Сергей Туманов
Оранжевое небо
Отец присел на стул справа от Жедырева. Один его сын встал у ног Жедырева, второй слева. Жедырев оглядел этакую осаду и повернулся к отцу. Что-то в сознании Жедырева прояснилось после того, как он отказался возвращаться домой к жене, и поэтому с ясными глазами и сознанием, немного улыбаясь, он рассматривал отца. Тот действительно сдал, но, несмотря на то, что ему за семьдесят, выглядел все равно хорошо. Сказывалось армейское прошлое. Пару минут они рассматривали друг друга, после отец начал говорить:
– Ну… что же… думаю, ты получил то, к чему стремился – резюмировал он увиденное – В любом случае, рад тебя видеть… живым. Мне когда эта позвонила – сморщившись, он кивнул в сторону двери – я даже не поверил, думал ты от своей пьянки сдох где-нибудь… Ладно, давай прошлое забудем, тебе итак нелегко – он посмотрел на своих сыновей и кивнул в сторону двери. Те, переглянувшись, направились к выходу. Оставшись вдвоем, Жедырев-старший пересел на кровать – Давай прошлое забудем. Ты единственный, кто мне напоминает о твоей матери, я очень ее любил и очень по ней скучаю, а то, чем ты занимался, заставляло меня сомневаться в правильности моего выбора. Но сейчас ты заплатил цену за свою безнаказанность, поэтому все то, что ты сделал плохого для меня и моей семьи… я тебе прощаю, и, честное слово… очень рад тебя видеть.
Жедырев вновь не сдержался, из его глаз снова потекли слезы. С помощью отца он поднялся на кровати и подошел к нему. Они обнялись. Слезы душили его, но он был рад. Наверное, он был даже счастлив. Слезы появилась и в уголках глаз его отца, но тот быстро смахнул их.
– Как жаль… как же так… вот все бы вернуть, жили бы вместе, росли бы как семья, в горести и радости – негромко говорил отец – Недолго мне осталось, но это же прям праздник ты мне устроил, полжизни себя корил за то, что такие у нас отношения, не справился я с тобой… Ну, ничего, теперь и мне проще уходить будет…
Жедырев мычал в ответ. Он пытался просить у отца прощения. Тот понимал его интуитивно.
– Ну ладно, ладно… Уж лучше поздно, чем никогда… Рад я, рад… – Жедырев-младший сел на подушку, и они снова рассматривали друг друга – Мне твоя женушка с внуками пытается запретить видеться, совсем совесть потеряла. Я кое-как младшего выцепил, в Суворовское его определил со следующего года, а то смотри какие хомяки ходят, щеки скоро по земле тащиться будут. Палец о палец ударить не могут. Но старший твой все же не промах, в футбол играет, начал заниматься собой. Жаль поздно спохватился… Ну ничего, я пока в здравии, не слезу с них, можешь быть спокойным… Ну а у меня все нормально. Дети, вон, видел какие, один офицер армии, второй – контрразведчик, у каждого двое детей, так что у меня, у деда, шесть внуков: пятеро мальчиков и одна девочка – он заулыбался. У Жедырева засвербило в груди от того, что один из сыновей отца контрразведчик. Возможно, тот знал о Жедыреве уже раньше. Хотя может и не знал, не афишировалось же это событие на всю службу безопасности – Вот только правнуков вряд ли дождусь, но все равно, оставил после себя кое-кого, помирать не страшно. Пенсию новый президент положил приличную, жить стало полегче, хоть и к концу жизни. Не то, что твои дружки последнее отнимали… Ну а у тебя-то тут как? Не курорт, конечно, не твой любимый Куршевель или как его там, но тоже ничего, жить можно – он хитро посмотрел на Жедырева – Хотя, скучаешь, небось, по своим хоромам? Эта чего приезжала? Детей еще приперла, сначала сама бы приехала, а потом бы уже их тащила. А вдруг ошиблись они? Не ты здесь? Чудная она… Я понимаю, конечно, чем ты руководствовался, когда ее выбирал в жены, она та еще штучка, красивая и есть за что подержаться, но в голове-то, прости Господи, звон стоит от единственной праздношатающейся мысли… Не пара она тебе!