Сергей Зверев
Старый вор, новый мир
Пролог
Гнутая отмычка вошла в замочную скважину уверенно и спокойно, словно кинжал в ножны. Несколько оборотов – и солидная блиндированная дверь неслышно раскрылась. Молодой человек спрятал отмычку, осторожно выглянул в прихожую и сдержанно кашлянул:
– Алё, хозяева! Есть кто живой? У вас дверь не заперта.
В квартире никого не было.
Стараясь не шуметь, он защелкнул замок. Взгляд вошедшего невольно упал на попсовый настенный календарь с красотами Черноморского берега Крыма. «1990» – прорисовывалось из полутьмы прихожей. Поперечная полоска с плексигласовым квадратиком, сдвинутая на дату, свидетельствовала, что хозяин отсутствовал как минимум второй день.
Молодой человек почти бесшумно захлопнул дверь на защелку. Утопая по щиколотку в ворсе дивного ковра, шагнул в комнату, оценивая квартиру профессиональным взглядом. Несомненно, хозяин был человеком небедным: новенький видеомагнитофон, несколько десятков импортных видеокассет, огромный японский телевизор, дорогая мебель… Что, впрочем, неудивительно. Как наверняка было известно незваному гостю, обладатель замечательного имущества работал завсекцией валютной «Березки» на Калининском проспекте.
Молодой человек исследовал квартиру тщательно и со знанием дела. От его внимания не укрылись ни книжная полка, ни тумба с телевизором, ни платяные шкафы, ни даже сливной бачок японского унитаза. Неторопливо осмотрел бельевые ящики и в одном из них, под стопкой простыней, обнаружил деревянную шкатулку. Содержимое впечатлило: кроме обычных у подобной публики золотых побрякушек и массивных рублевых брикетов, перевязанных аптекарскими резинками, тут хранилась и тонкая пачка стодолларовых купюр. Деньги и золото и стали главным уловом. Связываться же с остальным молодому человеку было не с руки. Уже направляясь к выходу, он услышал за дверью какой-то шум и насторожился.
На лестничной площадке негромко переговаривались мужчина и женщина. В замок с характерным щелчком вошел ключ, отчетливо провернулся механизм.
Грабитель поспешил в гостиную, обдумывая дальнейшие действия. И тут его взгляд упал на дверь маленькой кладовки. Войдя внутрь, молодой человек закрылся и затаил дыхание. В ноздри ударил острый запах каких-то химреактивов, и вор с трудом удерживался, чтобы не чихнуть.
А по квартире уже разносился переливчатый девичий смех, которому вторил нарочито-любезный мужской голос:
– Проходите, располагайтесь, а я быстро соображу что-нибудь на закуску. Бар там, в комнате, сами выбирайте, что будете пить.
– Я предпочитаю шампанское, – со скрытым кокетством отозвалась девушка, звеня перебираемыми в баре бутылками. – Да у вас такой выбор, что глаза разбегаются!
– Все, что душе угодно, – радушно проблеял хозяин квартиры. – Как говорится, любой каприз за ваши деньги.
Стоя в тесной кладовке, молодой человек осторожно осмотрелся. Вокруг было навалены груды каких-то тюков и целлофановых пакетов со шмотками. К запаху химреактивов теперь явственно примешивалась характерная вонь нафталина. Неожиданно начала затекать левая нога, и вор осторожно переместил центр тяжести на правую.
Тем временем из комнаты донеслась легкая музыка. Видимо, хозяин квартиры и его девушка решили пробыть тут подольше, чем планировал незваный гость.
Снаружи послышались шаги хозяина – он проходил как раз рядом с каморкой, где прятался вор.
– Барышня, идите сюда. Вы такие джинсы хотели?
Сквозь щель неплотно прикрытой двери молодой человек различил, как девушка пошла в соседнюю комнату. Впрочем, комната эта неплохо просматривалась и из кладовки.
– Неужели мой размер подобрали? – не поверила гостья.
– Надо примерить. Вот, – он протянул девушке пакет.
– Так сколько вы хотите за это?
– Двести пятьдесят рэ, – ответил хозяин и тут же добавил: – Но если вы примерите их при мне, я скину полтинник.
