Сильвия Алиага
Сыщики с Нанкин-роуд

IV

Хуберт Елинек познакомился с сестрами Дойл в тот день, когда они только приехали к отелю, в котором он работал. Отель располагался на Нанкин-роуд, в самом центре Шанхайского международного поселения. И первая пришедшая ему в голову мысль была о том, что эти две девушки нигде во всем мире не могли бы оказаться настолько не к месту, как в Шанхае.

Судно, на котором Элис Дойл и ее младшая сестра прибыли из Англии в Китай, бросило якорь в порту пару часов назад, и обе явно находились под сильным впечатлением от бурного кипения жизни вокруг. В любом случае не Хуберту было их в этом винить. Шанхайское международное поселение объединяло торговцев и коммерсантов со всего света: в первую очередь здесь селились иностранцы из Великобритании и Соединенных Штатов, но было немало выходцев и из других стран Европы, Азии и Латинской Америки. Улица Нанкин-роуд с ее эклектичным смешением культур и архитектурных стилей даже ему, прожившему здесь уже с десяток лет, казалась чарующе экстравагантной.

Вторая мысль, пришедшая в голову Хуберта Елинека при виде сестер Дойл, сводилась к тому, что младшей, Эмме Дойл, явно не больше пятнадцати лет. То есть как раз столько, сколько было Хуберту, когда весь его мир раскололся на обломки, что ранили его тело.

О том, что случилось в Карловых Варах

Часть первая

Ему все-таки удалось загнать птицу туда, где можно было ее поймать. Пташка залетела под яркий полог рыночной палатки и стала биться о матерчатую крышу: лететь было некуда. Хуберт подозревал, что кто-то подрезал ей крылья, чтобы не упорхнула. Он успел немного разглядеть ее, пока она с испуганным писком металась между палатками с едой, алкогольными напитками и вафлями на вечернем базаре перед Большой Купальней, и предположил, что это одна из тех диковинных птиц, которых обыкновенно везут в клетках иностранцы, едущие на отдых в город-курорт Карловы Вары. Хуберт, естественно, не имел ни малейшего понятия, откуда эту пташку привезли, из какого роскошного особняка она упорхнула, однако было очевидно, что если сейчас ее не поймать и не унести с собой, то в живых она останется ненадолго. Если он не поторопится, птичка попадет под ноги пешехода или окончит свои дни в брюхе уличного кота.

– Ну же, малыш. – Хуберт с величайшей осторожностью подобрался поближе и нырнул под прилавок с засахаренными фруктами. – Я ж помочь тебе хочу.

Резким движением он откинул полог, куда залетела птица, и голыми руками успел схватить ее за долю секунды до того, как она вновь упорхнула. И стал разглядывать со смешанным чувством триумфа и восхищения. Чудесное создание: клюв загибается книзу, оперение яркое, разноцветное. Наглядевшись, Хуберт заботливо завернул птичку в полу рубахи и отправился домой.

Семья Хуберта жила на самой окраине небольшого города Карловы Вары в Королевстве Богемия, что лежит в самом центре Европы. Тем вечером город бурлил и шумел. Курортники, которые проводили здесь лето, и те, кто приехал всего на несколько дней, чтобы посетить знаменитые купальни, фланировали по выложенным тротуарной плиткой улицам, услаждая свой слух творениями уличных музыкантов и разглядывая разные лакомства на прилавках. В свои пятнадцать лет Хуберт считал себя счастливейшим парнем: ему повезло родиться не где-нибудь, а в этом городе. В городе, изобилующем шикарными отелями, куда год за годом приезжали и элегантные дамы, и достойнейшие джентльмены. В тот вечер, возвращаясь с яркой птахой в руке домой, Хуберт не испытывал желания жить в какой-либо иной стране, кроме Богемии, а в пределах Богемии – ни в каком ином городе, кроме блистательных Карловых Вар.

