Сергей Зверев
Погром в тылу врага
Все мы вокруг костра приплясываем. Весь вопрос в одном – кого и когда обожжет.
А. Иванов. «Вечный зов»
Капитан Веренеев Олег Петрович, жилистый малый тридцати трех лет от роду, лежал в командирской палатке и отрешенно смотрел в потолок. Он был мрачен и чем-то недоволен. Снаружи бурлила армейская жизнь. Механик Кулигин ковырялся с вверенным ему «Тигром». Этот бронированный монстр потреблял горючее, как какой-то ненасытный зверь. Из раскрытого капота доносились скрежет и лязг. Кто-то кричал, не скрывая радости, что вечернее построение отменяется, поскольку высокое полковое начальство убыло на встречу с более высоким – бригадным, и поэтому командиры подразделений вольны сами решать, чем занять подчиненных. В соседней палатке у командиров взводов работал старенький переносной телевизор, подключенный к генератору. Вещал случайно пойманный латвийский канал – исполнитель был уверен, что поет по-английски, при этом не имел ни слуха, ни голоса, зато обладал чудовищным прибалтийским акцентом. Ругань механика на этом фоне звучала куда музыкальнее.
Отгремели сентябрьские учения, в которых помимо десантно-штурмового полка, приписанного к 76-й Псковской дивизии, принимали участие отдельный батальон связи, инженерно-саперный и ремонтно-восстановительный батальоны того же соединения. Общая оценка мероприятия – отлично с натяжкой. Мирные латыши из приграничных с Псковской областью районов теперь могли спать спокойно, не вздрагивать от автоматных очередей, не уповать на распятие и не стряхивать с антресолей пыльные «эвакуационные» чемоданы. Возможно, в том, что отлично подготовленная десантура гремела оружием в двух километрах от страны – члена НАТО, и имелся скрытый подтекст с неясным намеком. А возможно, и не было никакого подтекста, просто совпало так. Разведывательно-диверсионная рота под командованием капитана Веренеева показала все, на что способна, учинив полный погром в тылу условного противника, оседлавшего высоту 12–44 близ населенного пункта Черешники. Начальство операцией осталось довольно. Из недостатков – небольшие огрехи по ходу: пришлось внушать отделению сержанта Марецкого, что противник, в общем-то, условный и незачем на полном серьезе разбивать носы этим несчастным из так называемого армейского спецназа. А рядовому Безденежному следует бросать гранату так, чтобы кроме себя и товарищей убить кого-нибудь еще. Но это мелочи. Капитан Веренеев сам остался доволен ребятами, не зря их отбирал, натаскивал и гонял на занятиях до полной одури. Есть чем гордиться. Есть что оставить преемнику после того, как бесславно закончится его служба государству Российскому…
За окном темнело. Помаргивала переноска, прикрепленная к потолку палатки. Палаточный городок расположился в чистом поле в полутора километрах от Черешников. Рота Веренеева – крайняя, на западе, в пятидесяти метрах от глухого кустарника, за которым стартовала осиново-березовая чаща приграничной полосы. К капитану подкрадывалась депрессия – верный спутник дремучей тоски. Как славно было вчера – думать надо было только о деле, пьянил азарт, душа гуляла. Начальство орало на него, он орал на подчиненных, вел бойцов к победе. И вот все кончилось, разом оборвалось. Неприятности, от которых он безмерно устал, выстраивались по ранжиру. Выдохся бравый капитан, кавалер правительственных наград, командир самого боеспособного в полку подразделения…
Веренеев повернулся на скрипнувшей раскладушке. Отогнулся край плащ-палатки, раздалось многозначительное покашливание, и внутрь втиснулся тридцатилетний капитан Сергей Бережной – заместитель командира роты по воспитательной работе. Он скинул фуражку, расстегнул крючок на пятнистой куртке, плюхнулся на свою раскладушку и устремил на сослуживца исполненный критицизма взгляд.
– Что? – неохотно спросил Веренеев.
– Подменили тебя, вот что, – вздохнул замполит. – Хоть заново начинай эту учебную байду, чтобы вывести тебя из депрессии. Ты как, Олег?
