Сергей Юрьевич Ежов
Пушинка в урагане
– Как ощущения, Вильгельм?
– Я чувствую себя триумфатором!
Я начал набирать высоту, Можайский и Иванов разошлись в стороны. Непосредственно над полем нарезал круги Степанов.
– А теперь посмотрите на самолёт Степанова!
За самолётом Степанова развернулся транспарант с надписью по-русски и по-немецки: «Приветствуем ЕИВ кайзера Германии и всех немцев!»
Снизу опять донёсся восторженный рёв. Ну, всё, программу откатали, пора на посадку. По утверждённому плану возвращаться мы должны в обратном порядке и поодиночке, чтобы даже теоретически не допустить столкновений. Первым без проблем приземлился Иванов, за ним Степанов, перед самой посадкой отцепивший транспарант, а вот у Можайского, когда он направил самолёт вниз, заклинило правый пропеллер. Самолёт начало разворачивать, но Александр Фёдорович отключил левый винт, выправил самолёт и удачно приземлился. Последними опустились на поле мы с Вильгельмом. Выбравшись из кабин, ещё не отошедшие от волнения, мы выстроились перед ложей императора. Вильгельм I произнёс прочувствованную речь о русско-германской дружбе и о развитии техники, и на нас пролился дождь наград: мне и принцу пожаловали Орден Короны первого класса, Можайскому – третьего класса, а Степанову, Иванову и Власьеву – четвёртого класса. Механикам вручили медали Ордена Короны. Насколько я понял, награды нам достались немалые, что говорило о важности нашего визита в глазах германского монарха.
Вечером был бал, который мне пропустить не пришлось, поскольку именно моё присутствие было строго обязательно. На балу я отметил на нескольких дамах шляпки а-ля пилотский шлем. Такая же шляпка была и на императрице Августе. Я подошел к ней и, поцеловав ручку, сообщил, что, вернувшись, домой я приложу все силы, чтобы создать самолёт, на котором императрица с комфортом освидетельствует свои владения с высоты птичьего полёта.
– Ах, Пётр, в моём возрасте трудно на что-то надеяться, но после полёта моего внука, из которого он вернулся невероятно окрылённым, я готова поверить, что вы устроите такое же приключение и для меня.
– Дайте мне год-два, и я выполню своё обещание, Ваше Величество!
– Дай Бог мне дожить до его выполнения, Питер. Но я почему-то уверена, что это случится. Но вам, наверное, скучно терять время в обществе немолодой дамы?
– Что вы, Ваше Величество! Хотите, я исполню для Вас несколько новых русских романсов?
– О, это было бы просто замечательно! Пойдёмте в Белую гостиную, там замечательная акустика и недурной рояль.
Императрица поднялась.
– Дорогой – сказала она, обращаясь к Вильгельму I – мы отправляемся музицировать, а Вы, когда наскучит здешний шум, присоединяйтесь. Хорошо?
– Непременно, дорогая. – улыбнулся император.
Я предложил императрице руку, и мы отправились. За нами увязалось несколько фрейлин за ними офицеры, в общем, в Белой гостиной половина стульев оказалась занята. Я уселся за роялем, предварительно удобно устроив императрицу на диванчике.
– Романс на стихи малороссийского поэта Гребёнки. «Очи чёрныя»
И запел полный вариант романса, перемежая куплеты по-русски и по-немецки, благо Пётр мне переводил.
Счастья нет без вас, все отдать я рад
За один лишь ваш, за волшебный взгляд!
И бледнеет свет солнечных лучей
Пред сиянием дорогих очей.
И финальный аккорд. Императрица ударила в ладоши, публика её поддержала.
– Изумительный романс, Пётр. Не порадуете ли нас ещё одним?
– Разумеется. Композитор Петр Булахов, на слова Владимира Чуевского, «Гори, гори моя звезда».
И я снова запел, перемежая русский и немецкий текст. Следующим номером был романс Бориса Фомина и Константина Подревского «Дорогой длинною», а последним – «Подмосковные вечера» Василия Соловьёва-Седого на слова Михаила Матусовского.
