Сергей Валентинович Каштальянов
Тихие прикосновения

– Зима будет холодной и большой. У меня на родине так говорили глядя на богатый урожай рябины. – сказал папа. А мама вдруг стала напевать:

– "В саду горит костер рябины красной,

Но никого не может он согреть. …

И папа стал ей подпевать:

– Не обгорят рябиновые кисти,

От желтизны не пропадет трава,

Как дерево роняет тихо листья,

Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,

Сгребет их все в один ненужный ком…

Скажите так… что роща золотая

Отговорила милым языком…"

Вари вдруг дернула за рукав Мета и внимательно посмотрела на него. Мет понял ее! Она, молча, сказала ему в уме, что у мамы грустно на работе и предложила ему самим "сходить и посмотреть" что не так и чем ей помочь.

Папа обнял и поцеловал маму и позвал их садится в машину, ехать домой. В машине Мет закрыл глаза, погрузившись внутрь себя «нырнул» в свою темноту внутри и "вынырнул у мамы на работе в ее агентстве». Вокруг маминого агентства на грани тьмы и освещенного места, кружили три темных опасных дяди. Они были намного чернее его обидчиков в школе. Дяди хотели забрать мамино агентство себе и избавиться от него, продав. Они усиленно врали про мамины «нехорошие дела» всем ее клиентам и подговаривали других не давать маме денег и работы. Он стал злиться и хотел их тоже "побить" слепленными камнями, но Вари снова дернула его за рукав, останавливая его, а сама стала действовать, прерывисто часто дыша. Мету показалось, что она смеется. Он ощущал в ней, то пугающее приближение нарастание близости с черными дядями, то быстрое удаление их вдаль до полного исчезновения на горизонте. В третий раз они удалились и исчезли совсем, а ощущение в маминой работе стало спокойным и легким. Вари гордо сказала:

– Бабуська наюусила!

– Вари- лапочка, чему тебя бабушка научил? – спросила ее мама услышавшая ее голос.

– Дысать на пляхих дядий! Сдуть из совсема насегда… – еще более важно ответила ей Вари и пожала руку Мету, пока мама не видит.

Они сегодня сами защитили маму.

Гл.5. Шепот на лунной дорожке

Этим вечером было очень тихо. Ветра не было, не шуршали осенними тихими сплетнями сухие осенние листья на тропинках, с залива не приносились крики птиц. Тишь была обволакивающей, она как подушкой плотно покрывала и останавливала все. Казалось, что вечный ветер с моря, надорвавшись с натуги, не мог продуть плотную тишину, а птицы без ветра не смогли прилететь с залива, и легли переспать это не полетное время. Погода как будто накопила остатки жары в плотную вату покоя в ожидании сезонных шумных пронизывающих холодных ветров подкрадывающейся зимы. Люди тоже стали меньше бегать по улицам и больше сидеть перед каминами и батареями отопления и на кухнях за горячим чаем. Со стороны дороги не свистели и не сигналили при обгонах, вечно спешащие беспилотные доставщики, везущие продукты в большой город, а стада личковушек не везли перегретых суетой города людей в тихие пригородные прохладные места на выходные, остывать от суеты вечно спешащего города. Безветренная немая тишина сгустилась до осязания, впитала все тепло и звуки, поглотила всю округу обморочной глухотой до самых дальних покрытых ранним снегом гор. В пригороде она уже поглощенная ею, все стихло и став оглушительно тихой закатными вечерами. С каждым вечером прохладное закатное солнце, тихо растворялось в мареве горизонта, все сильнее и сильнее засыпая до весны.

Они с Вари сидели на балкончике второго этажа и ожидали когда приедут родители из местного магазина. Они им сказали, что привезут торт, если они немного спокойно посидят на веранде. Они немного «посиживали». Вари рассказывала Мету, что она узнала о воспитательнице в садике. Мет с Вари теперь стал встречаться только вечером, после его школы и ее садика. А тут ещё родители переселили Вари в детскую на первом этаже, поставив для нее там кровать и перенеся туда все ее игрушки, и освободив Мету на втором этаже место для его школьного стола и тумбочек.

