Сидни Шелдон
Обратная сторона успеха
Глава 7
До поездки в Нью-Йорк в 1936 году я ни разу не бывал на автовокзале. Автовокзал междугородной компании «Грейхаунд» оживленно гудел. Отсюда шли автобусы во все города страны. И прибывших и отъезжавших было хоть отбавляй. Мой автобус казался огромным. Удобные кресла и даже туалет с умывальником!
Дорога до Нью-Йорка заняла четыре с половиной дня. Утомительное путешествие, но я был так занят мечтами о своем прекрасном будущем, что не замечал ничего вокруг.
Когда мы подъехали к нью-йоркскому автовокзалу, в моем кармане оставалось тридцать долларов – деньги, которые были совсем нелишними для Отто и Натали.
Я заранее позвонил в ИМКА[10] и зарезервировал комнату в их гостинице.
Комната оказалась маленькой и убогой, зато стоила всего четыре доллара в неделю. Но даже при такой дешевизне я знал, что не успею оглянуться, как тридцать долларов мигом улетучатся.
Я отправился к управляющему.
– Мне нужна работа, причем как можно скорее. Не знаете, кому… – начал я.
– Для наших гостей имеется служба занятости, – сообщил он.
– Здорово! А сейчас есть вакансии?
Он потянулся к листочку бумаги и, пробежав его глазами, сказал:
– Есть место билетера в кинотеатре «Джефферсон» компании «РКО»[11] на Четырнадцатой улице. Подойдет?
Подойдет?!
В этот момент моей единственной в жизни мечтой было место билетера кинотеатра «Джефферсон» на Четырнадцатой улице!
– Именно что-то в этом роде я и искал, – признался я.
Управляющий написал записку и отдал мне.
– Отнесете в кинотеатр завтра утром.
Я пробыл в Нью-Йорке меньше одного дня и уже получил работу!
Сразу позвонил Натали и Отто.
– Это хороший знак! – обрадовалась мать. – Вот увидишь, ты всего добьешься!
Остаток дня и вечер я бродил по городу. Совершенно волшебное место, по сравнению с которым Чикаго казался провинциальным и жалким. Здесь все было больше: здания, магазины, улицы, вывески, толпы. И больше возможностей сделать карьеру.
Кинотеатр «Джефферсон» компании «РКО», бывший театр варьете, оказался старым двухэтажным зданием с будкой кассира перед входом. Он входил в сеть кинотеатров компании «РКО». Здесь очень часто давали двойные сеансы: на один билет показывали две картины.
Я прошагал тридцать девять кварталов от ИМКА до кинотеатра и отдал директору записку.
Тот окинул меня взглядом и спросил:
– Вы когда-нибудь работали билетером?
– Нет, сэр.
Он пожал плечами:
– Не важно. Можете долго оставаться на ногах?
– Да, сэр.
– Знаете, как включать ручной фонарик?
– Да, сэр.
– В таком случае вы годитесь. Жалованье – четырнадцать сорок в неделю. Работа – шесть дней с четырех двадцати до полуночи.
– Подходит.
Это означало, что у меня остаются свободными утро и часть дня, которые я могу провести в Брилл-билдинг, где располагались штаб квартиры большинства музыкальных издательств.
– Идите в раздевалку. Попробуем подобрать для вас униформу.
– Да, сэр.
Я примерил униформу. Директор одобрительно кивнул:
– Неплохо. Получше следите за балконом.
– За балконом?
– Сами все поймете. Начнете завтра.
– Да, сэр.
И завтра начнется моя карьера композитора!
Небоскреб Брилл-билдинг считался святая святых музыкального бизнеса. И находился он на Бродвее, на Сорок девятой улице, в центре Тин-Пан-элли, где у каждого крупного музыкального издателя имелась своя контора.
Проходя по коридорам, я слышал звуки «Нежного романса», «Ты у меня в сердце», «Пенни с небес»…
Стоило мне прочитать несколько названий на дверных табличках, как сердце бешено заколотилось: «Джером Ремик»… «Роббинс мюзик корпорейшн»… «М. Уитмарк и сыновья»… «Шапиро Бернстайн и компания»… «Т. Б. Хармс» – все гиганты музыкальной индустрии. Настоящий Олимп музыкальных талантов. Кол Портер, Ирвинг Берлин, Ричард Роджерс, Джордж и Айра Гершвины, Джером Керн… Все они начинали здесь.