– Пётр, напишите мне слова последней песни, и мы вместе её споём. Вы согласны? – попросила императрица.
Я тут же, на обороте открытки, лежавшей на рояле, написал текст по-немецки, и спустя несколько минут мы запели дуэтом.
– Превосходно! Давно я так не развлекалась! – заявила императрица.
– Вот когда я построю обещанный самолёт и привезу его Вам в подарок, мы снова с Вами споём. Обещайте мне это, Ваше величество!
– Ну, разумеется, Пётр! И Вилли нас поддержит своим баритоном, правда дорогой?
Германский кайзер улыбнулся и кивнул.
***
В Вене мы выступили без приключений, посетили приём, организованный в нашу честь в Венской ратуше, и отправились в Париж. Что-то было неладно в русско-австрийских отношениях: на выступлениях не было ни Франца-Иосифа, ни кого либо из наследников. Неважно! На полёты явилось около сорока тысяч человек, все сувениры были проданы, а австрияки демонстрировали к нам самую горячую любовь. Ну а мы, в свою очередь, демонстрировали в ответ свою приязнь и восторг. В Вене мы провели лотерею, четырёх победителей которой обещали покатать на самолёте. Билет стоил самую мелкую монетку, но в результате было собрана фантастическая сумма, которую мы торжественно передали в благотворительный фонд, опекающий приюты. Победителей, как и обещали, покатали, и каждому вручили специально отпечатанный сертификат, заверенный нашими офицерами, принцем Вильгельмом и мною лично.
В Париже, видимо в пику австриякам, нас на Восточном вокзале встретил сам президент Франции Франсуа-Поль-Жюль Греви с супругой. Впрочем, скорее это было изощрённое издевательство: нам пришлось выслушать длиннейшую речь, и это на удушающей жаре при полном безветрии.
– Вилли, я не злопамятный, но клянусь, что отомщу этому спесивому павлину, причём самым жестоким и бесчеловечным способом! – шепнул я германскому принцу, который держался изо всех сил пытаясь не упасть в обморок.
Вильгельм оживился и даже попытался пошутить:
– И каким образом? Неужели застрелите его из пушки?
– Нет, мой друг! Я посажу этого негодяя в бочку с самым вонючим и плесневым французским сыром, добавлю туда столь любимых французами лягушек, сдобрю композицию устрицами и слизняками, и выставлю всё это на солнцепёк.
– Вы безмерно жестоки, мой друг. – тяжело вздохнул принц – Лягушек-то зачем мучать? Я всегда с большой симпатией относился к этим существам.
– Виноват. – покаялся я – Лягушек отставим, зато нальём в бочку кислятины, которую французы по своей природной глупости называют вином, и плеснём туда же абсента.
– Ещё неплохо бы запустить туда же с десяток ос, чтобы они жалили болтуна в язык…
– Ну, это уж совсем сладкие фантазии! – шепнул я, и мы чуть не расхохотались вслух.
Все на свете кончается, кончились и наши муки. Наш поезд отправился разгружаться, а мы с Вильгельмом поехали вместе с проклятым Греви в Елисейский дворец.
Приём, организованный в нашу честь, оказался страшно скучным, к тому же, собираясь чествовать «отважных аэронавтов», французы забыли пригласить автора самолёта – адмирала Можайского и пилотов самолётов. Разумеется, такую промашку я спускать не собирался, и, общаясь с журналистами, сообщил им забавный анекдот: дескать, в России есть поговорка: «Наказание невиновных и награждение неучаствующих», а в демократической Франции видимо есть традиция чествовать, ориентируясь исключительно на родовитость. Утренние газеты запестрели фельетонами на эту тему, а французский президент, обидевшись, не явился на публичные полёты. Зато набежал почти весь их парламент в полном составе, и какой-то хлыщ всё-таки вручил нам ордена Почётного Легиона. Причём наградили не только нас с Вильгельмом и пилотов, но и всех механиков. По той же причине летали мы не на окраине Парижа, а на Елисейских полях, куда нас перебазировали той же ночью. Неладно что-то во французской республике, если ради мелких внутренних политических козней организуется грандиозный международный скандал в базарном стиле.