Девушка, на секунду задумавшись, решилась. Сбросив ситцевую юбку, она обнажила стройные ноги и беленькие трусики и принялась натягивать джинсы.
– Ну, как на мне сидят? – спросила она, обращаясь к мужчине.
– Может, еще одни померяете? По-моему, эти великоваты. Вот, – продавец из «Березки» протянул собеседнице очередную упаковку, – эти наверняка будут в самый раз. И примерьте вот эту кофточку, – мужчина вытащил из прикроватной тумбочки еще один сверток. – Если и это вы наденете при мне, то отдаю вам и джинсы, и ангорку всего за двести рублей.
Девушка замялась. Видимо, ей было неловко, с одной стороны, а с другой – очень хотелось прикупить модных тряпок с такой большой скидкой. Переборов естественное смушение, она решила, что ничего с ней не случится, если она продемонстрирует этому сомнительному знакомому и остальное нижнее белье.
Даже сквозь щелку дверей кладовки было заметно, что глаза хозяина квартиры подернулись масленой поволокой.
– Никогда еще я не встречал женщину, которую желал бы так страстно, как тебя! – с придыханием произнес он. – Хочешь, я все это тебе подарю? Только за один раз, а?
Говоря так, мужчина схватил гостью за плечи и повалил на кровать, срывая бюстгальтер. Девушка отчаянно отбивалась:
– Вы что? Зачем? Не надо, я прошу вас! Прекратите, не нужны мне ваши вещи, отпустите меня! – Голос постепенно, но неотвратимо срывался в плач.
Не обращая внимания на слезы, продавец «Березки» уже стаскивал с себя брюки. Вцепившись нетерпеливыми грабками в кружево ее трусиков, он с силой разорвал тонкую резинку.
– Один только разик, только чуть-чуть! – наседал хозяин квартиры.
– Пустите меня! Ну пожа-а-алуйста!.. – Девушка окончательно сорвалась в плач.
– Вот увидишь, тебе понравится!
Сопротивление несчастной лишь придало мужчине сил. Безусловно – в этот момент его остановила бы лишь мгновенная кастрация.
– Не-ет! – девушка закричала, почувствовав, что не в силах дальше сопротивляться.
И тут грабитель не выдержал и бросился в спальню. Одним прыжком очутившись около насильника, он схватил того за волосы и сбросил с несчастной. Мужчина попытался резко вскочить на ноги, однако ему мешали спущенные штаны, и он замешкался. Этого вполне хватило, чтобы вор нанес сокрушительный удар в челюсть насильника.
Хозяину квартиры показалось, что на него свалился бетонный потолок: перед глазами поплыли фиолетовые круги, в голове зазвучал нарастающий потусторонний гул.
Снеся спиной прикроватную тумбочку, на которой стояла стеклянная ваза для цветов, он отлетел в стену и медленно начал сползать на пол. Осколки разбившейся вазы захрустели под подошвами.
Девушка, пытаясь прикрыться остатками разорванного в клочья белья и часто-часто моргая длинными ресницами, уставилась на нежданного спасителя:
– Вы кто?
– Хрен в пальто, – буркнул в ответ молодой человек. – Давай цепляй манатки и вали отсюда как можно быстрей. Это тоже можешь прихватить, – он указал на две пары джинсов и ангорскую кофту, – ты их честно заработала. Только на будущее вбей в свою башку: прежде чем вестись у какого-нибудь похотливого быка на поводке, сперва хорошенько пораскинь мозгами, если только они у тебя не между ног.
Девушка не заставила себя просить дважды. Вскочив с кровати, она принялась напяливать на себя одежду. Прихватив заодно и обновки, которые едва не стоили ей слишком уж дорого, несостоявшаяся жертва насилия поспешно скрылась за полуоткрытой дверью.
Грабитель собирался последовать ее примеру. Он уже повернулся к выходу, когда ощутил сзади какое-то движение. Пришедший в себя барыга, зажав в руке острый осколок стекла, набросился на обидчика, нанеся коварнейший удар по левой щеке.
