Сергей Викторович Пилипенко
Рассказ Эльдорадо
От автора
Золото Эльдорадо. В самых простых умах это понятие отложилось, как не постигнутая доселе страна чудес и сказочных богатств. Ее многие искали, к богатствам стремились, но нашли ли на самом деле?
Или все же она так и осталась страной неизведанной, просто придуманной кем-то, как некая мечта, устремленная в небытие человеческим умом?
Наверное, скорее всего, последнее, ибо не находится на планете того участка земли, где мир мог бы стать раем в одночасье, озаренный блеском богатств и их сказочного волшебства.
Сюжет по-своему увлекает за собой читателя, начиная с первого дня странствий самих героев. Вместе с ними можно будет окунуться во все стремительно разворачивающиеся события по прибытию на остров сокровищ и так же внимательно следить за всеми изменениями, происходящими в той части планеты.
А они столь невероятны, что подобным может показаться на сегодняшний день только наиболее фантастический рассказ.
Природа Земли такова, что содержит в себе очень многие разночтивые понятия сложности. И в этом ее секрет, раскрыть который предстоит в будущем.
В общем, история приключений верна своему жанру, являясь фактором пытливого интереса любого читателя ко всему загадочному, непонятному и навевающему страх, в какой-то мере нужный человеку для решения его же проблем, связанных с повседневной жизнью.
Новые нибелунги уже загадывают бороздить космос. Но пусть вначале разберутся на Земле и выяснят до конца, какова настоящая цена драгоценностей, и какую силу они могут внести в саму земную среду.
Все сакральные мечты самого времени разбиваются о призму дня, и в злой рок насущности чей-то судьбы вносится очередное проклятие, дабы основательно закрепить то, что, казалось бы, давно стало единственным и абсолютным выражением нашей эпохи.
В глубине познаний кроется тайна. За ней же скрывается истина.Мы приближаемся к ней понемногу и уже стоим на пороге образования всецело добытого искренне земного человеческого разума.
Мы определенно знаем это, и мы же должны непременно достичь его, как результат одноименного сложения всех величин на сей момент существующих жизней.
Несколько ниже, опускаясь по тексту, Вы побываете в прошлом, находясь в настоящем. Но, кто знает или может знать достоверно точно, что оно не окажется самым настоящим и реальным будущим.
Эта тайна вскоре будет разгадана, а человечеству дан урок по существу прилагаемой ему жизненной памяти.
Сему рассуждению есть подтверждение, как и всякому естественному началу, что первородно берет откуда-то саму нашу жизнь.
Исцеляйте сердца от забвения времени и руководствуйтесь порывом души в минуту отчаяния или просто воспользуйтесь мыслью, работающей, как всегда, только наперед.
Предисловие
Я не изобличаю Бога и не настаиваю на определении его вероятного присутствия, но ссылка на него все же имеет место, как всякое олицетворение степени более разумного существа.
Сверхъестество еще никогда не приносило нам пользу и только благодаря тому, что мы его понимаем по своему или не хотим понять совсем в силу своей уверенности, что Бог не даст чему-то свершиться на нашей Земле и не доведет нас до крайности.
Но такие мысли, по меньшей мере, наивны, а по большей – просто глупы. Бог не жесток, не одинок и не обидчив. По крайней мере, он это давал нам понять несколько раз и, причем каждому по отдельности. Но, к сожалению, Бог не способен на большое спасение, ибо его одного недостаточно.
Нас так много, что ему просто не под силу взять и одновременно всех уберечь. Поэтому, подумать обо всем мы все-таки должны сами, ибо нас, опять же, много и из многого же сами и состоим, что способствовало бы этой же помощи.
Судьба каждого – это понятие относительное. И этот рассказ поможет понять, что такое, вообще, судьба и, собственно, почему она так называется в каком-то жизненном выражении.
Законы сверхъестества очень жестоки по отношению к роду земному, но не только они хранят в себе зло и заключают силу всякого мрака дня. Есть сила и нашего злоучастия во всем том, что именуемо – сверх.
Надо бы понять это и, как сказал бы, сам Бог:
– Всяк в себе усмотреть то, и благоразумию общему, и своему подчиниться. Тогда силь какая не станет больше вами верховодить, а вы же сами ею себя и спасать будете.