На маленьком заднем дворе мастерской его матери, за которым начиналась сосновая роща (сосны окружали весь город), Хуберт держал старую птичью клетку. В то время там у него жили щегол, у которого еще не полностью зажило левое крыло, и зеленая певчая птичка: она точно так же, как и экзотическая красотка, что попалась ему сегодня на улице, не смогла бы выжить на воле сама по себе. Хуберт осторожно посадил птицу в клетку и немного постоял, наблюдая, чтобы убедиться, что новенькая не представляет угрозы для двух обитателей клетки. Размером пташка была крупнее их обоих, но держалась вполне миролюбиво и как будто почувствовала несказанное облегчение, когда Хуберт выпустил ее из рук.

Нужно будет сходить на птичий рынок – спросить, что такие птицы едят. А пока, он надеялся, она сможет обойтись фруктами и семечками, которыми кормились другие птицы. Хуберт стоял и раздумывал, когда сможет попасть на рынок, однако в этот момент из лавки донесся голос зовущей его матери.

Он откликнулся и пошел к ней, на ходу заправляя в штаны полы рубахи, куда была завернута птица. За прилавком мать обслуживала клиента, которого Хуберт никогда раньше не видел. Судя по ливрее, человек этот служил в одном из лучших домов города. Ничего странного в подобном визите не было. Семья Хуберта была одной из немногих в Карловых Варах, которые не извлекали дохода от термальных источников и не были связаны с производством стекла. Его дед, отец матери, всю жизнь занимался ремонтом разных механизмов. Прежде всего двигателей, но еще и велосипедов, часов и вообще любых устройств с зубчатой передачей, нуждающихся в починке. После смерти деда лавкой и мастерской заправляла мать. Иногда заказчики приезжали к ним из самой Праги, не говоря уже об окрестных городах. Мать завернула в суконную тряпицу карманные часы и протянула сверток клиенту. Он вежливо распрощался и вышел из лавки. Хуберт проводил его взглядом через стеклянную витрину. Скромную улочку городского предместья, так непохожую на красивые и многолюдные центральные проспекты, до краев заливало раннее сентябрьское солнце.

– Ничего не поделаешь, придется послать тебя к Бизоньози, – сказала ему мать, указывая на маленький сверток поверх запечатанного конверта на прилавке, обернутый в весьма элегантный мужской носовой платок.

Хуберт неуверенно кивнул и потянулся за свертком и конвертом. Такого рода поручения были ему не в новинку, что, впрочем, не делало их более приятными. Намеревавшиеся воспользоваться услугами Бизоньози почти никогда не обращались к нему лично: они знали, что в этом городе любая открытая для публики лавка или мастерская послужит им посредником. Все здесь так или иначе находились под контролем и защитой великого главы ремесленников.

– Не задерживайся, – сказала мать. – Ни на что не отвлекайся. Меня не интересует, встретишь ли ты на фабрике отца или какого-нибудь приятеля по дороге. Возвращайся домой, как только управишься, – нужно будет за братом присмотреть.

Хуберт с трудом скрыл разочарование. Младший братишка, всего-то трех лет от роду, порой оказывался настоящей занозой. А ему так хотелось бы провести остаток вечера, шатаясь по центру города, слушая музыку, разглядывая кареты курортников. Он смиренно вышел из лавки и отправился на «Гран-Панталеоне», стекольную фабрику Бизоньози на другом конце Карловых Вар.

Бизоньози, что на итальянском значит «нуждающийся», не было настоящим именем главы ремесленников Карловых Вар. Он просто решил взять себе псевдоним. Титул «глава ремесленников» тоже, впрочем, не был самым подходящим для его роли. Бизоньози являлся главой преступного мира, и его должность начальника стекольной фабрики скрыть этот факт никак не могла. По происхождению он был итальянцем, но обосновался здесь уже несколько десятилетий назад: выкупил после банкротства чуть ли не самую главную фабрику города и превратил ее в процветающее предприятие, затмившее всех конкурентов. А между делом, по слухам, занимался и разными другими делами – такими, что вызывают вопросы. И все же больше половины города окружало его почтением и обращалось со всякого рода просьбами: пристроить, например, родственника на работу или еще за какой-то помощью.

