Зверь нехотя поднял голову и медленно вскинул бровь.
– От того, что ты разревёшься, быстрее регенерировать я не начну, – констатировал сгусток тьмы ворчливым хриплым голосом старшего брата и пошевелился, вновь откидывая голову и устраиваясь поудобнее.
Люгс кивнул, взял себя в руки и отточенным движением скользнул на кровать, усаживаясь рядом. Тонкая белая кисть с изящными пальцами осторожно легла на ледяную грудь. Владыка прерывисто рыкнул и затих. Наконец можно расслабиться.
***
Тем временем Фалгар дошла только до второго этажа и остановилась перевести дух. Внезапно всё заволокла густая, непроглядная тьма. Фалгар дотронулась пальцем до ресниц на правом веке и поняла, что пальца не видит даже с такого расстояния. Тьма была… никакой. Ни удушающе-горячей, ни душной, на обжигающе-холодной, ни промозглой. Она просто была. Бархатистыми лапами касалась щёк, лба и рук, ластилась к боку и вилась в ногах. Когда глаза привыкли, Фалгар смогла различить завихрения. Тьма была живой. Она скручивалась в столбы и изгибалась в причудливом танце. У Неё не было глаз, но Она бросала на Фалгар тысячи взглядов. У Неё не было тела, но Фалгар явственно ощущала её присутствие. У Неё не было голоса, но Она говорила тысячами голосов, раздающихся во всех уголках мира.
– Приветствую Вас, Всематерь, – почтительно-холодно склонила голову Фалгар. – Пришли поздороваться?
Тьма не ответила, но Фалгар и не ждала ответа. Она и сама его знала, как знала и то, что Всематерь не отвечает на пустые вопросы.
– Не желаете принять более, – Фалгар покрутила рукой в воздухе, подбирая слово, – Материальную форму?
Тысячи ртов зубасто оскалились в диких усмешках – Тьме понравилась шутка. Фалгар тоже позволила себе слабую улыбку. Тьма безбрежна и ей незачем брать чью-то личину. Но Тьма, насмеявшись, вдруг пришла в движение. Она почти отступила, разлетевшись по углам, и только слабая дымка в воздухе напоминала о её присутствии. Затем она заклубилась в том углу, что был справа от Фалгар, задымила, зашипела, зазвенела стёклами. Безбрежная Тьма перебирала обличья, и почему-то Фалгар заранее знала, кто вышагнет к ней из дымного клуба. Всемать складывалась в фигуру, с каждой секундой приобретающую всё более знакомые черты. Без золотых искр глазницы выглядели пустыми и мёртвыми, но Фалгар не стала удивляться причудам Всематери, когда на неё из дымных клубов взглянул старший сын: голова чуть склонена на бок, руки плетьми висят вдоль тела, а неизменный серебряный хвост лениво бьёт по ногам.
– Зачем Великая Матерь пожелала меня видеть? – хотя внутри её и передёрнуло, Фалгар удалось не измениться ни голосом, ни лицом.
Тысячи ртов радостно оскалились под потолком, тысячи глаз счастливо прищурились из углов, только марионетка осталась стоять безучастно.
– ТЫ ПОЧУВСТВОВАЛА? – гаркнуло со всех сторон.
Фалгар напряглась:
– Что почувствовала?
– ТИТУЛ МУДРЕЙШЕЙ СДАВИЛ ТЕБЕ ГОЛОВУ, И ТЫ УТРАТИЛА ЗРЕНИЕ, – теперь рты и глаза выглядели скорее ехидно, чем радостно. Всемать насмехалась над второй Госпожой.
– Зачем ты пришла? – настойчиво повторила Фалгар, позволив себе чуть больше холода в голосе, чем это это было уместно при общении с Всематерью.
Рты и глаза отвратительно скривились от гнева. Марионетка наконец дёрнулась и ртом, наполненным пустотой, провизжала:
– ТЫ ТОЖЕ МОЯ ДОЧЬ. КОЛЕСО ПРОВЕРНУЛОСЬ, ВЕСЫ КАЧНУЛИСЬ. ПОРА РЕШИТЬ НА КАКУЮ ЧАШУ ТЫ СТАНЕШЬ.
Всё исчезло также внезапно, как и появилось. Всемать больше не желала говорить.
