зависла между «нужно что-то делать» и «мне плевать».
– Вы Элисон, да? – спросила я.
Женщина кивнула.
– А вы Шей.
Мы улыбнулись друг другу.
– Больше не буду курить, обещаю. Просто выдалась тяжелая неделя.
– Понимаю. – Я решила воспользоваться моментом. – Ваша тяжелая неделя не имеет отношения к мужчине, который сидит в машине на парковке?
Элисон удивилась, потом смутилась.
– Он все еще там? – Соседка опустила взгляд. – Да, это мой бывший. У нас были планы, но мы поругались, и я передумала. Теперь он здесь – по его словам, ждет, пока я образумлюсь. – Она посмотрела на меня. – Только не говорите, что тоже разведены.
– Разведена.
Она смущенно рассмеялась.
– Вы слишком хорошенькая для разведенной.
Странное замечание, но я поняла. Она стеснялась своих легинсов и растрепанных волос. У меня тоже был не слишком шикарный вид – старые джинсы, футболка – удобная, со множеством карманов, длинные волосы тоже собраны в хвост, макияжа почти нет, – но по этой ухабистой дороге я прошла дальше, чем она.
– Мой бывший думает, что его новая подружка красивее, – сказала я, хотя и не жалела о том, что Ван съехал.
Плечи Элисон немного расслабились, морщины вокруг глаз стали менее заметными, и она кивнула:
– Тогда пусть катится подальше.
Я тоже кивнула. Интересно, чем отличается социопат от человека, который каждый день лжет, чтобы успокоить других?
– Точно, – сказала я. – И не вздумайте образумливаться.
– Правда? – удивилась она.
– Правда.
– Он говорит, что скучает по мне, но, когда мы вместе, я безумно его раздражаю. И всегда раздражала. Можно сказать, он меня выставил. Почему он теперь скучает?
Через две недели после расставания Ван попытался применить тактику «давай начнем все сначала». Я удивилась, но потом вспомнила, что он не любит ходить в магазины и готовить и поэтому взвалил эти обязанности на меня. Вероятно, эти две недели он голодал.
– Расставаться тяжело, – сказала я Элисон, – но, если это правильный выбор, оно того стоит.
Она смотрела на потушенную сигарету в руке, словно раздумывая, не закурить ли снова.
– Он говорит, что хочет забрать кота. У нас был кот, но мой бывший его словно не замечал, и я взяла его с собой – иначе его никто бы не кормил. В смысле кота. – Соседка нахмурилась. – Теперь он заявляет, что хочет поговорить насчет кота. Что это значит? Он так хочет поговорить, что готов обсуждать кота, на которого ему плевать? С другой стороны, я могу просто отдать кота, и пусть проваливает. Как вы считаете, что мне делать?
Я задумалась. Интересно, каково это – быть замужем за человеком, который сидит на парковке, читает книгу, ждет, пока ты образумишься и дашь ему то, чего он хочет, независимо от того, говорил ли он когда-нибудь о своих желаниях. Нет уж, лучше до самой смерти жить одной.
Я пожала плечами.
– Не возвращайтесь. И не отдавайте ему кота. Это мой вам совет. Но предупреждаю: я уже давно не была у психотерапевта.
Явно шокированная, она кивнула. Войдя в лифт, я услышала, как закрывается дверь ее квартиры. Больше она не сказала ни слова.
Глава 10
Сентябрь 2017
ШЕЙ
В воскресенье темное небо висело низко, воздух был влажным. По мере того как автобус приближался к району, где жила Бет Грир, соленый запах океана усиливался. Арлен-Хайтс стоял на склоне, который возвышался над причалом в центре города и обрывался отвесной стеной, уходящей в воду. Ветер здесь был резче, но вид открывался потрясающий – на город внизу и на безбрежный Тихий океан.
Наша семья была небогатой; отец работал на фабрике, производившей автозапчасти, а мать – внештатным учителем. Когда я была маленькой, мы жили в одном из небольших домиков в Клэр-Лейке, вдали от причалов и туристов. Я каждый день ходила в школу в своем тихом районе мимо аккуратно подстриженных кустов и парка с бейсбольной площадкой. Многие люди думают, что в таком месте ничего плохого произойти не может, но они ошибаются.