Я вошел в офис «Т. Б. Хармс» и обратился к мужчине за письменным столом:
– Доброе утро. Я Сидни Шех… Шелдон.
– Чем могу помочь?
– Я написал «Я молчу». Ваши люди хотели ее опубликовать.
– О да, теперь припоминаю. Действительно, одно время мы собирались…
Одно время?
– А сейчас?
– Видите ли, песню слишком заиграли. Хорас Хейдт чересчур часто ее транслировал. У вас есть что-то новое? – поинтересовался он.
– Да, сэр. Завтра утром я принесу несколько песен, мистер…
– Таскер.
Ровно в четыре двадцать я, уже в униформе билетера, провожал людей на места. Директор был прав – такую работу способен выполнять каждый. Единственное, что спасало меня от зеленой тоски, – фильмы, которые тут демонстрировались. Когда народу было поменьше, я садился в заднем ряду и смотрел. Первый двойной сеанс включал «День на скачках» с братьями Маркс и «Мистер Дидс едет в город». Ожидался показ «Звезда родилась» с Дженет Гейнор и Фредриком Маршем и «Додсуорт» с Уолтером Хастоном.
В полночь, когда закончилась смена, я вернулся в гостиницу. Комната больше не казалась маленькой и убогой. Я твердо знал, что когда-нибудь буду жить во дворце. Утром отнесу песни в издательство, и единственной проблемой будет, которую из них решат опубликовать первой: «Призрак моей любви»… «Я буду, если захочу»… «Пригоршня звезд»… «Когда любовь ушла»…
В восемь тридцать утра я уже стоял перед дверью «Т. Б. Хармс компани», ожидая, пока откроют. В девять появился мистер Таскер.
– Вижу, вы принесли нам песни! – воскликнул он вместо приветствия, заметив в моей руке большой конверт.
– Да, сэр, – широко улыбнулся я.
Мы вошли в офис. Я отдал ему конверт и хотел было сесть, но он остановил меня:
– Зачем вам ждать? Я посмотрю это, когда смогу. Почему бы вам не прийти завтра?
Я ответил абсолютно профессиональным кивком бывалого песенника.
Что ж, светлое будущее может подождать еще двадцать четыре часа.
Я отправился в кинотеатр и снова надел униформу. Директор оказался прав и насчет балкона. Оттуда постоянно доносились смешки и шепот. В последнем ряду сидели молодой человек и девушка. Когда я направился к ним, парень поспешно отодвинулся от девушки, а она одернула короткое платье. Я отошел и больше не поднимался наверх. Черт с ним, с директором. Пусть позабавятся вволю.
Утром я был в офисе «Хармс» в восемь, на случай если мистер Таскер придет пораньше. Но он появился ровно в девять и открыл дверь.
– Доброе утро, Шелдон.
Я попытался угадать по голосу, понравились ли ему мои песни и было приветствие обычным или я различил в нем нотки волнения?
Мы вошли в офис.
– У вас нашлось время прослушать мои песни, мистер Таскер?
– Да, – кивнул он. – Очень неплохо.
Я просиял, но не стал задавать вопросов, желая услышать, что он скажет дальше. Однако Таскер молчал.
– А какая вам понравилась больше? – не выдержал наконец я.
– К сожалению, это не то, что нам сейчас требуется.
Такого удара я не ожидал. Ничего более обескураживающего я в своей жизни не слышал.
– Но наверняка какие-то… – промямлил я.
Он порылся в столе, вынул конверт и протянул мне:
– Буду всегда рад прослушать то, что вы принесете.
На этом мы распрощались.
«Это еще не конец, – думал я. – Это только начало!»
Остаток утра и часть дня я провел, заглядывая в другие издательства. Но разговор неизменно сводился к одному:
– Ваши песни когда-нибудь публиковались?
– Нет, сэр, но я…
– Мы не берем произведений начинающих авторов. Возвращайтесь, когда что-нибудь опубликуете.
Но как я мог опубликовать что-то, если издатели не желали смотреть мои песни, раз у меня ничего не напечатано?
Отныне все свободное время я проводил дома и писал, писал…
А в кинотеатре мне посчастливилось посмотреть чудесные фильмы: «Великий Зигфелд», «Сан-Франциско», «Мой человек Годфри» и «Мы будем танцевать» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс. Они переносили меня в другой мир, мир роскоши, элегантности и богатства.