Фалгар лишь горько усмехнулась. К её старшему сыну Тьма была куда как более благосклонна! При встрече с ним, она рассыпалась, расплёскивалась, склабилась радостно, шептала на непонятном языке и вихрем кидалась к Зверю, обнимая сотнями дымных рук. Тогда становилось темно, воздух сгущался Тьма скалила бессчётное число зубастых ртов и припадала ими к ранам Зверя В тот же миг даже самые глубокие раны исчезали, будто их и не было, а Зверь радостно скалился в ответ и гладил дымные клубы.
Отвратительно!
– Позвать ко мне Ануиса! – прошипела Госпожа и быстро зашагала к ближайшей чайной комнате. Злость придала ей сил, а желание выяснить, что имела ввиду Тьма подстёгивало идти быстрее.
– Насколько они близки с ней? – нетерпеливо воскликнула Фалгар, стоило Ануису только показаться в дверях.
Высокий, смертельно худой и перетянутый жёлтой, иссохшейся кожей иджиптар неприятно ухмыльнулся:
– Этот вопрос, вторая Госпожа, тебе стоит задать не мне, а златоглазому отродью, – его усмешка стала ещё шире, отчего длинные сине-зелёные треугольники, тянущиеся сверху и снизу от глаз, превратились в волнистые водоросли.
Аниус не спеша разместился в кресле и устроился поудобнее, в ожидании возможности в очередной раз перемыть несуществующие кости старшему сыну Госпожи.
– О, я спрашивала! – Фалгар горько улыбнулась и провела указательным пальцем по виску, вытягивая воспоминание.
Когда она тряхнула рукой, над стоиком возник светящийся прямоугольник. Оба внимательно вгляделись в него, в надежде найти ответы на свои вопросы.
***
Тьма на прямоугольнике отпрянула, и втянулась в другое, только что возникшее тело. Тело очень красивого юноши с длинными чёрными волосами и мягкой улыбкой. Он протянул руки навстречу Владыке, словно прося себя обнять, и вновь грянули тысячи голосов: «ТЕБЕ! ПОДАРОК!». Зверь недоверчиво склонил голову набок.
– СПУТНИК!!! – снова гаркнула Тьма тысячами голосов. – ОТНЫНЕ ТЫ НЕ ОДИН!!!
Затем Тьма исчезла.
– Насколько сильно ты к ней привязан? – спросила Госпожа из воспоминания.
Владыка неопределённо передёрнул плечами и задумался над ответом. Следующие его слова вылетели легко и певуче, несмотря на протягиваемую Владыкой букву “с”, и сильно удивили Фалгар.
– Унганд зссанял только малую чщасть загранных зсемель. Зсса Гранью мир огромен и всссь укрыт Ею. А Она не любит его, – не любит Унганда, как поняла Фалгар, но уточнять не стала, – Поэтому не пусскает. А насс любит. Она прятала насс. Сначала наши ссаркофаги, а потом и нассамих. Кормила и взсращивала… Чудессный край… Кажетссся, что там ничщего нет, но там точщно ессть – я чувсствовал лапами, – трава, чщёрная и ссскрытая в клубах темноты. И холмы есть. И степи. И горы. Там ессть вссё. И нет ничщего. И Она там ессть. Её много. Вкуссно. Ссытно. Хорошшшо…
***
– «Спутник»? БРЕД! – закричал Ануис. Ему претила сама мысль о том, что зверюга может с кем-то ужиться.
Фалгар же заново слушала восторженную речь сына лишь краем уха, напряжённо раздумывая над её смыслом. Её настораживала, хоть и не удивляла, его любовь к Всематери. С другой стороны, она думала, что любовь сына к Ней неплоха и вреда не несёт, но во что может вылиться Её любовь к нему? С третьей, она заинтересовалась его словами, ведь и сама нередко бродила в Загранном мире, однако ничего там не увидела и не ощутила. Обо всём этом определённо стоило подумать. А ведь ещё оставался странный юноша, которого Тьма прочила её сыну в друзья. Прищурившись, Фалгар одарила изображение своего сына взглядом, полным сомнений. Если она что и знала точно, так это то, что слово «друг» не могло стоять в одном предложении с любым упоминанием о её сыне. Он никому не доверял, кроме Тьмы и, пожалуй, своей безумной сестрицы.