– Болею, – буркнул капитан.
– Ну, не знаю… – скептически покачал головой Бережной. – Я так думаю, что настоящий десантник не бывает болен. Он бывает либо жив, либо нет.
– Тогда я умер. Серега, не начинай, ты же все прекрасно знаешь…
– Знаю, – согласился заместитель. – И что отец у тебя умер три недели назад, и любимая женщина ушла – вернее, улетела в ступе. И начальство в Пскове под тебя копает за серию критических замечаний, касающихся образа жизни одного штабного генерал-майора, фамилию которого мы предпочтем не называть. Кстати, если что, Олег, я на твоей стороне – я тоже считаю, что за хищения бюджетных средств и злоупотребления генеральским положением нужно не снимать, а вешать. В шахматы? – с любопытством склонил голову Бережной.
– Не хочу, – отозвался Веренеев.
– Какой капризный. Шашки, покер, поддавки? – настаивал товарищ. – К чему склоняется ваша душа, товарищ капитан?
– Ко сну она склоняется, – ворчливо отбивался Веренеев. – Прекращай, Серега, иди к черту…
– Выпьем? – выложил последний козырь замполит. И, уловив искру жизни в мутнеющих глазах боевого товарища, добавил: – Комполка со свитой свалили в Груздево – на разбор полетов и вечерние процедуры. Имеется достоверная информация, что до утра никто не нагрянет. У нас заслуженный отдых после успешно проведенной баталии. К полудню начнутся сборы и выдвижение к месту постоянного дислоцирования… – И он потянулся к «походному» кейсу, достав из него поллитрушку скромного дагестанского коньяка с не очень большим количеством звезд.
– Ну, если по капельке… – Олег со скрипом и кряхтеньем, словно разбитый параличом столетний дед, принял сидячее положение. Взлохматил пятерней русоволосый «ежик», почесался, обвел пространство мутным взором, передернул плечами, как будто устыдился своего затрапезного вида.
– И всю депрессию как рукой сняло, – подмигнул Бережной, разливая продукт по компактным «полевым» стаканам – уменьшенным копиям классических. – А чтобы окончательно от нее избавиться, инструкция такая: налить полный стакан и выпить до дна. Повторить два раза. Ну, будь.
Мастерски выпили, даже не поморщившись, хотя качество напитка оставляло желать лучшего.
– Закусывай. – Бережной с хрустом раскрыл упаковку, заполненную чем-то не особо съедобным на вид.
– Что это? – ужаснулся Олег.
– Клубника, – объяснил Бережной. И пошутил: – Со вкусом презерватива. Сержанту Малютину посылка пришла с исторической родины. Но сейчас не до посылок, сам понимаешь, время тяжелое, военное, другие у бойцов задачи. Я уже попробовал. Вкус необычный, но, пожалуй, не отравлено. Держи. – Он извлек из кейса две вилки, одну отдал Олегу, у другой отогнул зубец и принялся увлеченно выковыривать что-то из зуба – видимо, остатки ужина.
Коньяк выпили очень быстро. Впрочем, больше не надо, если не забывать, кто они такие и где находятся. В голове прояснилось, подавленность отошла на задний план и заняла выжидательную позицию.
– Да ладно тебе смурнеть, – сказал Бережной. – Ты же настоящий мужик, справишься, подумаешь, личные неурядицы. Хотя, в принципе, я тебя понимаю. – Щеки замполита порозовели, он принялся разглагольствовать: – Одно дело быть мощным самцом, принимать твердые мужские решения, защищать Родину до последней капли крови, служить образцом для подражания и вся такая фигня. И совсем другое – банальная бытовая проблема, разрешить которую всемогущий мужчина не в состоянии и чувствует себя никчемной половой тряпкой. Мы беспомощная прослойка, люди ноги о нас вытирают. Как ты думаешь, Чак Норрис в состоянии самостоятельно поменять прокладку в протекающем кране? Да он, хоть тресни, не поймет, о чем речь и почему эта смазливая бестия, что делит с ним кровать, постоянно над ним насмехается по этому поводу. Ему проще одним ударом свернуть этот кран или заплатить сантехнику. Впрочем, меня куда-то понесло. – Бережной озадаченно покорябал непокорный рыжий хохол. – Уж заменить прокладку мы с тобой сумеем. Ты точно решил уйти со службы?