… да что толку сейчас об этом говорить, поздно уже. А вот сестричка вот эта, которая здесь была, когда мы вошли, чего это ты с ней обжимался? Неужто зазноба твоя новая? Чего случилось-то такого, что эта грымза с детьми пулей вылетела из палаты, заревновала что ли, а? Эх ты, старый лис! – он засмеялся – Хорошая девочка, сестричка эта, по ее глазам видно. Я с ней еще поболтаю потом, осмотрю ее, так что тебе свое благословение дам, если хочешь, конечно – его это смешило, и он потрепал Жедырева по груди. Взгляд отца уперся в стоящие на тумбочке иконы – Неужели поверил? Или тебя перед фактом поставили? Ну, так или иначе, дело хорошее, хоть я и далек от церкви, но тебе надо, надо… Ты ж ведь мыслями говоришь только… Сын, я вот что думаю, кровь одна все-таки… давай ко мне жить, я уж за тобой послежу, не брошу, и тебе беспокоиться не о чем будет… – Жедырев улыбнулся и, сказав «спасибо», отрицательно покачал головой – Не хочешь? Жаль… Я-то уж подумал, хоть какое-то время вместе поживем… – Жедырев вновь поднялся и обнял отца. Он был действительно счастлив – Ну, понимаю, понимаю… Что ж ты, с этой грымзой жить будешь? – Жедырев отрицательно покачал головой, но отец этого не заметил – она же тебе жить спокойно не даст, вконец все нервы испортит… – Жедырев привлек внимание отца и еще раз покачал головой – Что нет… Не испортит что ли? Вот уж поверь, испортит… Что…? – Жедырев снова отрицательно качал головой – Не пойму… Ты не собираешься возвращаться домой? – Жедырев в ответ улыбнулся – А где жить-то будешь… Подожди, с сестричкой?… Эка тебя… Вот уж интересно, а сестричка согласна? И вообще, она знает об этом? – Жедырев сел на подушку с задумчивым видом – Так сестричка все-таки тут замешана? – Жедырев утвердительно покачал головой. Отец встал – Вот женушка твоя психанет… Как я хочу это увидеть! Так, сын, ладно… Все равно сделать мало что для тебя могу, вот давай я с сестричкой и поговорю… – Жедырев попытался остановить отца – Цыц, я уже все решил! Если ты тут останешься, то не как инвалид, а как мой сын! Пенсия тебе светит нормальная, с голоду не помрешь… Я помогу, чем смогу, буду тебя навещать… Братья твои, да и внукам скажу, чтобы отца почаще навещали… Ладно, пойду с главврачом переговорю и с сестричкой твоей, хех… – он открыл дверь и задумчиво посмотрел на Жедырева – Слушай… а кто тебя так? Ну, в смысле, руки-ноги… – Жедырев исподлобья смотрел на отца, на эту тему ему говорить не хотелось – Ты знаешь того, кто это сделал? – тихо спросил отец. Жедырев спустя секунду выдохнул и медленно кивнул – А я его знаю? – Жедырев также медленно кивнул. Отец отвел взгляд в сторону и пару секунд смотрел в пустоту. Потом он неожиданно ответил – Это премьер наш новый, что ли тебя так? – Жедырев аж опешил от услышанного. Отец, поняв, что попал в точку, несильно постучал тыльной стороной кулака по стене – Эх… что же… ну надо ведь как… За дело хоть? – Жедырев уперся взглядом в одеяло. Его лицо было пунцовым, будто он маленький ребенок и отец наказывал его за баловство. Он даже впервые был рад, что не может говорить. Но он был не маленьким мальчиком, и потому поднял голову и утвердительно кивнул: его действительно наказали по делу и он это уже признал сам – Что ж, молодец, признался… Что же ты такого натворил, а? Ладно… Пойду…
Отец с задумчивым видом вышел из палаты. Жедыреву же последний разговор настроение изрядно подпортил, меньше всего он хотел, чтобы отец узнал причину, из-за которой премьер принял решение.