Деньги заканчивались. Я получил от Натали чек на двадцать долларов, но отправил его обратно, понимая, что без моего заработка им приходится трудно, тем более что Отто так и не нашел места. Я все время чувствовал себя виноватым, считая, что нехорошо думать о себе, если семья нуждается в моей помощи.
Когда новая серия песен была готова, я отнес ее к издателям. Ответ был прежним и привел меня в бешенство:
Возвращайтесь, когда что-то опубликуете.
Очередная волна депрессии захлестнула меня. Все казалось абсолютно безнадежным. Я не намеревался всю жизнь быть билетером, а мои песни никого не интересовали.
Вот выдержка из моего письма родителям от 2 ноября 1936 года:
«Я хочу, чтобы вы были как можно более счастливыми. Мое же счастье напоминает воздушный шарик, ожидающий, пока его поймают. Он плывет по ветру над океанами, просторными зелеными лугами, деревьями и ручьями, милыми пасторальными сценами и залитыми дождем тротуарами. Сначала высоко – так что едва видно, потом совсем низко. Его уносит то в одну сторону, то в другую по воле игривого ветра, в один момент бессердечного и жестокого, в другой – нежного и участливого. Это ветер судьбы, от которого зависят наши жизни».
Как-то утром в вестибюле общежития я увидел молодого человека примерно моего возраста. Он сидел на диване и что-то яростно строчил на бумаге. Поскольку он при этом напевал, я предположил, что он пишет стихи, и из любопытства решил подойти.
– Вы песенник?
Он поднял глаза и молча кивнул.
– Я тоже. Сидни Шелдон.
Он протянул мне руку:
– Сидни Розенталь.
Это стало началом долгой дружбы. Мы проговорили целое утро, и я почувствовал, что обрел родственную душу.
На следующий день директор кинотеатра вызвал меня к себе.
– Наш зазывала болен, – сообщил он. – Вам придется надеть его униформу и занять его место, пока он не вернется. Будете работать днем. Обязанности несложные – расхаживать перед кинотеатром и кричать: «Рассажу немедленно! Не нужно ждать мест!» Как видите, ничего особенного. И жалованье побольше.
Я, разумеется, обрадовался. Не из-за повышения. Просто теперь я мог отсылать деньги домой.
– И сколько же?
– Пятнадцать сорок в неделю.
Ну и повышение! Всего доллар!
В новой униформе я смотрелся генералом русской армии. И хотя не имел ничего против новой должности, все же не мог вынести повторения одной и той же фразы в продолжение нескольких часов. Поэтому и решил немного расцветить свою роль.
– Потрясающий двойной сеанс! – оглушительно вопил я. – «Техасские рейнджеры» и «Человек, который жил дважды»! Интересно, как может человек жить дважды, леди и джентльмены? Заходите и увидите сами! Вы получите незабываемые впечатления! И ждать мест не придется! Поспешите, пока еще остались билеты!
Прежний зазывала так и не вернулся, и место осталось за мной. Разница с прежней работой состояла лишь в том, что теперь я работал по утрам и в первой половине дня. Но у меня оставалось время обходить издателей, которых по-прежнему не интересовали мои песни. Мы с Сидни Розенталем написали несколько песен вместе. Они заслужили множество похвал, но ни одного контракта мы не подписали.
К концу недели у меня оставалось в кармане не более десяти центов. Поскольку приходилось добираться из кинотеатра до Брилл-билдинг, надо было решать: купить хот-дог за пять центов и кока-колу еще за пять и одолеть пешком тридцать пять кварталов или съесть хот-дог без кока-колы и проехаться в подземке за никель. Обычно я чередовал варианты.
Через несколько дней моей работы зазывалой бизнес явно оживился.
Я по-прежнему расхаживал перед кинотеатром, вопя:
– Не пропустите «Завоевание» с Гретой Гарбо и Чарлзом Бойером! А вот и сюрприз для вас: «Ничего святого» с Кэрол Ломбард и Фредриком Марчем! Это величайшие в мире любовники, и они научат вас, как быть великими любовниками. Всего тридцать пять центов за билет! Два урока любви за тридцать пять центов! Сделка века! Спешите, спешите, спешите, скорее билеты купите!
