Серж Винтеркей
Ревизор: возвращение в СССР 30
Глава 1
Москва. Институт археологии.
– Это точно? – опустилось у меня всё внутри. Почти семьсот рублей!.. Вот, говорят же про шальные деньги, как пришли, так и ушли. Но с другой стороны, я же свои деньги как никак, но честно заработал. Предприятия по моей инициативе модернизируются, продукции все больше выпускается, причем только необходимой советскому человеку, страдающему от дефицита. Радею и за повышение качества всей душой. И за то, чтобы рабочим улучшать условия работы и решать их социальные проблемы. Странно, конечно, что сейчас это криминал, но что же поделать, приходится еще и прятаться, делая доброе дело для страны…
– Подделка хорошая, но не для меня. Сразу видно, что золото современное – это раз, тут проба выше, чем в оригинальных монетах. Это невооружённым взглядом по цвету видно. И магнит подтвердил. Ну и гурт…
– Что, простите?
– Ну, ребро монеты – гурт. В кустарных условиях очень тяжело выполнить точную копию оригинального изображения на ребре. Часто у подделок гурт остаётся гладким. Также встречаются несовпадения по форме букв, расстоянию между словами или буквами, иногда, вообще, грамматические ошибки попадаются. Вот, взгляните сами.
Он вручил мне мою монету и подсказал подойти ближе к окну.
– Но тут нет букв, только риски, – рассмотрел я ребро монеты по кругу.
– А должна быть цепочка из неглубоких отверстий.
– Короче, подделка? Наверняка? – спросил я, чувствуя, как поднимается злость откуда-то изнутри.
– Наверняка. Раз уж вы от Ивана пришли, то расскажу не для распространения…
Он сделал паузу, и я кивнул, подтверждая, что не буду болтать об этом.
– В музеях лежит полно старых штемпелей, которыми царские монеты когда-то чеканили. Ими можно чеканить монеты точь-в-точь, как при царях это делали… И судя по вот таким экземплярам, что не только вы ко мне приносите, кто-то их иногда активно заимствует…
– Даже так?
– Ну, видимо, связи есть среди работников музеев. Одолжить на недельку штемпели, напечатать полсотни-сотню поддельных монет. Видите, как чеканка идеально сделана… Впрочем, вы же не специалист. Только по гурту и по сплаву и прокалываются… Эти вот два рубля оригинальных были из сплава 78-процентного, а в подделках используют золотой сплав 98 процентов.
– Так… Ну и дела. И сколько это, – показал я свою инвестицию, – может стоить?
– Ну, сколько сейчас грамм золота стоит? Рублей десять, не знаю… Весит она грамма четыре. Сугубо по цене золота.
– Что, всего сорок рублей? – недоверчиво уставился я на учёного. Сорок рублей! Ну на изготовление ещё какие-то затраты. Это же какая прибыль! Тысячи полторы процентов? Во даёт «антиквар»!
– Спасибо, Алексей Сергеевич, – достал я из портфеля бутылку вина, что привёз на той неделе из Серпухова.
– Да ладно, такую вам новость сообщил, – не спешил он брать мою благодарность. – Боюсь представить, сколько с вас за неё взяли…
– Ну, может, человек сам не знал, – беззаботно улыбнулся я. – Верну деньги, не переживайте…
Тогда он взял бутылку. И начал читать мне лекцию в благодарность. Узнал я и про то, что штемпели бывают нижние и верхние. И что эту монету в оригинале делали уже при помощи винтового пресса, а не вручную. А в самом конце XVIII века уже и паровую машину начали использовать для чеканки.
Поблагодарил его ещё раз.
– Можно будет к вам ещё раз обратиться? – спросил я его.
– Конечно, буду рад помочь. Мне, как специалисту, всегда интересно взглянуть на новую монету. Ну, надеюсь, все же в следующий раз вы мне привезете не новую монету, а старую, оригинальную!
Мы попрощались. Вышел из института, сел в машину, а руки трясутся, такая злость меня взяла. И так неприятности в типографии, а тут ещё на деньги кинули… Еле удержался, чтобы сразу не поехать к антиквару и не разнести там всё его логово к чёртовой матери.