Вот такие его слова. Но, к великому сожалению, они пока понимаются не дословно, а, порой, и вовсе не воспринимаются, ибо скажи кому об том, то он просто посмеется, ибо считает, что не может человек Бога своего слышать или видеть. Потому, как думает, что Бог дан только чудеса творить, да еще больных исцелять и всякого добра прибавлять.
Только вот напрасно так думают многие. И Бог еще скажет свое слово, возможно, во время другое. И уж тогда оно будет принято повсеместно, ибо то слово станет оплаченным человеческой жизнью, потому как не слушались слова другие и не желали быть признанными среди огромного множества им схожих.
Но, в том и велика беда людская, что не могут многие распознать его и думают, что только наружное действие какое или особое горделивое выпячивание в этом поможет.
Нет, люди. Такого больше не будет и не потому, что кто-то не желает этого или сам Бог того не хотел бы.
Не хотят того все, только пока не понимают сами и объяснить не могут. Только внутренне и через беду всякую, сугубо личную все доходит, а в счастье одиночном и благом устрое то все недопонимается.
Но речь не идет о взыскании какого-то горя дополнительного для всех и каждого по отдельности.
Этого-то хватает. Разговор лишь о том, что люди ждут какого-то чуда необыкновенного и никак не хотят понять, что чудо то они сами сотворить должны, ибо еще ни одно чудо не творилось без участи какой людской.
Любое сотворение делами душ людских и их рук, приложенных к тому же, воспроизводится. А если этого нет, то и того также нет.
Ибо не может один биться головою о стену, пытаясь что-то совершить, ибо другие того не желают в душе своей искренне, ибо не поняли они еще многое и доискиваются везде силы той, в чудесах взрастающей, средь люду разного и прочего, пытающегося показать себя во благо самому себе же, если не в смысле подъема уровня материального, то в плане показного духовного приспособленчества в силу возрастного ценза времени и в связи с создающимися условиями для такого же воспроизведения.
Что толку считать кого-то святым, если от его святости нет никакого проку, и какие бы знаки вы на себя не одели, этим не уподобишься силе сверхъестества, ибо для этого надо взрасти умом и приложить силу своего труда самостоятельного, а не чьего-то и под чьим-то руководством.
Вот и все ответы на раздающиеся то там, то там голоса времени и народа.
Здесь нет предсказаний и нет псевдоутопических нравоучений. Это просто рассказ. Своеобразный сдвиг с места в своей пустоцветной душе каждого, ибо для того, чтобы она хоть раз зацвела и дала плоды, нужен любой сдвиг, или движение в сторону умопостижимости, что и является ростом души каждого.
И не нужно совмещать это с иерархическим материальным взрастанием путем синдроменальной участи других.
Наш ум только разуму подвластен. А разум исключает всякую хитросплетенческую суть.
Восстав единожды в своей душе, вы приближаетесь к уму, что, соответственно, двигает вас к разуму, способному устоять в сверхъестестве применения и способному победить всякую генетически выраженную суть человека-естества.
Только этот путь решает будущее сотворение и только восставая в душе, можно определить то самое зарождающееся во времени чудо сверх, происходящее ото всех единовременно в одном образном порыве и стремлении получить хоть каплю здравого ума.
Только жизнь способна подтвердить всякую суть сказанного.
Но сказанное в самой жизни не всегда и не во всем может быть подтверждено, ибо во времени переисполнимо всеми и может, в итоге, выражаться по-другому. Это и есть сила, и это, своего рода, также сверхъестество. И если понять одно, то поймется тут же и другое.
Бог сказал однажды:
– Если какая-либо сила вас угнетает, то с нею нужно сравняться, чтобы поравнять устои и не сотворить дополнительного вреда кому бы то ни было. И если в таком участвует сила ума, то значит, ее и нужно сравнивать, ибо все другое будет беспомощно.
А еще, он же велел так:
– Кто за силой какою погонится самостоятельно и забудет про другого, сильно либо слабо отстающего, то и сам же в ней и поглотится, ибо всякая сила одним человеком не удержима будет, ибо угнетает она его и частью ниспровергает в бездну какую, в силу слабостей любых людских, человеческих. Потому, взрастать совместно требуется и поддерживать одному другого, ибо только так в силе общей взрасти можно и хоть в чем-то сравниться для общего блага всего и вся на Земле вашей.