Отец Хуберта был, собственно, одним из его сотрудников и восхищался этим человеком больше, чем кем бы то ни было. И поговаривал, не скрывая гордости, что во многих королевских домах Европы столы сервируют хрустальными бокалами производства фабрики «Гран-Панталеоне». Однако Хуберт скорее бы предпочел, чтобы отец работал в мастерской вместе с матерью.

На фабрику он прошел через одну из задних дверей, ведущих к конторам. Семьи, издавна живущие в Карловых Варах, хорошо знали друг друга, так что когда Хуберт объяснил причину своего визита и сказал, чей он сын, то без проблем попал в кабинет директора. Свой главный штаб и центр управления Бизоньози устроил именно здесь, на фабрике. В приемной – комнате с массивными шторами и огромными коврами на полу, убранство которой напоминало скорее о декадентских венецианских дворцах, чем о светлых и практичных зданиях Карловых Вар, – Хуберт слышал, как прямо у него под ногами, на нижнем этаже, мастера формуют горячее стекло.

Ждать ему пришлось недолго, всего через несколько минут распахнулась дверь директорского кабинета. Оттуда вышел человек, хорошо известный в городе, хотя появлялся он здесь не слишком часто: Себастьян Моран, правая рука Бизоньози.

Это был высокий мужчина лет за тридцать, крепкий – косая сажень в плечах, несколько неряшливого вида. Англичанин по происхождению, в Карловы Вары он наведывался с завидной регулярностью. Особых симпатий к нему Хуберт никогда не испытывал. Как-то раз отец поведал сыну, что некогда Себастьян Моран служил в британской армии, но не так давно был изгнан со службы. Когда бы Хуберт ни встретил этого человека, от него вечно попахивало перегаром. Да и на женщин он смотрел так похотливо и вызывающе, что Хуберт испытывал отвращение. Сама мысль о том, что Бизоньози полагается в делах на такого человека, побуждала Хуберта относиться к начальнику отца с еще меньшим доверием.

Однако в тот день Себастьян Моран вышел из кабинета не один. Рядом с ним шел человек, с виду намного более опрятный: высокий, худощавый, с пронзительным взглядом и горделиво наклоненной головой. Беседовали они по-английски, так что Хуберт не очень хорошо понял, о чем они говорили, но все же ему удалось уловить имя, что использовал Себастьян Моран при весьма церемонном обращении к незнакомцу: профессор Мориарти.

Любопытно, как течение времени изменит перспективу всей истории. Но в тот момент это имя являлось для него пока что пустым звуком.

Двенадцать лет спустя, находясь уже очень далеко, приложив неимоверные усилия, чтобы спрятать поглубже любое воспоминание о Карловых Варах и обо всем том, что осталось у него за спиной, Хуберт услышит от девушки по имени Эмма Дойл, что профессор Джеймс Мориарти погиб, что некто по имени Шерлок Холмс его убил.

И только тогда Хуберт Елинек, уже сменивший к тому времени фамилию, сможет наконец спокойно спать по ночам.

V

Когда покачивание палубы сменилось таким привычным потряхиванием экипажа на конской тяге, для Эммы это оказалось изменением весьма приятным. Служащий отеля, в котором трудилась мисс Тернер и который должен был стать для них домом, приехал в порт встретить сестер и немедленно подхватил чемоданы, а потом загрузил их в повозку. В этот момент Эмма почувствовала себя чуть ли не особой королевской крови. И горячо поздравила себя с тем, что Элис заставила ее тщательно заплести косы и что обе они надели свои лучшие платья. Работник отеля – опрятный мужчина средних лет, с медной бородкой, обладатель ирландского акцента – был облачен в элегантную униформу, а запряженная в карету лошадь выглядела аккуратной и ухоженной. Сам экипаж сверкал чистотой как внутри, так и снаружи. Эмма уже умирала от желания поскорее приехать в отель и собственными глазами увидеть, окажется ли и там все таким же величественным.