Но вовремя вспомнил, что его квартира совсем не напоминает квартиру зажиточного барыги. Может, вообще, съёмная. Ну набью я ему морду, а дальше что? Нет, тут надо Мещерякова подключать. В конце концов, это его рекомендация. Его косяк, пусть сам его и отрабатывает.
Успокоившись и приняв это решение, хотел поехать в Пролетарский райком. Надо же товарищей предупредить об «антикваре» и узнать, чего ждать по типографии. Но тут меня как током прошибло. Лекция от общества «Знание». Блин! Со всеми этими нервами чуть не забыл!
Поехал по адресу, что мне дал Ионов. Сегодня мне предстояло выступать на Желатиновом заводе. Собрался с мыслями, позвонил с проходной их председателю месткома. Жанна Анатольевна оказалась очень приятной улыбчивой женщиной. Спросил её сразу, на что сделать упор, попросила побольше налегать на патриотизм.
– Как субботник, так у нас бабоньки до слёз доходят, – расстроенно призналась она. – Работницы жалуются, что хоть разорвись. На работе субботник, в детском саду у детей субботник, хочешь – не хочешь, а одно окно вымой. А если детей несколько? И везде требуют, чтобы в обязательном порядке.
– А что я им могу сказать? – аж остановился я. – Это у нас двое детей, так что, нас тоже будут приглашать в садик окна мыть?
– Конечно. А не придёте мыть, начнут обижаться, мол, из-за вас нам самим пришлось окна мыть, а не вашими детьми заниматься. У них же тоже комиссии постоянные, чистоту проверяют…
– Как всё непросто, – устало проговорил я. – И в чём, вообще, проблема?
– Как в чём? Суббота одна, а мест, где надо субботник отработать – много. Не разорваться же им.
– И какой из этого выход? – не мог я понять, что от меня хотят.
– Не знаю, – развела руками Жанна Анатольевна.
– Может, договориться в садике, что в будни будут приходить и отрабатывать субботник? – предложил я.
– Ну, мы же тоже до пяти работаем, а надо ещё до садика доехать и окно успеть вымыть. А сад работает до семи. А воспиталки оставаться после работы не хотят.
– Блин, ну, заколдованный круг какой-то, – начал раздражаться я, представив, каково женщинам, которых в такие рамки загоняют. – Сколько же окон в саду, что не хватает пяти групп родителей по двадцать человек…
– Так там же не только окна. Там надо на детских площадках веранды ремонтировать, песок в песочницы таскать, красить всё… Это уже папы делают.
– Вот, пусть мамы тоже красят, – предложил я. – Пусть им воспитательница после работы покажет, что красить, чем, и идет домой. А мамы уже как управятся, так и освободятся… Но, вообще, это жесть, на самом деле, день отработай, а потом ещё и субботник в детском саду… А если ребёнок маленький? Он же тут же будет бегать, весь в краске перемажется… Почему бы вам не пойти навстречу работницам с маленькими детьми и не отпускать их несколько раз в апреле на два часа пораньше?
– Это только неофициально можно и на усмотрение непосредственного начальства, – заметила она. – А начальство бывает разное.
Мы пришли в зал и разговор наш пришлось прервать, чему я был очень рад. Ну, не знаю я, как тут быть. Неужели нельзя отпроситься? Неужели нельзя отпустить? Прямо, вот, даже не хочется в этом разбираться. Считаю, это недоработка профкома. Кстати, надо узнать, как на моих подопечных предприятиях этот вопрос решается. И дать соответствующие рекомендации, чтобы людям стало полегче..
Лекцию на тему советского образования отчитал на одном дыхании. Поднял тему патриотического воспитания молодёжи в конце, чтобы у председателя месткома не возникло ощущения, что я её просьбу проигнорировал. Упомянул среди методов воспитания и субботники, но подчеркнул, что это именно созидательный процесс, сплачивающий людей вокруг единой идеи, и он ни в коем случае не должен превращаться в мероприятие из-под палки! И тем более, субботник не должен превращаться в катастрофу для матерей с маленькими детьми, которых в рабочую субботу оставить не с кем.