Вари рассказывала, что от воспитательницы "пахло" грустью и застарелой неприятной кисло-тусклой болью. Вари было болезненно это ощущать, и она решила «посмотреть», что так мучает добрую тетеньку. Воспитательница была хорошей с Вари и поэтому она решила ей помочь. Вари села в уголке на стульчик и закрыв глаза, она «вошла по лунной дорожке» внутрь воспитательницы и .. раз! … оказалась как у нее дома. Она не была физически у нее дома, но осознавала присутствие своего внимания именно в ее доме и задала себе вопрос – откуда ее грусть и как ответ, вошла в пространство квартиры, где стояла воспитательница и плакала, смотря на разбросанные вещи вокруг валяющегося на полу мужчины в грязной одежде. Плакала она от безысходности и усталости, так жить и нужно что-то делать, но ее сковывал непознаваемый ужас из ее далёкого прошлого, как будто ее увидит и осудит другая женщина из прошлого. Ужас выскакивал, оживая из черной глубины, безвозвратно прошедшего и пугал ее до дрожи и спазмов. Там внутри прошлого, она всегда была маленькой, скрючившейся от страха девочкой, на которую орал пьяный отец, размахивая огромным ремнем. Он не просто лупил ее, он ее лупил и запугивал ее, что выгонит ее из дома, до описывания. А потом снова лупил ее вонючим ремнем, приговаривая, что писать в одежду нельзя. И этот сковывающий безвыходностью парализующий ужас, и истерическое желание бежать, куда глаза глядят, растягивало ее на части, не давая что либо делать. Она теряла силы и снова замирала в своем бессилии от безволия, оставаясь пригвожденной этим ужасом на месте как умирающая бабочка пришпиленная булавками в коллекции. Но она не умирала, а вечно жила этом мучении и ужасе.

Вари вошла еще дальше в ее прошлое, и этот ужас оказался ещё древнее. Вари отшатнулась от орущего отца и углубилась по черному следу гадюкой выползающей из мглы прошлого и пошла глубже по лунной тропе света в черноте, к ее бабке и дальше к ее прапрабабкам. Шла и видела, протискиваясь сквозь их ощущения, как ее мать тоже жила с пьяницей, но и это было только частью ее несчастий и трудностей. Вари углубилась в дальнее прошлое этого рода, ища первопричину к седьмому колену женщин ее рода. Она дошла через ее бабушку к первой женщине. Та, седьмая прабабка боялась, что и второй ее мужчина будет уведен у нее другой, как увели ее первого любимого в юности и она останется одна посреди страшной жизни, одной без любви. Это горе, остаться в голоде и опасности в еще детском бессознательном возрасте, впитали ее дочери. Взрослея, она их подучивала, из благих намерений, не страдать как она, и не описываться от страха, а уметь наложит отпугивающий наговор на разлучницу и приворотный заговор на мужчину, так, чтобы под волшбвой, он не смог уйти от нее.

Седьмая прабабка ходила к сильной ведунье, что предложила ей учиться, самой заговаривать на верность своего мужчину. Учиться заговаривать так сильно, чтобы другая никогда не смогла распутать своими наговорами узоры ее «приворотной любви». Страх и желание толкали ее учиться. Она научилась сильным заговорам. А потом научила этому своих дочерей, но страх жил в ней и она его передала не вербально, им вместе с силой своей магии. Дочери впитали и силу умения, и ужас неизбежной потери и позже передали это своим дочерям как необходимость. А они все эти умения и страхи, усиливая, передавали дальше женщинам их рода. Вот так и стали женщины в их роду уметь и заговаривать и разговаривать чужие наговоры, а потом болезни и ситуации в жизни.