Ну да бог с ними, с французами, отлетали мы отлично, а Иванов со Степановым даже совершили что-то вроде фигуры пилотажа: стали выписывать круги на встречных курсах, на высоте около трёх метров друг над другом. С земли казалось, что они вот-вот столкнутся, но оба самолёта благополучно приземлились. Толпы французов прорвали оцепление и бросились качать пилотов – нашим гвардейцам и французским жандармам еле удалось отбить несчастных.
А из Парижа мы отправились в Дувр, чтобы сразу и надолго задать планку сверхдальних перелётов: Иванов со Степановым совершили парный перелёт через пролив. Надо отдать должное организаторам с французской и английской стороны, обеспечивших и отличные взлётно-посадочные полосы, и правопорядок на лётных полях. Безупречно было организовано и морское обеспечение перелёта: миноносцы, пароходы, яхты и катера стояли на расстоянии не более километра друг от друга. Все они, конечно же, были набиты зрителями, решившими посмотреть на исторический полёт с моря. Иван Дмитриевич Сытин даже сделал себе на этом недурную рекламу: он договорился, чтобы переписали всех зрителей, пустившихся смотреть на полёт с воды, с их адресами, издал тираж открытки, посвящённой этому событию, и в специально отпечатанном конверте разослал адресатам. Фокус в том, что реклама типографии Сытина занимала на открытке и конверте чуть меньше половины площади.
Лондон и его обитатели встретили нас жарко. Тумана в Лондоне мы так и не увидели, а публика просто бесновалась. Хорошо, что английская полиция работает крайне профессионально и крайне жёстко: излишне резвых быстренько похватали, попутно своротив несколько челюстей и выбив кучу зубов, набили несколько тюремных карет пойманными нарушителями порядка, а остальные англичане, глядя на это, резко присмирели: всё-таки покорность власти там вколачивается не одну сотню лет. Приняли нас на самом высшем уровне: королева Виктория, наследники, блестящие придворные. Нам сообщили, что королева ради нас, впервые за несколько лет появилась на публике. Что-то будет. И непременно что-то гадостное – ну не могут англичане так радостно чествовать иностранцев, сделавших что-то хорошее быстрее их. А что если попытаются унизить при помощи награды, почётной на первый взгляд, но неприемлемой для русских? Нас уже выстроили перед троном, когда я шепнул на ухо дворцовому халдею в роскошном мундире:
– Любезнейший, если ваша королева вздумает всучить мне или моим друзьям Крест Виктории1, то я брошу его на пол. Всё ясно?
Халдей испарился, как будто ему навесили ракетные ускорители. Спустя полминуты к королеве, начавшей произносить речь, приставным шагом приблизился некто крайне высокопоставленный, и что-то шепнул ей на ухо. Королева, надо оценить её выдержку, не прерывая речи и не стерев с лица приветливую улыбку, сделала какой-то жест левой рукой. На заднем плане возникла суета: халдей с подносом в руках, пятясь, удалился, и спустя ещё две минуты появился другой, с таким же подносом. Всё это время Виктория говорила о величии покорителей воздушного океана и о радости, которую она испытывает при виде нас, причём без запинок и повторов. Я был просто восхищён выдержкой и артистизмом королевы! Но также запретил себе что-либо есть или пить на приёмах в Англии. Во избежание, так сказать. Питался я исключительно их рук Андрея, который и готовил на себя и на меня.
***
В Питер мы прибыли по воде. Пароход причалил у Сенатской набережной, и первое, что я увидел, было, море людей, заполонивших Сенатскую площадь и набережные. Встретили нас восторженно, как в далёком будущем встречали челюскинцев и космонавтов. Я, грешным делом, расчувствовался до слёз: какие всё-таки у нас душевные люди!