– Ты только погляди на дома, Элис, – шепнула она сестре на ухо, показывая на фасады красного цвета по обеим сторонам улицы. – Как ты думаешь, отель «Белгравия» тоже такой?

Элис выглянула в окно кареты поверх головы сестры. Эмма никогда в жизни ничего подобного не видела. В Шанхае все оказалось совсем не таким, как в Англии. Многие строения здесь были деревянными, выкрашенными красной краской, с красивой керамической черепицей на крышах и широкими свесами кровли с заостренными углами. Встречались и более скромные строения – из нетесаного дерева под простенькой кровлей, но все они отличались своеобразным стилем, так непохожим на лондонские кварталы, что Эмме оставалось только завороженно улыбаться.

Другим был и воздух. Пахло специями и грунтовой дорогой, а также морской солью, к которой Эмма уже успела привыкнуть. По обеим сторонам улицы стояли торговцы рыбой, здесь и там двигались груженные бревнами повозки.

Элис улыбнулась сестре, чьи глаза сверкали от восхищения.

– Шанхай чудесный, правда? И все же, как ни жаль мне тебя разочаровывать, но я очень сомневаюсь, что отель «Белгравия» будет похож на эти здания.

Извозчик повернул за угол и сообщил пассажиркам, что уже совсем скоро они окажутся на территории Международного поселения. Панорама за окном слегка изменилась. Внезапно Эмма стала подмечать здания, гораздо более привычные ее глазу: огромные фабрики с тонкими трубами, над которыми к небу поднимались белые столбы дыма, роскошные казино, отели и универмаги. Традиционные китайские дома этого города перемежались здесь со зданиями в западном стиле. Улицы Международного поселения кишели пешеходами и двуколками. Люди европейской и азиатской наружности говорили на бесчисленном множестве языков. Английский и шанхайский диалект китайского, судя по всему, в этом лингвистическом море преобладали, но этими двумя языками полифония явно не ограничивалась. Эмма узнала итальянский и португальский. Китаянка, толкавшая перед собой тележку, доверху наполненную чем-то вроде диковинных фруктов, принялась ругаться на мальчишек, совершенно неожиданно выскочивших на проезжую часть, отчего велосипедисту пришлось резко нажать на тормоза. Мужчина адресовал сорванцам снисходительную улыбку в качестве прощения и обменялся с женщиной несколькими фразами на английском. Он говорил с американским акцентом, она приветливо ему улыбалась. За их спинами Эмма заметила здание, похожее на храм. Фасад его был украшен золочеными пластинами, в дверях мужчины курили фимиам, люди перед входом разувались. Рядом с храмом, приглашая вечером на водевиль, виднелись афиши концертного зала, что высился в центральной части широкого проспекта. Эмма не имела ни малейшего представления о том, что такое водевиль, и уже хотела было задать вопрос сестре, как в этот самый момент экипаж резко затормозил вслед за раздавшимся ржанием лошади и громким встревоженным восклицанием возницы – сначала на шанхайском, а потом на английском.

– С вами все хорошо, господин? – произнес кучер, второпях спустившись с кóзел.

Эмма и Элис, не успев прийти в себя после резкого торможения, обменялись недоуменными взглядами и последовали его примеру. На мостовой уже собралась небольшая толпа пешеходов, окружившая мужчину: он стоял на коленях и в сильнейшем замешательстве озирался по сторонам, как будто не до конца понимая, что же с ним случилось. Кучер опустился возле него на колени и без конца повторял, как сильно он сожалеет о произошедшем.

– Я вас не видел… Уверяю вас, что я смотрел на дорогу, но откуда вы появились – не увидел… Вы ушиблись?

– Ваша лошадь чуть не раскатала меня в лепешку, – жалобно бормотал мужчина. На нем был рабочий комбинезон, несколько выцветший, он говорил с северноанглийским акцентом, на вид ему можно было дать лет пятьдесят. Он попытался подняться, однако тут же скривился от боли и потянулся рукой к своему левому плечу. – Кажется… Кажется, у меня там что-то сломалось.