И публика шла в кино.
Рекламируя другие фильмы, я развлекался еще больше:
– Приходите на самый потрясающий двойной сеанс шоу-бизнеса «Ночь должна спуститься» с Робертом Монтгомери и Розалинд Рассел! Не снимайте пальто, потому что вас наверняка проймет озноб! А на десерт – новая серия «Тарзана»!
Тут я издавал роскошный тарзаний вопль, такой оглушительный, что люди уже за квартал начинали оборачиваться, желая посмотреть, что происходит, а потом возвращались и покупали билеты. Директор время от времени выходил на улицу и наблюдал за моей работой.
В конце следующей недели ко мне подошел незнакомец:
– Где этот сукин сын из Чикаго?
Мне его тон не понравился.
– А в чем дело?
– Управляющий сети кинотеатров РКО заявил, что все зазывалы обязаны учиться у того ублюдка и повторять все, что он делает.
– Я ему скажу, как только вернется, – заверил я и, отвернувшись, сказал обычным тоном: – Рассажу немедленно. Не нужно ждать мест.
Преимущества работы днем заключались в том, что у меня не только оставалось время обходить издателей, но и вечера были свободными, и по крайней мере три раза в неделю я ходил в театр смотреть пьесы. Денег, конечно, хватало только на самые дешевые места на галерке. Зато я видел «Обслуживание номеров», «Ирландская роза Эйби», «Тобакко-роуд», «Ты не сможешь взять это с собой»…
Репертуар был бесконечен.
Мой новый друг Сидни Розенталь нашел работу и как-то предложил мне:
– Почему бы нам не скинуться на приличное жилье и не убраться отсюда подальше?
– Классная мысль.
Через неделю мы покинули гостиницу ИМКА и перебрались в отель «Гранд-юнион» на Тридцать второй улице. У нас были две спальни и гостиная, что после клетушки в ИМКА казалось верхом роскоши.
В письме Натали напомнила мне о дальнем родственнике, жившем в Нью-Йорке. Он, как и дядя Сэм, управлял гардеробом в казино «Глен Коув» на Лонг-Айленде. Мать посоветовала мне позвонить ему. Родственника звали Клиффордом Вулфом, и прием, оказанный мне, нельзя было назвать иначе чем самым сердечным.
– Я слышал, ты перебрался в Нью-Йорк. Чем занимаешься?
Я объяснил.
– Не хочешь поработать в моем гардеробе три ночи в неделю?
– С удовольствием! – обрадовался я. – Но у меня есть приятель, который…
– Зови и его.
Итак, три ночи в неделю мы с Сидни проводили на Лонг-Айленде, где вместе получали три доллара, развешивая шляпы и пальто. Тепленькое местечко – там, помимо всего прочего, мы имели возможность таскать с буфетной стойки столько еды, сколько могли унести.
К тому же нас вместе со служащими казино привозил и увозил служебный автомобиль. Полученные деньги я посылал Натали. Она упорно возвращала их мне.
Как-то вечером, когда я вошел в гардероб, Клиффорд Вулф недовольно поморщился:
– Этот костюм, который на тебе…
Костюм и в самом деле совершенно износился.
– И что теперь?
– У тебя нет ничего получше?
Я смущенно покачал головой. Мой гардероб уместился бы в обычном портфеле.
– Боюсь, нет.
– Ничего, мы что-нибудь придумаем, – пообещал он.
На следующий вечер, когда я приехал в «Глен Коув», Клиффорд Вулф протянул мне синий саржевый костюм и сказал:
– Отправляйся к портному, пусть он подгонит костюм на тебя.
С этого времени я ходил в «Глен Коув» в костюме Клиффорда.
Необъяснимые смены моего настроения продолжались. Я либо был безрассудно весел, либо находился на грани самоубийства. Ниже приводится очередная выдержка из письма к Натали и Отто от 26 декабря 1936 года. Я писал:
«Сейчас я почти сдался и готов прекратить борьбу. Не знаю, смогу ли продержаться еще немного. Будь я уверен в своих силах, все шло бы значительно легче».
Но уже через месяц тон моих писем стал совсем другим:
«Что касается песен, похоже, что лед тронулся. Менеджер «Чаппел» услышал один из наших новых номеров, велел переписать припев и снова принести. Он очень разборчив, и уж если песня ему понравилась, это хороший знак».