Вари поняла, что это именно и стало первопричиной их горестей и бед. Возвращаясь их глубины прошлого воспитательницы, Вари обнаружила, что у воспитательницы есть сестра. А у сестер, были еще живы дедушка с бабушкой, умеющие заговаривать у приносимых к ним детям цыган, болезни по православному молитвослову. Сестры боялись учиться у них. Впервые в их роду они теми, кто умение заговаривать не свил, а старинный ужас развил в себе. Сестры, впервые оказались бессильны перед ужасом их рода. Вари попыталась нашептывать им желания, научится по книге дедов, но ужас в них заблокировал уже это. Ужас правил их жизнями как хотел. Дорожка, по которой шли сестры, виделся в пугающем месте, заполненном огнем и стонами.

Из-за туч вышла Луна и проложила жёлтую светящую дорожку бликов через озеро к их дому. Вари замолчала, любуясь живым мерцанием лунного света на воде.

Мет спросил ее:

– А почему они не стали учится заговорам? Ведь это их дедушка и бабушка?

– Они только боялись и боялись, и от страха перестали жить для себя своей жизнью. А что с ними делать, я не знаю. Я маленькая. Я шептала ей про книгу, но она только дрожит и боится.

–А сестра ее? Она вроде не боится. – спросил Мет, посмотрев через дорожку Вари с воспитательницы на ее сестру.

– Сестра не любила дедушку, за то, что тот ее поучал жить правильно и по-божески, пугая чертями. А теперь она не хочет вспоминать его и он не сможет ей помочь оттуда … ну куда все уходят.

Мет стал ей объяснить как дедушка учил, про переходный мир, где возможно встретится с уже ушедшим дедушкой или попробовать воспитательнице это нашептать и сводить ее поговорить с дедами.

С дороги сверкнули фары машины. Это приехали родители, и они тут же побежали их встречать, наперегонки кто быстрее. Потом был торт и чай, и им было хорошо и легко, и Мету подумалость:

–«Какие у нас хорошие родители! И дедушка! А что его заставило учиться и учить их?! Надо потом сходить и узнать все!»

Через неделю примерно, Вари позвала Мета на балкон:

– Пошли. Что расскажу …

Они уселись на балкончике, и Вари шёпотом рассказала Мету, что воспитательница и один мальчик заболели. Их увезла скорая помощь, в больницу.

– Чем они заболели?

– Ни чем …

– Как это ничем?!

И Вари начала выкладывать все по порядку, а не как обычно, когда из нее нужно вытягивать все по очереди. Вари рассказывала, что после ужина ей внезапно стало холодно, как будто с окна на веранду садика подуло зимой. Вари подошла и закрыла створки окна и увидела за окном, что у забора садика стоит длинный худой дедушка в чёрном. Черный дедушка стоит и смотрит на мальчика их группы, что выбежал на улицу без спроса, на прогулку их еще не отпускали.

– «Злюканский чернай дедуска звал мальчика! А потом шмотрит каак малчик плачет …» –рассказывала сбивчиво Варя.

Мальчик увалился на скамейку, чуть не упав с нее на землю. Выбежала воспитательница и что-то закричала черному деду-злюке. Дед глянул на нее один раз и резко отвернулся и пошагал вниз по переулку. А воспитательница схватилась за грудь и стала по телефону звонить. Приехала скорая помощь и мальчика положив на носилки, занесли в машину. Воспитательницу тоже под руки завели в «скорую», и уехали в больницу. Сразу стало теплее, а скоро и мама с папой приехали и забрали ее, но руки у нее до сих пор были холодные.

– «Потогай!» – она сунула ему свои ладошки. Действительно они оказались холодные как появляющийся по утрам лед по берегу озера и в лужах. Мет растирал и грел ее руки своими. Что делать с этим пугающим новым и как злюкинский дед мог так пить людей, что их сразу увозят в больницу, он пока боялся думать и не понимал, как сопротивляться этому.

Они чувствовали своим внутренним пониманием, что злой-дед приходил за ними, а мальчик и воспитательница просто попались ему «под руку» первыми. Они были отчего-то уверенны, что этот злюкин дед- это старший брат той тетки-злючки заморозившей половину их берега, тогда ночью и которую они растопили в доме-корабле. Он пришел мстить им!