Кучер изменился в лице и стал просить пострадавшего не двигаться, пока его не осмотрит врач.

– Но мне нельзя здесь оставаться, – возразил мужчина и вновь попытался подняться. Кое-кто из присутствующих шагнул вперед, не давая ему шевелиться. – Смена на фабрике начнется через полчаса; если я опоздаю, то меня уволят.

В эту секунду сквозь толпу зевак протиснулся еще один человек. Молодой китаец.

– Позвольте мне осмотреть его, я ассистент доктора, – предложил он свои услуги. После чего присел возле пострадавшего и стал ощупывать разные части его тела.

Все молча наблюдали. Через несколько долгих минут молодой человек поднялся.

– Ноги и позвоночник в полном порядке, но вот в плечевом суставе вывих. Необходимо срочно его вправить, иначе сустав еще больше повредится.

Кучер застонал, словно это у него был вывих плеча, а не у пострадавшего мужчины. Молодой китаец продолжал:

– Мой учитель живет за пределами Поселения, но не очень далеко. Если пойдете со мной, он сможет вправить ваш вывих. И довольно быстро.

– Пойдите с ним, – вступила в разговор женщина из толпы зевак. – В таком состоянии работать вы все равно не сможете.

– Но у меня нет денег на всяких там докторов, – жалобно проговорил мужчина, вновь потянувшись к больному плечу.

– Я за все заплачу! – тут же воскликнул кучер. Он побежал обратно к кóзлам экипажа и достал большой кожаный кошель. Покопался внутри, извлек матерчатый мешочек меньших размеров и протянул его молодому ассистенту врача. – Я только что получил жалованье за две недели, вот оно все, нетронутое. Этих денег хватит на лечение пострадавшего?

Ассистент заглянул внутрь и кивнул.

– Но я не могу этого принять… – простонал пострадавший.

– Возьмите их, берите! – настаивал кучер. – Если что-то останется, воспользуйтесь остатком, чтобы хорошо пообедать: съешьте что-нибудь горячее. Я смогу перебиться до следующей выплаты: работаю я при отеле, а там всегда для своих работников кухня открыта. Ступайте с этим молодым человеком – он поможет вам вылечить плечо.

Англичанин с большим трудом и гримасой боли поднялся на ноги. Эмма подобрала с проезжей части забытую всеми соломенную шляпу и подала ее пострадавшему.

– Спасибо, девочка, – тихо проговорил он, нахлобучивая шляпу на голову. – Молодой человек, ведите меня к вашему доктору.

Мужчина оперся на руку ассистента врача, и оба они стали неспешно удаляться от шумной и оживленной улицы в направлении, по предположению Эммы, одного из боковых выходов из Международного поселения. Кучка зевак немедленно растаяла.

– Какой ужас, – взволнованно прошептала Элис, когда на мостовой они остались втроем. – Хорошо еще, что это всего лишь вывих. С вами все в порядке? – обратилась она к кучеру, горестно смотревшему на место, которое только что покинули двое мужчин.

– Уверяю вас, я смотрел на дорогу, ни на что не отвлекался, – без конца повторял он. – Он будто из-под земли появился…

Элис неловко похлопала его по плечу в знак утешения.

– Такое иногда случается, и вы в этой ситуации сделали более чем достаточно. Отдали ему все свои деньги.

– Повезло еще, что как раз сегодня я получил жалованье, – отозвался кучер, приглашая своих пассажирок в экипаж. – Если б не это, у меня вряд ли при себе были бы деньги.

– Да уж, то еще везение… – проворчала Эмма.

Элис устремила на сестру вопрошающий взгляд, уловив в ее голосе нотки иронии. Но Эмма только махнула рукой, показывая, что дело пустячное, и обе они уселись обратно на свои места. Желания продолжать разговор на эту тему у нее не было, хватало другого, о чем стоило бы поразмыслить: например, об уже весьма скором прибытии в отель «Белгравия». Однако у Эммы создалось впечатление, что в тот момент, когда она подала пострадавшему шляпу, мужчина сначала непроизвольно потянулся за ней левой рукой, то есть той самой, с вывихом плеча, но немедленно передумал и взял шляпу правой. Однако при том первом, непроизвольном движении на лице его не мелькнула даже тень страдания от боли.