У Фалгар была дочь, да, к тому же, не одна. Вторую дочь, Элем, давно убили, зато первая, Мэридэлла, и третья, Мэридалла, были живее всех живых. Обе девицы были спесивы и вздорны, но каждая по-своему: старшая творила, что хотела и некого никогда не слушала, для младшей же не существовало никого, кроме её драгоценного младшего брата-близнеца, которым и являлся Владыка. Она помешалась на нём, посвятив ему всю свою жизнь. Вспыльчивая сверх всякой меры, гордая, грубая и разнузданная Мэридалла больше всего на свете (помимо драгоценного брата, конечно) обожала вид горячей крови, вытекающей из очередной её жертвы. Вспомнив о своём главном разочаровании, Фалгар недовольно прищёлкнула языком и поморщилась, чем заслужила короткий подозрительный взгляд Ануиса.
Может ли случиться такое, что Мэриди уступит своё место подле Влалыки кому-то ещё? Нет, конечно нет! Фалгар даже помотала головой. После ссоры брата с Мегулой, эта бестия, не раздумывая, убивала любого, кого мало-мальски сближался с Владыкой. Колдунья объясняла это так: «Чтобы моего дорогого братика больше никто не смел разочаровывать». Если брать в расчёт тот факт, что Владыка к себе никого не подпускал и ни с кем не желал общаться, гибли в основном ни в чём неповинные существа. В голове против воли опять промелькнули слова Всематери, услышанные сегодня днём. Что же она имела ввиду?
Фалгар ударила по воспоминанию, разбивая его. Если бы у неё были силы, она бы встала и принялась метаться по комнате, потрясая кулаками и гневно шипя. Но у неё совершенно не было сил! Фалгар согнулась и закрыла лицо руками. Она всегда проигрывала. Не уберегла мужа от безумия, не смогла воспитать дочерей, – да что там! – она даже не смогла сберечь второго сына, своего её милого Люгса, от тлетворного влияния старшего брата! Допустила убийство второй дочери и сумасшествие Зверя. Фалгар чувствовала себя абсолютно бесполезной и ненужной.
– В последнем ты точно не виновата. У животного дурная кровь и дурной нрав – гремучая смесь! – подал голос Ануис.
Кажется, Фалгар говорила вслух.
Она рассмеялась громко и истерично, тут же обрывая смех и беря себя в руки. Она древняя звезда и не имеет права показывать слабость. Она королева, и должна сохранять свою гордость. Она многомудрая Госпожа и не может недооценивать Тьму.
Фалгар вновь обратилась к Ануису:
– Сейчас этот «спутник» не так важен. За более чем семь лет он нигде не объявился. Я позвала тебя, чтобы обсудить кое-что, что произошло сегодня.
Аниус подался вперёд, готовый слушать.
***
Где-то за гранью Тьма оскалилась тысячею ртов, предвкушая веселье.
Глава III
ВСТРЕЧА
Стоявшее в покоях Владыки старое зеркало в массивной богато изукрашенной раме неуловимо изменилось. Люгс поднял голову с жесткой холодной груди старшего брата и сонно моргнул. Лечение настолько вымотало его, что он не заметил, как заснул. Когда в зеркале отразилась женщина с серьёзным надменным лицом, юноша уже спрятался в желудке старшего брата. Сам же Зверь, которого оторвали от увлекательного перебирания между когтей волос младшего брата, недовольно заворчал и поплёлся к зеркалу. Сейчас всем разговорам он бы предпочёл лежание на кровати и увлекательное разглядывание потолка.
Увидев его, женщина подошла ближе и тихо поздоровалась:
– Брат!
– Есть новости?
– Есть, но не для такого разговора, – надменная женщина невесело усмехнулась, указывая взглядом на зеркало. – Я скоро приеду, тогда и поговорим. Сейчас скажи, что мать?
Владыка улыбнулся одними губами:
– Я не могу прочесть её мысли, но, судя по всему, она по-прежнему не видит никаких изменений в мире и по-прежнему считает тебя свихнувшейся ведьмой.
– Как мило, – коротко и наиграно рассмеялась надменная женщина, после чего снова посерьёзнела. – Пару минут назад меня вызвал отец. Будь готов ко всему. – она помедлила, закусив губу и посмотрев на брата так, будто невыносимо страдала и безмерно устала это скрывать. – Береги себя, брат.