Район Арлен-Хайтс был совсем другим. Дома здесь стояли поодиночке, отступив подальше от извилистых улиц, которые словно нарочно оставили узкими и ухабистыми, чтобы место выглядело не так сказочно. Когда автобус подъехал к остановке, я увидела пожилого мужчину с собакой и женщину, идущую быстрым шагом, – и больше никого. Автобус уехал, и наступила тишина.
Я поправила на плече сумку и направилась к дому Гриров. Потом достала телефон и отправила сообщение Майклу.
«Иду брать интервью. Она ведь не собирается меня убить, правда?»
«Маловероятно, – ответил он. – Но я могу отследить твой телефон, если тебе так будет спокойнее».
Я задумалась. У меня было множество правил относительно встреч с незнакомыми мужчинами, но в данном случае речь шла о Бет Грир.
«Отлично, – написала я. – Она не Тед Банди[2]. Мне так кажется. Кроме того, я должна тебе признаться. Если Бет Грир меня убьет, думаю, это будет не худший вариант».
Он тоже был склонен к черному юмору.
«По крайней мере, ты войдешь в историю. Я об этом позабочусь».
Мои пальцы зависли над экраном. Я должна была написать что-то еще, но не понимала, что именно. Что я не сумасшедшая? Конечно, у меня много странностей, и мне это известно. Может, я хотела сообщить ему правду о себе. Или мечтала услышать только: «Ты пытаешься. Ты делаешь все, что можешь». Или действительно хотела убедить его, что Бет не собирается меня убивать.
В конце концов, ее же оправдали. При том что адвокат Бет сказал о своей подзащитной: «Я узнаю́ чистое зло, едва вижу его».
Я нарушала все свои правила безопасности. Одна отправлялась в дом человека, обвиненного в убийстве. Для таких, как я, это верх безумия. А за поддержкой обратилась к Майклу, которого совсем не знала. Статистически у Майкла больше шансов оказаться Тедом Банди, чем у Бет.
Вот почему у тебя нет подруг, подумала я. Или настоящего возлюбленного.
В сумочке у меня лежал ксанакс, но я не стала его принимать. Мои мысли должны быть ясными. Ксанакс мне выписали, когда после развода у меня начались панические атаки. Иногда успокаивает само знание, что он у тебя есть, сказала врач, и я носила таблетки с собой – на случай, если ее теория верна.
Я повернула на подъездную дорожку к дому, разглядывая его. Что-то в нем меня неизменно завораживало. Наполовину псевдовикторианский, наполовину в стиле середины двадцатого века, безумное сочетание остроконечных фронтонов с желтым кирпичом, темным деревом и стеклом, он был уродлив – невероятно уродлив, – но притягивал взгляд, заставляя его следовать за всеми контурами и изгибами и каждый раз являя себя по-новому. Джулиан Грир, отец Бет, купил этот дом и перестроил его. И умер у себя на кухне, застреленный неизвестным грабителем.
Лужайка выглядела неряшливо, словно последнее время ее не стригли. Дом утопал в тени старых деревьев, ветви которых касались крыши и окон. На подъездной дорожке стояла единственная машина – дорогой «лексус», – и никаких признаков жизни не наблюдалось. Тишина словно обволакивала. Я подошла к двери и постучала.
Бет открыла сразу же. На ней были льняные брюки кремового цвета и темно-коричневая блузка, подчеркивавшая узкую талию. Стройная фигура и сочетание цветов из семидесятых на мгновение перенесли меня назад во времени, но потом я заметила седые пряди, а надо лбом – очки для чтения. Бет окинула меня испытующим взглядом:
– Входите.
Я последовала за ней. Через аккуратную прихожую мы прошли в гостиную – просторную комнату, занимавшую бо́льшую часть нижнего этажа. Я остановилась, с удивлением рассматривая обстановку.