После завершения этой интермедии, воплощенной в дорожно-транспортном происшествии, экипаж вновь покатил к своей цели. Спустя несколько минут тряски карета остановилась перед высоким белым зданием типично английской архитектуры, которое с тем же успехом могло быть расположено где-нибудь на Риджентс-стрит, а вовсе не на этой живописной улице.

– Вот мы и приехали, – провозгласил возница, со вздохом облегчения спустился с кóзел, после чего подал Эмме руку, помогая ей выйти. – Отель «Белгравия».

Как ни крути, для нее стало неким разочарованием, что в таком удивительном крае, полном будоражащих кровь, многообещающих диковинок, новое место ее проживания оказалось поистине лондонским зданием. И все же сердце Эммы встрепенулось. Она и не мечтала, что ей когда-нибудь доведется жить в таком роскошном доме. К отелю «Белгравия» с улицы вела величественная лестница, покрытая темно-красной ковровой дорожкой. Швейцар в униформе с золотыми пуговицами распахнул двери перед элегантной парой, выходившей на улицу. В радостном возбуждении Эмма с Элис переглянулись и попрощались с любезным кучером: бедолага виновато улыбнулся. Оставшись без свидетелей, Элис распрямила плечи, слегка прокашлялась и в тот же миг стянула с головы вязаную шапочку, после чего обратилась к швейцару у входа.

– Полагаю, что нас ожидает моя сестра, мисс Маргарет Тернер, – без особой твердости в голосе проговорила она.

Видеть Элис настолько неуверенной в себе оказалось непривычно, однако Эмма была вынуждена признать, что и сама ощутила странную щекотку в животе. Отель выглядел чрезвычайно внушительно, но больше Эмму волновало другое: сейчас она будет представлена мисс Тернер.

Совершенно неожиданно ее охватило странное опасение: она задалась вопросом, не может ли так случиться, что мисс Тернер ее возненавидит. Ведь сестра, как ни крути, когда-то предпочла Эмму, осталась с ней. И Эмма целых пятнадцать лет наслаждалась присутствием рядом с собой Элис, спала с ней бок о бок, позволяла ухаживать за собой и заботиться о себе, пока Маргарет и Элис все это время практически не виделись.

В эту секунду, как будто обладая шестым чувством и способностью ощутить, что о ней только что спрашивали, материализовалась Маргарет Тернер. Она появилась в дверях главного входа и теперь глядела на Элис и Эмму с легкой улыбкой на устах.

– Наконец-то вы здесь! – поприветствовала она их.

Элис улыбнулась в ответ, и улыбка эта вышла менее энергичной и более тревожной, чем у старшей сестры.

– Привет, Мэг.

Маргарет сошла вниз по разделявшим их ступеням лестницы и обеими руками взяла лицо Элис, чтобы хорошенько его разглядеть.

– Ты худее, чем была, когда я видела тебя в последний раз, однако же, полагаю, это мы легко исправим, – сказала она, чуть нахмурившись. В речи ее слышался легкий акцент – и не собственно британский, и не какой бы то ни было иной. Так говорят те, кто никогда слишком долго не жил на одном месте. – Здесь ты снова станешь питаться так, как положено. – Она продолжила изучать лицо сестры. – Скулы у тебя как у папы, а цвет лица явно достался от матери. Взяла самое лучшее от каждого из родителей!