Вот по такому принципу пути развития общего и нужно двигаться.
Потому, пишется все для этого же и потому хоть мало, но все же веление это исполняется во времени.
Но все же лучше продвигаться, нежели стоять на одном месте, ибо движение – это всегда жизнь, а всякое недвижимое – скороспелая смерть в любом образе этого понятия.
И в заключение, хотелось бы сказать еще вот что.
Никогда не нужно что-то предрасполагаемо приближать и основательно опускать в свою одурманенную подобным материалом голову.
Нужно всегда ожидать предполагаемое и всегда быть готовым к его отражению. Это и есть внутренняя духовная победа, и это и есть общий сдвиг в душе каждого.
Читайте, но не забывайте об этом. И какие бы картины пред вами не предстали – все же не бойтесь и особо не омрачайтесь, ибо это может помочь силе существующего сверхъестества.
Нужно уметь победить в себе силу подавления, и нужно уметь выстоять в себе самом силу внутреннего убеждения в том, что ничего такого не случится, если в огромной своей массе мы попытаемся устоять и взрасти внутренне до самых небольших размеров, если попытаемся понять суть сверхъестества и если усмотрим в нем же свое будущее отражение во времени.
Самое же главное можно сформулировать так.
Человек всегда способен помочь себе сам, если он действительно желает этого и если обусловлено приближает, а не домогается от другого, снижая свою собственную активность.
Всякое начало хорошо и особенно, когда речь идет о сдвиге в человеческой душе, жаждущей высвобождения и малейшего понятия происходящего.
Чтение и является, своего рода, некоторым высвобождением, ибо в книге вы не зависите ни от кого и ни от чего, лишь только фигурально касаясь основного развития сюжета произведения.
И, наконец, в чтении всегда каждый находит сам себя, что неизменно и дает предпочтение в силе своего умственного взрастания, ибо прочтенное – это уже несколько совмещенное непосредственно с вашим личным.
И оно же является частью другого, а значит, непосредственно общего и постороннего.
Поэтому, всякое прочтение – это есть нединамическое сближение между соискателями подобного или просто людьми.
И, как всякое сближение, оно дает условно взрастающий интеллект в духе описанного произведения, который в итоге и возлагает какую-то более-менее частицу величины познания окружающего, что неизменно совершенствует ум и приближает его к общему Разуму.
Пролог
Никто не знает, какова настоящая сила Земли. Ее успокоенное давно ядро практически не содержит той злой силы, что могла бы в один миг стереть нас с лица планеты и разбросать по сторонам нашей же вселенной.
Но, как бы там ни было, все же время от времени какая-то часть всего того выдворяется наружу, и уже до нас самих доходят грозные отголоски стихии, если, конечно, не затрагивают напрямую, превращая города в ничто и жертвуя человеческими телами, как чем-то просто природным и вполне естественным.
В самой природе не бывает исключений. Практически, мы сами и есть само природное исключение, так как не вписываемся в ее черты и создаем время от времени массу проблем.
Но, тем не менее, она нас терпит, хотя временами действительно буйствует, нарушая наш покой и даже свой собственный.
В природе есть свои странности. То есть то, о чем мы попросту пока не знаем и не может толком пояснить, даже будучи знакомыми с такой наукой, как физика. Есть также отдельные места выражения тех самых странностей и, по большему счету, они уже давно известны и облачены печатью злой славы.
В одном из таких мест Вы и побываете, продвинувшись чуть далее этих строк и окунувшись в материал, подготовленный специально для этого.
Сохранилось ли то самое место на Земле до сей поры – точно сказать трудно. Оно могло давно исчезнуть, как уходящие вглубь океана острова, а могло и дальше пребывать в том же месте, за исключением разве что небольшого изменения своих координат.
Как бы там ни было, но земля не стоит на месте и так же продвигается, как и сама планета, правда в гораздо меньше выраженном варианте.
Снискать нечто подобное уже сейчас было бы поистине своей очень хорошо. Это дало бы приток знаний и возможность реального исследования самой сейсмологии Земли и ее магнетического поля привязности.
