Сильвия Лайм
Умоляй, ведьма. Часть 2

Часть 2

Глава 1

4 число месяца Костлявых ручьев.

Замок Антрацитового принца

У меня не было слов, чтобы выразить то, что творилось внутри. Казалось, я вот-вот сгорю на месте.

От шока.

Стыда.

Злости и раздражения.

Во мне кипело столько разнообразных эмоций, что трудно было дышать. И еще сильнее возмущало то, что Хмуре (или как там теперь его звать?..), кажется, совершенно наплевать на это. Более того, он явно, как обычно, насмехается надо мной!

Только теперь он был при этом не вороном, которому, в принципе, я готова была что-то и простить. Нет, теперь он был человеком. Да еще и голым!

– Почему ты не сказал, что ты… – наконец смогла выдавить, хоть и сильно запинаясь. Я махала рукой, пытаясь подобрать слова и одновременно не глядеть на все выступающие части мужского тела.

А поглядеть было на что.

До этого момента я никогда не оказывалась в подобной ситуации! При том, что обнаженным мужчиной меня вообще-то было не напугать: в приюте мы с девчонками пару раз сталкивались и с купающимися голышом товарищами, и даже с теми, кто нарочно раздевался, чтобы произвести впечатление.

Это им удавалось, хотя вовсе не в том ключе, на который они рассчитывали.

В общем, в данный момент я хоть и была смущена, но не настолько, чтобы падать в обморок.

Однако стоило признать также, что сейчас я испытывала совсем иные эмоции, чем с товарищами по приюту. Передо мной стоял не тощий пацан, которого всю жизнь с детства кормили одной кашей и супом на костях. Это был взрослый мужчина с потрясающим рельефом сильного тела, с гладкими и литыми мышцами, на которых красиво играли огненные блики. И…

В общем, да, все, что располагалось ниже аккуратных выпуклых кубиков пресса, я старательно игнорировала, заливаясь краской.

– Почему ты не сказал, что ты человек?! – повторила я, шумно сглотнув и через силу отворачиваясь в сторону камина, лишь бы не глядеть туда, куда сам собой падал взгляд. – И, зажуй тебя дракон, оденься!

Краем глаза я видела, как усмехнулся мужчина, как изогнулись мягкие алые губы, словно их владельца веселила моя реакция.

Теперь вот стало еще более неловко!

От этого и оттого, что стоило негодяю улыбнуться, как я мгновенно вспомнила вчерашний сон.

По спине прокатилась волна жара.

– А что бы изменилось, если бы я сказал? – прозвучал его низкий бархатистый голос, от которого у меня внутри будто кто-то провел кончиком лебединого пера.

Точно так и звучал его голос у меня во сне… Словно я знала заранее…

В висках запульсировало. На короткий миг я даже решила, что опять уснула и все, что сейчас происходит, – просто какой-то затянувшийся кошмар.

– Что бы это изменило? – переспросила, боковым зрением наблюдая, как мужчина чуть ленивым движением взял шелковый халат с кресла, отделанного золотыми клепками, и накинул себе на плечи. Я тут же позволила себе повернуть голову и снова посмотреть на него. Теперь было вроде как не стыдно.

Однако то, что обнаженный мерзавец оделся, почему-то не слишком помогло. Я все еще краснела, невольно замечая, как облегает тонкая ткань мощные округлости мужского тела.

Мне все еще было жарко.

Очень жарко.

– Это бы изменило все! – воскликнула я, никак не приходя в себя. Мозг отказывался признавать то, что видел. Отказывался сопоставлять прошлое с настоящим. – Если бы ты сказал, что ты человек, я… не пыталась бы кормить тебя червями! – проговорила я, нервно вспоминая все наши диалоги с вороном.

Мне становилось все хуже.

Я погрузила пальцы в волосы, напряженно сжав.

– Я бы вела себя с тобой как с человеком. Я бы… не раздевалась при тебе! – почти взвизгнула я, снова поймав его насмешливый взгляд.

Мужчина тем временем подошел к большому каменному столу, за которым он, судя по всему, планировал отдохнуть, и взял с него высокий, окованный золотом бокал с темно-медной жидкостью. Затем сделал глоток, не сводя с меня все того же пронизывающего зеленого взгляда, от которого вчера во сне я таяла, как медуза на раскаленном песке.