Элис засмеялась, хотя лицо ее все еще обхватывали ладони Маргарет. Пусть Эмме она пока еще не сказала ни слова – и девочка все еще не имела оснований отказаться от своего предположения, что та ее ненавидит, – Маргарет Тернер именно в эту секунду завоевала ее симпатию. Элис не привыкла получать комплименты по поводу своей смуглой кожи. Наоборот, все наперебой говорили ей, какой бы она стала красавицей, если бы не так много времени проводила на солнце и воспользовалась каким-нибудь косметическим средством. Эмма потратила уйму времени, пытаясь убедить Элис, что все это – невероятная глупость, и очень обрадовалась, когда поняла, что другая сестра Элис придерживается того же мнения. Саму Маргарет смуглянкой никто бы не назвал, хотя и особой бледностью она не отличалась. Эта женщина обладала пышными формами, широкой спиной и привлекательными чертами лица. Темные волосы были зачесаны назад и собраны в безупречный пучок, а темно-синее платье из плотной ткани прекрасного качества, нечто вроде формы, сшитой на заказ, сидело точно по фигуре. Ее было невозможно спутать с элегантной постоялицей отеля, только что покинувшей его кров под руку со своим супругом, однако, вне всякого сомнения, она относилась к типу женщин, достигших в жизни многого, за которыми Эмма наблюдала в Лондоне с особой тщательностью, карауля тот момент, когда такая особа на пару секунд позабудет о своей сумочке.

Наконец Маргарет отпустила Элис и повернулась к Эмме. С головы до ног окинула ее быстрым взглядом, после чего посмотрела ей прямо в глаза. На этот раз она не улыбалась, а изучала, с дотошностью исследователя. В течение нескольких секунд Эмме пришлось выдерживать пытливый взгляд. Она догадывалась, какие мысли могут бродить в голове этой женщины: раздумывает, наверное, от кого получила Эмма свои синие очи, так непохожие на обеих старших сестер, – от матери или от своего настоящего отца. Она приложила все старания, чтобы выдержать это испытание, не отводя глаз. Наконец Маргарет улыбнулась, и Эмма с облегчением выдохнула. Похоже, эту проверку она прошла, хотя и не очень понимала, в чем та заключалась.

– Что ж, полагаю, что мы с тобой поладим, – сказала Маргарет вместо приветствия.

– Надеюсь, мисс Тернер, – отозвалась Эмма, прилагая все усилия к тому, чтобы представить лучшую версию самой себя: тот образ благовоспитанной девочки, что всегда приходился по сердцу взрослым, у которых она собиралась выудить из кармана часы или набитый монетами кошелек.

Элис, стоявшая позади Маргарет, закатила глаза.

– Не стоит ей доверять, Мэг, когда она такую мину делает.

Эмма уже собралась запротестовать, поскольку как раз сейчас у нее ради разнообразия вовсе не было никакого тайного умысла, она всего лишь хотела произвести хорошее впечатление. Но Маргарет только усмехнулась.

– Не беспокойся, я привыкла иметь дело с бедовыми юнцами. Они мне в целом нравятся. Я и сама была такой, и, как ты сама скоро убедишься, мы и на работу в отель недавно одного такого взяли. Кстати говоря… Шаожань! Куда это ты подевался?

Эмма повернулась в ту сторону, куда был направлен взгляд Маргарет. Из-за парадной лестницы выглядывал парень приблизительно ее возраста, несколько смущенно наблюдая за происходящим.

– Виноват, мисс Тернер, – отозвался он. Мальчик был китайцем, но безупречно говорил по-английски. Эмма уже начала подозревать, что здесь все говорят по-английски. – Мистер Чех пожелал, чтобы я проводил его за пределы Поселения по делу.

Маргарет, глядя на Шаожаня, выгнула дугой бровь.

– И никто из вас двоих даже не подумал поставить меня в известность, что вы собираетесь отсутствовать все утро? Мистер Чех мне, естественно, не подчиняется, но вот ты – дело другое: тебе было дано задание. А где он, кстати?

– Сейчас приедет – при въезде на Нанкин-роуд его остановили наши постояльцы, а я побежал вперед, я же так и подумал, что вы меня наверняка хватитесь.