– Точно, – кивнул Олег. – Закончилась служба. Как календарь майя. Ты сам прекрасно понимаешь, что не мытьем, так катаньем меня из армии попросят. Очень я кому-то неудобен. Пройдет неделя, другая, намекнут, что контракт подходит к концу и перезаключать его обе стороны не намерены. Оно и к лучшему, вернусь на родину…
– Да перестань, – поморщился Бережной. – В глухую сибирскую провинцию?
– Ага, примкну к полутора миллионам провинциалов нашего тихого уездного городишки, – усмехнулся Олег. – Выживу, на самом деле там не так уж плохо. Матери нужна поддержка, трудно ей без отца. Неприятности с квартирой тоже решать надо.
– Что такое? – встревожился замполит.
– Национальная правовая традиция, – пожал плечами Олег. – Сначала подписываем договор, потом его читаем.
– А с Валентиной ты окончательно разлаялся? – осторожно поинтересовался Бережной.
– Не доставай, – помрачнел Олег. – Любую допечет – четыре года скитаться по съемным квартирам, где даже полку прибить нельзя. Собственное жилье – запредельная мечта. Меня практически не видит, на денежном фронте без перемен, машина празднует совершеннолетие…
– М-да, орденоносец, блин… – посочувствовал Бережной, машинально хватаясь за бутылку и выцеживая в стаканы последние капли. Эффект от «лечения», похоже, проходил. Старший по должности снова погружался в меланхолию и инфантилизм. – Да ладно, Олежка, не грузись, – пытался он развеселить ротного. – Бабы – дело наживное. Оно и к лучшему, что жизнь кардинально изменится. Давай по капельке – за пофигизм. Я тоже со своей недавно повздорил: горячий кофе в постель подала, зараза, – вылила и умчалась со злорадным хохотом…
Обсудить особенности личной жизни замполита офицеры не успели. Из соседней палатки донесся гул недовольных голосов. Проскакивали и откровенно сомнительные выражения. Драки не было, просто люди бурно выражали недовольство. Телевизор продолжал работать, но уже не пел, а что-то вещал на неподражаемом латышском языке. И чем дольше он это делал, тем громче и недовольнее бубнили ротные офицеры. Раздался грохот, похоже, свалился раскладной стул. «Опомнись, Шура! – испуганно восклицал командир первого взвода лейтенант Оленич. – Ящик-то ни в чем не виноват, другого не будет…»
– Чего там такое? – насторожился замполит. – Надеюсь, не разборки на почве неприязненных взаимоотношений?
– Пошли смотреть, – вздохнул капитан Веренеев и принялся выбираться из продавленной раскладушки.
В соседней палатке было накурено и обстановка меньше всего напоминала клуб английских джентльменов. Распоясанные, полураздетые офицеры толпились возле портативного телеприемника, стоящего на колченогом стуле, и наперебой его костерили. Это была даже не дискуссия, а какая-то дружная хула.
– Прервитесь, товарищи офицеры, и объясните, что случилось, – сдвинув брови, сказал Олег.
– И можно не вставать по стойке «смирно», когда заходит старший по званию, – иронично добавил Бережной. – Впрочем, что-то мне подсказывает, что вы и не собирались этого делать.
– Мы возмущены, товарищ капитан. Нас оскорбили до глубины наших ранимых душ, – с чувством сказал лейтенант Григорий Оленич – смышленый и смешливый двадцатишестилетний командир первого взвода. И выстрелил указательным пальцем в телевизор. Но там уже не было ничего крамольного, новости с латышской стороны завершал прогноз погоды. Блондинка с неестественной улыбкой и бюстом аппетитного размера жестикулировала над картой латвийского государства. Но прелести дамы молодых и энергичных комвзводов в данную минуту не интересовали.