И, тем не менее, он был счастлив. Тех людей, с которыми он уже успел мысленно попрощаться, он неожиданно для себя вновь обрел. Теперь он задумывался о будущем. О будущем вместе с Любой. О том, что она отвергнет его, он не хотел и думать.
С другой стороны, ей нужен мужик, который будет ее обнимать, поддерживать, от которого она еще нарожает детей. Нет, он не будет настаивать… Но… он не сможет без нее, она стала для него смыслом жизни…
Ах, как это страшно! Он бы не встретил ее, если бы с ним не случилась такая беда! Парадокс, но если бы он ее встретил раньше, то не обратил бы никакого внимания, приняв ее также как и его жена, за «простушку». Но встретив ее как инвалид, он обратил внимание на нее… но он инвалид… Не случись одного, не произошло бы другое… радоваться или сожалеть… Конечно, радоваться! Иначе можно ложиться и помирать, но как раз этого сейчас не хотелось, и это благодаря ей, Любе… И Вале!
Ох, жизнь только начинается! «О Боже, ты так жесток, – думал Жедырев – Ты наказал меня, сделав инвалидом, и теперь привел к той, которую я действительно полюбил! И у которой есть маленькая дочка, прекрасная девчушка… Только благодаря твоим хитрым манипуляциям я понял, как неправедно жил… Прости за грехи, и спасибо за мое настоящее… И за будущее, каким бы оно не оказалось…» Он смотрел на иконы и был уверен, что они смотрят на него. Так он пролежал некоторое время. Потом к нему зашла Люба. Она была крайне растерянна:
– Паша, извини, я разговаривала с твоей женой… Сказала, что никоим образом не хотела ее обидеть, что у меня тоже есть ребенок и я по-женски понимаю ее, но она… Она обозвала меня… шлюхой – чуть слышно сказала она – и стала спрашивать, сколько мне надо денег, чтобы я от тебя отказалась… Паша, я не понимаю ничего в отношениях богатых людей, сама только недавно считала каждую копейку и еле сводила концы с концами, но зачем мне деньги и почему она решила, что я тебя держу? Ты сам должен решить, где ты хочешь жить… У тебя прекрасные братья, дети, а отец вообще прелесть – она засмеялась, и у нее потекли слезы, она начала спешно их вытирать – ой, извини… Отец у тебя такая душка, все расспрашивал о тебе, что да как, а я-то что скажу, я тебя и не знаю совсем… Вот, потом обо мне начал расспрашивать, такой смешной, правда… – она опять смеялась. Жедырев смотрел на нее и любовался. Половину сказанного ей он пропустил мимо ушей, но как бы то ни было, он не решался делать какие-либо шаги, поскольку понимал, что ему будет пятьдесят, он инвалид, а она молодая красивая женщина, у которой все впереди, и это «все» не сможет дать ей он.
Но он очень надеется остаться с ней, и она вроде не говорит слов против этого. И все же слова о его жене, что та предлагала Любе деньги, зацепили Жедырева, и он понял правильность своего выбора. Да уж лучше в этой палате до конца жизни, чем с такой женой. Вот только с детьми будет видеться редко, но ничего, отец сделает все, чтобы это происходило как можно чаще. Вот только, сколько еще отец протянет?
7.2
Они еще часто приходили к нему: жена, отец, жена с детьми, отец со своими детьми… До нового года оставалось три дня и руководство больницы отпустили Жедырева встретить его со своими родными и близкими. Жили в гостинице.
Жедырев не верил собственному счастью, что он вот так неожиданно для самого себя находился в компании любимых ему людей. Праздник прошел успешно, никто его не испортил, и даже жена вела себя достойно.
После встречи нового года он вернулся обратно в больницу, поскольку пришло время решать будущую судьбу Жедырева. Он не хотел уезжать и всячески пытался донести этот свой выбор до остальных.
Его поняли отец и Люба. Жена с детьми уехали домой. Отец с Любой договорились с главврачом о том, чтобы Жедырев еще какое-то время пожил в больнице. Не успев порадоваться в полной мере избавлению от этого пациента, главврач нехотя, тем не менее, согласился. Успокоившись, уехал и отец.