А потом начались суровые будни.
Для начала выяснилось, что пока меня не было, некие мутные личности, во главе в великим князем Константином Николаевичем попытались осуществить рейдерский захват оказавшегося таким прибыльным бизнеса. Попытка была плохо организованной: ну не учли наши враги одной мелочи: все исследования нашей комиссии велись на мои личные (на что можно плюнуть) и на личные императорские (что невозможно проигнорировать) деньги. Великого князя Константина Николаевича Александр II поимел публично и в самой извращённой форме, да так, что бедняга срочно заболел и умчался лечиться на воды. Так что некоторое время можно быть спокойным, а на будущее – готовиться к нелёгким боям за собственность.
***
Первое производственное совещание я провёл с мотористами в Инженерном замке. Генерал-лейтенант Паукер подготовился к совещанию очень тщательно: во внутреннем дворе замка он представил два работающих двигателя, и ещё два – в процессе разработки.
– Ну-ка, ну-ка! – бросился я к копии ковровского движка – и как, работает?
– Вполне работает, хотя и не без трудностей.
– И каковы трудности?
– Во-первых, очень быстро выходят из строя поршневые кольца. Во-вторых, сильно греются и быстро выходят из строя подшипники в коробке передач. У Вас, Ваше Императорское высочество, нет ли идей, как обойти эти трудности?
– Герман Егорович, пожалуйста обойдёмся на совещаниях без чинов. Зовите меня по имени-отчеству. Господа, это всех касается. Что до трудностей, то я слышал, что на кольца хорошо подойдёт оружейная сталь, и если я помню верно, то именно та, что идёт на изготовление белого оружия. Что касается подшипников, то прошу попробовать различные варианты сплавов в подшипниках скольжения, а не поможет – то могу предположить, что тут требуются подшипники качения, а точнее – шариковые подшипники. Понимаю, что наша держава ещё не готова их производить, поэтому предлагаю обдумать и внедрить роликовые подшипники. Попробуйте сделать их двух видов: с прямыми и конусными роликами. И раз уж заговорили об этом, объявляю премию в пятьдесят тысяч рублей тому, кто предложит проект оборудования, возможно целой технологической линии для шарикоподшипникового завода. Требования: завод должен быть построен в России, русскими. Работать на нём будут русские инженеры и рабочие. На сырьё это требование не распространяется, так как цена сырья в цене конечного продукта будет невелика. Прошу, Герман Егорович, продолжайте рассказ.
– Итак, Пётр Николаевич, первый двигатель сделан на основе и с полным соблюдением размерности модели, представленной Вами. Детали для него мы изготовили в основном на Обуховском заводе. Некоторую часть деталей изготовили у себя в мастерских. Например, нам удалось отлить из бронзы корпус карбюратора, и при необходимости, мы можем выделывать их массово.
– Великолепно! Какова мощность и каков ресурс вашего двигателя?
– Мощность пять лошадиных сил, и мы надеемся её увеличить за счёт кое-каких усовершенствований. Ресурс пока невелик, не более сорока часов.
– Хм… А Вы знаете, господа, это вовсе неплохой результат, учитывая, что работы только начались, и длятся всего-то три месяца!
Лица присутствующих офицеров и юнкеров просияли.
– Давайте посмотрим на него в работе. – предложил я.
Рослый юнкер подкачал бензина и нажал на кик-стартер.
– Прекрасно! Завёлся с первого раза. Ну что же, пора проектировать экипаж под этот мотор. Но для начала приспособьте к двигателю винт, и установите на лодку. Пришло время налаживать серийное производство, а пока покажем в высочайшем присутствии.
– Петр Николаевич, представляю Вам второй двигатель. Он являет собой увеличенную копию вашей модели, и соответственно, обладает большей мощностью. Пока мы достигли рубежа в двенадцать лошадиных сил.