– Виноваты, товарищ капитан, мы сделали ряд резких заявлений, от которых ничего не изменилось и даже на душе не стало легче, – развивал тему уравновешенный и интеллигентный лейтенант из третьего взвода Максим Болдин. – В телевизоре один из региональных латвийских каналов показывает местные новости, другое тут не ловится. Под новостями бежит синхронный текст на русском языке – поэтому все понятно. Треть населения Латвии, как известно, – русские, и далеко не все разбирают латышский язык. Так вот. Диктор местного телевидения с радостным придыханием в голосе сообщил, что сегодня утром на восточной окраине города Домбеле в торжественной обстановке открыт памятник героически погибшим от рук советских оккупантов бойцам местного карательного батальона «Ваффен СС». Мэр произнес торжественную речь, депутаты сейма возложили цветы к подножию монумента, плакали старенькие ветераны, с надеждой глядя на молодую поросль с суровыми эсэсовскими лицами… Командир, это что за фигня? – Максим пристально воззрился на капитана, как будто это он был ответственен за возмутительное мероприятие.
– Твари, – фыркнул хмурый и циничный Шура Крутасов – сухой, как хворостина, командир второго взвода. – Это у них, типа, рост национального самосознания. А что вы хотите – территория рейхскомиссариата Остланд.
– Мы все понимаем, – развел руками Егор Запутный из четвертого взвода. – Но чтобы с такой наглостью – просто не верится… А что, интересно, думают по этому поводу их боссы из НАТО и Евросоюза? Там вроде бы не приветствуется…
– Глаза закрывают, – фыркнул зампотех Кудрявцев. – Делают вид, будто этого нет. Не говорите, мужики, вконец оборзели, ни стыда, ни совести. Это что же в мире творится? Товарищ капитан, с вами все в порядке? У вас такой вид, будто вас дверью прищемило.
В душе капитана Веренеева происходило что-то странное. На него навалились все неприятности разом – так еще и этот плевок в душу. Капитан не мог объяснить, какая муха его укусила. В принципе, подумаешь, проблема. С прибалтами все понятно. Они и дьявола на божничку поднимут, если решат, что дьявол активно выступал против советской «оккупации». Олег любил историю родной страны, особенно смутные периоды тридцатых, сороковых годов. Там до сих пор оставалось множество тайн, и даже достоверные факты разные заинтересованные стороны трактовали по-своему. Причин не любить советскую власть у латышей хватало – хотя никто не отменял такое понятие, как «латышские стрелки», на штыках которых и удержалась большевистская власть в 17-м году (а отнюдь не на китайских штыках, как многие считают). На службу к Гитлеру латыши валили валом. 15-я гренадерская дивизия СС – так называемая «Первая латвийская». 19-я гренадерская дивизия – «Вторая латвийская». «Латышский добровольческий легион СС», 2-я латышская добровольческая бригада СС… Бесчисленные батальоны вспомогательной полиции безопасности, регулярные, добровольческие батальоны – и орудовали эти парни не только в Латвии. Совершали диверсионные и карательные вылазки в Псковскую область, в Белоруссию, Польшу, убивали партизан, расстреливали мирное население. Советская власть для Латвии была не подарок, кто бы спорил. Лишь на первой волне репрессий до июня 41-го депортировали 17 тысяч латышей, а несколько сотен – расстреляли. Но почему же из 80 тысяч латышских евреев к моменту возвращения советских войск в 44-м выжило только полторы сотни? Кто их уничтожил? Советская власть? Как бы не так! Одна лишь «Латышская вспомогательная полиция безопасности», или, как ее еще называли, «команда Арайса», уничтожила почти 50 тысяч евреев. И эти аморальные ублюдки теперь считаются героями? А кто тогда родной дед Олега, командовавший саперным взводом и погибший при разминировании детского приюта в оставленной фашистами Елгаве? Имеются достоверные свидетельства, как советские солдаты выводили из подвала перепуганных детей. А в это время их командир удерживал взрыватель мины, зарытой эсэсовцами перед подвалом…
У капитана горели щеки, в душе творилось черт знает что. Но он должен успокоиться и взять себя в руки, мир жесток и несправедлив, это все знают. А человеческая память коротка, как летняя ночь. Веренеев соловеющим, исполненным бешенства взглядом таращился в телевизор. И блондинка, исполняющая что-то на своем языке, словно почувствовала этот тяжелый взгляд: заторопилась, убрала дежурную улыбку и пропала. Включили рекламу про всепобеждающее моющее средство.