– И ты себя, сестра, – кивнул Владыка, прекрасно зная какое наказание ждёт сестру за малейшую задержку. – Удачи.
Женщина снова невесело усмехнулась, пробормотала что-то о том, что в замке отца удача ей точно не помешает, и, кинув прощальный взгляд на брата, исчезла.
Её брат застыл на месте, чуть запрокинув голову и сверля взглядом грубо обтёсанный каменный свод. Люгс вылез из своего убежища, и темнота тут же отступила, не смея трогать слабое серебряное свечение. Зверь опустил голову и вперил невидящий взгляд в младшего брата.
Трогать брата, когда он о чём-то глубоко задумался, Люгс считал исключительно глупым и неуважительным делом, поэтому оставалось только стоять рядом, бороться со сном и бросать мечтательные взгляды на кровать. Спустя пару минут Зверь наконец отмер. Золотой огонь глаз загорелся ярче.
– Ты идёшь спать. Я – проверять собак. Скоро вернусь.
И не дав Люгсу ни мгновения на возражения, исчез в зеркале.
Владыка вернулся в свои покои в замке с белыми стенами и зелёной черепицей, вышел на балкон и спрыгнул вниз. Бесшумно приземлившись, он смешался с тенями и скользнул вдоль замка к псарне, расположенной в огромном подвале. Когда он вошёл, огромные чёрные псы, похожие на мохнатых догов, одним слаженным движением подняли массивные головы. Увидев хозяина, твари вскочили на ноги и завиляли змеиными хвостами. Это собаки были гончими, ближайшие родственники вампалов, созданные Тьмой в подарок своим детям.
– Ищите юношу с белой, как мел, кожей и длинными чёрными волосами. Он должен пахнуть, как Ньелль, – прозвучал хлёсткий, как удар кнута, приказ. Затем Владыка стремительно подлетел к загону с некрофагами и, рывком открыв его, рыкнул: – И вы ищите!
Крылатые собаки, каждая размером с коня, вместе с гончими опрометью бросились к двери псарни.
– Вам нужно особое приглашение? – повернулся Владыка к крылатым волкам, симуранам, вопросительно смотревшим на него из-за низкого заборчика.
Волки, перескочив через ограду, устремились вслед некрофагам и гончими.
Стоит заметить, что язык гердов крайне метафоричен и одно слово может означать несколько вещей, совершенно несвязанных между собой, как может показаться поверхностному наблюдателю. Например, охотники считают, что нежная ягодка ежевики очень похож на Всемать: такая же чёрная по цвету, кислая на первый взгляд и сладкая, когда распробуешь. Таким образом и для Всематери, и для ягоды, и для обозначения такого качества, как нежность, у них существовало всего одно слово – ньелль.
Что ж. Пора было возвращаться и объяснять всё младшему брату. Его маленькая звёздочка сама никогда не побеспокоит его вопросами, но именно поэтому она более, чем кто-либо другой заслуживает ответов. Зверь никогда в этом не признается, но маленький и слабый серебряный волчок смог заполучить над ним такую власть, какая никогда не снилась ни Кровавому Королю, ни матери. Почему-то Зверю казалось, что сам волчок об этой власти знает, но, по неизвестной причине, ей не пользуется. Как бы то ни было, решил для себя Зверь, этим своеобразным бездействием младший брат ещё больше располагает к себе.
Уже вновь стоящий на балконе своих покоев Зверь кинул краткий взгляд на неприветливое серое небо и нахмурился. Спутник это существо или кто-то ещё, ему было безразлично, но лишний союзник точно не помешает. Да и дальнейшее пренебрежение подарком Всематери определённо будет не самым здравым решением. Материя может и обидеться.
***
– Значит, и похож, и нет, говорите? – прищурился Владыка, одной рукой задумчиво почёсывая бороду, а другой поочередно гладя скулящих псов. Прошёл целый месяц и только этой ночью пять гончих вернулись с вестями, разбудив Владыку лаем. Ни симураны, ни некрофаги, ни истальные сорок пять гончих никого не нашли. – А что запах? – псы отозвались тихим воем, говоря, что запах-то как раз и не даёт им определиться. Вроде мальчишка и пахнет Тьмой, а вроде и свой запах у него есть. – Тогда сделаем так. Пусть собаками с волками возвращаются, а вы, гончие, продолжайте следить за ним и беречь от опасностей. И пусть хоть одна тварь посмеет его тронуть, – Владыка, сам того не заметив, опасно оскалился, чем заставил псов попятиться. – Подождём немного, мне кажется, этот мальчик – тот, кого я ищу.
