Сергей Туманов
Оранжевое небо
Через несколько минут звучит гонг, объявляющий окончание раунда. Граждане начинают оценивать прошедший раунд, отдавая свой голос наиболее понравившейся команде. Победившая по результатам голосования команда проводит при необходимости замены в командах и занимает место спиной к горе. Звучит гонг, предупреждающий о начале подготовки. Игроки команды в куртках с глубокими карманами поворачиваются к горе и, широко раскинув руки, вонзают их в гору….
Да, занимательная игра. И такие игроки, как Жедырев, всегда очень ценились… И даже сейчас, Жедырев был уверен, отношение политических партий к жизни в стране такое же: главное всеми правдами и неправдами из зрительного зала попасть в команду на арене. Тогда и гора рядом будет, и первые ряды совсем близко. Невозможно за год-два уничтожить в головах людей то, что вдалбливалось в них десятилетиями. Он грубо усмехнулся и исподлобья оглядел присутствующих. Но сейчас точка зрения премьера для него была новой, он не видел такого персонажа под куполом цирка. Будто тот зашел на арену, заранее не прочитав свод правил этого цирка. Премьер же продолжал:
– Ну почему же полицейское? Свободное государство – это когда законы пишутся для людей. А когда надо говорить о полицейском государстве? Когда законы пишутся для исполнения, а не для народа. Коны и ЗаКоны. За вождение в пьяном виде давно уже следовало такое наказание ввести! Этот закон именно для народа, для людей. Это уже сегодня работает: водители думают, прежде чем совершить какой-либо маневр. И раньше думали, конечно, но теперь два раза подумают… Мы же не отменили предельно допустимую норму промилле, например. Есть еще идиоты, которые, якобы спеша, вылетают через сплошную разметку на встречную полосу. Таких мы тоже будем привлекать, ведь страдают не они, а те, кто едет по правилам! Почему же они должны страдать? Есть вина, будет и наказание. А по поводу свободы: что вы под этим словом понимаете? А я вам скажу: если вы будете в какой-либо части нашей планеты, а вокруг вас километрах в пятистах никого не будет, ни единой живой души, то вы будете свободны!… – премьер на долю секунды запнулся, задумавшись, откуда вдруг у него появились такие мысли, но продолжил импровизацию – Именно так! Вам никто не будет мешать делать то, что вы хотите!… Но если вы сломаете ногу, руку или что там еще, вам никто не поможет! – он еще раз запнулся. Ему показалось, будто он не контролирует себя, но собрался и уверенно продолжил – И та боль, то состояние будет вашей расплатой за ту самую свободу! Поймите, та «свобода», которую нам продвигает запад, направлена на разрушение, поскольку разделяет людей из-за строительства невидимых границ, причем понимание этих границ у всех разное. Наша же политика именно в созидании! Да, у каждого человека должно быть личное пространство, но давайте будем оставаться людьми, а не переводить все в юридическую плоскость. А если те, у кого плохо с мозгами и он думает, что ему дозволено все, таким лихачам-инвалидам мы можем прописать лечение! – Жедырев застыл от услышанного. Похоже, премьер, старающийся говорить правильные слова, не одного уже инвалидом сделал… – Мы же не запрещаем людям перемещаться по стране, ездить за рубеж. Не запрещаем иметь свое собственное мнение и высказывать его. Но за свои поступки надо отвечать…
– По поводу перемещения по стране. Вы ведь настаиваете на том, чтобы меньше было в городах приезжих. Разве это не ограничение свободы? – вступил в разговор молодой человек.
– Ну, вот опять про свободу – усмехнулся премьер, якобы обижаясь – Уточню, что туристов это не касается. Давайте на это посмотрим не со стороны приезжего, а со стороны коренного населения. Если один человек… давайте скажем так, «свободный человек», приехал в другой город, то он будет ограничивать в свободе другого свободного, коренного жителя. У вас понятие свободы однобокое.
– Я сам родился в другом городе, но приехал в Москву работать. У себя я столько не заработаю…
– По-моему, вы сами ответили на свой вопрос. Приехав в Москву, вы лишили заработка одного москвича. Поймите, если вы настолько усердствуете за свободу, то почему вы закрываете свой дом на замок? Вы ведь закрываете дверь на замок?– молодой человек не понимал сути вопроса.
– Конечно…
– А почему, вы себя не спрашивали? – молодой человек явно растерялся – Ну, например, чтобы воры не залезли, да?
– Как вариант – согласился тот.
– Вот теперь представьте, что город – это квартира. И коренные жители в нем – одна семья. Что происходит, например, с Москвой? В этой квартире просто убрали замок и открыли дверь настежь! Против воли коренных жителей! Кого из местных спросили? Никого. Сегодня в Москве меньше половины коренных москвичей! Вдумайтесь только! Если вы так радеете за свободное перемещение, то будьте добры открыть настежь двери своей квартиры, вы ведь о свободе передвижения заботитесь… Вот будете жить с женой и парой детишек, а к вам в дом поселят пятерых приезжих, и на любое ваше возмущение вам будут говорить, что вы – премьер пальцем указал на молодого человека – нарушаете права человека на свободное перемещение!
– Квартира, дом – это частная собственность…
– А что такое частная собственность и свободное перемещение? Как вы связываете эти два явления?
– Очень просто. Живу в своем доме, но могу перемещаться, куда мне угодно. Работаю в другом городе, при этом снимаю квартиру за, между прочим, немалые деньги. Я, как многие в нашей стране, законопослушный налогоплательщик, и хороший заработок, который у меня есть в Москве, выгоден не только мне, но и государству в плане выплаты налогов: они просто больше!