И тогда мне вдруг стало ясно, что извиняться он не будет. И объясняться тоже. Это же Хмуря! Мой злобный мрачный ворон, который не делает ничего просто так. Пусть теперь он выглядит иначе, но начинка-то осталась прежней!

– Так ты… – выдохнула я и подавилась словами. – Я полная дура, – констатировала факт, прикусив губу от заполонившей сердце обиды.

Черные брови мужчины иронично приподнялись, а затем он просто кивнул:

– Ага, так и есть.

Смягчать удар он точно не собирался.

Во рту появился привкус горечи. Я сжала руки в кулаки и через силу спросила:

– Тогда ответь хотя бы, почему ты стал помогать мне после того, как я привязала тебя фактически как раба? – мне нарочно захотелось провести такое яркое сравнение, чтобы хоть немного его задеть. А еще понять, почему все же он не попросил освободить его? Неужели потому, что пожалел девчонку, которая сделала его, великого мага, прислужником?

Ведь я-то была не в курсе, что разрывание договора могло меня убить. А он – солгал бы, да и все – в тот же день был бы свободен. Мне, может быть, даже удалось бы выжить.

Ведь человека я удерживать возле себя не стала бы! Чай не кот и не пес, которых люди издревле тащат к себе в дома, ни разу не поинтересовавшись, хотят они того или нет. Я-то думала, что ворону будет привычно иметь хозяина, который кормит его, гладит, общается. И хоть, как оказалось, моему фамильяру не нужно было ничего из перечисленного, меня это ни разу не навело на мысль, что передо мной вовсе не птица, а человек. Ведь это было просто невозможно.

И до сих пор кажется таким.

– Ты мог отказаться прислуживать мне! – продолжала я. – Ты бы признался, я бы сняла заклятье!

Мои слова не произвели на Хмурю ни малейшего впечатления. Он глядел на меня так же спокойно и насмешливо, как и прежде.

– Ты помнишь, – проговорил он неторопливо, оглядывая меня с ног до головы, как диковинного зверя. Словно не он здесь единственный в мире маг, сумевший обратиться в животное, а я – какая-то неведомая птица. – Как только ты привязала меня кровавым договором, я был страшно зол. Тогда я улетел не только потому, что видеть тебя не желал, – усмехнулся он как-то мрачно. – И я не просто так проводил время где-то в лесу Ирмабеллы, ругая тебя на все лады. Нет, – покачал головой он, глотнув еще жидкости из бокала, и я начала замечать, как его светлая кожа покрывается румянцем, губы становятся ярче. И теперь его лицо, обрамленное черным водопадом волос, выглядело еще выразительнее. – Я пытался понять, можно ли разорвать договор хоть каким-нибудь способом, – продолжал он невозмутимо. – У меня есть… возможности узнать то, что требуется. И когда я понял, что даже твоя смерть не разорвет договор на крови, а напротив, грозит смертью и мне, то, к сожалению, оставался лишь один выход – быстрее инициировать тебя. И освободиться.

У меня воздух застрял в горле, перед глазами потемнело.

– Ты… хотел меня убить? – выдохнула я, с трудом устояв на месте.

Очень хотелось перестать с ним разговаривать, исчезнуть куда-нибудь… показать свои истинные чувства.

Но я не стала этого делать. Даже когда мужчина, стоящий передо мной, был простым вороном, он слишком хорошо ощущал чужой страх и умел играть на нем, как на струнах изощренного музыкального инструмента. Чего ждать от человека, от черного колдуна, я не представляла даже примерно.

А он тем временем жестко усмехнулся, бросив на меня взгляд, полный хищного вызова. Превосходства.

Мне еще сильнее захотелось убежать отсюда. Так быстро и так далеко, как только возможно.

Вот только это нереально.

А мужчина между тем спокойно перевел взгляд на огонь, тихо потрескивающий в камине, и сказал так, словно я его ни о чем не спрашивала:

– Знаешь, Мартелла, я довольно устал. Человеком я не был весьма давно и лишь недавно получил способность перевоплощаться хотя бы по ночам. Кстати, благодаря многоножкам у тебя в подвале. – Он бросил на меня очередной насмешливый взгляд и подмигнул.