– Эй, эй, командир, – забеспокоился Гриша Оленич. – Чего уставился на этот ящик, как на невыплаченный ипотечный кредит? Не бей телевизор. Пианист не виноват.
Олег вышел из оцепенения, злобно покрутил головой, принюхался. Офицеры смущенно заерзали, стали ненароком отодвигаться.
– Что пьете? – процедил Веренеев.
– Ничего, товарищ капитан, – быстро ответил Оленич. – Показалось. Это ваш запах к вам же и возвращается.
Григорий дерзил, а остальные судорожно прятали улыбки.
– И мне налейте этого ничего, – проворчал капитан. – Да живо, пока я добренький.
Кучка взводных и примкнувший к ним зампотех пришли в движение, из ниоткуда возникла бутылка водки, зазвенели стаканы.
– И замполиту плесните, – проворчал Бережной. – А то заложу всю вашу компанию и получу благодарность за своевременный сигнал.
Водка у товарищей офицеров была отвратительной. И какие они товарищи после этого? Замполит судорожно занюхивал брезентовой занавеской, комроты кашлял и ругался.
– Мать вашу, вы что, ее на тараканах настаиваете?!
– Виноваты, товарищ капитан, – ухмыльнулся Крутасов. – Зарплата не позволяет покупать «Хеннеси» и «Бакарди». Нормальная водка, что вы, как маленький…
Выпили, потом еще по одной. Злость у капитана не проходила.
– Кстати, из мира любопытного, – сказал всезнающий Максим Болдин. – Городок Домбеле имеет тридцать тысяч населения, стоит на правом берегу не помню какой речушки, расположен в двадцати километрах от границы – примерно на той же широте, где мы сейчас находимся. От деревушки Видне, что сразу за кордоном, туда ведет нормальная, местами асфальтированная дорога. А вокруг дороги – глухие леса, перемежаемые болотами. Здесь не самая густонаселенная часть Латвии.
– Ты это к чему? – насторожился Запутный.
– Блеснуть решил, – пожал плечами Болдин. – И еще из мира любопытного. Латвия занимает четвертое место в Евросоюзе по территории, покрытой лесами. Экологическая обстановка – благоприятная, проводится регулярный экологический мониторинг. Вот только, зараза, болот тут много…
– Мы куда-то собрались, товарищ лейтенант? – икнул порядком осоловевший Бережной.
– Боже упаси, товарищ капитан, – испугался Максим. – Как вам в голову такое пришло? Просто, если задуматься, чисто гипотетически… Два кэмэ на нашей стороне, двадцать – на той, места глухие, любую деревушку за версту видать… В общем, два часа хорошей маршевой рыси – фигня для продвинутого десантника…
– А начальство до утра не придет, – как бы между прочим заметил Крутасов. – Ладно, чего уж там. – Он досадливо махнул рукой. – Помечтали, и будет. Еще по одной, товарищ капитан? Ну, чисто чтобы протрезветь и на боковую?
Но трезвость и благоразумие после третьей не возобладали.
– Командир, ты прямо революционный матрос, – опасливо подметил Оленич. – Посмотрите на него. Ты же не собираешься отправить на ту сторону представительную делегацию?
– Я не пойду, – испугался Запутный. – Это преступление. А мне еще карьеру делать. Я собрался расти до генерала Воздушно-десантных войск.
– А кто узнает? – хищно оскалился Крутасов. – Ты прикинь, командир, если все сделать тихо, без кипиша, без рекламы…
– Ты охренел, Шура, – перепугался зампотех. – Это сколько же статей дисциплинарного устава и Уголовного кодекса ты собрался нарушить? Овацию хочешь сорвать? Да хрен-то там, тюрьма, а не овация…
– Ну, разве что в качестве жертвы, принесенной искусству… – задумался Максим Болдин.