К ним на балкончик поднялась мама, обеспокоенная затишьем в доме. Потрогав руки Вари и ойкнув, обхватила своими теплыми ладонями их с Метом руки, стала тоже греть и дуть на них. Согрев немного, она повела их в низ, пить горячий чай с тортом. Попивши чаю, они были отпущены спать.

– " Ну мама!!!"… еще маленько посмотреть на лунную дорожку». – поклянчили они и им разрешили «еще пять минут и все!».

Сидя «пять минут» и разглядывая золотистые ломкие переливы лунной дорожки на льдинках озера, они договорились разделить сложную задачу на две менее сложные между собой и спросить дедушку как помочь мальчику и воспитательнице, и что делать со злюкиным дедом.

Мет не стал сразу ложиться спать, а сел на кровать, закрыв глаза, стал идти к образу злюкинского деда, промелькнувшего у его в мыслях, когда Вари рассказывала, как увидела его у забора садика. Войдя в его ментальный образ, ему открылись текущие внутри злюки желто-серые, «пахнущие» гноем потоки энергии. Обычно гной в ранах был такого цвета и вонял также, пока мама их не обнаруживала и ругая Мета обрабатывала и заклеивала регенеративными пластырями.

На свой первый вопрос к злюке: "Откуда это в нем и что это?", Мет увидел ответ во вспышках картинок, где дед-злюка привык еще в детстве пить энергию людей, пугая их или эмоционально доводя их до злости и раздражительности. Вместе с энергией боли он пил из них и их ужас разложения в страхе и страданиях. Он питался их страданиями, как привык с детства пить мучения своих сестер, специально пугая или подставляя под гнев измученной беспросветной жизнью матери. Он бы и хотел попить чистой энергии радости и света, но вокруг него с самого его детства, были только страдания и он привык к такой ядовитой отравляющей диете. Он подпитывал себя и свою жажду любви и внимания, выпиванием чужой жизненной энергии мук и страданий. Недавно он стал, чувствовать, что ему скоро умирать и как израненная крыса стал нападать на всех подряд, даже на собственного внука и попавшуюся под руку воспитательницу прямо на улице, где его могли увидеть и застать. А тут ему хотелось отомстить за сестру к которой он может и не испытывал никаких добрых чувств, но месть в его глазах видоизменяла его жажду на оправдание якобы благородной цели. За всю его жизнь никто не замечал, как он питается жизненными силами окружающих людей. Все воспринимали внезапно наступающие болезни и слабость после общения с ним, как нормальность жизни и эта их позиция ему позволяла жить, не очень изощряясь маскировкой своих действий.

Мет задал себе следующий вопрос – "Как исправить этот вред мальчику и воспитательнице?"– и Мету показались картинки, как энергия течет к злюкинскому деду ручейками в пространстве от тех, кого он уже пил и продолжает пить, по необходимости просто вспоминая о них. Ручейки энергии от этих людей текли к злюке деду, скручиваясь и извиваясь как струи воды в невесомости.

Следующими картинками Мету показали, как отвести струйки энергии от тела деда и перенаправить их назад к мальчику и другим людям, которых он пил. Струй было много и эта работа затянулась. Мет работал долго, устал и заснул, а проснулся только утром от папиного голоса, зовущего мыться и завтракать. Он не мог вспомнить, когда лег в кровать. Теперь он несясь вниз к умывальнику, стараясь прибежать к нему раньше Вари, вспомнил, что во сне к ним на помощь приходил их дедушка Сергей и очень быстро отсекал своим мечом по несколько ручейков-присосок от людей и закрывал их стенами огня и зеркал. У деда Сергея это получалось быстро и споро и Мет успокоившись, заснул.

– Папа, а дедушка Сергей скоро к нам приедет в гости?! – спросил он отца, выходя из ванны утром.

–Ээээ.... наверное, следующим летом. А что ты соскучился уже? Вы же с ним ругались все время. Ты говорил, что он злой? Что все время тебя учит и вредничает? Уже нет?

– Не … ааа, мы просто так …

– Ну тогда хорошо. Завтракать, и поедем в школу.