Кровавая полоса наискосок, от виска до подбородка, навсегда оставила память об этой встрече молодому вору. Однако он не растерялся, а резким ударом кулака вбил хозяина в стенку, схватил за волосы и принялся методично колотить головой об панель. Кровь из рассеченной раны заливала глаза, и вор окончательно разъярился. Он бил и бил мужчину, пока ему не показалось, что у того в голове что-то хрустнуло.
Уже расслабив хватку, молодой человек заметил, как хозяин квартиры в судорогах рухнул на ковер. Его лицо стало похоже на сырой антрекот, из разбитого рта потекла кровь.
Пнув лежащего ногой еще пару раз для профилактики в голову, вор вышел из квартиры, прижимая к распоротой щеке тряпичную салфетку…
* * *
Спустя полгода молодой человек вновь встретился с несостоявшейся жертвой насилия. Произошло это в зале суда Сокольнического района города Москвы. Обстоятельства сложились так, что продавец валютной «Березки» от полученных травм скончался на месте. Менты довольно быстро вычислили убийцу: его опознали соседи, а уж остальное было делом сыскной техники. И хотя девушка выступила свидетельницей защиты – мол, меня действительно собрались изнасиловать, – суд не счел ее доводы убедительными и не принял их в качестве смягчающих обстоятельств. К тому же погибший оказался двоюродным братом районного прокурора, и это решило многое, если не все…
По совокупности особо тяжких преступлений Фомин Валерий Николаевич, ранее судимый, был осужден сразу по нескольким статьям УК РСФСР на восемнадцать лет лишения свободы, которые и отправился отбывать в поволжскую колонию усиленного режима. Как и следовало ожидать, кассационная жалоба осталась без удовлетворения…
Глава 1
– …Внимание встречающих, на третий путь прибывает скорый поезд номер тридцать четыре, сообщением Саратов – Москва, нумерация вагонов с головы поезда. Повторяю: на третий путь прибывает… – Монотонный голос диктора диссонансом перекрывал монотонный гомон толпы, хаотично двигающейся по перрону Павелецкого вокзала.
Скрипя тормозами и противно лязгая железом бамперов, запыленный темно-зеленый состав плавно остановился у платформы. Дождавшись, пока схлынула первая волна сутолоки и проход в вагоне освободится от бесчисленных баулов, сумок и путешественников, на перрон сошел мужчина лет около сорока пяти. Это был худощавый, среднего роста человек, одетый в старомодную брезентовую куртку. Отутюженные в стрелку черные брюки заметно контрастировали с рыжими стоптанными туфлями. Картину дополняла допотопная светло-серая кепка-блин, сдвинутая на затылок.
В нем можно было бы предположить обыкновенного туриста из российской глубинки, приехавшего поглазеть на диковинки современной столичной цивилизации, если бы не выражение лица. Огромный кадык, резко переходящий в подбородок с тонкой линией обветренных губ, строгий профиль и нависающие на глаза надбровные дуги – все это было обтянуто землистого цвета дубленой кожей, испещренной глубокими морщинами с изобилием шрамов. Один из них косо перечеркивал левую щеку, доходя до виска. Это выдавало в приезжем человека бывалого, наверняка прошедшего огонь, воду и медные трубы. Сквозь прищуренные веки на привычную вокзальную суету смотрела пара маленьких черных зрачков-буравчиков. Несмотря на улыбку, обнажающую золотую фиксу в нижнем ряду зубов, глаза эти все время оставались серьезными.
Приезжий поправил вещмешок и неторопливо направился к зданию вокзала, на ходу прикуривая «беломорину» со смятым мундштуком.
Не успел приехавший пройти и десяти шагов, как сзади его окликнули:
– Гражданин… да, вы! Задержитесь на минуту.
Голос принадлежал молодому сержанту-милиционеру. Еще двое вооруженных ментов маячили за его спиной.
Повернувшись вполоборота к патрулю, мужчина недовольно протянул:
– Ну-у?
– Старший сержант Коваленко, – представился милиционер, приложил руку к козырьку и потребовал: – Предъявите ваши документы.