От этого простого жеста я ощутила, как в венах словно забурлили крохотные пузырьки.

Как этой ночью…

Со вчерашнего дня со мной словно случилось что-то. Что-то неправильное, ненормальное.

– В общем, у меня не так много времени, всего лишь до утра, – продолжал говорить он, вдруг приближаясь ко мне, отчего я невольно начала отступать к двери.

А колдун улыбался…

– Так что, будь добра, – проговорил он мягко, когда моя спина уперлась в стену возле двери, – пойди отдохни, прими ванну. Краны работают, стоит только дотронуться до разноцветных кристаллов. Всего хорошего.

С этими словами он открыл дверь и бесцеремонно вытолкал меня за порог.

В висках громко пульсировало, и, к сожалению, меня хватило лишь на то, чтобы, затаив дыхание, задать один-единственный вопрос:

– Как тебя зовут, колдун?..

Мягкие губы мужчины снова изогнулись в улыбке.

– Уверен, ты устала за сегодняшний день… девочка… – проговорил он чуть хрипло.

Я вздрогнула, словно по всем нервам разом ударили хлыстом.

В голове, как вживую, прозвучал шепот из сна:

«Ведьмочка-девочка…»

Но почти сразу же наваждение исчезло, сменившись бешенством, потому что этот негодяй захлопнул дверь прямо перед моим носом!!!

– Волшебненько, – только и сумела выдохнуть я.

Вот же… челудовище!

Глава 2

4 число месяца Костлявых ручьев.

Покои Антрацитового принца.

Дрейгон оперся локтями о каменные поручни широкого балкона собственных покоев и, на миг закрыв глаза, глубоко втянул прохладный ночной воздух. Ветер обдувал его светлую, давно не тронутую солнцем кожу, и точно так же, как в первый раз после пятнадцати лет заточения, он наслаждался этим ощущением.

Свобода не надоедала. Не могла надоесть.

Он был скован страшным заклятием полтора десятилетия. Тело птицы, разум человека…

Что может быть хуже?

Когда-то он думал, что ничего. Даже смерть была бы милосерднее.

Но он повзрослел. Годы меняют всех. Годы способны сломать даже такого, как он.

И теперь он не мог надышаться. Воздух, входящий в человеческие, а не вороньи легкие, казался сладким на вкус…

Впрочем, Дрейгон не считал себя сломленным. После стольких лет безуспешных попыток накопить достаточно мощи, чтобы стряхнуть чужое заклятие, он наконец нашел способ сделать это. Чужая магия, окружающая его астральный облик и изменяющая все его телесные структуры, начала разрушаться.

И все благодаря Мартелле Довилье. Слабенькой недоведьме из детского дома.

Кто бы мог подумать?..

Впрочем, сама Мартелла, по всей видимости, была не так уж и слаба, как думала. «Узы крови», запирающие волшебную избушку Ржавой вдовы, не просто так пропустили лишь ее одну. Не просто так они отбрасывали на десяток метров сотрудников жилищного учета, желающих заработать на бесхозном домике. Не просто так древняя магия не пускала на порог случайных зевак, воров и любителей легкой наживы. Неспроста она не пропустила и родных сестер Мартеллы, заставив их уйти прочь с обожженными руками и перекошенными от злости лицами.

Да-да, Дрейгон видел, как это произошло. В тот миг он впервые подлетел к зачарованному сильнейшей магией строению, пытаясь найти в него самый безопасный вход.

В тот день ни сестры его недоведьмы, ни кто-либо другой не сумели попасть внутрь, потому что истинной наследницей черной колдуньи по прозвищу Ржавая вдова была лишь одна девушка. Та, что обладала достаточной силой для того, чтобы дом ее признал.

Мартелла Довилье.

И именно это оказалось для Дрейгона самым большим сюрпризом. Он-то, сумев проникнуть в зачарованное жилище благодаря тому, что фактически являлся не человеком, а птицей, надеялся на то, что дом надолго останется без хозяина. И ему, истинному черному, удастся исправить хотя бы часть из своих ошибок.