У меня снова сместился позвоночный диск, и на этот раз мне пришлось пролежать в постели три дня. А когда я выздоровел, мне стало легче, я опять впал в эйфорию. Именно в этот момент передо мной открылись новые перспективы. В один из моих обходов Брилл-билдинг я встретил хорошо одетого коротышку с приветливой улыбкой. Тогда я не знал его имени, но он был в офисе компании «Ремик», когда менеджер слушал одну из моих песен. К сожалению, менеджер привычно покачал головой.
– Это не то, что нам сейчас… – начал он.
– Но это может оказаться настоящим хитом, – уговаривал я. – «Когда любовь ушла, любовь ушла, звезды больше не сияют, и грустные песни льются в душу…»
Менеджер пожал плечами.
Незнакомец с приветливой улыбкой пристально посмотрел на меня и попросил показать ноты.
– Чертовски хорошие стихи, – заметил он. – Как вас зовут?
– Сидни Шелдон.
Он протянул мне руку:
– Я Макс Рич.
Я знал это имя. Две его песни звучали по радио всю последнюю неделю. Одна называлась «Улыбайся, черт тебя возьми, улыбайся». Вторая – «Девушка в маленькой зеленой шляпке».
– Вы уже что-то опубликовали, Сидни?
Опять этот коварный вопрос. Я сразу пал духом и стал поглядывать в сторону двери.
– Нет.
– Что ж, пора начать. Хотите работать со мной?
Такого я не ожидал. Вот он, долгожданный шанс!
– Я… буду очень рад, – выдохнул я.
– Мой офис на втором этаже. Приходите завтра в десять утра, и приступим к работе.
– Здорово!
– Да, и принесите все стихи, которые у вас есть.
Я судорожно сглотнул.
– Обязательно, мистер Рич.
В эту минуту я был на седьмом небе! А когда рассказал обо всем Сидни Розенталю, тот тоже обрадовался:
– Поздравляю! Макс Рич может опубликовать все, что угодно.
– Я могу показать ему и твои песни, – предложил я.
– Сначала пробейся сам.
– Ты прав.
Вечером мы с Сидни устроили праздничный ужин, но я был слишком взволнован, чтобы есть. Все, о чем я мечтал, вот-вот сбудется. «Песни Макса Рича и Сидни Шелдона». Звучит прекрасно! И имена так здорово сочетаются!
Я чувствовал, что с Максом Ричем будет легко работать, и был уверен: мои стихи ему понравятся.
Я уже хотел позвонить Натали и Отто, но решил подождать, пока все не уладится окончательно.
Но ночью, лежа в постели, я вдруг подумал: «С чего это Макс Рич вдруг захочет писать песни вместе со мной?! Почему не найдет никого другого? Он просто очень добрый человек. Вот и переоценил мой небольшой талант, но скоро наверняка разочаруется. Я недостаточно хорош, чтобы работать с ним».
Неизвестно откуда вновь спустилось черное облако тоски.
«Все издатели в Брилл-билдинг отказали мне, а они профессионалы и могут с первого взгляда распознать истинный талант. Я ничтожество. И если приду к Максу, просто поставлю себя в глупое положение.
В десять утра, пока Макс Рич ждал меня в своем офисе, я уже сидел в автобусе компании «Грейхаунд», идущем в Чикаго.
Глава 8
Я вернулся в Чикаго в марте 1937-го, потерпев полный крах. Родные очень мне сочувствовали, но от этого легче не становилось.
– Эти люди ничего не понимают и не способны распознать талантливую песню, – утверждала Натали.
Семье по-прежнему приходилось туго. Денег катастрофически не хватало. Я без особой охоты вернулся в гардероб отеля «Бисмарк», а днем парковал машины в ресторане в Норт-Сайде, в Роджерс-Парке. Непонятные переходы от депрессии к эйфории все продолжались, и я не мог с ними совладать. Без всякой причины то радовался, то грустил, когда все шло хорошо.
Как-то вечером Чарли Файн, мой наставник из «Стюарт Уорнер», и его жена Вера пришли к нам на ужин. По соображениям экономии на стол подали готовые блюда из дешевого китайского ресторанчика по соседству. Но Файны сделали вид, что ничего не замечают. За столом Вера упомянула, что на следующей неделе едет в Сакраменто, штат Калифорния.