– Администрация и профсоюз предприятия должны организовать людям праздник. Совместный труд должен заканчиваться совместным отдыхом, – подытожил я. – Придумайте сами себе программу этого праздника так, чтобы всем было комфортно.
Ну, после такого неудивительно, что мне даже поаплодировали. Народу понравилось. Жанна Анатольевна, как ни странно, тоже осталась довольна. Уж не знаю, что у них тут за конфликт был вокруг субботника, но похоже, я умудрился его каким-то образом разрешить.
Поблагодарил её за свёрток, что она вручила мне, и помчался к Сатчану, пока у него рабочий день не закончился. Ну хоть не Вазелиновый завод посещал, а Желатиновый. Наверное, внутри желатин. Был бы вазелиновый, и внутри свертка был бы вазелин, подумал бы, что такое совпадение с нашими проблемами совсем не случайно… Началась, блин, чёрная полоса!
– Слушай, дело серьёзное, – увидев меня на пороге своего кабинета, сразу заявил Сатчан.
– Не получится всё это на тормозах спустить? – догадался я.
– Один из пострадавших умер.
– Вот, чёрт! – плюхнулся я на ближайший стул. – Вот же, чёрт… А Ганин уже знает? Его надо под контроль брать. Он, как только это всё случилось, уже в ауте был.
– Пошли к Бортко, сразу поговорим.
– Приветствую, – с озабоченным видом протянул нам руки Михаил Жанович.
– Надо Ганина под контроль брать, – повторил я. – У него нервы на пределе. А труп это, по-любому, разбирательства с прокуратурой и возможно арест. С ним надо, хотя бы, беседу провести, чтобы не поплыл в самый неподходящий момент.
– Причём здесь арест? – опешил Сатчан.
– Да этот жмот, как сегодня выяснилось, то ли на себя закрыл ставку главного инженера и инженера по технике безопасности, то ли на подставных лиц. Короче, он там на типографии един в трёх лицах.
– Идиот! Какой же он идиот, – ошарашенно проговорил Бортко.
– Мещеряков воровать запретил, а денег хочется, – объяснил я. – Хотя вряд ли он людей в этом году уволил, скорее всего, он их с самого начала даже и не брал…
– Ну и поделом ему, – вынес вердикт Сатчан. – Сам виноват. Вечно от него одни проблемы.
– Ты не понимаешь, – схватившись за голову, ответил ему Бортко. – Наши проблемы с Ганиным только начинаются. А если он проговорится о наших делах?
– Да разве он дурак так еще подставляться дополнительно? – удивился Сатчан. – Нарушение техники безопасности на расстрельную статью менять?
– Он – дурак! – мрачно сказал Бортко, – забыл, как он продал Захарова, едва мы к нему пришли?
– Это точно, дурак, – согласился я. – А дураки непредсказуемы. Надо бы кому-то съездить на типографию, проверить, как он там и успели ли они вывезти всё лишнее.
Бортко тут же набрал Мещерякова и попросил о встрече.
– Раз уж вы с ним увидитесь, – достал я царские два рубля в салфетке из кошелька. – Купил у антиквара, которого Мещеряков рекомендовал. Показал сегодня это эксперту…
– Ну? – требовательно спросил Бортко.
– Фальшивка.
– Что? – подпрыгнул Сатчан.
Значит, они все себе этих монет набрали. Не один я такой доверчивый оказался.
– Главное, чтобы квартира товарища Шестинского не оказалась съёмной, а то не исключено, что его самого уже и след простыл, – сказал я.
– Мещеряков его из-под земли достанет! – пообещал Бортко таким тоном, что я поверил ему и мне стало гораздо легче с моральной точки зрения.
– Вынужден откланяться, товарищи. Жену сегодня на поезд провожаю, – извиняющимся тоном произнёс я. – Если будет что-то срочное, звоните, только не говорите сразу, что случилось, а допустим, спросите Галию, а я вам с автомата тут же перезвоню.