Жедыреву оформили инвалидность и он стал получать пенсию. Все эти деньги и вообще управление собой и своими документами он доверил Любе. Та не сопротивлялась. Какое-то время его посещал следователь, который сразу предупредил, что, скорее всего, виновный в преступлении найден не будет. Жедырев не настаивал, поскольку разговор со следователем, где он мог только мычать и кивать головой, оптимизма ему не добавлял. Со временем посещения следователя прекратились.
Позже, месяца через полтора, к нему снова приехал отец с детьми Жедырева. Они провели у него три дня. В этот раз его дети вели себя более раскованно и рассказывали о себе и своей жизни. Отец же в больнице появлялся все реже. Жедырев подумал было, что отец снова на что-то обиделся, но, как выяснилось, тот вместе с Любой подыскивали квартиру или дом, чтобы не останавливаться постоянно в гостинице.
Городок, или скорее поселок, оказался небольшим, с застройкой многоквартирных домов не выше трех этажей, но в основном был частный сектор. Похоже, это был сателлит более крупного города. Между тем, пока искали одно в аренду, Люба заинтересовалась приобретением участка земли с летним домиком в собственность. Отец похвалил идею и пригрозил помочь деньгами.
Уже весной, в складчину, они приобрели дачу, на которую и повезли Жедырева на машине Любы. У Жедырева начиналась новая жизнь. Не семейная, но вполне уютная.
Домик действительно оказался летним: один этаж с чердаком, сооружение, прочность которого вызывала сомнение. Они уже пригласили бригаду рабочих для того, чтобы те устроили этот домик пригодным для жизни хотя бы в теплое время года, сказала Люба.
Участок примерно восемь соток, довольно ухоженный, с плодовыми деревьями и кустами. Удобства на улице. Жедырев сам собрался вылезти из машины, ему надели упругие вкладыши на культи, после чего он направился по грязи и лужам к калитке.
Вообще местоположение дачи для Любы было довольно успешно: она находилась между ее квартирой в городе и больницей, то есть на работу отсюда было добираться ближе, но при этом выезд из города также находился рядом. Люба выглядела счастливой, сегодня она жила. Конечно, она не воспринимала Жедырева как мужа, но он стал для нее больше чем друг. Вроде как родственные души. И Валя с ним ладила, и ее даже не останавливала невозможность словесного общения.
В ту ночь они отправились ночевать в однокомнатную квартиру Любы. В доме, который, как ему показалось, видимо старше его отца. В тесноте, они кое-как разлеглись спать, кто на диване, кто на полу, но при этом все были очень довольны.
Жедырев засыпал с улыбкой, ему наконец-то снились спокойные сны и наутро он чувствовал себя выспавшимся. Он глазами обвел квартиру, в которой он оказался впервые. Свежие мысли плавали в его голове. Жить в такой маленькой квартире с ребенком ему казалось крайне сложным делом, но те чувства, которые испытываешь, находясь рядом со своими родными, не померяешь никакими квадратными метрами.
Он снова понимал, как много потерял тогда, когда выбрал свой путь. Да, он ошибся, но теперь Бог ему почему-то дал шанс все вернуть и пожить так, как ему всегда хотелось на самом деле.
Отец уже бодрствовал и кашеварил на кухне: в отличие от Жедырева он здесь был уже не первый раз.
Днем снова ездили на дачу, где отец решал вопросы с рабочими относительно ремонта дома. Все разговоры Любы, отца и даже Вали, касались только дачи. Своими мыслями они уже работали на огороде и ели исключительно свои овощи и яблоки, пили утренний кофе на свежем воздухе…
На деле дом был вполне доступен для проживания, но следовало провести некоторые работы, в том числе для упрощения жизни инвалида. Чтобы дождаться ремонта дома, отец, сославшись на возраст и то, что надо следить за ремонтом, не поехал домой и остановился жить вместе с сыном в гостинице.
Жедырев был крайне признателен ему. Он чувствовал, что отец действительно очень скучал по нему и сейчас был только рад общению. Прошло три недели и ремонт подходил к концу. Дом принял вполне жизненный вид и всем не терпелось въехать в него. Отец, пообещав приехать через пару месяцев, все же уехал домой, а Жедырев снова вернулся в больницу.