Мужчина с фиксой неспешно достал из внутреннего кармана куртки прозрачный полиэтиленовый пакет и протянул его сержанту. Тот извлек из пакета документы и принялся внимательно изучать, невнятно бормоча:
– Так, так, ага, справка об освобождении. Гражданин Фомин Валерий Николаевич? – Патрульный принялся лениво сравнивать лицо мужчины с изображением на фотокарточке в левом нижнем углу документа, скрепленном жирной фиолетовой печатью, и, не дожидаясь какого-либо ответа, продолжил чтение: – Осужден по статье сто сорок четыре часть вторая, а также…
– Слушай, гражданин начальник, про мои подвиги ты можешь и молча читать, я за восемнадцать лет и так о них наслушался. – Голос обладателя справки об освобождении звучал на редкость недружелюбно. – Или ты только вслух читать умеешь?
Второй патрульный, с короткоствольным автоматом наперевес, явственно почувствовал в интонации бывшего зэка пренебрежение и, ухмыльнувшись, обратился к коллеге:
– Слышь, Сеня, а эта уголовная рожа нарывается на неприятности… – В довесок к своим словам мент направил ствол автомата на Фомина. – По-моему, восемнадцать лет отсидки его ничему не научили. А давай отведем его в отделение, научим уважительному обращению с московской милицией.
Мент Сеня, казалось, не отреагировал на замечание приятеля, а с еще большим интересом углубился в изучение обыкновенной казенной справки.
Однако второй не унимался: выпятив грудь и поведя стволом автомата, он стал надвигаться на мужчину, нагло уставившись ему в глаза. Тот, в свою очередь, выдержав взгляд, скривился в пренебрежительной усмешке. По всему было видно, что он ничего не боится и всем своим видом подчеркивает это.
Последнее больше всего взбесило патрульного, и он, уже не владея полностью своими чувствами, дал выход законной злобе:
– Чего скалишься, ур-род? Пошел вперед, – мент со всего размаху ткнул Фомина стволом в живот.
Тот, не сделав и попытки сдвинуться с места, произнес:
– Ну ты, псина позорная, попридержи грабли, а то и пукалка твоя не поможет!
– Ах ты сука… – Самообладание покинуло милиционера окончательно, и он попытался садануть автоматным стволом в лицо приезжего.
Однако Фомин увернулся от удара, отступив на шаг в сторону, и нанес резкий и точный хук в ментовскую челюсть. Правоохранитель покачнулся, явно не ожидая такого оборота событий, и, выронив оружие, нелепо шлепнулся на пятую точку.
Все произошло так стремительно, что сержант не успел отреагировать на произошедшее. Однако сцена не осталась не замеченной прохожими. Место происшествия стало быстро набухать толпой любопытных.
Придя в себя, сержант выхватил из кобуры пистолет, передернул затвор и, судорожно наведя ствол на мужчину, нервно выкрикнул:
– Стоять! Стреляю без предупреждения!..
Однако Фомин и не пытался бежать.
– Ладно, начальник, – обратился он к сержанту, – не гони волну, спрячь волыну, никуда я не сбегу. А твой корешок сам напросился. Веди в мусарню.
Едва договорив, он протянул старшему патруля обе руки, для того чтобы тот защелкнул на них наручники.
Несмотря на кажущуюся покорность задержанного, сержант не решался убрать пистолет, хотя он и мешал ему надеть на предложенные запястья наручники. Тогда мент попытался проделать нехитрую манипуляцию одной рукой, однако по известному всем закону подлости наручники зацепились за складку одежды и с омерзительным металлическим звоном упали на грязный заплеванный асфальт, выскользнув из неловких рук.
По толпе зевак пробежала струя веселья: сцена больше походила на дешевую клоунскую репризу, чем на серьезную милицейскую операцию «по задержанию».
В этот момент сквозь кольцо любопытных протиснулись двое парней крепкого телосложения, с почти наголо бритыми затылками.
Один из них, метнув короткий взгляд в сторону задержанного, произнес низким хрипловатым голосом:
– Сержант, опусти волыну. Не ровен час, палец дрогнет, в прохожих дырок наделаешь, и придется тебе тогда сменить твой форменный клифт на спецовочку-телогреечку в «Красной шапочке».