– Олег Петрович, ты мне не нравишься, – изменился в лице замполит. – В твоей ветреной голове что-то клинит. Учти, еще немного, и ты окажешься вне области своей компетенции… И зачем мы сюда зашли?
Выпитая водка дала о себе знать, капитан опьянел. Но не переставала одолевать злость на белый свет, на черную несправедливость, безразличие к тому, что будет завтра, проснулись кураж, озорство. А сорокаградусный напиток лишь обострил щемящее чувство справедливости.
– Слушай мою команду, товарищи офицеры, – проговорил Олег, распрямляя плечи. – Никто из вас никуда не идет. Если что-то случится, все были не в курсе моих преступных намерений. А если ничего не случится – то молчок. Товарищ капитан, – обратился он к растерявшемуся замполиту, – вы тоже остаетесь. И не вздумайте меня отговаривать.
– Да хрен тебя отговоришь, – спотыкаясь, произнес Бережной. – Упрешься, как баран – комиссара на тебя толкового нет. Извини, Олег Петрович, я вынужден идти с тобой. Во-первых, ты там дров без меня наломаешь, а во-вторых… все равно не докажу, что был не в курсе твоих преступных намерений.
– Ладно, – усмехнулся Веренеев. – Если спалимся, вали на меня, ты просто выполнял приказ. Будем надеяться, что все пройдет без эксцессов и никто не узнает. Товарищ капитан, поднимайте первый взвод, только без шума. Форма одежды номер четыре плюс шанцевый инструмент. Через три минуты все должны стоять в поле и не роптать. Сверьте дорогу по GPS – будете нашим штурманом. Учения продолжаются, товарищи офицеры. Назовем это отработкой ведения автономных боевых действий в тылу противника в приграничной зоне…
Капитана охватил кураж. Адреналин ударил в кровь, и даже мысли не пришло, что он поступает неправильно. Победителей не судят! А реваншистов, потерявших память, надо учить. Солдаты возмущались, но сильно не шумели – не впервые вместо сна куда-то бежать. Ночь выдалась спокойной, дождя не было, луну закрыла вереница облаков. Пригнувшись, двадцать неясных фигур в камуфляже перебежали открытый участок поля и растворились в кустарнике. Полковые посты, выставленные по периметру поля, даже не почесались. Взвод пробился к лесу, где выстроился в две неровные шеренги для выслушивания приказа.
– Слушай вводную, товарищи солдаты: противник силами двух карательных батальонов Ваффен СС занял населенный пункт Домбеле, откуда планирует поработить весь мир. Задача подразделения – обойти деревню Видне (при этом постараться не утонуть в болоте), оседлать дорогу, связующую Видне и Домбеле, и ускоренным маршем выдвинуться в западном направлении. На дорогу не выходить, двигаться вдоль обочин. В контакты с местным населением не вступать! Не для того мы перешли границу, чтобы людей смотреть и себя показать. Уничтожить объект на восточной окраине Домбеле и быстрым маршем – в расположение части. Чем быстрее выполним, тем быстрее уснем. И чтобы молчок – отныне все присутствующие десантники становятся носителями страшной военной тайны…
Похоже, у Олега основательно заплетался язык.
– А попроще нельзя, товарищ капитан? – хмуро осведомился рядовой Кулич, проходящий службу по контракту и не обладающий особыми интеллектуальными способностями. – А то мы тут, понимаете, планетариев не оканчивали…
– Да хрена ли тебе непонятно? – буркнул сообразительный Бобров. – Латышские фрицы памятник карателям отгрохали, а мы его расхреначим к такой-то, блин, матери…
– Вот это дело… Вот это нормальная работа… На это и ночку не жалко… – пронесся по шеренгам одобрительный гул.
А рядовой Безденежный опасливо поинтересовался:
– А нас точно вместе с вами не посадят, товарищи капитаны?
– Разговорчики в строю, – проворчал относительно трезвый Бережной. – Посадят тех, кто ослушается приказа, рядовой. Желаете поговорить на эту тему? Поговорим.