Люгс тихо фыркнул, но даже и не подумал отрываться от чтения очередного любовного романа, в котором очередная графиня Н до беспамятства влюбилась в очередного казака М, которого случайно повстречала на очередной прогулке и теперь безумно страдала от очередной неразделённой любви вот уже триста пятьдесят две страницы текста. Старший брат в вопросах любви и чувств ничего не понимал от слова совсем, но его дочь и брат любили все эти розовые сопли и моря бессодержательно текста, поэтому он просто скупал все выходящие романтичные новинки, которые видел.
***
Сколько мальчик себя помнил, он жил в хижине на болоте с древней, точно сам мир, старухой, которую в соседней деревушке величали не иначе как ведьмой. Она нашла мальчишку в грязном, вонючем проулке в городе, куда ходила к одной знатной госпоже. Он мало что помнил об этом, как и мало что помнил о себе. Имени у него отродясь не было, да он и не помнил, когда и где родился. Всю свою недолгую жизнь он трудится за кусок несвежего хлеба и лежанку в конюшне на богатых господ, выполняя самую чёрную и грязную работу. А потом попался на глаза госпоже, когда по приказу кухарки пытался тащить неподъёмный для своих лет чан с очистками к помойной канаве. Госпоже очень не понравилась его старая, рваная одежда, грязные волосы и голодный вид, и она с криком и бранью прогнала «нахлебника, который только зря коптит воздух, а сам ничего не может сделать». Он несколько дней скитался по улицам, прося милостыню и пытаясь найти работу. Никто не хотел его брать, считая, что от такого работника убытку будет больше, чем прибыли. Старуха тогда отчего-то пожалела умирающего от голода ребёнка, а, может, её заставили гигантские псы, что кружили возле него и бросали на всех проходящих странные долгие взгляды. В любом случае, теперь он жил с ней на болоте в тишине и спокойствии.
Своего имени мальчик не знал, старуха всегда звала его мальчишкой, а все остальные просто и незамысловато «эй, ты». Деревенские опасались его. Более того, они запрещали своим детям даже смотреть в его сторону, а сами никогда не приходили к ведьме, если мальчик был в хижине. Заметив это, мальчик, чтобы не пугать людей, стал уходить в глубь болот.
Да, это было опасно. Время от времени он увязал в трясине, но каждый раз кто-то, живущий в вязких топях, выталкивал его на поверхность к сухим кочкам, не давая утонуть. Мальчик чувствовал ступнями его склизкие закостеневшие ладони с похожими на коряги пальцами. Каждый раз после этого он опрометью бежал от страшного помощника без оглядки.
Он не знал, что ему против воли помогают сам хозяин болот и его жена. Не знал он и того, что полгода назад, отдав его под опеку старухи, псы доложили Владыке о его существовании, что Владыка в ту же ночь покинул замок и призвал всех подвластных ему тварей, и что под страхом смерти приказал им беречь маленького человечка и одним взмахом руки подавил их негодование. Чёрные псы иногда показывались мальчику издалека, пугая его и тем самым не давая ходить в самые гиблые места. А иногда, самыми тёмными ночами, они подходили особенно близко к стенам хижины и мальчик, сжавшись от страха, мог видеть их чёрные спины, неспешно проплывающие за закопчённым окошком. В такие дни с болот всегда особенно сильно тянуло гнилью, доносились хлюпающие звуки, как будто кто-то шлёпал по трясине перепончатыми лапами, и раздавались стоны, скрипы и жуткие голоса.
В эти дни старуха не спала вместе с мальчиком. Она также, как и он, неподвижно сидела на своём топчане, застеленном засаленными тряпками, со страхом смотрела в окно на псов и невнятно бормотала. Как-то раз она проболталась, что раньше тёмными ночами в её двери скреблись и стучали болотные твари, а в окна заглядывали перекошенные и искажённые рожи и морды. Когда же появился мальчик, а вместе с ним и псы, никто больше не скребётся, не стучал и не заглядывал в окна. Больше она ничего не сказала.