– Отлично! На днях я снова буду у вас, и привезу с собой модель экипажей, на которые мы с вами установим эти двигатели. Что дальше?
– Вот этот двигатель мы решили делать четырёхтактным, поскольку таковая схема при несколько большей сложности, даёт немалую экономию топлива и масла, а также обладает значительно большим ресурсом.
– Превосходно! А почему вы делаете все двигатели одноцилиндровыми? Насколько я понял, вы вполне можете взяться за более сложную схему?
– Хм… Видите ли, Пётр Николаевич, двигатели не являются профильными для нашего учебного заведения. – пустился в объяснения Паукер – Группа, которая работает с ними, как видите, мала. Мы рассудили за благо как можно качественнее сделать порученную работу, чтобы в будущем, так сказать, расширить горизонт проектирования. К тому же, в набросках и эскизах у нас кое-что есть.
Я осмотрел представленные чертежи. В наличии имелись: двухцилиндровый оппозитный двигатель воздушного охлаждения, похожий на двигатель «Днепра», четырёхцилиндровый двигатель водяного охлаждения и четырёхцилиндровая звезда.
– Изрядно, Герман Егорович, изрядно. Прошу Вас разрабатывать эти двигатели как можно скорее. Полагаю, что в течение года-двух у нас будет моторостроительный завод, и поможет нам в этом принц Вильгельм, имеющий большое влияние на немецких промышленников. Единственное замечание: мне кажется, что звездообразный двигатель обязательно должен иметь нечётное количество цилиндров. Прошу проверить это предположение, и вынести своё суждение.
– Вы упомянули о возможности установки винта на двигатель, с тем, чтобы установить его на лодку. Как срочно нужно сделать эту работу?
– А здесь давайте подумаем вместе, господа. Мне кажется, что представить моторную лодку нужно как результат удачной работы вашей группы. Целью такая демонстрация должна иметь расширение вашей работы, как в практическом, так и в теоретическом аспекте. Согласитесь, гораздо легче организовать такие работы в рамках факультета при Инженерной Академии, не так ли? Но создание факультета вещь непростая, проект надо согласовать в первую очередь с руководством Академии, а затем – в Военном ведомстве.
– А мне кажется, Пётр Николаевич, что ещё лучше будет представить на Высочайший смотр не только моторную лодку, но и моторный экипаж.
– Но тогда заодно может быть стоит довести до рабочего состояния звездообразный мотор о пяти или семи цилиндрах и продемонстрировать их разом?
– Может и стоит, но опыт подсказывает мне, что новейшие моторы следует демонстрировать поодиночке. Вот сначала один мотор на лодке и экипаже, а потом остальное. – заявил генерал Паукер.
– Да, Герман Егорович, соглашусь с Вашим мудрым мнением, поступим именно так. Прошу вас изготовить ещё четыре мотора: два с винтами для лодки и два для экипажа. Модель экипажа я вам представлю. Да, запамятовал и не спросил: какой завод Вы выбрали по результатам освидетельствования?
– Считаю, что Обуховский завод нам подходит больше.
– И последнее: Герман Егорович, прошу Вас выдать участникам разработки новых двигателей премии в размере от двадцати до ста рублей. Особенной отметки должны быть удостоены те, кто выдвигал свежие идеи.
– С удовольствием сделаю это, Пётр Николаевич.
И я уехал. Примерно такой же разговор получился с химиками, разве что успехи у них оказались не столь выпуклы: химия не терпит торопливых.
После совещания я попросил остаться профессора Меншуткина и озадачил новой проблемой:
– Николай Александрович, я припомнил названия химических веществ, и хочу попросить Вас, как знающего человека, попытаться синтезировать эти вещества.
– Что это за вещества?
– Тринитротолуол, который является чрезвычайно мощной взрывчаткой. Точной формулой я не располагаю, но насколько я понимаю, химику должно быть понятно по названию?
– Я знаю об этом веществе, немецкий химик Юлиус Вильбранд опубликовал результаты своего исследования.