Это же приблизило бы нас всех к разгадке самой большой тайны планеты, а именно к тому, что именуемо технологией большого взрыва. Так что, в конечном итоге, нам всем есть, что поискать и, наконец, добыть то самое золото, хранящееся в тех закромах, научно современным путем. И это несомненно окупит все те затраты, что были осуществлены в процессе самого поиска.
Практическим подтверждением существа всех тех описуемых странностей природы планеты являемся мы сами, так как подчинены закону магнетизма и поочередной смене его полюсов. Естественно, в меньшей степени, нежели виды животного происхождения, но не настолько, чтобы быть полностью зависимыми от природной среды.
Что ж, можно вполне позаимствовать именно это, отправившись на поиски земли Эльдорадо, вынуждая себя подчиниться силе среды и составить на время единое целое с самой природой своего земного происхождения.
Так что, в путь, великие мореплаватели, ибо путь тот действительно проходит именно по воде. И, конечно же, семь футов под килем, просто так, на удачу. Как говорится, с чем черт не шутит. А с такой силой, тем более…
Глава 1. Корабль нибелунгов
Была ночь. В трюме стояла кромешная тьма. Где-то впереди послышался сухой кашель старика, а еще через минуту, какой-то неистовый храп и чей-то ночной свист.
Все это слилось воедино, и минут десять не давало мне уснуть. На море стояла небольшая волна, и судно, то и дело покачивало со стороны в сторону.
Приподнявшись немного, я попытался встать, но больно стукнувшись о какую-то судовую переборку, опустился на место.
Шум немного поутих, а из дальнего угла уже доносилось только какое-то шипение, словно какая-то змея заползла в наш трюм.
Я положил голову на соломенный тюфяк и попытался вздремнуть. До рассвета оставалось совсем немного. Где-то впереди должна была показаться земля. Та, которую мы так давно не видели и ожидали, и от которой за время столь долгого морского путешествия совсем отвыкли.
Восемь с половиной месяцев мы находились в пути. Такого длительного путешествия я еще на себе не испытывал.
Меня укачивало, тошнило, но все же приходилось терпеть. Впереди была цель, и она частью была оправдана нашей сутолочной жизнью и процветанием морской болезни.
Кто не испытывал подобного – тому никогда не поверить. Это такое умопомрачительное состояние, когда небо кажется для тебя единственным местом, где бы ты мог спокойно отдохнуть и устранить хоть на время те поднимающиеся внутри чувства, которые позволяют вполне опрокинуть все наружу, если достаточно хорошо над этим не потрудиться и не оставить все внутри.
Я уже забыл, что такое рассвет и что такое вообще день. Жизнь смешала все воедино, оставив только понятие – темнота и ночь. Лампа наша давно уже погасла, и мы находились в полной темноте, порою, даже не ведая, что там творится снаружи.
Судно вели скрейперы – настоящие судоходцы. Мы же только как вспомогательная сила, в случае какого штормящего ветра или высокой волны.
Все основное время нам надлежало быть в трюме, дабы не попадать под руку шумливому капитану и его верным помощникам. Наверное, нас то и взяли только поэтому, да еще смотря на наш весьма убогий вид и жалко молящий способ утолять жажду в весьма неприятном напитке, способствующему нашему мирному поведению и доводящему нас до какого-то жалко-безвредного, паразитически гадкого существования. В сочетании с морской болезнью, это давало возможность нашего длительного умопомраченного содержания в трюме и своеобразность поведения команды в отдельных случаях какого-то внутреннего неповиновения.
Всего нас было семеро.
Я, одинокий старик, четыре молодых парня и еще один человек, примерно моего возраста, который почему-то все это длительное путешествие молчал и только скулил иногда, как какой-то загнанный пес, да еще свистел по ночам, мешая всем спать, хотя вряд ли это вообще можно было назвать сном.
Скорее полупьяная полудремота. Но эта вязкая мутноватая жидкость уже подходила к концу, и, наверное, капитану следовало бы позаботиться о чем-то ином, дабы совладать с нами в случае какой оказии.
Не могу сказать, что на судне я оказался совсем случайно. Скорее всего, это было преднамечено мной самим. Я очень часто болтался в порту, посещая то одну, то другую таверну и довольствуясь каким-то жалким заработком, которого только и хватало на пропой, да еще какое-нибудь место в общем сарае, расположенном позади этого заведения, дабы сохранить некоторую его достойность.