– А ну заткнулись все… – зашипел суровый, как скала, сержант Марецкий. – Всем приготовиться, подтянуть амуницию. Минута, чтобы оправиться, время пошло…
Через несколько часов перешли границу, даже не поняли, где это сделали. Короткий привал делали через каждые два километра – садились на корточки, проницали пространство, восстанавливали дыхание. Ни минных полей, ни таможен, ни контрольно-следовых полос и пограничных столбов не было. И сигнальные ракеты фрицы в небо не пускали… В опрятной деревушке между лесистыми холмами в отдельных домах еще мерцал свет. Населенный пункт обогнули с юга, вдоль опушки, и вскоре выбрались на грунтовую дорогу, петляющую по лесу. С лесными массивами в соседнем государстве действительно все было в порядке. Березняки, осинники, дубовые рощи, насыщенные рослым подлеском. Листва уже осыпалась, шуршала под ногами, но лес еще не разредился – в эту ночь, как и хмурые тучи, он был на стороне десантников. Бойцы бежали вдоль обочин монотонной рысью, придерживая амуницию, чтобы не гремела. Впереди проглядывалось охранение с сигнальными фонарями.
– Не пойму, мужики, мы уже натурализовались или нет? – пошучивал рядовой Бобров.
– Так вот она какая, чужбина… – поражался длинноногий рядовой Загадкин. – Хреново здесь дышится, парни, на Родину уже потягивает…
И снова отряд поднялся и устремился вперед под покровом темноты. Хмель выветривался, задор проходил, но отступать было поздно. Олег нетерпеливо поглядывал на часы – время приближалось к полуночи. На восьмом километре по правую руку мелькнула еще одна деревенька, в дорогу влилась аналогичная – с северного направления. И потянулся вполне приличный асфальт с затертой разделительной полосой. Показались фары – десантники попадали в высокую траву, затаили дыхание. В восточном направлении проследовал поджарый пикап, груженный строительными материалами. Затем протащилась каракатица с прицепом, в которой почему-то пела Алла Борисовна Пугачева, а ей аккомпанировал ансамбль балалаечников.
– Товарищ капитан, а мы точно за границей? – засомневался сержант Марецкий, подползая к офицерам. – В натуре, лес как у нас, автохлам такой же, дороги убитые, Пугачиха в магнитоле…
– Не думай о грустном, сержант, – хохотнул Бережной. – Кривая вывезет, дружок, не волнуйся…
Кривая вывезла к автозаправке, погруженной в оранжевое мерцание. Из полумрака выступали очертания приземистых строений. А в сотне метров от АЗС расположился круглосуточный магазин с поблескивающей витриной, представляющей что-то нечитаемое латинскими буквами. Возле магазина было пусто. На парковке стояла лишь одна машина. Впрочем, и она не задержалась – из магазина выбрался пошатывающийся местный житель с позвякивающим пакетом, валкой поступью добрался до средства передвижения, неуверенно завелся, неуверенно поехал. «Пятнадцать суток административного ареста», – подумал Олег. Вид поблескивающей витрины не одного его поверг в задумчивость.
– Эх, нелегка ты, доля российского десантника… – закряхтел и заворочался замполит Бережной. Он сел на колени, стащил с себя «верхушку» полевого камуфляжного обмундирования, принялся выворачивать ее наизнанку, потом надел и превратился непонятно в кого – то ли в бомжа, то ли в потерявшегося грибника.
– Минуточку, товарищ капитан, – напрягся Олег. – Если это то, о чем я подумал…
– Могу не ходить, – пожал плечами Бережной и сменил интонацию на откровенно издевательскую: – Не ходить?
Беготня по чужой территории на крыльях ночи обильно производила адреналин.
– Догонишь, товарищ заместитель по воспитательной части, – проворчал Олег. – Ты знаешь, что такое основы безопасности и как не спалиться в тылу врага. Стоп, – опомнился он, – в этой стране, насколько помню, в ходу латы, на рубли тебе не нальют.
– На доллары нальют, – ухмыльнулся замполит. – Прости, командир, но всегда держу с собой небольшую заначку в виде денежного знака предполагаемого противника.