Но Мартелла…

Мартелла…

Она не только сломала его план, но и умудрилась заключить кровавый договор, привязав к себе сильнейшего колдуна.

Хороший ход… для будущей черной ведьмы. Ведь, объективно говоря, с таким потенциалом, как у нее, девочке никогда не пройти инициацию самостоятельно.

Он в свое время не смог этого даже с помощью опытных наставников.

И вот, едва выпустившись из приюта, эта малышка провернула фокус, который не удался бы и сильному, матерому волшебнику.

Привязать его! Антрацитового принца!

Дрейгон мрачно усмехнулся, вспоминая тот день.

Впрочем, ему не было весело. Ему уже много лет не было по-настоящему весело. С тех пор, как из его сердца исчез свет, замененный мраком трясинных пауков, он мало что ощущал. Разве что злость, раздражение, гнев, усталость… иногда презрение.

И если он и смеялся, смех был, как правило, черным. Как и тот юмор, на который он еще был способен.

Потому что в сердце было холодно и пусто.

Когда-то давно Дрейгон этого даже не замечал. Теперь, спустя пятнадцать лет одиночества, отсутствие чувств буквально отдавалось в каждом нерве.

Повсюду был тлен и безразличие.

Кажется, даже жажда мести со временем померкла. Утонула в обсидиановом мраке.

Впрочем, в последнем Дрейгон не был особенно уверен.

Новый порыв ветра взметнул вверх его длинные волосы. Густые пряди всколыхнулись, перемешавшись с ночной тьмой, и колдун открыл глаза.

Зеленые радужки на миг вспыхнули ярче тысячи звезд.

– Все еще хочешь убить брата? – раздался совсем рядом негромкий, чуть скрипучий голос.

Мужчина повернул голову и встретился взглядом с каменной статуей на углу балкона. Некрупная горгулья с легким хрустом моргнула, будто стряхивая с себя вековой сон. Ее глаза зажглись ядовито-желтым, и, если приглядеться, очень отдаленно этот блеск напоминал тот самый, которым иногда зажигались его собственные радужки.

– Ты всегда улавливала отголоски моих мыслей, – спокойно проговорил Дрейгон и снова отвернулся так, словно разговаривал не с ожившей статуей, а с кем-то настоящим, живым.

Брат… Король Джоксар Первый, прозванный Лютоглавым за то, что начал гонения на колдунов. Пятнадцать лет назад Дрейгон был уверен, что убьет его.

Ему было за что злиться на брата.

Снова прикрыв на миг веки, он, как вживую, увидел события того дня, когда Антрацитовый принц едва не стал Антрацитовым королем…

В то холодное утро месяца стальной стужи он вот так же стоял на балконе собственного замка. С одной лишь разницей – у подножия неприступной стены выстроились сотни и тысячи людей. Солдат, готовых к тому, чтобы пойти за ним, Антрацитовым принцем. Готовых кровью добыть для него престол.

Еще до изгнания из Лебединого дворца у Дрейгона было множество друзей и последователей. Пока в его сердце не поселился лед Лашкарахеста, поговаривают, что он был веселым и открытым человеком. Сам принц этого почти не помнил, но, судя по тому, что среди его приверженцев оказалась прямо-таки толпа высокопоставленных придворных и министров, приходилось с этим согласиться.

Народ его любил. Друзья его любили.

Но он ничего этого не помнил и не ощущал ни капли эмоций в ответ.

Однако он был вполне доволен тем, что почти все они охотно собрались на его призыв к восстанию. Большего Антрацитовому принцу было не нужно.

В тот день на этом самом балконе он уже мысленно перерезал горло брату и надел корону. Ничто не могло остановить его, черного колдуна, обладающего почти безграничной мощью колыбели Ледобога, на которой и стоял его волшебный замок.

Однако кровавым планам не суждено было осуществиться.

Несмотря на всю силу, которую ему передавал антрацитовый камень, высасывающий магию из самой земли, кое перед чем Дрейгон оказался безоружен.