Шаожань очаровательно улыбнулся, а Маргарет Тернер в ответ только фыркнула, но уже не выглядела такой сердитой. Эмма с восхищением рассматривала мальчика. Он хорошо разыграл свои карты, избежав большего нагоняя. На вид он был старше Эммы – на год или самое большее на два. Темные волнистые волосы падают на лоб, лицо симпатичное. Он, должно быть, почувствовал, что его изучают, – в тот момент взгляды их встретились, и улыбка парня стала другой: теперь она не была уже такой сияющей и дерзкой, зато в ней появилась искренность. Эмма улыбнулась ему в ответ.

Она почти что слышала голос Элис, которая примется ее увещевать, стоит им остаться наедине: «И думать забудь, – скажет ей сестра. – Не втягивай этого парня в свои безумные затеи».

– Ступай в отель, – велела Маргарет Шаожаню. – Для тебя есть работа на стойке регистрации. А когда все сделаешь, поднимись наверх и спроси, не нужно ли чего Джонатану.

– Конечно, мисс, – ответил он и, проходя мимо, снова метнул на Эмму любопытный взгляд, а потом скрылся в здании.

Когда Шаожань покинул их, Маргарет вновь обернулась к сестрам и сделала пару шагов вперед, чтобы взять чемодан, оставленный кучером у их ног, отказавшись от помощи стоящего в дверях швейцара.

– Пойдемте, сейчас я вам все покажу… – Они едва успели сойти с места, когда на лестнице появилась еще одна фигура. – О, легок на помине…

Эмма снова обернулась. Ровно на том месте, где несколько секунд назад показался Шаожань, теперь стоял молодой мужчина. На нем был весьма элегантный костюм-тройка, коротко подстриженные черные волосы резко контрастировали со светло-зелеными глазами. Эмма сразу подумала, что он похож на вампира. Высокий, бледный, стройный и чуть устрашающий, как те мрачные персонажи, герои историй ценой в пенс, которыми зачитывалась ее подруга Мерседес.

Мужчина, окинул взглядом Эмму и Элис и слегка нахмурился, как будто ему трудно было понять, что они, собственно, здесь делают. Маргарет подавила вздох.

– Только не говори мне, что ты забыл. Это мои сестры, помнишь? Сегодня они начинают у нас работать.

Эмму обдало горячей волной. Она знала, что Маргарет всего лишь хотела сгладить углы и не вдаваться в объяснения, в данный момент явно излишние, и все же ей было очень приятно слышать, как мисс Тернер называет ее своей сестрой.

– Ах да, конечно, – ответил мужчина. – Но я думал, что они приедут не раньше чем через неделю.

Голос у него был каким-то шероховатым и глубоким, довольно приятным, а его английский был отмечен хорошо различимым акцентом, характерным для стран Центральной Европы. И это еще больше наводило на мысли о вампире. Эмма сделала вывод, что это некто мистер Чех, тот самый, кто взял сегодня утром с собой Шаожаня, не спросив на то у Маргарет разрешения.

– Ну, как ты можешь видеть собственными глазами, они уже здесь, – с ноткой иронии ответила Маргарет. – В отличие от моего помощника по регистрации, которого я не имела возможности лицезреть этим утром в отеле…

– Шаожань помогал мне кое с какими делами, – перебил он ее самым серьезным тоном. – А теперь, если позволишь, у меня дела. – Он быстро пошел вверх по лестнице, бросив на прощание взгляд на трех женщин. Несмотря на бесстрастное и суровое выражение лица, голос его чуть смягчился, когда он прибавил: – Добро пожаловать в Шанхай, барышни.

Элис уже собиралась что-то ответить, наверное, поблагодарить за приветствие, но мужчина исчез за парадной дверью раньше, чем она успела вымолвить слово.

– Кто… – начала фразу Элис, смутившись.

Маргарет пожала плечами, как будто мистер Чех – безнадежный случай.

– Это администратор отеля. Боюсь, вам придется к нему привыкнуть. Его манеры несколько сумбурны, но человек он хороший. Кстати, зовут его Хуберт – вынуждена сказать, раз уж он не был так любезен представиться сам или ему не хватило времени дождаться, пока это сделаю я. Хуберт Чех.