Заселяться они решили через пару недель, причем на все лето, и Любе пришлось нанимать грузчиков и машину для перевозки ненужной мебели, которую она так давно хотела поменять. В помощники набился и Гриша.
Завершив переезд, пришла пора уезжать из больницы и Жедыреву. Попрощаться пришли многие из персонала, а также Алексей Иванович с главврачом. Все желали ему добра, хотя и чувствовалось некоторое напряжение в общении после того, как все узнали о том, кем Жедырев был до знакомства с ними. И, тем не менее, проводили его хорошо.
Осваиваясь на даче, Люба с Валей иногда своими силами, иногда нанимая рабочих, всячески приспосабливали ее для удобства пользования Жедыревым. Многие двери внутри не закрывались на замок, а входная имела скрытый. Жедырев чувствовал себя полноценным человеком и жил свободной жизнью.
Когда Люба была на работе, Жедырев по мере возможности прогуливался за пределами участка по проселочной тропе вдоль забора до ближайшего перекрестка и обратно. Весь маршрут два десятка метров, но для инвалида преодоление такого расстояния самостоятельно придавали уверенность.
Многие с ним здоровались, некоторые что-то рассказывали, но все относились к нему с пониманием. Жедырев открыл для себя спокойный мир, где есть тревоги и заботы, но еще больше было спокойствия и счастья. Вокруг не было быдла, а были простые люди со своими тараканами в голове. Конечно, ему попадались пьяные мужики, но даже те пытались вести себя хоть немного по-человечески. Во всяком случае, в Жедырева никто пальцем не тыкал.
По дому он ничего не мог делать, но всячески пытался показать свою заинтересованность. Всеми деньгами распоряжалась Люба, она рассчитывала их бюджет. Имеющихся средств им вполне хватало, хоть и пришлось влезать в долги из-за ремонта и покупки новой мебели.
Позже, уже летом, к ним в гости снова приехал отец с детьми Жедырева. Гостили несколько дней. Отец снова обещал приехать и сдержал свое слово, приехав через пару недель, но уже со своими детьми и внуками. Жедырев был крайне польщен таким отношением к нему: отец познакомил его со всей своей семьей! Он крайне разнервничался и всячески пытался всем угодить! Люба, приметив это, в свою очередь всячески пыталась помочь ему. Но уехали и они, наступила осень.
С Любой договорились о том, что съедут из дома, все-таки не до конца обустроенного, в квартиру, в которой их уже ждала новая мебель и техника, но как можно позже.
8
Уже ближе к вечеру в прохладный день поздней осени, когда Валя еще находилась в школе, а Люба на работе, Жедырев вышел прогуляться.
Выбравшись за калитку, он направился по привычному маршруту. Погода была довольно мерзкая: с неба сыпал колкий противный дождик. Жедырев подумал, что хорошо Люба на машине, однако, Вале придется немного помокнуть, пока доберется до дома.
Наверное, ей лучше бы вернуться из школы в квартиру, а не ехать сюда. Занятый своими мыслями, он не заметил, как поскользнулся с тропинки и выкатился по мокрой земле на проселочную дорогу. Резкий визг тормозов вернул его в реальность. Посмотрев вправо от себя, он увидел возвышавшийся над ним внедорожник. Продвинувшись к обочине, Жедырев увидел высунувшуюся в окно коротко стриженную голову водителя. На вид ему было лет двадцать пять. Жуя жвачку, он отвязано проговорил:
– Что, дедуля, жить надоело? – Жедырев посмотрел на него и первой мыслью у него проскочило «быдло». От этой мысли он даже засмеялся: когда он сидел в такой машине, царьком был он, а по эту сторону все казались быдлом. Но сейчас все было с точностью до наоборот.
Он глянул на номер и, судя по региону, понял, что машина из Москвы. Это его тоже позабавило, поскольку знал, что глянув в родословную водителя, наверняка выяснится его принадлежность к какому-либо региону, весьма отдаленному от столицы. Что же, дело Жедырева и его компании по продаже Москвы и выселении коренных жителей, непонятно почему ненавидимых жителями остальной страны, куда подальше от нее, видимо, дает плоды по сей день. Выбравшись обратно на тропинку, Жедырев помахал культями в попытке отряхнуться и пошел прочь. Водитель, видя трудности, крикнул вдогонку:
– Это… дед, надо помочь чем?