В тот миг он вел переговоры с королем через Всевидящее око – особую зачарованную жидкость, на время превращающуюся в нечто, напоминающее хрустальное стекло. Не более чем формальность перед началом сражения. Не более чем призрачный шанс для его брата добровольно сдаться.

Конечно, Джоксар сдаваться не собирался.

Глупец!

Так думал Дрейгон.

Непростительная ошибка.

В самый разгар переговоров Джоксар вдруг стиснул зубы и прорычал:

– Клянусь честью, жизнью и всем королевством, если ты сейчас не преклонишь колени и не отречешься от всех своих прав, требований и слов, я не просто уничтожу тебя. Я убью всех, кто встал на твою сторону. Убью членов их семей и родственников. Я изничтожу всех колдунов Вальтариума!

В этот момент он начал топать ногами, а кожа его покрылась красными пятнами.

Коалиция белых магов, стоящая вокруг него кольцом, коротко переглянулась.

И несмотря на то, что Дрейгон видел сейчас брата и его волшебников только через магическое зеркало, подернутое рябью водной глади, он заметил этот жест.

Белые волшебники, присягнувшие служить своему королю, не были довольны словами своего монарха. Но, увы, они ничего не могли поделать.

Присяга намертво связывала их жизни с жизнью короля.

А Дрейгон, хоть и заметил этот красноречивый взгляд, к сожалению, не принял его к сведению.

Он был слишком уверен в своей победе, и распри между его братом и его прислужниками казались лишь плюсом.

Впрочем, ненадолго.

– Ты бредишь, Джо, – спокойно и чуть лениво ответил принц, на секунду отвлекшись от беседы и взглянув с балкона вниз.

Его войска были в полной боевой готовности. Их численность оказалась ненамного меньше регулярной армии Вальтариума – армии, подчинявшейся королю. А с магией Антрацитового замка победить в бою для Дрейгона было бы не сложнее, чем скормить крысу удаву.

И как раз в тот момент, когда он отвернулся, Джоксар подал сигнал своим колдунам.

– Ты сам во всем виноват, – проговорил король, гордо вздернув голову и сжав губы. А затем зачем-то добавил Бертрану, тому самому лысому Первому волшебнику Вальтариума: – Ваши семьи утонут в золоте. Они не будут ни в чем нуждаться. Слово короля.

Бертран поклонился, а следом за ним склонили светлые головы и остальные волшебники в белых мантиях, испещренных солнечными звездами.

Минуло короткое мгновение, и воздух наполнился словами древнего заклятья, сорвавшегося одновременно с губ сильнейших светлых магов королевства.

 
«Мое слово омоется кровью,
Мое тело оденется в свет,
Солнце сядет в изголовье,
А в изножье – рассвет…»
 

– «Черная эпитафия», – расширив глаза от удивления, произнес Дрейгон, мгновенно узнавая колдовство, которому его когда-то обучали наставники.

 
«Мое слово станет смертью,
Мое имя – наказаньем,
Моя плоть сроднится с твердью,
Станет шепот предсказаньем…»
 

Нет, никогда в жизни Дрейгон не слышал, чтобы кто-либо использовал эту магию. Не было и такого, чтобы молодому принцу случилось потренироваться в подобном волшебстве.

Однако, несмотря ни на что, Дрейгон прекрасно знал, в чем заключается смысл этой страшной магии.

 
«Бриз морской – моя душа,
Сердце – штормовые волны,
Перестану я дышать,
Но твою мечту исполню».
 

То была предсмертная записка колдуна, который собирался отдать свою жизнь во имя чего-то…

И они отдали.

Шестеро Верховных светлых колдунов королевства и еще шестеро тех, что должны были стать их преемниками. Всего двенадцать человек синхронно полоснули волнистыми кинжалами вдоль вен, начертив глубокую красную полосу, из которой тут же полилась кровь.

Такую рану было бы непросто залечить. Но никто из них и не собирался этого делать.

Как только слова черной эпитафии отзвучали, мощный поток энергии хлынул от белых колдунов к Джоксару Лютоглавому. Столб кроваво-красного света, в котором сгорали двенадцать Искр жизни, должен был исполнить одно его желание.