Объявив это, мужчина с бритым затылком сделал решительный шаг в сторону милиционера. Однако нервы последнего были на пределе, и он, направив ствол в сторону парней, истерично взвизгнул:
– Не подходи – убью!
Неизвестно, к чему бы все это привело, если бы Фомин, стоящий с протянутыми в сторону патрульного руками, не выкрикнул:
– Бур, стоять! Это же псих, не видишь, что ли? – И, смягчив интонации, неожиданно предложил: – Лучше подай мне «браслеты».
– Да ты что, пахан? Чтоб я, как последняя сука, надел на вора цацки… – искренне возмутился мужчина, названный Буром.
– Молкни! – осадил Фомин. – И делай что я говорю. – Повернувшись к милиционеру, он примирительно добавил: – А ты, сержант, не менжуйся. Пошли в твой клоповник.
К тому моменту окончательно пришел в себя второй патрульный. Первым его желанием было наброситься на обидчика и избить его прямо на тротуаре. Однако он быстро осознал, что избивать человека в присутствии многочисленных свидетелей было бы не только неразумно, но и непрофессионально.
Поняв, что конфликт приближается к развязке, толпа стала заметно редеть: никто из недавних наблюдателей не хотел быть привлечен в качестве свидетеля задержания. Когда же сержант вслух предложил добровольцам проследовать в отделение, то вокруг вообще никого не осталось.
Не доходя какую-то сотню метров до милицейской дежурки, тот, которого Фомин назвал Буром, обратился к сержанту едва слышным шепотом:
– Слышь, командир, кому нужен этот цирк, давай замнем, внакладе не останешься.
Сержант, бросив косой взгляд в спину впереди идущего приятеля, задумался на какой-то миг и отрицательно качнул головой.
Однако Бур продолжал настаивать на своем:
– Отвалим вам ментовское полугодовое жалованье! Не пожалеешь! – И, видя, что мент явно колеблется, озвучил сумму: – Пять штук баксов на двоих, лады?
– С ним договаривайся, – так же шепотом ответил сержант, указав на напарника. Однако по всему было видно, что названная сумма явно впечатлила милиционера.
Ускорив шаг, бритоголовый догнал второго мента и, придержав его за рукав, предложил доброжелательно:
– Начальник, давай по-хорошему добазаримся… Зачем друг другу проблемы создавать?
– Убери руки, – резко ответил тот, – никаких базаров с вами не будет. А то я вас в одну камеру упрячу, там друг с другом и базарьте.
Было видно, что с этим ментом добазариться не получится. Слишком он был зол за недавнее прилюдное унижение. Предложи ему сейчас хоть миллион долларов, он бы и тогда не согласился отпустить задержанного.
Тот услышал обрывок фразы и, догадавшись, в чем суть разговора, строго бросил парню:
– Бур, кочумай, это же псина позорная, и мозгов у него, как у канарейки на хер намазано. С ним базарить – фонарь голимый. У него наверняка начальник есть. С ним тереть будем.
Бур послушно умолк, слегка поотстав от мента.
Тем временем они уже входили в помещение линейного отделения милиции. Навстречу поднялся старший лейтенант с объемным брюшком и нарукавной повязкой «Дежурный».
– Ну что у тебя, Коваленко, на этот раз?
Старший патруля не успел ответить на вопрос, как в диалог вмешался его напарник:
– Этот уркаган, – он кивнул головой в сторону Фомина, – напал на сотрудника милиции. Собирался избить. Мы задержали.
По-видимому, репутация постового мента была хорошо известна начальству, так как дежурный прервал его:
– Я не с тобой разговариваю, Макарский. – Затем, повернувшись к сержанту Коваленко, спросил: – Что, действительно напал?
– Так точно, товарищ старший лейтенант, – ответил более лояльный к пахану милиционер, протягивая дежурному документы Фомина, и добавил: – Вот справка об освобождении и маршрутный лист.
Усатый старлей небрежным жестом взял протянутые бумаги и положил их на стол. Затем, указав на задержанного, распорядился:
– В камеру. Коваленко, к концу дежурства напишешь мне рапорт по всей форме. – Тут его взгляд остановился на двух стоящих в стороне крепких парнях. – А это кто? Свидетели?..