Калифорния. Голливуд.
Передо мной словно распахнулась дверь. Я вспомнил о волшебных часах, проведенных в кинотеатре «Джефферсон», когда вместе с Уильямом Пауэллом и Мирной Лоу раскрывал преступления в «Тонком мужчине», ехал в Калифорнию в крытом фургоне вместе с Джоном Уэйном в «Орегонском тракте», беспомощно наблюдал, как Роберт Монтгомери терроризирует Розалинд Рассел в «Ночь придет», скакал по деревьям вместе с Тарзаном, обедал с Кэри Грантом, Кларком Гейблом и Джуди Гарланд.
Я выпалил:
– Если не возражаете, я вас туда отвезу!
Все удивленно уставились на меня.
– Ты очень добр, Сидни, – пробормотала Вера, – но я не хочу тебя затруд…
– Буду очень рад! – с энтузиазмом заверил я и повернулся к Натали и Отто: – Я хотел бы отвезти Веру в Калифорнию.
Воцарилось неловкое молчание.
После ухода Файнов разговор снова возобновился.
– Не можешь же ты снова уехать! – возражал Отто. – Только вернулся и вот…
– Но если я найду работу в Голливуде…
– Нет. Мы что-нибудь подберем здесь.
Я хорошо знал, что ждет меня в Чикаго: гардеробы, аптеки и автостоянки. С меня довольно! Сыт по горло!
После короткой паузы вступила Натали:
– Отто, если именно этого хочет Сидни, стоит дать ему шанс. Вот что я скажу: нужно найти компромисс. Сидни, если через три недели ты не найдешь работы, вернешься домой.
– Заметано! – обрадовался я, совершенно уверенный, что легко получу работу в Голливуде. И чем дольше я об этом думал, тем больше преисполнялся оптимизмом.
Наконец-то меня ждет успех!
Пять дней спустя я собирал вещи, готовясь отвезти Веру и ее младшую дочь Кармел в Сакраменто.
Ричард ужасно расстроился, он уговаривал меня остаться:
– Почему ты снова уезжаешь? Тебя так долго не было и вот…
Разве я мог объяснить ему, какая чудесная жизнь ждет меня там?
– Знаю, но это важно для меня. Не волнуйся. Я обязательно пришлю за тобой!
– Обещаешь? – настаивал он, готовый заплакать.
– Обещаю, – кивнул я, обнимая его. – Я буду скучать по тебе, старина.
* * *
Еще через пять дней мы добрались до Сакраменто, где я распрощался с Верой и Кармел и провел ночь в дешевом отеле. Рано утром я уехал на автобусе в Сан-Франциско, а оттуда – в Лос-Анджелес.
Я прибыл в Лос-Анджелес с одним чемоданом и пятьюдесятью долларами в кармане. Купил на автовокзале выпуск «Лос-Анджелес таймс» и стал искать объявления о сдаче комнат. Одно понравилось мне больше других – речь шла о пансионе, где сдавались комнаты за четыре пятьдесят в неделю, включая завтрак. Пансион к тому же располагался в Голливуде, в нескольких кварталах от знаменитого бульвара Сансет, и оказался очаровательным старомодным домом в прелестном жилом районе на тихой Кармен-стрит, номер 1928.
Я позвонил. Дверь открыла маленькая женщина лет сорока, с приветливым лицом.
– Здравствуйте. Что вам угодно?
– Меня зовут Сидни Шелдон. Ищу, где бы остановиться на несколько дней.
– Я Грейс Зайдел. Входите.
Я поднял чемодан и вошел в прихожую. Очевидно, дом был переделан из семейного жилища в пансион. Я увидел большую гостиную, столовую, комнату для завтраков и кухню, насчитал двенадцать в большинстве своем занятых спален и четыре большие общие ванны.
– Насколько я понял, плата – четыре пятьдесят в неделю вместе с завтраком, – продолжал я.
Грейс Зайдел окинула взглядом мой мятый костюм и потертую рубашку и сказала:
– Если будете очень настаивать, могу сбавить до четырех долларов.
Мне отчаянно хотелось заверить, что я буду платить все четыре пятьдесят, но те жалкие гроши, которые у меня еще оставались, скоро закончатся. Я проглотил свою гордость и сказал:
– Настаиваю.