– Смерть Дрейгону из рода Ранвидаль! – четко произнес тот, не отрываясь глядя через Магическое око в глаза своему брату.

И магия начала работать, устремив смертоносный кровавый поток в сторону колдуна, который осмелился бросить вызов королю.

Дрейгон должен был умереть в тот день.

Он не мог оторвать ответного взгляда от брата, зная, что ему вот-вот придет конец. Черную эпитафию невозможно остановить или заблокировать. Тем более тогда, когда она наложена дюжиной волшебников. Дюжиной человек, отдавших свои жизни…

Да, вот этого Дрейгон предусмотреть не мог.

Так они и смотрели друг на друга. Два брата – Дрейгон и Джоксар. Старший, по глупости лишивший себя большей части души, и младший, который слишком хотел править.

«Ты сам во всем виноват», – прошептали губы короля, словно этим он пытался обелить себя за братоубийство. Перед самим собой.

Дрейгон не ответил.

Все то время, когда черная эпитафия звучала в воздухе, он искал выход из сложившейся ситуации. Он не хотел умирать. И пускай из его жизни исчезла большая часть красок, смерть не стала казаться ему более привлекательной.

– Жизнь – это высшее благо, не так ли? – спросил он тогда у Джоксара, уловив в последний момент, как тот удивленно приподнял бровь.

Во взгляде короля читалось: «И что же еще ты можешь сделать, черный колдун, чтобы сохранить свое высшее благо?»

Действительно. Что еще он мог сделать? Ведь слова смертоносного желания уже прозвучали:

«Смерть Дрейгону из рода Ранвидаль…»

Антрацитовый принц улыбнулся, а затем в самую последнюю секунду перед тем, как кровавый поток магии накрыл его, ударил ладонью по той самой каменной горгулье на перилах балкона и произнес:

 
– Крыльями и ветром,
Медью и пеплом,
Кровавым договором
Проклинаю: отныне я – ворон!
Пока цепь не сомкнется,
Договор не разорвется!
 

А когда убрал ладонь, на его коже осталась кровавая полоса, оставшаяся от пореза об острые бока статуи. В тот же миг каменная горгулья очнулась.

А багряный поток убийственной магии остановился в сантиметре от удара.

– Принимаю твою клятву, безымянный ворон, – низко и рокочуще проговорила статуя, поднимая коготь и в ответ прочерчивая на своей каменной ладони разрез, из которого тут же хлынул огонь. – Ты станешь человеком вновь, когда вернешь мне Искру Огня.

А затем пламенно-желтые глаза каменного существа снова погасли, превратив ее обратно в часть диковинного украшения замка.

Дрейгон повернулся последний раз к Всевидящему оку и улыбнулся брату, который смотрел на него широко раскрытыми глазами, полными бешенства.

Он видел, что кровавый поток остановился на крошечном расстоянии от удара. А теперь и вовсе начал развеиваться.

– Но ка-а-ак?! – закричал король, вцепившись в волосы и вытягивая их в стороны. – Какого дохлого дракона ты еще жив?!

Он даже оглянулся на собственных колдунов, чьи тела сейчас лежали разбросанными вокруг него в нелепых, неестественных позах. Как будто сомневался, что они действительно мертвы.

Но уж тут вариантов быть не могло: алые разводы на белоснежной одежде говорили сами за себя. Как и крупные лужи крови, от которых уже было некуда деться.

Но Джоксар словно не замечал, как его ноги хлюпают в липкой жиже, продолжая топать и кричать:

– Почему, раздери тебя дракон Рока, ты еще жив?!

А Дрейгон вдруг поднял руки, на глазах начинающие чернеть и вытягиваться. Опустил голову, взметнув водопад черных как ночь волос, превращающихся в перья. А когда вновь взглянул на своего брата изумрудно-зелеными глазами ворона, хрипло каркнул так, что его голос разнесся на всю округу, сотрясая стены Антрацитового замка:

– Я больше не Дрейгон из рода Ранвидаль. Я – ворон. – Взмахнул огромными мощными крыльями и взмыл в небо.

И в тот же миг магия черной эпитафии окончательно развеялась.

Двенадцать колдунов погибли напрасно.

Антрацитовый принц остался жив.