– Да какие свидетели, – встрял в разговор Макарский, – дружки задержанного. Такие же уголовные хари. Взятку мне только что предлагали.
Последняя фраза заставила милиционера более внимательно присмотреться к бритоголовым. Несомненно, это были типичные бандюганы. Однако эти бандиты заметно отличались от типажа, известного по достославным девяностым годам: ни «цепур голдовых», ни специфической распальцовки… Одетые неброско, но дорого, они вполне могли бы сойти за менеджеров какой-нибудь очень серьезной фирмы и за владельцев охранных бизнесов – если бы не татуированные пальцы да еще то выражение лица, которое встречается только у прожженных уголовников.
Однако настроены они были мирно.
Опыт работы в органах заставил офицера милиции быстро принять решение:
– Значит, так. Ты, Коваленко, с напарником отправляйтесь на дежурство, людей и так не хватает, а с этим Фоминым я и сам разберусь. Думаю, на повторный срок он себе уже заработал.
На лице Макарского отразилось явное недоумение: в милиции он работал недавно, поэтому профессиональный ход мысли старшого остался для него загадкой. Единственное, что он понял из сказанного, это то, что сейчас расправиться с обидчиком, к несчастью, не удастся. Поэтому, поигрывая желваками, он решил хотя бы отконвоировать задержанного в камеру.
Однако Коваленко был более опытен и быстро сообразил, что к их возвращению уркагана, скорей всего, в отделении не окажется. Тяжело вздохнув, он направился к выходу, бросив в спину удаляющемуся напарнику:
– Давай быстрей. Одному мне, что ли, париться на жаре. – А в ушах колокольным боем отдавалось недавно сделанное ему деловое предложение: «Пять штук баксов! Пять штук баксов!»
Про себя он уже решил, что впредь попросится в другую смену, лишь бы избавиться от этого придурка-альтруиста.
Дождавшись, когда они остались втроем, Бур обратился к приятелю:
– Музыкант, не в падлу, сходи позвони.
Тот, ни слова не говоря, развернулся и вышел, плотно притворив за собой дверь. Проводив товарища взглядом, оставшийся вплотную приблизился к дежурному:
– Начальник, разговор есть.
– Слушаю, – ответил старлей, пытаясь изобразить на лице полное недоумение по поводу предстоящей беседы.
– Давай замнем толковище. Сам посуди – человек только «откинулся», восемнадцать лет – это ведь тебе не бутерброд с маслом. Жизнь изменилась, а он остался прежним. Да и нервы у него, войди в положение… Ну передернул слегка, с кем не бывает. А этому сосунку, – он имел в виду Макарского, – мы честно оплатим попорченную вывеску.
– Нападение на сотрудника милиции при исполнении, – сухим, казенным голосом принялся перечислять старлей. – Оказание сопротивления при задержании. Вполне достаточно, чтобы я сейчас закрыл вашего дружка в изолятор временного содержания и передал документы по инстанциям.
– Правильно. Мы ведь и не отказываемся. Однако готовы пострадать материально, – доброжелательно втолковывал Бур. – И тебе, начальник, лишняя головная боль со всеми этими протоколами, свидетелями… И нам тоже: придется потом адвоката искать, судью и прокурора подмазывать…
Старлей не перебивал говорившего. Единственное, что его могло интересовать теперь, – это сумма. Про себя он решил, что меньше чем на тысячу долларов не согласится. И вдруг его как в прорубь бросили.
– Я думаю, на четырех тоннах сойдемся? – Бур осторожно задвинул пробный шар.
Если бы не годы трудной и опасной службы, то дежурный сделал бы обратное сальто, не сходя с места. Однако это был человек закаленный, а к тому же – настоящий профессионал своего дела. А потому он лишь покраснел как вареный рак и стер со лба предательски выступившую испарину. Раздув щеки, старлей что-то невнятно пробормотал.
Бур воспринял это по-своему и, улыбнувшись, повысил ставки.
– Ну не крохоборничай, старлей. Не к лицу. Ты же офицер московской милиции! Пять штук зеленых – расходимся краями и навсегда друг о друге забываем.
В этот момент из дальнего конца коридора, где располагалось помещение для задержанных, послышался взрыв ругани.