Один раз, в ночь на Купалу, когда старуха готовилась к празднику, вокруг хижины появилось множество сверкающих белых огней. Зачарованный их свечением, мальчик вышел сперва во дворик, потом за калитку, а затем и вовсе пошёл в сторону болот, ничего и никого не замечая. Дивные белые огни влекли его своим ослепительным светом. Так нарядно! Так празднично! Так красиво! Мальчик даже не услышал, какой шум подняли чёрные псы и с каким исступлением они пытались добраться до огней, подпрыгивая и лязгая зубами. Он всё шёл и шёл, заворожённый чудесными огнями, пока в макре от него не возникла высокая мрачная тень с горящими золотыми глазами. Псы подняли радостный вой, приветствуя своего хозяина. В белом свете огней яростно блеснуло изогнутое серебряное лезвие. Часть огней навсегда погасла.
– На минуту тебя бесс пригляда нельзя осставить, – проворчала тень и бросилась в погоню за огоньками.
Мальчик нахмурился. Кому могло прийти в голову нападать на эти чудесные огни? С каждым мгновение всё больше их гасло в ярком блеске серебряного лезвия. Мальчику показалось, что огни зовут его на помощь. Он дёрнулся было, чтобы защитить их от беспощадной тени, но с ужасом обнаружил, что по колено увяз в болоте. Сначала мальчик испугался не за себя, а за огни. Он не сможет их спасти! Их всех заберёт тень! Но когда за локоть его схватили холодные, склизкие пальцы, он понял, что сейчас надо беспокоиться о себе. Он не сможет помочь огням если утонет или будет утащен неведомым существом.
Мальчик медленно обернулся. На него с отвращением смотрела страшно уродливая женщина с землистым лицом и травой вместо волос. Больше всего она напоминала кривую корягу, поросшую мхом. Её платье, сделанное из ряски и тины и украшенное гнилыми ягодками брусники, отвратительно воняло. Ожерелье из кувшинок, болтавшееся на тонкой сморщенной шее, билось о кривые полусогнутые ноги. Рядом с женщиной предостерегающе рычали псы.
Тварь, попытавшись ласково улыбнуться, обнажила гнилые зубы, чем ещё больше напугала мальчика. Он сжался под остекленевшим взглядом её мутных белёсых глаз и не мог вымолвить ни слова.
– Пойдём, милый мальчик, здесь опасно, Хозяин будет злиться, – прохрюкала Кикимора, а это была именно она, и потянула его за собой. Псы тут же взвились, захлёбываясь лаем. Кикимора отпрянула. – Да отстаньте вы, окаянные!
Псы не слушались. Если раньше мальчик небезосновательно считал, что монстры охотятся за ним, то теперь, если бы боялся хоть чуточку меньше, мог бы убедиться в обратном. Собаки яростно лаяли на Кикимору, а не на него. Владыка не давал им никаких приказов насчёт тварей, и собаки воспринимали всех обитателей болот как угрозу для мальчика. Сзади послышалось громкое шлёпанье и появился мужчина с лягушачьими ногами и огромным вздутым животом. Увидев псов, мужчина остановился. Его маленькие рыбьи глазки испуганно смотрели то на псов, то на жену, жидкие длинные усы тряслись в такт вздрагивающему животу, а зеленоватая кожа, покрытая редкими чешуйками, источала отвратительное зловоние. Это был Болотник, супруг Кикиморы и хозяин этих болот.
Вдруг одна из собак прыгнула на Кикимору. Острые зубы, каждый в палец длиной, лязгнули совсем близко от её лица. Гончая хотела припугнуть и остановить Кикимору. Что ж, у неё получилось. Но собака не могла предвидеть, что напуганная Кикимора, вцепиться когтями руку мальчика. От резкой боли ребёнок вскрикнул, заставив Кикимору дёрнуться, углубляя раны.
Тотчас на крик примчалось два десятка псов, возглавляемых тенью. Увидев израненную руку ребёнка, тень стала гуще и чернее и громко злобно зарычала, иногда даже забывая шипеть:
– Я неяссно выррразсилсся? ЧТО В СЛОВАХ НЕ ПРИЧЩЕНЯТЬ ВРРРЕДА И ОБЕРРРЕГАТЬ ОТ ОПАССНОССТЕЙ БЫЛО НЕПОНЯТНОГО?! ПОМЕРРРЕТЬ ЗАХОТЕЛИ? ТАК Я УСТРРРОЮ!