Сам я был не женат, детей не имел, да и кто пошел бы за меня такого незадачливого и не расположенного к чистоте и праведности. Поэтому, жизнь свою прозябал самостоятельно в массе таких же, как и я, горе-истцов своей собственной судьбы.
Не могу сказать, что я был не образован. Нет. Кое-чему еще в детстве меня обучили.
Я умел читать, писать, да еще прибавлять кое-какие цифры, что неизменно возводило меня в ранг особого человека, одаренного такой умственной способностью.
Это же спасало меня от многих бед, постигаемых другими, так как я не поддавался бравому расчету хозяина таверны и в любом состоянии считал свои неуемные расходы.
Это-то меня и спасало, и давало возможность держаться на плову время от времени.
Бывали, конечно, и просчеты, но относительно мало, и кое-как я продолжал свое жалкое существование.
Была возможность устроиться получше, но как-то я сам не захотел этого, усмотрев в своей обязывающей работе какую-то затаенную злобу дня и осквернение моего личного чувства свободы.
Так вот и прожил я свои тридцать шесть лет, и за это время мало о чем пожалел, так как не видел подходящего мне смысла существования и постоянно утопал в собственной обустроенной грязи, что неизменно накладывало свой отпечаток на мою внешность, и заставляло порой страдать от недовысказанности своих внутренних убеждений внешним образом своего вида.
В поисках очередной работы я и попал на это судно, где капитан желал видеть в нас именно то, что мы собой и представляли внешне и не особо пытался видеть просто людей, испытывающих хоть какие-то чувства и имеющих свои убеждения.
Говоря проще и снисходительнее к самим себе, он желал видеть в нас просто свиней, которых в любую трудную в жизни минуту, можно опустить за борт или выбросить где-то на острове, что в любом случае, на него лично не окажет какого-то должного воздействия и тем более, не приведет к какому-то угрызнению совести.
Судно в очередной раз качнуло, и у меня внутри снова что-то заклокотало.
На этот раз вроде бы обошлось, и я опять погрузился в свои раздумья, которые неизменно преследовали меня в часы утреннего времени и благодаря которым же я неизменно знал, что наступает очередной день моей, никому не нужной жизни.
Подсчитав в уме, какой сегодня день, я пришел к выводу, что основательно перегрузился этой качкой, и пора бы уже пристать хоть к какому-то берегу, дабы провести там хоть один день и успокоить на время свое чрево.
Я в душе помолился и думаю, это помогло, так как вскоре я услышал, как сверху донеслось такое родное и знакомое, что мне непременно захотелось подняться и крикнуть то же.
Но, стукнувшись опять о переборку и на секунду подавив этим желание, я снова улегся и принялся ожидать дальнейшего развития событий.
Судя по всему, земля была еще далеко, так как снаружи то и дело слышались обрывки разговоров между капитаном и его командой, число которой доходило до восьми, и которой не было нужды прозябать, как нам здесь – внизу.
Все они располагались на палубе. Точнее, на специально обустроенной судовой ее части, где могли и отдохнуть, и приготовить себе какую еду, в которой нам было отказано.
Довольствовались же мы лишь какой-то солониной, да еще глотком давно пропавшего вина, от которого вздувались животы, и становилось тяжело дышать. В суточную дозу входила и очень маленькая часть хлеба, изготовленного из обычного ячменя, сухого, словно камень и позеленевшего от времени.
Но мы и этому были рады. За то время, что в пути, соленое превратилось в настоящую каторгу и порой обжигало все внутри до немогу.
Но, то ли вино, то ли та мутноватая грязнозеленая жидкость несколько снижало это состояние и давало возможность хоть как-то существовать.
Странное дело, но за то время, что мы на корабле, никто не умер и не заболел. В этом я усматривал какой-то таинственный смысл, как для себя самого, так и для остальных.
Но делиться с остальными все же не стал. Насколько я понял, они сами в этом не нуждались, и их жизнь была у них просто перед глазами, а не витала в облаках, облачаясь в какие-то условности времени.
По мере продвижения нашего судна, обрывки разговоров начали обретать смысл каких-то команд, и я понял, что земля вскоре примет нас в свое лоно.