В школе было хорошо и дома вечером они с Вари, не сговариваясь, оделись в куртки и отпросились погулять вокруг озера до леса и обратно. Лес от холода уже все свои красивые листья сбросил, они, желтые и красные лежали кучами. Голые деревья, черными концами веток печально чертили на ветру прощальные письма ушедшему лету.

Вари рассказывала свои брожения по лунным тропам. Говорила, что мальчик был очень слаб и казался там, на лунной дороге, серым и спящим, а врачи его не могли разбудить. На вопрос как это, она только развела руками. Рассказала, как дышала в него наполняя энергией, как учил дедушка-Сергей с права на лево и шептала ему что пора вставать. Мальчик стал просыпаться, розоветь, но не открывал глаза специально, сказав ей, что боится черного злюкинского деда. Она стала ему шептать, что сейчас его нет. Ну и злюкинский чернодед и появился! Как позвала она его! Вари испугалась и уже хотела позвать Мета на помощь, но злюкиного деда загородил их родной дедушка. Деда-Сергей сильно топнул ногой и крикнул грозно злюкодеду:

– Мы тебе ничего не дадим! Верни все что взял!! – и снова так топнул ногой, что всё встряхнул, а чернодед провалился куда-то вниз под землю в огонь. Потом дедушка-Сергей показал ей как лучше надышать мальчика энергией и мальчик проснулся. Она видела, как забегали врачи, и мама мальчика плакала от радости. Дедушка-Сергей поцеловал Вари, сказав, что пошел помогать Мету, исчез. Вари помогла еще и воспитательнице. И когда та стала живее, решила нашептать ей, что ей нужно продолжить заговоры, помогать себе и людям, как все ее прадеды и прабабки до седьмого колена и через это к ней снова притечет энергия ее рода, наполняя ее жизнь удачей и счастьем.

Вари посмотрела на Мета и сказала:

– Ну вот! Теперь и я рассказала!

Они уже дошли до дальнего края леса. Все там было завалено желтыми и красными листьями, и они до одури кидались ими в друг дружку, пока не услышали звяканье корабельной «рынды» на веранде их дома и папин крик, зовущий идти пить чай и чтобы они набрали красивых больших листьев маме в подарок. Они быстро насобирали самых ярких и красивых листьев и в двух охапках наперегонки понесли их к маме. Мама смеялась, рассыпая листья по кухне, а ее глаза светились. После ужина и составления букета из листьев, уже укладывая их спать, она их поцеловала по три раза.

Вся последующая неделя была теплой и прошла хорошо. В выходные с залива пришел циклон с дождями. В один из пасмурных дней в машине по дороге домой, Мет заметил, что мама сидит в машине грустная и усталая. Он взялся за руку Вари, кивнув ей головой на маму, закрыл глаза, зная, что она тоже сейчас начнет помогать маме.

Они представили мамин образ и размытыми лунными дорожками вопросов и ответов вошли в него. Внутри они быстро вышли к картинке, где с мамой говорил человек в ее агентстве, а мама вздыхала, грустно прикрывая рот руками. Человек болезненно кривясь и даже с радостью, рассказывал маме раздражающие и пугающие ее вещи и … Мет увидел ручеек энергии утекающей от мамы к этому злоулыбчивому дядьке. Ручеек был красивым с мягким золотистым свечением и играя бликами на переливах полностью втекал в злоулыбателя. Он первый раз видел такое. Увиденный понятый им ответ был, что это особая энергия мамы как женщины, что она тщательно копила в себе и тратила на свое творчество для людей и для семьи. Это было мамин творчество в придумывании прекрасных проектов на работе и выпечке необычного и вкуснейшего печенья для их семьи.

Злоулыбатель пил ее радость творчества! Кривоулыбатель не был черным, но был каким-то противно-сладенько притворным. Мет понял, что сладенький умильно кривляющийся дяденька крал у мамы ее энергию творчества, которую та подолгу накапливала. Мама копила ее собирая из всего в ее жизни. Она откладывала ее из радости общения в семье, она собирала впечатления и прекрасные эмоции из красивых пейзажей залива, много брала от любви к ним и к папе, вдыхала от ветра с моря и от цветов на лугах за озером. Все что она получала с удовлетворенностью своей жизнью и еще от очень многого прекрасного в ее жизни, все сладко-злобный дядька крал у нее сейчас, забирая ее радость жизни и саму жизнь! Злобный дядька умильно пугая ее страшными и грустными новостями вызывал у нее эмоциональные выплески накопленных светлых положительных эмоций и творческой энергии.