Казалось, я очутилась внутри старого фотоальбома. Огромное помещение с окнами во всю заднюю стену, теперь задернутыми шторами. Все здесь оставалось таким же, каким было сорок лет назад: оливковый ковер на паркетном полу, низкий и плоский секционный диван с широкими подлокотниками, кофейный столик из твердого дерева со скошенными ножками. В книжном шкафу вдоль одной из стен я заметила давно забытые имена: Леон Юрис, Сидни Шелдон, Алекс Хейли, Жаклин Сюзанн. На приставных столиках были расставлены пепельницы, хотя пепла в них не было и дымом в комнате не пахло. Конические белые абажуры настольных ламп на керамических основаниях за прошедшие годы приобрели благородную желтизну. На полке за диваном лежала керамическая русалка с красными губами и синими тенями на веках; ее соски были целомудренно прикрыты ракушками. Рядом с ней стояла керамическая пастушка в кринолине, с посохом в руке и в сдвинутой на лоб шляпке.
За такой винтажный интерьер многие, не задумываясь, выложили бы не одну тысячу долларов; особняк Гриров сохранил аутентичность. Тут было чисто и опрятно, но все здесь осталось таким, каким было задолго до моего рождения.
– Думаю, немного света нам не помешает, – сказала Бет и направилась к задней стене.
Шторы были кремовые в темно-коричневый ромбик – еще одна винтажная деталь, полностью гармонирующая с одеждой Бет. На мгновение мне показалось, что передо мной мисс Хэвишем середины двадцатого века.
Оглядевшись, я увидела на комоде рядом с дверью стопку журналов. Сверху лежал номер «Лайф» за октябрь 1977 года. Тот самый месяц, когда произошли убийства, приписываемые Леди Киллер.
Шторы с шорохом раздвинулись, комната наполнилась светом. У меня перехватило дыхание. Окна выходили на ровную лужайку, нуждавшуюся в стрижке, как и та, что находилась перед домом. Это был пустой квадрат, с двух сторон обрамленный деревьями, дальний край резко обрывался – за ним было только темное, свинцовое небо и пустота. Обрыв на краю мира.
– Ненавижу этот вид, – сообщила Бет, – но все лучше, чем темнота за закрытыми шторами. Если хотите выпить, можете поискать себе что-нибудь на кухне.
– Нет, спасибо. – Я с трудом оторвала взгляд от окна.
Наверное, если выйти на лужайку, можно увидеть океан, но отсюда – только траву и небо. Я смотрела, как Бет берет бокал, в котором плавали кубики льда, и делает глоток.
– У вас нет машины, – сказала она, садясь на диван.
Должно быть, она видела, что я не припарковалась на подъездной дорожке.
– Я не вожу.
Бет слегка прищурилась – мой ответ прозвучал резче, чем мне хотелось, – но никак не отреагировала.
– Приступим. – Она снова взяла бокал. – С чего начнем?
Я села на стул на некотором расстоянии от нее. Мы обе еще не были готовы к близкому контакту.
– Это алкоголь? – спросила я. Возможно, потому, что вопрос о машине меня задел.
Большинство людей предполагают, что я не вожу машину из-за того, что меня лишили прав, поймав за рулем в нетрезвом виде, но это неправда. Эти частые намеки раздражали меня. Мне захотелось, чтобы Бет тоже понервничала.
Улыбка Бет вышла грустной.
– Увы, нет. Уже восемь лет. Спросив меня в 2009-м, вы получили бы другой ответ. И в 1997-м, и в 1984-м. Вероятно, это будет первой сенсацией для вашей статьи: Бет Грир периодически начинала пить с 1974 года. Завязывала, срывалась, снова завязывала.
– Это тяжело. Я вам сочувствую.
Она пожала плечами:
– В третий раз помогло. Прежде чем мы начнем, я должна сказать, что навела о вас справки.
– Прошу прощения? – Моя рука зависла над раскрытой сумкой.
– Я должна была убедиться, что вы та, за кого себя выдаете. По-видимому, это так. Вы назвали свое настоящее имя, и вы работаете в клинике пять лет. Хотелось быть уверенной, что вы настоящая, прежде чем впускать в дом.
Это выглядело почти смешно. Я переживала, что останусь наедине с Бет, но мне и в голову не приходило, что она точно так же боится находиться наедине со мной.
– Что еще вы выяснили?
Я думала о том, что случилось, когда мне было девять. Об «инциденте», как я его называла. Насколько мне известно, мое имя в газеты не попало.
Бет поставила бокал.
– Не слишком много. Я вас впустила. Если меня больше не увидят, то это осознанный риск. – Она посмотрела мне в лицо. – Обо мне вы думали то же самое, правда? Что я могу вас убить?