Замполит испарился, скатившись с бугорка, а солдаты озадаченно и задумчиво смотрели ему вслед. А потом стали перешептываться.
– Отставить, товарищи бойцы, – напрягся Олег. – Перед вами поставлена трудная задача, только о ней и надо думать. Живо встали, и малым ходом – вперед.
Капитан Бережной с оттопыренными карманами нагнал подразделение минут через десять. Он почти не запыхался.
– Литр, – отчитался он перед старшим по должности, вставая в строй. – Родная, именованная нашим президентом…
– Ты охренел? – изумился Олег. – Мы, вообще-то, в армии.
– Неужели? – съязвил Бережной. – Как славно, командир, что ты наконец-то об этом вспомнил. Ладно, не переживай, это маленький литр…
Вот так и оступаются, встают на скользкую дорожку непогрешимые боевые офицеры. Снова дурь забилась в голове, километры темного леса оставались за спиной. Подразделение углублялось в территорию, «занятую противником». Несколько раз по дороге проносились машины, и всякий раз спецназовцы успевали слиться с местностью. Алкоголь бурлил в голове, бойцы то отставали, то забегали вперед. В какой-то момент Олегу показалось, что их стало меньше, но вроде все были на месте. Грузно топали неубиваемые армейские ботинки, сиплое дыхание вырывалось из двух десятков натруженных глоток. Раздвинулись тучки, выглянула хитрая луна, махнув неярким светом на дорогу и опушку леса – и пропала, когда на нее накатилось махровое, разорванное облако…
Не сказать, что «легкое» опьянение способствовало выполнению поставленной задачи. Но особенно и не мешало. Навигатор в сотовом телефоне, который замполит дважды чуть не потерял, уверял, что цель уже близка. Взвод вторгался в обширную парковую зону на восточной окраине латвийского городка. Из мрака выступали подметенные аллейки, груды стриженого кустарника, раскидистые дубы с неохватными стволами. Бойцы рассыпались, двигались короткими перебежками. К злополучному монументу вела засыпанная гравием дорожка, обрамленная молодыми липами. Памятник «героям» окружали столетние дубы – они напоминали в темноте многоруких великанов.
– Марецкий, восемь человек в охранение, – распорядился Олег. – И не дай им бог облажаться…
– Слушаюсь, товарищ капитан… – Плечистый сержант прокатился мимо, шурша увядшей листвой. Повеяло ветерком.
– Стоять… – насторожился Олег. – Марецкий, чем это от тебя пахнуло? Ты что, спятил?
– Так это, товарищ капитан… – смутился сержант. – Не велите казнить… мы тут с парнями чисто для храбрости… по маленькой капельке…
– Страшно ведь, товарищ капитан, – поддержал сослуживца рядовой Криводанов, лежащий поблизости. – Вам вот не страшно, вы уже приняли…
– Молчать… – разозлился Олег. Невероятно, но в смекалке и шустрости парням не отказать. Вроде все бежали в колонне, но сумели выделить «командировочных», а те потом догнали… – Вы что, дембеля хреновы, совсем ополоумели? Мать вашу, ладно, будет вам увольнение в запас, будет вам «губа» на пятнадцать суток…
– На десять, товарищ капитан, – скромно поправил рядовой Гусыгин, сроднившийся с дубом. – Виноваты, товарищ капитан, но то, что дембель в опасности, мы и без этих «наркомовских» понимаем…
– Накажу, – решительно пообещал Олег. – На толчках сгною весь взвод.
– Не накажешь, Олег Петрович, – хмыкнул окопавшийся за липой замполит. – Не до этого нам будет. Да ладно, бог с ними, лишь бы в стельку не напились и к утру протрезвели… Надеюсь, это был не разбой, сержант?
– Обижаете, товарищ капитан, – оскорбился Марецкий. – Мы же законопослушные воспитанные люди. Если что, меня наказывайте: Проничев и Артюхов действовали по моему приказу. Не волнуйтесь, они заплатили, формой не светили, попросили русского мужика – он на «Жигулях» к магазину удачно подъехал, вынес…