Если при появлении тени Кикимора и Болотник затряслись, то после громоподобного рычания ноги у них подкосились, и они рухнули на колени, бессвязно прося о милости. О крутом нраве Хозяина Тёмных, а им для тварей являлся пришедший на зов псов Владыка, знали все.
– ВОН! – рявкнул Хозяин.
Кикимора и Болотник исчезли так быстро, словно их и не было. Тень перевела взгляд на мальчика.
«Так вот ты какой, «спутник», – чуть наклонив голову, подумал Владыка. – Я думал, ты будешь постарше.»
Ребёнок во все глаза смотрел на странную тень, но заговаривать первым не решался.
– Не бойсся меня, я вссегда буду на твоей ссторроне, – Хозяин бросил мимолётный взгляд на болота.
Этого взгляда хватило, чтобы жижа сама расступилась, уплотнилась и вытолкнула мальчика. Один из псов, растворившись в тенях, поднырнул под него и, убедившись, что ребёнок крепко сидит на призрачной спине, вновь стал твёрдым.
– На болотах опассно, детёныш, – с укором проговорил Хозяин. И ехидно поинтересовался: – Тебе разсве не говорили, чщто нельзся никуда ходить ссс незснакомыми огоньками? Да и ссо зснакомыми, в общем-то, тожше лучщше никуда не ходить, – пробормотал он чуть тише. – Впрочщем, у насс мало времени. Ссслушай меня внимательно. Никогда, зсапомни никогда, не приближшался к ссущесствам с двумя полоссками на левом плечще. Обходи их дессятой дорогой, а ессли всстретишь, беги как можшно дальше. Помни, чщёрные пссы будут твоими друзсьями. А обо мне зсабудь, ребёнок, пожшалуйста, зсабудь! А теперь сспи! – Владыка щёлкнул когтями, и мальчик провалился в темноту.
По болоту в их сторону медленно плелась старуха, разыскивающая воспитанника. Завидев псов, она остановилась и стала нерешительно переминаться с ноги на ногу. Тень фыркнула и жестом приказала псу с мальчиком подойдите к ней, после чего растворилась и возникла уже возле старухи, протягивая ей красивый фиал из тёмно-синего стекла, украшенного серебряными цветами:
– Моя кровь. На сслучай, ессли вдруг он ещё поранится. А ссейчасс, – Владыка указал когтем на мальчика, руку которого уже обвили тонкие серебряные щупальца. Когда щупальца отступили, взору старухи предстала гладкая здоровая кожа. Страшные рваные раны исчезли, будто их и не было. – Если хочщешь сспроссить – сспрашивай. Чем больше я зсдесь нахожшусь, тем большей опассности вы подвергаетессь.
– Вот скажи мне, Хозяин, – набравшись смелости, прошамкала старуха. Она сразу поняла кто перед ней. Лишь один из высших сражался косой с серебряным лезвием, примотанным цепью к чёрной металлической рукояти. – Какой те интерес? Он же ж человек простой. Иль, – старуха прищурилась, – Ты с ним чего недоброе замыслил?
– Посслушай, колдунья, – вместо ответа сказал Хозяин. Предположение старухи его очень оскорбило, но он решил не подавать виду, – Ты можшешь проссить у меня что угодно. Я иссполню любую твою прихоть. Деньги, ссила, зснания, артефакты – вссё, что пожшелаешь. Взсамен ты приглядишь зса ребёнком. Ссейчасс сслишком опассно, я не могу его зсабрать. Однажшды ему придётся впутаться в наши клановые прения, но я хочщу оттянуть этот момент насстолько, нассколько это возсможшно…
– Так энто, стал быть ты псов посылал? – не обращая на него ровным счётом никакого внимания, поинтересовалась старуха. – И еду подбрасывал, да? Я ему нича не говорила.
– Молодец, молчщи и дальше. А еду приноссили гончие по моему приказсу, – процедил Хозяин, порядком раздражённый поведением старухи.