– Прекрасно. Необходимо разработать технологию промышленной выделки тринитротолуола. Соберите группу, помещение, оборудование и реактивы я вам предоставлю по вашим заявкам.
– Какое ещё вещество?
– Сульфаниламиды. Насколько я понимаю, это группа веществ. Эти вещества обладают чрезвычайно мощным антибактериальным действием. Есть вероятность, что с их помощью можно будет лечить даже чахотку.
– Записал. Каковы планы на эти вещества?
– Прошу вас организовать группу, может даже не одну, для скорейшего синтеза, а затем для промышленной выделки этих препаратов. Если вы озаботитесь ещё и проектированием промышленных реакторов для заводов, буду просто счастлив.
– Больше ничего не припомнили?
– Благодарю за напоминание. Вспомнилась ещё ацетилсалициловая кислота. Это прекрасное жаропонижающее средство. Её мы тоже должны производить в промышленных масштабах.
– Это название я тоже записал. Список и состав групп, план исследований и смету расходов представлю Вам в понедельник.
***
Ближайшей задачей я поставил себе строительство моторного завода и завода самодвижущихся экипажей, под которыми понимаю автомобили, мотоциклы и тракторы. Особенно меня интересуют тракторы: на первых порах нужны совсем уж примитивные, что-то вроде «Фордзуна-Путиловца», с которого началось тракторостроение в нашей стране. Единственное преимущество таких тракторов именно в том, что они примитивные. Это площадка, на которой будут набираться квалификации рабочие на заводах, солдаты в армии и крестьяне в поле.
Но прежде всего требуется убедить Его императорское величество в необходимости таких машин. Задача облегчается тем, что император видел в реальной боевой обстановке локомобили, которые были в Русской армии во время Балканской войны. Как рассказывал Паукер, локомобили перевезли огромное количество военных грузов, при том, что самих локомобилей было совсем немного. В мою пользу так же говорит опыт Европы и Америки, где локомобили используют чрезвычайно широко: и в транспорте, и в сельском хозяйстве, и в качестве полустационарных силовых установок. Двигатель внутреннего сгорания гораздо мощнее, компактнее, и что немаловажно, безопаснее: взрывы котлов паровых машин сейчас не редкость. Что поделаешь: металлургия и технология пока сильно отстают от быстрого развития конструкций. Вот и двигатели внутреннего сгорания первое время будут значительно тяжелее движков из будущего. Но это не страшно: на то они и первые, чтобы выявлять имеющиеся недостатки и освещать перспективы.
Так и завихрилась круговерть дел. Химики медленно, но верно нащупывали пути к синтезу нужных веществ, двигателисты доводили до приемлемого уровня моторы. Две отдельные группы проектировали мотоцикл в трёх вариантах: двух, трёх и четырехколесном, да под двигатели разной мощности. А в школе, организованной при Обуховском заводе, обучалось пятьсот мужиков, которым в скором времени предстояло стать слесарями, станочниками, и прочими рабочими нашего первого завода, строящегося неподалёку от Обуховского. Сразу же для персонала завода строились жилые здания, школа, две больницы и ремесленное училище. Отдельно строились дома для инженерно-технического состава. Деньги текли как вода сквозь пальцы, расходы уже превысили сто пятьдесят тысяч рублей, и это ещё при том, что станочный парк мы ещё не заказывали.
Император не начал коситься на такие траты, потому что ему был представлен чёткий план мероприятий, как по расходам, так и по срокам исполнения. Впрочем, по некоторым направлениям расходы превысили расчётные на пять-семь процентов, но это нормальная ситуация для любого строительства и для любого крупного проекта.
***
В разгар суеты, в феврале, на личном поезде прибыл принц Вильгельм, пожелавший посетить меня, своего друга. Официальная часть с посещением августейших родственников прошла быстро: всё-таки Вильгельм явился с неформальным визитом, и вот мы сидим в моём кабинете, за коньяком и сигарами.
– Питер, как продвинулись Ваши дела в части аэронавтики?