– Договорились, – тепло улыбнулась она. – Я покажу вам вашу комнату.
Комната была маленькой, но чистой и неплохо обставленной. Я остался очень доволен и так и сказал Грейс.
– Вот и хорошо. Я дам вам ключ от входной двери. По нашим правилам вам не позволяется приводить сюда женщин.
– Никаких проблем, – заверил я.
– Сейчас я представлю вас другим жильцам.
Она отвела меня в гостиную, где собрались несколько человек. Я познакомился с четырьмя писателями, бутафором, тремя актерами, режиссером и певцом. Со временем я узнал, что все мечтали стать известными и знаменитыми, а пока сидели без работы, питая несбыточные надежды, которые так никогда и не осуществились.
У Грейси был двенадцатилетний сын Билли, тихий, воспитанный мальчик, мечтавший стать пожарным. Возможно, он единственный из всех обитателей пансиона имел шанс, что его мечта сбудется.
Я позвонил Натали и Отто и сообщил, что доехал благополучно.
– Помни, – предупредил Отто, – если за три недели не найдешь работу, возвращайся сюда.
– Без проблем…
Вечером жильцы Грейси сидели в большой гостиной, рассказывая свои «фронтовые» истории.
– Это жесткий бизнес, Шелдон. У каждой студии имеются ворота, а за этими воротами сидят продюсеры, которым позарез необходимы таланты. Они вопят, что отчаянно нуждаются в актерах, режиссерах и сценаристах. Но если вы подойдете к воротам, вас и не подумают впустить. Для чужаков они закрыты.
«Может быть. Но каждый день кому-то удается проскользнуть в эти ворота», – подумал я.
Я узнал, что Голливуда, каким я его представлял, не существует. «Коламбиа пикчерз», «Парамаунт» и «РКО» находились в Голливуде, а вот «Метро-Голдвин-Мейер» и «Селзник интернэшнл студиос» – в Калвер-Сити. «Юниверсал» – в Юниверсал-Сити, студия Диснея – в Силверлейке, «Двадцатый век – Фокс» – в Сенчури-Сити, а «Рипаблик студиос» – в Студио-Сити.
Грейс предусмотрительно подписалась на «Вэрайети», профессиональную газету шоу-бизнеса. Газета лежала в гостиной и служила библией для всех нас. Из нее мы узнавали об имеющихся вакансиях и о том, какие картины сейчас снимаются. Я взял газету и посмотрел на дату. У меня был всего двадцать один день, чтобы найти работу, и время уже пошло. Кроме того, мне необходимо любым способом как-то проскользнуть в студийные ворота.
Утром, когда мы завтракали, зазвонил телефон. Любая попытка ответить превращалась почти в Олимпийские игры. Каждый старался добраться до трубки первым: во-первых, это было единственное доступное нам развлечение, а во-вторых, звонившим всегда мог оказаться потенциальный работодатель.
Актер, поднявший трубку, немного послушал, обернулся к Грейс и объявил:
– Это вас.
Раздались разочарованные вздохи. Каждый жилец надеялся на удачу. Телефон мог стать дорогой к будущему.
Я купил путеводитель по Лос-Анджелесу и, поскольку «Коламбиа пикчерз» оказалась всего ближе к пансиону Грейс, решил начать оттуда. Студия располагалась к Гауэр-стрит недалеко от бульвара Сансет. И ворот там не было. Я подошел к дверям. За письменным столом сидел пожилой охранник, он что-то читал. Услышав шаги, он поднял глаза:
– Я могу чем-то помочь?
– Да, – уверенно кивнул я. – Меня зовут Сидни Шелдон. Я хочу быть сценаристом.
Охранник задумчиво помолчал.
– Вам назначено?
– Нет, но…
– В таком случае не могу вас пропустить.
– Но должен же быть кто-то, к кому я…
– Только если вам назначено, – твердо заключил он и снова принялся за чтение.
Очевидно, студиям ворота ни к чему.
Следующие две недели я методично обходил другие студии. В отличие от Нью-Йорка Лос-Анджелес не рай для пешеходов. Но по улицам ходили трамваи с автобусами, и я скоро освоил все маршруты и расписания.
И хотя студийные здания были совершенно разными, охранники ничем не отличались один от другого. Мне даже стало казаться, что всюду сидит один и тот же человек.
Я хочу быть сценаристом.
Вам назначено?