Жедырев не обернулся и направился обратно к дому. Он вновь задумался о том, где он находится. Хоть за последнее время мимо него прошло много официальных бумаг, он до сих пор не знал названия города, где провел уже более двух лет. Но раз здесь машины с московскими номерами, значит, видать, не так уж и далеко… Но водитель, возможно, здесь родился, а потом уехал… А может работает на местного жителя…
Да, этот парень, предложивший неожиданно помощь и назвавший его дедом, немного смутил Жедырева. Кстати, заметил он про себя, у него опять появилось уже забытое чувство уверенности в себе и превосходства над другими. Подходя ближе к дому, все еще интуитивно махая культями в попытке почистить одежду, он замедлил шаг и поднял глаза вверх: дождика будто и не было, зато невероятное темно-оранжевое небо. Время конечно к вечеру, но такого заката он никогда не видел. Немного постояв на террасе, удивленно рассматривая небо, он открыл дверь в дом и вошел внутрь.
8.1
Внутри, как ему показалось, пахло горелым. Он по возможности быстро пробежался по дому и не нашел ничего подозрительного. Проверил Валину комнату, мало ли что, но тоже ничего подозрительного не было.
Он решил, что этот запах тянется с улицы и направился в сторону комнаты, в которой стоял телевизор. Проходя по коридору мимо двери, закрывающую лестницу, ведущую на чердак, Жедырев резко остановился. Он застыл на месте, поскольку прекрасно знал, что эта самая дверь всегда находилась в закрытом положении и для его удобства распахивалась в обе стороны. Напрягшись, он повернулся в сторону двери: та была настежь открыта, что-то ее держало и не давало закрыться.
Неожиданная вспышка заставила Жедырева отпрянуть назад. Он ударился спиной об стену, но сдвинуться с места ему помешал огонь, резко вырвавшийся из проема. Он закричал «пожар», но тут же резко замолчал: в огне появился силуэт. «Валя! – перепугался он – Валя!» Но из огня, глядя по сторонам, вышла девочка лет десяти. Жедырев сполз по стенке на пол: это была та самая девочка, которая умерла после встречи с ним. Жедырев помнил ее лицо…
«Привет» – сказала она и попыталась улыбнуться, но это ей не удалось.
Здравствуй – неожиданно для себя сказал Жедырев. Впрочем, он не удивился – Как ты здесь оказалась?
«Мне захотелось снова с тобой встретиться»
Я всегда помнил о тебе… прости… если сможешь… – он попытался сглотнуть слюну, но горло от жара, исходящего из проема двери, пересохло. Он сидел на полу, боясь пошевелиться.
«Я так хотела поиграть в тот вечер, но тетя почему-то отдала меня дяде, а он уже отвез к вам. Вы не видели мою мамочку? Я ее уже очень давно не видела» – говорила она, немного наивно и по-детски широко раскрывая глаза.
Нет… Прости, прости…
«Ой, игрушка! – она увидела мягкую игрушку Вали и радостно схватила ее. Та внезапно вспыхнула факелом. Девочка, вскрикнув, резко отбросила ее от себя и повернулась к Жедыреву. Глаза ее были в ярости – Зачем!… Зачем вы сделали со мной это… Я всего лишь маленькая девочка… »
Жедырев сидел с закрытыми глазами, из его глаз текли слезы, которые моментально высыхали на щеках. Ему нечего было сказать. Девочка стала смотреть по сторонам и звать маму:
«Мама, мамочка, где ты? Мама, я хочу поиграть с подругами. Можно, мы поиграем? Мамочка, ты где?»
Жедырев сжал глаза и челюсти, он боялся открыть их. От слов девочки ему хотелось закрыть уши руками, но он не мог. Вдруг девочка завизжала.