Мет спросил себя: – Что делать и вспомнил как их дедушка делал отрезание связей и защиту огнем и зеркалами. Вспомнил и сразу стал знать, что нужно делать и стал аккуратно все это повторять. Сделав, он стукнул ногой утвердительно и грозно как дед-прапрапредок провозгласил:

– Ты ничего не получишь! Верни, все что взял!!!

Сказал и увидел, как противный дядька, запищав как мокрица, на которую наступили ногой, быстро убегает по коридорам, бросив маму в недоумении.

– Мет! Ты что стучишь? – раздался голос мамы.

Мет всплыл от лунной тропы, распахнул глаза и увидел на лице мамы улыбку и как ее глаза снрова светятся снова радостью и весельем.

– Да вы тут уже спите моя малышня! Да, сейчас быстро стало темнеть. – воскликнула мама и стала их тискать с переднего сиденья под бока, а они только радостно смеялись, увертываясь от нее в ответ, и притворно хватали ее с заднего сидения за одежду. Так они и приехали домой, смеясь всей семьей и играя.

Дома Вари сказала, что подсмотрела, что он делал, пройдя на тропинке Мета и попросила его не смотреть на причины противного дядьки сделавшие того гаденько несчастным, но Мет конечно уже в кровати, сходил через этого противного дядьку в его прошлое и увидел там страшное. Отчим бьет его маму на кухне обухом топорика по голове. Она падает, а дядька-мальчик от ужаса теряет сознание и падает под стол, за которым он упоенно рисовал свою маму с цветами в руках. Отчим потом соврал приехавшим врачам, что это его мама спьяну уронила его, а падая, разбила и себе сама голову. Отчима вызывала полиция, но он и там врал, а потом сбежал от них, украв деньги и вещи. С тех пор красивые картины и людей, умеющих красиво рисовать их, ненавидел, каменея от боли и одновременно болезненно жаждал насладится красотой их работ, но только для себя.

Он в припадке опустошенности ненавидел и выпивал из этих людей их прекрасный дар творческого полета в горний мир идей. Он ненавидел их и пил, пока ему не становилось спокойно. Пока его не отпускало из тисков ужаса сцен из детства, которые он никогда не мог забыть ни на день. Его мало интересовало, что потом случалось с этими людьми, а он после таких припадков, насытившись, долго пребывал в благожелательном состоянии и мог даже сделать пару профессиональных картин, в основном об адских ужасах и истязаниях невинных в крови с сексуальными извращениями. Это помогало ему переживать свою неспособность к нормальной человеческой семейной жизни. Он считал, что люди хуже и гаже его. Это помогало немного временно. Имея опыт «семейной жизни» его отца и матери, он пугался до дрожи и леденящих спазмов, обычной семейной жизни и подменяя ее, себе казался выше всей этой пошлости и кривляния жалких недалеких людишек неспособных к сложному и изящному. Пытался, но не никогда избавлялся от своего ужаса до конца и тот снова и снова прорастал в нем все более сильными разрывающими его душу переживаниями. Выпивая энергию людей, ему удавалось как-то срастить куски души в целое, но его снова его рвало проростками ужаса детства на части по живому. Он не мог это контролировать, и ужас, прорастая, снова и снова забирал его жизнь. Он очень страдал, но ничего не мог сделать с этим. И не хотел делать, а просто пил радость жизни других.

И Мет вспоминал, как учил их дед-Сергей, нашептывал ему, что все эти ужасы ему приснились в кошмарах и пора забыть их. Только повторив несколько раз, заменяя образы кошмаров, Мету удалось расслабить его, и серый расплывчатый образ его потускнел и исчез из поля его видения. У него появилось ощущение, что больше никогда он ничего не сделает их маме.