– Здесь всё обстоит прекрасно, дорогой Вильгельм. Группа двигателистов в Инженерной академии разрабатывает мотор нового типа для самолёта, и дело дошло уже до пробных пусков. Одновременно, ещё одна группа разрабатывает самолёт под этот двигатель.
– И каковы его характеристики?
– Двигателя или самолёта? Впрочем, расскажу и об одном и о другом. Двигатель, при собственном весе в восемьдесят килограммов, должен развивать мощность в пятьдесят-шестьдесят лошадиных сил.
– Прекрасно! Это выходит, что по соотношению масса-мощность этот двигатель значительно превосходит паровой?
– Если быть занудно точным, то почти в четыре раза. Если, конечно, считать вместе с котлом.
– Просто великолепно! Но продолжайте, прошу Вас.
– Самолёт мы строим двухместный, с дублированным управлением. При этом он получается почти в три раза меньше, чем первый самолёт Можайского, на котором мы летали.
– Неужели такое возможно?
– Представьте себе, мой друг! Более того: самолёт кроме пилота и пассажира способен поднять ещё почти сорок килограммов груза или дополнительного топлива.
– Фантастика!
– Да-да, Вильгельм, и все это Вы увидите через два дня. Хочу Вас порадовать: кроме самолёта мы строим ещё несколько машин: мы намереваемся покорить все три стихии – воздух, воду и землю. Для воздушного океана строится самолёт, для воды – моторная лодка, а для земли мотоцикл. Так мы назвали колёсные экипажи с бензиновыми двигателями.
– И с какой скоростью двигаются наземные экипажи?
– Мотоцикл мы сумели разогнать до скорости в пятьдесят километров в час.
– Невероятно! Мотоцикл мчится почти со скоростью самолёта!
– Пока максимальная скорость такова, но в дальнейшем будет и выше, когда создадим хорошую подвеску и разработаем новые виды протекторов для шин. Средняя скорость мотоциклов колеблется от пятнадцати до тридцати километров в час.
– А водный транспорт?
– Для начала мы взяли мотоциклетный двигатель, и установили его на небольшую лодку. Максимальная скорость, которую мы достигли, оказалась в тридцать километров в час. Средняя – пятнадцать-двадцать.
– Невероятно!
– И всё это, дорогой Вильгельм, Вы увидите завтра.
– Буду ждать с нетерпением. Однако, Пётр, у меня имеется несколько вопросов.
– Задавайте, и я отвечу со всей возможной откровенностью.
– Что Вы думаете о совместной разработке и производстве самолётов м мотоциклов?
– Это прекрасная идея, Вильгельм, и я всей душой выступаю за неё. Но! В этом деле есть несколько громадных сложностей, способных испортить всё.
– Какие это сложности?
– Англичане. У нас они ведут себя хоть в малейшей степени пристойно, у вас же они орудуют как в собственном кармане. Не обижайтесь, Вильгельм, но всё, что делается в Германии, тут же становится известно в Англии.
Вильгельм помрачнел. Он не был англофобом, не стал им даже после поражения в Первой Мировой войне, но англичане были ксенофобами уже сейчас. Они ненавидят всех кроме себя.
– Однако у Вас имеются какие-то мысли?
– Имеются, да. Я предлагаю перспективные исследования проводить у нас, так как мне удалось создать зачаток контрразведывательной службы и вычистить наиболее злостных болтунов. Вы не представляете, Вильгельм, как болтливы наши офицеры и учёные! Это просто эпидемия логореи какая-то!
– Логорея, это что?
– Это диарея, но идущая изо рта. Неостановимый поток словоизвержения.
Вильгельм совершенно неприлично захохотал, закинув голову и дрыгая ногами. Наконец он успокоился:
– Пётр, Вы невероятно наивный человек! Если Вы думаете, что эта беда коснулась лишь России, то совершенно неправы! Немцы болтают гораздо больше, уверяю Вас. Помнится, за время нашего с Вами путешествия, ваши люди рассказывали посторонним только то, что написано в рекламных проспектах, а мои разболтали все военные и государственные тайны, да и о семейных тайнах нашего двора поведали немало лишнего.