– Вас оправдали, – ответила я.
К моему удивлению, Бет рассмеялась. Смех вышел горьким, но в то же время искренним, и на мгновение я увидела молодую женщину, находившуюся в центре внимания журналистов несколько месяцев 1977 года. Убийца или нет, Бет Грир обладала харизмой, которая завораживала собеседника.
– Но вы не считаете меня невиновной?
Что я должна ответить? Нужно сказать правду. Все наше интервью – это выяснение правды.
– У меня куча вопросов. Я много читала о вашем деле, но у меня все равно такое чувство, как будто я вижу только малую часть.
– В таком случае вы проницательны, на что я и надеялась, – сказала Бет. – Первое, что вы должны запомнить: если на суде и было произнесено хоть слово правды, я этого не помню. В основе процесса – слухи и ложь. Вам известно, что они думали, будто я сплю с Рэнсомом?
– Я об этом читала. – Рэнсом Уэллс, адвокат Бет, был старше нее, имел семью, но это не имело значения. – Но никогда не верила.
Бет откинулась на спинку дивана. Она явно контролировала свои эмоции, но ее лицо оставалось жестким.
– Ходили слухи, что я трахаюсь со всеми подряд. В 1977 году, если у тебя были сиськи и задница, тебя считали шлюхой. А если ты злилась, всем было смешно. Я была предметом похабных шуток – для копов, для газет, для судьи. Всерьез они приняли меня только тогда, когда подумали, что я могу вышибить им мозги. Это был единственный раз, когда я их напугала.
Я смотрела на нее во все глаза, не в силах вымолвить ни слова. Кровь застучала в висках, на шее выступил пот. Ощущение было странным, но в то же время приятным. Бет Грир говорила мне правду. Удивительную и в то же время пугающую. Вот оно – то, чего я так хотела. Рядом с ним вся моя остальная жизнь поблекнет до неразличимости. Такого кайфа не даст ни один наркотик.
– Продолжайте, – попросила я.
Бет взяла бокал, и кубики льда в нем снова звякнули.
– Почему вы не водите машину? – спросила она вместо ответа. – Вы не пьете, как я, так что причина не в этом. Назовите мне настоящую.
Я не собиралась с ней откровенничать. Это был инстинкт – никому ничего не рассказывать. Эстер знала. Родители знали. И естественно, мой психотерапевт. Бывший муж слышал мою историю только один раз – через полгода после того, как мы начали встречаться. И больше никто. По крайней мере, от меня. Поэтому, начав говорить, я удивилась самой себе:
– Мне было девять. Я шла домой из школы. Рядом остановилась машина, и мужчина спросил, не замерзла ли я. Сказал, чтобы я села к нему. Что он отвезет меня к родителям. – Я не отрывала взгляда от Бет, которая внимательно смотрела на меня. – Я села в машину. А через несколько минут поняла: что-то не так. Попросила меня выпустить, но он отказался. Я стала умолять. Он меня ударил. Я начала бороться с ним и кричать. Он пытался прижать меня к сиденью и заставить замолчать, но ему нужно было вести машину. Когда он отвлекся и машина притормозила, я открыла дверцу, выпрыгнула и побежала. Я все рассказала родителям, и полиция нашла его и арестовала. Он выйдет через несколько месяцев, а я не вожу машину. С того дня в машине я не чувствую себя в безопасности. Я их ненавижу.
В моей голове раздавался рев, словно кто-то открыл люк космического корабля. Я была здесь и одновременно не здесь. Была всем и ничем.
Это был мой самый главный секрет – то, о чем я никому не рассказывала. Никогда. И вдруг только что выдала его Бет Грир.
Ее лицо осталось непроницаемым. Оно не сморщилось от жалости, чего я так боялась. Вид у нее был задумчивый, лицо не выражало никаких чувств – лицо женщины, которая не лезет в чужие дела, – и на мгновение у меня мелькнула безумная мысль: каким облегчением стала бы дружба с человеком, лишенным эмоций.
– Это конец истории? – спросила она.
Мои ладони взмокли, живот скрутило. Я испугалась, что меня стошнит.
– Да. Это конец истории.
Интересно, знает она, что я лгу?
Хотя кого я обманываю? Конечно, знает.