Нет, но…
В таком случае не могу вас пропустить.
Казалось, что Голливуд – это ресторан, а я – умирающий от голода, стоящий у его окна, потому что двери закрыты.
Небольшой запас денег подходил к концу, но, что еще хуже, времени тоже почти не оставалось.
Я либо путешествовал от студии к студии, либо сидел у себя в комнате, печатая истории на старой, заслуженной портативной машинке.
Однажды утром Грейси пришлось сделать не слишком приятное объявление:
– Мне очень жаль, но больше никаких завтраков.
Никто не спросил почему. Многие жильцы задерживали плату, и Грейси просто не на что было их кормить.
На следующий день я проснулся голодным и вконец обнищавшим. Попытался поработать над очередным сценарием, но не смог сосредоточиться: слишком хотелось есть. Наконец пришлось сдаться. Я пошел на кухню, где Грейси чистила плиту.
– Что вам, Сидни? – спросила она, оборачиваясь.
– Грейси… – прошептал я, заикаясь. – Я знаю правило насчет… насчет завтрака, но… понимаете, нельзя ли мне чего-нибудь перекусить? Я уверен, что через несколько дней…
Грейси нахмурилась и резко бросила:
– Почему бы вам не вернуться к себе?
Я был уничтожен. Побрел в свою комнату и уселся за машинку, раздавленный и униженный. Как я мог поставить в такое ужасное положение нас обоих?
Попытался вернуться к сценарию. Бесполезно. Я мог думать только о том, как голоден, несчастен и жалок.
Минут через пятнадцать в дверь постучали. На пороге оказалась Грейси с подносом, на котором стояли большой стакан апельсинового сока, дымящийся кофейник и тарелка с беконом и яйцами, накрытая тостом.
– Ешьте, пока не остыло, – сказала она.
Вкуснее я ничего в жизни не ел. И уж конечно, запомнил этот завтрак на всю жизнь.
В начале третьей недели, вернувшись в пансион после очередного зря потраченного дня, я нашел в ящике с почтой письмо от Отто. В нем лежали автобусный билет до Чикаго и записка:
«Ожидаем тебя домой на следующей неделе. С любовью, папа».
У меня осталось всего четыре дня и никаких перспектив. Боги, должно быть, смеялись надо мной.
Вечером, когда мы, по обычаю, сидели в гостиной, болтая и смеясь, один из жильцов сказал:
– Моя сестра устроилась чтецом на «МГМ».
– Чтецом? Что это такое? – удивился я.
– Чтецы есть на всех студиях, – объяснил он. – Они делают синопсисы для продюсеров, что экономит время и избавляет от необходимости читать горы всякого мусора. Если продюсеру нравится синопсис, тогда он просматривает весь сценарий. На некоторых студиях существуют большие отделы чтецов. Иногда нанимают внештатников.
Я встрепенулся. Только недавно я прочел шедевр Стейнбека «О мышах и людях» и…
Через полчаса я уже печатал синопсис книги.
К полудню следующего дня я сделал достаточно копий на взятом взаймы мимеографе, чтобы разослать самым известным студиям. Вероятно, пройдет день-другой, прежде чем копии будут доставлены, и со мной свяжутся на третий день.
Но на третий день я получил всего одно письмо от Ричарда, интересовавшегося, когда я вызову его к себе. На четвертый день пришло письмо от Натали.
Настал четверг. Билет до Чикаго был на воскресенье. Еще одна мечта умерла. Я сказал Грейси, что уезжаю в воскресенье утром. Она смотрела на меня грустными мудрыми глазами:
– Я могу чем-то помочь?
Я обнял ее:
– Вы прекрасный человек. И настоящий друг. Просто все обернулось не так, как я надеялся.
– Главное – никогда не забывать о мечтах, – напутствовала она.
Но мне пришлось забыть…
Однако рано утром в пятницу зазвонил телефон. Один из актеров подбежал, схватил трубку и осведомился бархатным баритоном:
– Что угодно? Да? Кто?
Голос его мигом изменился.
– Офис Дэвида Селзника?
В комнате стало неестественно тихо. Дэвид Селзник считался самым престижным продюсером в Голливуде. На его счету числились «Звезда родилась», «Ужин в восемь», «Сказка о двух городах», «Ребекка», «Дэвид Копперфилд» и десятки других фильмов.