«Аааа, пусти меня, пусти!!! Мама, мама, скажи ему, чтобы он отпустил меня, ааааа»
Жедырев испуганно открыл глаза и не поверил им: он держал своей рукой руку девочки. Он резко ее отпустил. Девочка черными глазами уже смотрела ему прямо в глаза. Теперь уже она держала его за запястье. Она дернула, и его рука оторвалась у локтя. Она посмотрела на нее и отбросила в сторону.
«Я всего лишь маленькая девочка, как вы могли…»
Нет… нет… Прошу тебя, нет… прости… я только начал жить… я исправился…
« Я тоже всего лишь хотела жить…»
У него отвалилась вторая рука. Он чуть не захлебнулся: изо рта вместе с кровью он выплюнул отрезанный язык. Он лежал на полу и в ужасе смотрел на нее, мыча что-то о прощении. Обильный поток слез иссяк и он завыл.
«Нам пора – сказала она вдруг спокойным голосом – Пошли».
Она засунула свои руки под его плечи и с легкостью подняла его. Теперь они прикасались друг к другу грудью. От жара, идущего от нее, Жедырев почувствовал жжение в груди. Она повернулась и направилась в сторону дверного проема, откуда рвалось огненное пламя. Остановившись на пороге, она посмотрела на него.
Он, на долю секунды закрыв глаза, почувствовал триумф, ему захотелось оправить на себе одежды. Она улыбнулась и сделала шаг. Огонь резкой вспышкой обволок их и через секунду они исчезли.
8.2
Войдя в дом, Люба увидела сидящего у стены в коридоре Жедырева. Пакеты с едой выпали из ее рук. Тихо шепча, она подбежала к нему:
– Паша… Пашенька, тшшш, все хорошо. Паша! Дыши… – она проверила у него дыхание и пульс и поняла, что Павел мертв. Она позвонила в больницу и твердым голосом рассказала дежурной, своей знакомой, о случившемся. Минут через двадцать приехала машина скорой помощи, и врачи официально подтвердили смерть Жедырева.
На следующий день Алексей Иванович, как мог, старался успокоить Любу. Как показало вскрытие, у Жедырева произошел инфаркт. Для мужчин его возраста это, к сожалению, вполне нормально…
Выйдя из больницы на улицу, Люба достала из кармана местами обуглившуюся мягкую игрушку Вали, найденную рядом с Жедыревым. Что с ней случилось, она не могла объяснить, нигде открытого огня не было, дом обогревался лишь от электрических обогревателей. Печку ставить лишь задумывали…
Повертев в руках, она снова спрятала ее в карман, придется купить новую. А еще придется проверить весь дом, не было ли где возгорания… Ее мысли улетели вдаль, сосредоточиться она не смогла. Шаркая ногами, она обреченно пошла домой.
9
По порядкам православной церкви, похороны были назначены на третий после смерти день. Большинство персонала и Гриша попрощались с Жедыревым в морге той самой больницы, в которой провел недолгое время. В церковь и на кладбище направились лишь Люба, отправившая Валю к знакомым, отец Жедырева, дети и жена Жедырева.
Ближе к двенадцати дня они уже находились на кладбище. Погода была прохладная. Выпавший ночью первый снег уже практически весь растаял, напоминая о себе лишь редкими островками. Вид вырытой могилы наводил на Любу ужас. Карканье же галок лишь подчеркивало одиночество человечества.
Однако, уже попрощавшись с покойным, работники кладбища никак не приходили. Все, кроме Любы, оставшейся на улице около гроба, сели в заведенный микроавтобус, чтобы не замерзнуть в ожидании. Жена Жедырева постоянно громко и надрывно завывала. Делала это настолько театрально, что даже детям такое поведение было противно. Они, изредка поглядывая на нее исподлобья, снова отворачивались и смотрели то в окно, то, опустив взгляд, на свои ноги.