– Именно поэтому я и не хочу расширять круг посвящённых. Вильгельм, поймите, речь идёт даже не только о многомиллионных убытках России и Германии, но и о многомиллионных потерях наших людей, в случае если наши разработки англичане применят у себя, обворовав нас.
– Да, мой друг, тут Вы совершенно правы. Англичане орудуют у нас совершенно нагло и цинично, чему немало способствует англомания в обществе, особенно в высшем. Что там говорить, если мои родители…
Вильгельм с трудом оборвал себя. Что же, мне известны настроения родителей Вильгельма: они оба считали Англию центром мира, Градом На Холме. Готовясь к вступлению на престол Германской Империи, они думали в первую очередь об интересах и нуждах Англии и англичан, а вовсе не собственного государства и народа. Что же, у нас таких людей, особенно среди интеллигенции и аристократии тоже непозволительно много: всех этих англофилов, германофилов и франкофилов…
– У нас таких людей тоже очень много, Вильгельм. Просто я, как уже упомянул, создал службу безопасности из жандармов и полицейских, которым удаётся пока отсекать нелояльных людей.
– Жандармы… Я знаю, что в русском обществе этих господ не любят, это правда?
– Истинная правда. Но я несколько раз прилюдно объявил о бесчестности такого отношения к государственным служащим. У меня даже было несколько неприятных разговоров с несколькими гвардейскими офицерами, и дуэли не случилось лишь потому, что они побоялись последствий.
– Знаю этот неприятный тип людей. Наглые придворные шаркуны.
– Да. Среди боевых офицеров степень неприятия жандармов куда как ниже.
– Итак, Пётр, каков Ваш план?
– Я организую в России несколько бюро, которые будут заниматься разработкой и подготовкой к серийному производству моторов, приборов для самодвижущихся экипажей и самолётов, собственно самих экипажей и самолётов различного назначения. В этих бюро, в обстановке сохранения тайны будут работать как наши, так и ваши инженеры и учёные, а результаты их работы внедряются на русских и немецких предприятиях.
– Как бы предприниматели не начали продавать наши разработки! Корысть вещь интернациональная. – вздохнул Вильгельм.
– А тут я задам Вам вопрос, дорогой Вильгельм: скажите, а зачем мы будем отдавать новейшие разработки, созданные на государственные деньги, каким-то непонятным дельцам?
– Но позвольте, Пётр, меня учили, что частное предпринимательство гораздо эффективнее государственного планирования.
– А с чего бы это? Если брать мелкие мастерские или артели, то, скорее всего, так и есть. Но достаточно крупные предприятия, как правило, имеют наёмных директоров и наёмный управляющий персонал. Крупный капиталист, к примеру, ваш Крупп, лично управлением производством не занимается. Так кто мешает нам нанимать талантливого человека для управления отраслью, и ровно так же нанимать директоров и инженеров, как это делает Крупп? Согласитесь, в этом случае львиная доля доходов пойдёт не в карман Круппам, Тиссенам, Морозовым, Рябушинским и кому угодно ещё, а в казну. Не забываем о такой вещи, как конкуренция между капиталистами, отнимающая массу денег и ресурсов. Собственно, почему бы государству не нанять такого Крупа, пока он ещё молод, небогат и достаточно покладист?
– Да, с этой точки зрения государственное управление хозяйством выглядит много привлекательнее.
– Посмотрим ещё вот с какой стороны, Вильгельм: государственное предприятие, получающее комплектующие детали с другого государственного предприятия будет довольствоваться запланированной нормой прибыли, или вовсе поставлять эти детали в убыток, потому что всё равно получит сырьё, деньги на жалованье и оборудование взамен изношенного. И в результате стоимость товаров, произведённых на государственных предприятиях, выйдет много ниже, и, следовательно, победит конкурентов.