– Конспиратор, – фыркнул Сатчан.
– Бережёного бог бережёт, – ответил я. – Как бы мне домой позвонить?
Бортко пододвинул мне телефонный аппарат.
– Дорогая, я буду дома минут через двадцать пять – тридцать, – сказал я жене, и, положив трубку, добавил: – А то, небось, уже волноваться начала, куда я пропал. Нам выходить из дома через час…
– Ну, давай, езжай, – решил Бортко. – Я тут Мещерякова дождусь. Паша, – обратился он к Сатчану. – А ты давай в типографию…
Попрощался с ними и помчался домой. Доехал очень быстро. Время до выезда на вокзал оставалось ещё с полчаса, спокойно запер машину и пошёл в подъезд. В почтовом ящике заметил письмо. Оказалось от Эммы Либкинд. Опять пухлый конверт. Молодец девчонка, обязательная, старательная.
Только я вошёл в квартиру, выглянула жена из ванной, а с кухни подошла радостная мама.
– Угадай, кто родился! – помахала она у меня перед носом телеграммой.
– Господи, кто там ещё родился? – растерянно спросил я.
– У Ивана Николаева дочка родилась! – сжалилась надо мной мама и пошла на кухню накладывать мне ужин.
– Ух ты ж! – воскликнул я. – Хоть одна хорошая новость за день!
– Я почти готова! – опять выглянула из ванной Галия с тушью для ресниц в руках.
– Не спеши, дорогая, время ещё есть, – ответил я и сел за стол ужинать. Заодно и вскрыл письмо Эммы. Хоть какие-то новости хорошие, авось.
Она прислала несколько заметок о подготовке к посевной и о помощи военнослужащих из нашей части машинно-тракторной станции совхоза имени Первого мая.
– Делать больше нечего военнослужащим, – скептически прокомментировал я, – только как трактора в совхозе перебирать. Механизаторы-то все где?
Дальше Эмма писала, что решила поднять еще и тему бывших заключённых. Она уже переговорила с дядей Миши Кузнецова Степаном и ещё одним соседом с моей бывшей улицы.
Когда Эмма писала про Степана, я не чувствовал никакого беспокойства. Я лично его знаю, нормальный мужик… Но когда речь пошла о человеке, которого я знать не знаю, тут я, признаться, напрягся.
Эмма писала, что, со слов Степана, больше половины людей, отбывающих свой срок в колониях, совсем не закоренелые преступники. Многие попали за решётку по стечению обстоятельств, по глупости и случайности, после аварий с пострадавшими, и тому подобного. Эти люди мечтают выйти на свободу и начать опять жить спокойной размеренной жизнью советского человека. Они мечтают забыть о колонии и своей судимости, как о страшном сне. Но наше общество отвергает таких людей, и создаёт им подчас невыносимые условия. Это несправедливо, писала Эмма, люди уже отбыли свой срок, заплатили за свои ошибки или за то, что оказались не в то время не в том месте. За что общество продолжает их наказывать уже после освобождения?..
Наивная девочка с широкой душой и большим сердцем. Забыла, как Кабан её домогался? – подумал я и продолжил читать дальше.
Дальше Эмма рассказывала о втором соседе, побывавшем в местах не столь отдалённых. Ширшиков Дмитрий Андреевич, даже не слышал такой фамилии никогда. Кто это такой, блин? И чего Эмму в эту тему понесло?
Этот Ширшиков рассказал ей, что условия на зонах очень тяжёлые, люди освобождаются с туберкулёзом, потеряв зубы из-за цинги. Иногда человека освобождают по УДО, чтобы он умер дома, такой он весь больной. Но это не всегда, зависит сугубо от начальника колонии. Этот Ширшиков видел недавно в городе своего знакомого Лёньку Водолаза, жаль, пока вышел из автобуса, потерял его из виду. А Лёньке сидеть ещё больше половины срока, и, раз он в городе, значит, выпустили умирать бедолагу. А ещё пару-тройку лет назад был здоровый крепкий мужик! Ширшиков искал его потом, но он пропал куда-то. Они с Эммой решили, что его закрыли в каком-нибудь тубдиспансере, но его там не оказалось. И в больнице его нет. Плохо, что Ширшиков знает только его кличку, а фамилию не знает. Иван Николаев отказался ей помогать, сказал, что это не для прессы вопрос. Я, кстати, полностью с ним согласен. Но Эмма задалась целью найти пропавшего Лёньку Водолаза и спрашивала у меня, как ей лучше это сделать?