– Мне приятель в школе рассказывал, – сказал старший шепотом на ухо младшему – будто при рождении человеку засовывают туда, ну – он глянул на присутствующих и еще более тихо, чтобы никто не услышал, продолжил – ну, в попу, веревку. И если человек грешит, то на веревке завязывается узел. И чем больше грех, тем больше узел – он глянул за стекло, проверил, не слышат ли его рассказ окружающие, звук работающего мотора автомобиля перекрывал их шепот. Затем он посмотрел на заинтересовавшегося брата и заговорчески продолжил – Когда человек умирает и попадает в ад, ему со всей силы выдергивают веревку, пересчитывают узлы, отрезают последний и снова запихивают обратно. Потом снова выдергивают, отрезают последний и запихивают обратно. И так, пока не кончатся узлы…
Он с видом победителя посмотрел на брата, они встретились взглядами и оба прыснули со смеху. Все недобро посмотрели на них, и они с виноватым видом, но, все еще хихикая, уставились в пол.
Люба задумчиво стояла на улице, и ее взгляд упирался в горку свежевырытой земли. Да, она никогда не воспринимала Жедырева как мужчину, но как человеку, которому нужна ее помощь, она не могла отказать. Потому и приютила его в своей семье. Она ведь и не думала о нем, как о мужчине, удивилась она сама себе. Собственно, она его не знала и как человека, но вот ведь странно, она скучала без него. Может потому, что она мать, и за ним ухаживала как за ребенком?
От раздумий ее отвлекла появившаяся машина. Стекла были затемнены, и она не видела, кто внутри. Машина остановилась метрах в десяти и из нее вышли четверо молодых крепких парней, совершенно не похожих на работников кладбища. Они, оглядевшись и поздоровавшись с Любой, подошли к микроавтобусу.
Люба занервничала и осмотрелась по сторонам. Дорога, ведущая к кладбищу, асфальтирована от города лишь до леса, далее дорога из щебня перпендикулярно лесу уводила в сторону кладбища. Метров сто дороги было пустое поле, далее начинались захоронения.
Отец, рассматривая визитеров, заметил еще четыре черные машины, остановившиеся у леса. Оттуда в их сторону направлялось несколько человек. Тем временем ребята из подъехавшей машины о чем-то поговорили с водителем, и один из них обратился к пассажирам в салон с просьбой «спокойно посидеть и никуда не выходить».
Жена Жедырева заревела. Когда компания, шедшая от леса, наконец, приблизилась, один человек отделился от нее и подошел к Любе. Остальные на почтительном расстоянии разбрелись по кругу. Жедырев-старший подумал, что это видимо старые дружки его сына, он присмотрелся и у него расширились глаза: рядом с Любой стоял премьер. Окинув взглядом кладбище, будто в поисках свидетелей, он понял, что на кладбище кроме всей вышесказанной компании никого не было…
– Здравствуйте, Любовь – сказал премьер. Люба повернулась и внимательно всмотрелась в лицо.
– Вы?… – она узнала собеседника, но не поверила своим глазам. «Он знает мое имя?» – на секунду промелькнула мысль в ее голове.
– Да, я… – будто подтверждая собственное наличие в данном месте, премьер закивал головой.
– Извините, просто вы… здесь… ах, может вы были знакомы с покойным? – удивилась она своей находке и поняла, откуда, возможно, он знает ее.
– Немного… да, знакомы… несколько раз виделись, а сейчас я тут проездом, вот, решил приехать, судьбы наши как-то пересекаются интересно…
– Спасибо вам, что нашли время – премьер, сжав губы, покачал головой – Да и за все спасибо. За то, что вы для нас для всех делаете…
– Ничего, ничего, это моя работа…
– Нет, именно спасибо… За будущее моего ребенка… Вот и Паша…– у нее на глазах появились слезы. Она, прижав кулак к губам, продолжила – Вот и Паша, будучи инвалидом, мог жить полноценной жизнью… Я всегда молюсь за вас…
– Ну что вы такое говорите, прошу вас… Спасибо, конечно, но… – ее слова его изрядно напрягли – Я очень, слышите, очень грешный человек – он посмотрел в ее мокрые глаза и выдохнул – Вы даже не представляете насколько. Однажды я испортил жизнь одному человеку, чуть не убил его… Я очень хотел бы попросить у него прощения, но не могу… – премьер вспомнил первую встречу с Жедыревым – Хотя, с другой стороны, взяв этот грех на душу, я больше никогда так не поступал… Нет-нет, не стоит…