* * *

Дрейгон закрыл глаза, на миг утопая в воспоминаниях прошлого, а затем негромко проговорил, продолжая прерванный разговор с горгульей Рока:

– Ты всегда улавливала отголоски моих мыслей, Хьельгвирана, но не сегодня.

Тяжелые каменные веки статуи снова с хрустом открылись, желтые глаза слабо полыхнули.

– Вот как? – переспросила она. – Что же терзает тебя сегодня, Антрацитовый принц?

Дрейгон молчал. Смотрел перед собой в черноту лунной ночи и не знал, что ответить.

Беспокоило ли его что-то?

Если бы он ответил «да», это означало бы, что он чувствует.

А это было слишком сильно сказано. Под ребрами оставалось холодно.

Но Дрейгон не мог не признать и того, что с появлением Мартеллы в его жизни что-то изменилось. И теперь он ощущал себя странно. Каждый раз, когда он находился в обществе этой вздорной недоведьмы, которую проще было бы придушить, чем научить колдовать, ему… становилось интересно.

Интересно жить.

А это было уже из ряда вон для человека, лишенного сердца, души и даже имени.

Поэтому он продолжал молчать и смотреть вдаль.

– А… понимаю, – вдруг проговорила горгулья, хрустя камнями где-то у себя в горле. И тоже взглянула вдаль. Но ненадолго, потому что почти сразу она повернула голову в сторону покоев Мартеллы Довилье.

Дрейгон вздрогнул и даже слегка нахмурился.

Он хотел бы знать, что именно там поняла Хьельгвирана. Настолько хотел знать, что его это начало нервировать.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он наконец после продолжительного молчания, в течение которого проклятая горгулья отказывалась заканчивать свою мысль. – Что я влюбился? Ты сама отобрала у меня возможность любить, заменив ее Искрой Огня. Я больше этого не умею.

Он ждал какого угодно ответа, но не того, что горгулья затрясется и из ее клыкастого рта донесется скрипучий смех.

– Я не лишала тебя возможности любить, – ответила она, взглянув на него жгучими горящими глазами. – Я лишь превратила огонь твоего сердца в Искру дракона Рока. Причем я сделала это бескорыстно, только из любви к тебе.

Дрейгон недобро усмехнулся, повернувшись к демону огня.

– Бескорыстно? Ты надеялась, что я влюблюсь и сгорю изнутри, а моя душа достанется тебе. Таково условие договора.

– Что поделаешь, если у тебя была такая красивая душа, – улыбнулась Хьельгвирана, и из-под каменных губ мелькнули черные клыки. Однако уже через мгновение улыбка исчезла с ее морды, и она продолжила: – Жаль только, что ты заключил новый договор, Антрацитовый принц. И выбрал для этого Лашкарахеста. Старый паук омерзителен даже для нас. А ты отдал ему все то хорошее, что у тебя было. Теперь ты уже не тот, что прежде. Таким ты нравишься мне гораздо меньше.

Дрейгон мрачно усмехнулся.

– Даже не знаю, радоваться или нет. То, что я перестал нравиться демону Огня, явно стоит как минимум отметить.

– Зря ты так думаешь, – немного обиженно проговорила статуя. – Я никогда не желала тебе зла.

– Ну само собой…

Хьельгвирана бросила еще один обиженный взгляд на колдуна и вдруг, склонив голову набок, спросила:

– Тебе почти удалось сбросить оковы нашего с тобой последнего кровавого договора, не так ли?

На этот раз Дрейгон улыбнулся. Затем поднял руку, перебирая пальцами в воздухе. Сперва казалось, что он просто дурачится или что-то вроде того, но спустя пару мгновений в его ладони появились две багряные цепочки, идущие к самому его сердцу. Одна цепь была чуть потолще, другая же, казалось, истаивала на глазах.

– Вот договор с тобой, – подергал он пальцем ту, что была тоньше, – а вот – с Мартеллой.

Последняя, более серьезная связь блеснула серебром и внезапно материализовалась полностью. Тогда стало видно, как она тяжело провисает вниз, будто настоящая, и уходит концом за черту балкона. Туда, где как раз располагалось окно спальни Мартеллы Довилье.