Она там совсем, что ли, заигралась в журналистские расследования?! Молодая наивная девчонка лезет в стаю озлобленных псов. Кто-то из зэков и исправился, не отрицаю, но основная часть-то нет… И даже большинство тех, кто случайно попал в нашу систему отбытия наказания, там совсем иначе «перевоспитали», чем советская власть в теории предполагает. Из них профессиональных преступников сделали. Твою ж дивизию!
– Я готова! – встала в коридоре уже одетая жена с чемоданом.
– Отлично, дорогая. Едем.
Мама вышла с нами из квартиры и, обняв и поцеловав на прощанье Галию, пошла к себе наверх. А мы с женой отправились на Казанский вокзал.
– Получится, звони, – попросил я по дороге.
– Постараюсь, – пообещала она.
Приехали с запасом, постояли на платформе в ожидании поезда, успели замёрзнуть к тому времени, когда, наконец, его подали. Билеты Галия взяла в плацкартный вагон, как ей сказали на работе. Пока ждали отправления, рассказал ей, как надо делать в следующий раз: взять билет в купейный, билет из плацкартного вагона попросить у проводницы по прибытии. Билеты же только командировочные забирают, остальным они нафиг не нужны.
Проводил жену и поехал домой. Вернувшись, первым делом заказал разговор со Святославлем. Десятый час, конечно, но, надеюсь, Шанцевы ещё не спят. Наконец, меня соединили.
– Александр Викторович! Вы дома, как хорошо, – обрадовался я. – Александр Викторович, помощь ваша нужна. Эмму Либкинд с её журналистикой куда-то совсем не в ту степь понесло. Решила собрать материал про бывших заключённых, представляете! Я просто в шоке. Письмо сегодня от неё получил…
– Ну, подожди. А с кем она там общается?
– Одного я знаю, Степан грузчик на базе, он нормальный мужик. От него беды не жду. А вот про второго первый раз из письма Эммы сегодня узнал. Некто Ширшиков, у нас на Островского живёт. То ли освободился уже после моего отъезда, то ли я его только в лицо и знаю.
– Ну и что ты переживаешь? Не станет он безобразить там, где живёт.
– Всё равно, Александр Викторович, что-то неспокойно мне. Они с этим Ширшиковым совместные поиски ещё какого-то сидельца начали, по больницам ходят, по диспансерам…
– Зачем? – удивился Шанцев.
– Показалось, видите ли, этому Ширшикову, что видел он знакомого Водолаза в городе…
– Кого?
– Какой-то Лёнька Водолаз. Ширшиков только его кличку знает. Он его искал, а тот пропал. Нет нигде. А если освободился по УДО человек, там же строго всё, дома надо жить, проверяться, отмечаться. А он, Эмма пишет, пропал. Они теперь вдвоём его ищут. И Ивана Николаева попытались привлечь к поискам…
– Правда, неугомонная девчонка. Не туда полезла. А Иван Николаев что говорит?
– Он ей сказал, что это не тема для прессы.
– Ну, так правильно сказал, – поддержал Шанцев. – Тем более девчонка совсем еще…
– Кстати, Александр Викторович, поздравьте Ивана, у него дочь сегодня родилась.
– Да ты что! Вот это новость! Надо его завтра поздравить. Спасибо, что сказал.
– А с Эммой-то что делать? – напомнил я ему о цели своего звонка.
– К Ивану завтра пойду и к ней зайду, – пообещал Шанцев. – Постараюсь внушить ей, что не все темы для девушки одинаково хороши…
– Спасибо, Александр Викторович! – обрадовался я и мы попрощались.