На секунду прислушавшись, дежурный бросился туда, гулко топоча подковками сапог по полу. Бур поспешил за ним. Перед их глазами предстала весьма неприглядная картина: Макарский вырывался из рук держащих его товарищей, размахивая во все стороны резиновой дубинкой. Напротив бушевавшего патрульного стоял Фомин с окровавленным лицом, даже не пытаясь уворачиваться от ударов, всем своим видом подчеркивая полное отсутствие страха и жгучую ненависть как к нападавшему, так и к его коллегам. На тонких губах недавнего зэка играла пренебрежительная улыбка, однако глаза налились кровью и, казалось, пронзали насквозь все и вся.
– Прекратить немедленно! – заорал дежурный таким неожиданным фальцетом, что все обернулись и тупо уставились на него. – Макарский, ты отстраняешься от дежурства. Сдай табельное оружие, удостоверение и жетон. О твоем поведении, недостойном высокого звания сотрудника столичной милиции, завтра будет доложено начальнику. И лично я буду ходатайствовать о твоем увольнении из органов.
По-видимому, угроза была реальной, так как присутствующие милиционеры, не удостоив даже взглядом кандидата на увольнение, разошлись по своим местам. А последний, растерянно озираясь по сторонам, только сейчас понял, насколько серьезно вляпался. Он развернулся и побрел по коридору в сторону дежурки.
Старший лейтенант, обернувшись к недавнему просителю, пробурчал:
– Забирай своего приятеля, – он указал на Фомина и добавил: – Туалет здесь, пусть умоется.
Дождавшись, пока старший товарищ смыл с лица кровь, Бур протянул тому белоснежный носовой платок. Фомин отмахнулся:
– Не надо, испачкаю.
– Да черт с ним, – возразил бритоголовый, – выброшу в помойку. А насчет этого мусора не переживай, Монах. Я ему сам швайку под ребро засуну, если скажешь.
– Ладно, ладно. Разберемся, – ответил тот, кого назвали Монахом, – пойдем отсюда.
– Ты иди, пахан, а я собаке кость кину, – Бур имел в виду обещанную взятку.
Пахан тяжко вздохнул и вразвалочку направился к выходу, промолвив себе под нос:
– Боже, что делается на свете. На этих сук в погонах еще и «капусту» тратить. Бр-р-р-р…
– Что? – переспросил молодой человек, не расслышав последней фразы, сказанной Монахом.
Тот отозвался, не поворачиваясь, а лишь устало махнув рукой:
– Да ничего, это я так.
Проследовав за ссутулившимся паханом, Бур подошел к казенной двери и, заговорщицки постучав, приоткрыл ее. Старлей резво поднялся со своего места и, подойдя к посетителю, державшему в руке пачку ассигнаций, проворно перехватил протянутые деньги и мгновенно спрятал в карман форменного кителя.
Наблюдай за этой сценой кто-нибудь посторонний, ему сложно было бы заметить суть произведенной манипуляции – настолько быстро купюры сменили хозяина. И кто знает: может быть, в каком-нибудь московском отделении милиции пропадает талант Гарри Гуддини или Дэвида Копперфилда – знаменитых иллюзионистов! Ловкость человеческих рук не знает предела, а ментовская жадность доводит эту ловкость до уровня просто сверхъестественного.
Выйдя из здания вокзала на Павелецкую площадь, троица остановилась. Монах окинул взглядом открывшуюся панораму Садового кольца с его величественным сталинским ампиром. Только теперь привычные взгляду дома пестрели броской рекламой. Двое друзей Фомина просто ждали, когда тот вдоволь насмотрится на то, что не видел более семнадцати лет и что они просто не замечают из-за привычного течения жизни.
Наконец Монах обернулся к своим спутникам и, как будто впервые их увидев, произнес:
– Ну вы и прикинулись, ни дать ни взять – фраера. – Он покачал головой, храня на лице выражение абсолютной серьезности, если не сказать строгости, и только глаза смеялись, весело искрясь. – Можно подумать, что раздербанили жирного «утюга».