Щель в трюме приоткрылась, и чей-то голос громогласно заявил:
– А, ну, пошевеливайтесь, сволочи. Земля на подходе. Живо выбирайтесь наружу. Есть работенка для вас, сучьи дети, – и тот же голос громко захохотал.
Трюм несколько ожил. Раздались голоса, а в полосе ярко образовавшегося света возникли фигуры жалких, изнеможденных временем пребывания внутри людей.
Все они поочереди потянулись к брошенной сверху веревке и так же, по одному их вытягивали наружу, ибо самим это уже было просто не под силу.
Дошла очередь и до меня. Правда, я несколько помедлил, а поэтому получил в свою сторону дополнительно несколько слов.
– Эй, умник, – отозвался тот же голос сверху, – давай быстрее, а то капитан не любит ждать. Того и гляди, не сдержится и выбросит за борт. А ты ведь плавать не умеешь, – и человек расхохотался.
Рассмеялись и те, кто был рядом с ним, знаючи о моем несовершенстве и о боязни морской соленой воды в таком огромном количестве.
Палуба встретила нас дружелюбно и сияющим солнечным золотым блеском. В эту минуту я еще не совсем осознавал всю справедливость подобного определения, но как потом время доказало – чувства и мысли нас самих вполне могут и опередить.
Взамен золотого блеска в своих собственных умозаключениях в тот момент я получил один подзатыльник и еще один хороший пинок в зад от самого капитана, который дополнил все предыдущее каким-то зловещим смыслом.
– Будешь умничать – выброшу рыбам на корм. Знаешь, как это происходит?
– Да, – угрюмо согласился я и побыстрее отошел в сторону к своим.
– Ну, так вот, – продолжил свою дикую мысль капитан, которого все почему-то звали Жозефом, хотя no сути имя его было другим, да и по роду он к этому не относился, – предупреждаю всех. Кто хоть раз меня ослушается или посмеет подумать так, сразу отпущу по ветру. Как? Знаете сами. Поэтому слушайте и исполняйте. Кто заболеет, попробует сбежать или совершит такую попытку – убью. Вам ясно?
Все поочередно кивнули, и я, в том числе. А, что нам еще оставалось делать в подобной ситуации.
– На ночь все будем собираться здесь, – продолжил капитан свою мысль, на этот раз обращаясь одновременно и к экипажу судна, – будем искать золото, начиная вон с того побережья, – и Жозеф указал рукой куда-то в сторону земли, – дальше будем продвигаться на юг, – и он снова махнул рукой, хотя вряд ли это имело какое-то значение для моих спутников, из которых только я, да старик кое-что соображали, – ты Эдмонтос, – обратился капитан к своему помощнику, – будешь находиться здесь. С тобой останется еще один из числа экипажа. Я же с остальными – на берегу. Смотри, возможно, будет прилив или отлив. Вовремя уведи корабль.
– Есть, капитан, – четко ответил ему тот, приложив руку к своему головному убору.
– И, последнее. Без моей команды на берегу ничего не предпринимать. Возьмите с собой оружие. Возможно, там кто и проживает. Во всяком случае, нужно уберечь себя от излишних неприятностей. Высаживаемся через полчаса. Даю время перекусить из того, что еще осталось и наполнить свои бурдюки вином, – это уже касалось непосредственно нас, так как сам экипаж судна его не употреблял, – и смотрите мне, не перепейтесь, а то отправлю по ветру. Мне нужны рабочие, а не пьяная скотина. Все, давайте по своим местам и за работу, – это уже касалось экипажа, так как судно, почти вплотную подходило к берегу.
То раннее утро показалось мне тогда таким безучастливо спокойным, что захотелось вообще с ним никогда не расставаться и запечатлеть таким, какое оно есть, навсегда.
Но, поборов свою внутреннюю тягу к непосредственной жизни на небесах, я все же занялся, как и все, последними приготовлениями, и в первую очередь, подкрепить себя завтраком, хоть и скудным до омерзения, но все же не дающим потерять свою последнюю силу к жизни и возможно продвинуть ее до максимального предела.
Остальные занялись тем же, и вскоре палуба была осквернена чревоугодием со своеобразным чавканьем, из которого даже зверю стало бы понятно, что на судне люди употребляют что-то съедобное, пытаясь продлить свою собственную уготовленную жизнью участь.