Его гостьи.

Его головной боли.

Ведьмы, что привязала его к себе.

Дрейгон мельком взглянул на полукруглое окно, в котором за чуть прикрытыми шторами горел мягкий желтый свет, и тут же отвернулся.

– Эта цепочка ненадолго удержит меня, – проговорил он, – несмотря на то, что она толще твоей.

Горгулья кивнула.

– Разорвать кровавый договор не так просто, – прохрустела она, – но я не сомневалась, что у тебя получится. Выходит, скоро ты станешь человеком и снова вернешь свое имя.

– Несомненно, – кивнул колдун, снова перебирая пальцами цепочки, после чего те послушно исчезли. – Я пятнадцать лет искал способ разорвать договор с тобой и стать человеком, не отдавая тебе Искру Огня. И нашел.

Хьельгвирана несколько мгновений смотрела на него теплыми желтыми глазами, а затем сказала:

– Ты никогда не думал, что в тот день, когда твой брат чуть не убил тебя, я не просто так попросила в качестве платы за кровавый договор именно Искру Огня?

Дрейгон пожал плечами.

– Ты же демон Огня. Мне казалось это логичным.

– Ты разочаровываешь меня, Антрацитовый принц, – раздался ответ, напоминающий скрежет камня о камень. – Думаешь, я когда-нибудь нуждалась в силе пламени?

В этот момент Хьельгвирана вдруг выпрямилась и резко повернулась к нему. Ее твердая сухая кожа заблестела так, словно была живой, настоящей, и более того, сейчас она лоснилась как шелк. Тело перестало выглядеть неловким и неподвижным, живым лишь наполовину. А затем за ее спиной расправились огромные крылья.

Дрейгон едва успел сделать шаг назад, бросив перед собой легкую воздушную стену. Только это и защитило его от мощной вспышки огня, в которую превратился опаснейший из демонов подземного дракона Рока.

– Искры Огня мне без надобности!!! – прорычала она, и на этот раз ее сверкающие, как солнце, глаза уже не выглядели спокойными и теплыми. – У меня их в достатке!!!

Дрейгон стиснул зубы, но продолжал стоять неподвижно, хотя жар от пылающего костра, даже несмотря на защиту, все равно больно жег кожу.

Горгулья потухла так же внезапно, как и зажглась. Ее взгляд снова стал спокойным, а тело уже не казалось гибким и живым, костенея на глазах.

– Я хотела, чтобы ты отдал мне Искру, которую я тебе подарила, – проговорила она вновь негромко, похрустывая каменной пылью. – И тогда ты убил бы двух зайцев одновременно: снова стал человеком, выполнив наш с тобой кровавый договор, и лишился бы огня, который сжигает твое тело при любой попытке влюбиться. Ты снова стал бы прежним. Ну, если не считать тьму Лашкарахеста. И все ж таки удавка на твоей шее уже была бы многократно тоньше, чем сейчас.

Горгулья вздохнула, хотя было не совсем понятно, зачем ей это вообще нужно.

– Но ты принял решение сломать наш договор, а не выполнить его, – закончила она разочарованно. – И мне очень жаль…

– Естественно! – хмыкнул Дрейгон, прищурившись. – Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что, отдав тебе Искру, я перестану быть магом. Снова человек. Снова годы бесплодных попыток добыть Искру любым путем! Только прежде я мог позволить себе эти годы. А теперь каждый потерянный день грозит мне смертью от рук брата, который, как пить дать, обнаружит мое появление. Ну и старость, само собой, никуда не денется. А мне сложновато будет продлять себе жизнь, не будучи волшебником! Умирать как-то не хочется.

– Ты снова пытаешься обмануть самого себя, Антрацитовый принц, – прохрустела горгулья, отворачиваясь и почему-то глядя в окно рядом.

В окно, горящее мягким янтарным светом сквозь приоткрытые шторы…

– Но время расставит все по местам, – добавила она странно. – Помни, что я не лишала тебя возможности любить.

Дрейгон мрачно улыбнулся и сложил руки на груди, глядя на Хьельгвирану.

– Какая разница? Даже если ты не лишила меня этой части души, ее забрал Лашкарахест.