Бур осмотрел себя с головы до ног. Светло-коричневые туфли, фланелевые серые брюки, бежевый пиджак в крупную клетку, с шелковым платочком в верхнем кармане. Никаких видимых изъянов в прикиде не было.
– Валера, все сильно изменилось, – задумчиво произнес он. – Нету больше ни «фарцы», ни коммерсов из горбачевских кооперативов, ни валютных «Березок». Не осталось в природе базарных «бомбил», бандюков-спортсменов и честных ментов. Ты сел в одной стране, а вернулся даже не в другую, которой тоже нету… а в какую-то третью! Тут сейчас такие дела проворачиваются!.. Для тебя современная Москва – совершенно другая планета. Ты уж меня извини, но теперь тебе надо какое-то время учиться заново жить. Иначе просто загнешься с непривычки.
– Да уж кое-что знаю, пацаны на зоне мне многое рассказывали, – ответствовал старый урка.
– Всего ведь и не расскажешь, – вставил Музыкант. – По рассказам ты никогда не научишься плавать. Тут самому надобно фишку просечь.
– Ладно, бог с ними, потом ознакомите меня с этой новой планетой, – бросил Монах, оборачиваясь к товарищам. – Сдается мне, что мы не с того начали. Ну здорово, что ли…
Фомин протянул Музыканту руку для пожатия, но тот вместо этого крепко обнял пахана. То же повторилось и с Буром, который после теплого приветствия, слегка смутившись, произнес:
– Ты это, Валера, прости, что не успели раньше подъехать. По городу сейчас такие автомобильные пробки, что куда быстрей на метро добираться.
– А на зоновской проходной ты сам категорически запретил себя встречать, – напомнил Музыкант. – А то мы бы тебя хоть с оркестром и шестидверным «Линкольном»… Ты же нас знаешь!
– Ладно, какой тут базар, – примирительно заулыбался Монах. – Чем сопли размазывать, поди лучше мотор подгони.
На лице Музыканта появилась многозначительная улыбка. Он извлек из кармана брелок с пультом и щелкнул кнопкой – сигнализация огромного черного «Хаммера», стоявшего рядом с бордюром, чуть слышно отщелкнула.
– У тебя теперь будет свой собственный мотор, – прокомментировал он. – И не фуфло какое-то, а крутая тачка, да еще с личным шофером.
Последнее замечание явно не понравилось Монаху. Вор старой формации, он был принципиальным противником какой-либо собственности, кроме общаковой.
На зоне он, конечно, уже давно выяснил: нынешние воры обзаводятся дорогими машинами, заморскими коттеджами, попсовыми украшениями из драгметаллов, одеждой по цене легкового автомобиля… По слухам, авторитетные люди могли потратить за ночь на проституток больше годовой зарплаты полковника ментуры. Только для себя он тогда решил, что это не к лицу настоящему авторитету. Чем тратить столько денег на всякие безделушки, лучше отправить больше грева на зоны для братвы, чтобы они могли лишний раз кайфануть, просто досыта пожрать или заплатить администрации ИТУ за перевод какого-нибудь подорвавшего здоровье блатного на «химию» или хотя бы на больничку.
Поэтому Фомин ответил Музыканту достаточно резко:
– С каких это пор вору положено персональное авто? Да еще такой страшный танк? Я вроде пока не президент и даже не министр.
– Ну в Кремле-то побольше нашего воруют, – окончательно развеселился Бур. – Потом расскажу… Да сейчас такой машиной никого не удивишь. Валера, а может, на отдых, в кабак? Там и поговорим… Так домой или отдыхать?
– Покатай-ка меня сперва по городу.
Страшный черный «Хаммер» покатил по проспекту в плотном автомобильном потоке. Бур включил радио, и просторный салон заполнился тягучим блюзом – протяжным и сладким, как пастила. Вдоль дороги замелькали одинаковые билборды: сусально-клюквенный силуэт Москвы с кремлевскими башнями и церковными куполами. Над троллейбусными проводами пестрели растяжки, рекламируя товары и услуги, о которых вор на далекой заволжской зоне ни разу не слышал. За окном из пуленепробиваемого стекла блестели витрины, и припаркованные автомобили грязной пеной оседали на паркингах.