Старуха глубоко вздохнула:
– Хозяин, ты родом людским никогда не интересовался. За что род людской тебе благодарен – твоего интереса мы б не пережили. Так чо ни в жизнь не поверю, чо ты дитятко по доброте душевной оберегаешь. Или чёй там у тя вместо души?
– Ссамому бы зснать хотелоссь, – пробурчал Владыка. И добавил громче: – Ссчщитай, чщем угодно, но позсаботьсся о мальчщике. То, что зсахочщешь взсамен, назсови пссам, они передадут мне.
– Угу, проваливай, – старуха проковыляла к мальчику и, опасливо косясь на псину, принялась его осматривать.
– Ты ссовссем меня не боишьсся? – наверное, впервые в жизни поразился Владыка.
– А чёй мне тя бояться-то? Раз у тя дело ко мне, значится, не тронешь.
Ничего не ответив, Хозяин растворился в темноте.
***
Гончие только с виду были страшными. Когда мальчик, убеждённый старухой в том, что и тень, и Кикимора, и Болотник ему приснились, с утра вышел во дворик, он удивился и испугался, обнаружив громадных псов, сидящих полукругом перед дверью. После вчерашних злоключений гончие, видимо, стали воспринимать мальчика как ещё одного хозяина. Когда ребёнок привык к ним, они даже начали с ним играть. Теперь они всё время находились рядом с ребёнком и отходили от него лишь поздно ночью, отгоняемые от порога хижины бранью старухи. Впрочем, после того, как умные псы принесли ей редкую траву, растущую только в самой непроходимой части болот, колдунья подобрела и разрешила мальчику играть с ними и заводить в дом. С тех пор псы исправно носили ей травы, ягоды, коренья и дичь.
Как-то раз, когда гончие притащили целого гсаданталгского тура, выпотрошенного умелыми руками королевских поваров, старуха не выдержала и громко посетовала, что, погреб, дескать, маленький, она уже стара для бесконечной стряпни и, вообще, лучше бы кое-кто коронованный и хвостатый толкового плотника прислал, крыша-то уже тритий год протекает.
Хозяин внял, и уже на следующий день к старухе под предлогом получения отвара для внезапно зачесавшихся ушей троюродного дядюшки по линии тётушкиной бабушки пришёл трясущийся молодой плотник, в обмен на отвар не только перекрывший крышу новенькими досками и в два раза расширивший погреб, но и сколотивший колдунье новый стол. Уходил молодой человек на закате, и уход его был больше похож на бегство от угрюмой старухи и страшных собак, то и дело мелькавших за деревьями. Отвар для дядюшкиных ушей он, к слову, взять позабыл.
Старушка, совершенно счастливая – и по такому случаю даже переставшая ворчать – задумчиво почесала подбородок, с удовольствием осматривая разделанную тушу тура в погребе. Кто и когда её разделал, она благоразумно решила не спрашивать.
***
Наблюдавшая за старухой высокая красивая женщина с загорелой кожей и длинными белоснежными волосами, доходившими ей до колен, изогнула губы в загадочной улыбке и растворилась в тенях.
***
– Бабушка? – лучащийся любопытством мальчик подошёл ко входу в погреб, наклонился и вопросительно посмотрел на старуху.
– Чё те? – проворчала старушенция, догадываясь о чём хочет спросить воспитанник и оттого мигом теряя всё своё благодушие.
– А собаки… – мальчик замялся. – Что они такое?
Старуха выползла из погреба, щуря подслеповатые глаза на яркое закатное солнце, охая и кряхтя дотащилась до хижины и поковыляла к древнему, приросшему закопчёнными боками к очагу котлу, где она обыкновенно творила свои варева и готовила мальчику укрепляющие отвары. Тут она разговорилась:
– Гончие, как пить дать, гончие, – со знанием дела покивала старуха, деловито помешивая очередную настойку деревянным черпаком. – Сказок шоли никогда не слыхал? Собаки; большие, чёрные; с горящими тьмой глазюками и змеиным и хвостами; страшные, бррр. Кто же это ещё может быть?
– А что такое эти «гончие», бабушка? – спрашивает умостившийся рядышком мальчик и поджимает пальчики на ногах от любопытства и волнения.
– Дык псины его, с которыми он и его русалка охотиться выезжают, – и без того согнутая вдвое ведьма сгибается ещё сильнее, нюхая варево, и, причмокивая губами, пробует его на вкус.