– По поводу работы, мы над этим работаем. Стараемся обеспечить регионы заказами, создаем условия для работы бизнеса. У нас, между прочим, очень хорошие урожаи были в прошлом году. Сейчас стараемся развивать сельское хозяйство ударными темпами, заинтересованные в работе на земле люди есть, слава Богу… Вкладываем средства, строим жилье и инфраструктуру. У нас большая страна и очень добрая земля, она может прокормить нас всех и союзникам еще достанется. Вы платите налоги… Это, конечно, похвально, но у нас современное общество, давайте смотреть на это как на исполнение своих обязанностей. С коррупцией мы боремся и результаты вам известны, поэтому все средства в полном объеме доходят до мест своего назначения… Да и тратятся по назначению. Регионы в шоке, поскольку бюджеты распухли, и они не знают, что делать с деньгами – премьер горестно хмыкнул – Это, конечно, печальная новость, но ничего, научатся… Частная собственность… Мне так кажется, что вы не сидите в вашей собственности круглосуточно? Вы, наверное, выезжаете из дома, и, скорее всего, на машине. Вам нравится стоять в очереди? А ведь вы, выезжая из своего дома, мешаете передвигаться остальным жителям и, в частности, коренным жителям. При этом требуете соблюдать ваши права, забывая, что коренным жителям, в отличие от вас, возвращаться некуда, они уже у себя дома. Ведь некоторые приезжие считают, что раз они не у себя, то можно везде гадить, мусор бросать, делать непристойные вещи, которые у себя они никогда бы не сделали… Да, я сейчас всех под одну гребенку так сказать, хотя большинство нормальные люди… Еще раз повторюсь, давайте оставаться людьми и не пытаться все перевести в юридическую плоскость, наши юристы и так не бездельничают. Перемещайтесь где хотите и как хотите, но уважайте тех, кто живет в тех местах, куда вы перемещаетесь. Это не только Москвы касается, но и других городов. 20-30 процентов приезжих по отношению к местным жителям, именно такой цифры мы будем придерживаться. В крупных городах может чуть больше, но максимум до сорока, хотя это много… Еще раз повторю, это касается мигрантов, не туристов…Такое соотношение нужно для понижения межнациональной розни, поскольку тем, кто решит остаться, придется ассимилироваться, чего не происходило раньше, им просто этого не надо было… Но, конечно, это касается в основном будущего поколения, у которых мозги не промыты ненавистью… Ну а местные пускай рожают больше детей…
– Выходя на улицу лично я никому не мешаю, добираюсь до работы или куда-нибудь по делам всегда без пробок… – обидевшись не унимался тот без микрофона.
– Вы поняли смысл моего сравнения дома с городом? Вы готовы пустить к себе в дом посторонних? Почему вы смотрите только со своей стороны? Вы приехали, можно сказать, в гости, но почему-то совершенно не учитываете того, что здесь уже есть хозяева… Давайте следующий вопрос.
– Скажите, а почему убрали мэра города Москвы, Алексея Босякева? Разве он не справлялся со своими задачами?
– «Убрал», звучит как-то – усмехнулся премьер – Это был выбор москвичей, хотя лично я да, мэра не поддерживал. Попробую правильно выразить свою мысль: он был не градоначальником, который заботится о жителях, а довольно хорошим менеджером, который делал весьма успешный бизнес на городе и его жителях. Но москвичей он продал. Как по мне, главный минус его работы был как раз в том, что он провел четкую черту, отделив город от населения. Вспоминается фраза времен его работы: «имущество принадлежит городу, за ущерб имуществу города нарушителю будет наложен штраф» – яркое тому подтверждение – знаете, такое четкое установление правил, кому что принадлежит, а главное: что кому НЕ принадлежит, оно крайне некорректное… А во-вторых: он не москвич. Я с ним общался, он умный, интеллигентный человек. Но Москва не его город, он не может отдать всего себя этому городу.
– А новый мэр, Александр Трифонов, думаете, справится со столицей?
– Во-первых, Александр Иванович ничем не уступает Алексею Босякеву, а, во-вторых, он коренной москвич. Ради своей Родины любой человек выложится на сто пятьдесят процентов – мужчина, задававший вопрос, махнул головой и дернул плечами, видимо соглашаясь с премьером. Микрофон передали другому мужчине.
– Здравствуйте. Скажите, а почему вы не состоите ни в одной партии. Ваши убеждения не совпадают с теми партиями, которые у нас сейчас в стране? И еще интересно по поводу удачно принимаемых законов, вы нашли ключ к так называемой «русской душе»?
– Здравствуйте. Думаю, меня назначили премьером как раз именно из-за того, что я не состою ни в одной из партий и имею свое мнение – осторожно начал премьер. Подумав долю секунды, он продолжил – По услышанному сегодня вы могли понять, что я придерживаюсь простых жизненных правил, которые не замутняют человеческое сознание и помогают придерживаться моральных принципов – еще секунда тишины – Знаете, есть у меня такие размышлизмы… Смотрите, сказано: «Не убий», и всем понятно, что убивать – это плохо. А читать уголовный кодекс кроме юристов вряд ли кто будет… О так называемой «русской душе». Закон – это клетка, определенные рамки. Любое живое существо всегда будет пытаться вырваться из клетки. Так происходит и с нами: мы не можем сидеть в определенных рамках. Помните, у нас было слово такое – Кон, обозначающий Порядок. Ну, детские игры хотя бы вспомните с их конами, первый кон, второй. А ЗаКон получается За пределами Порядка, вот и не можем мы делать то, во что не верим, и поэтому всячески пытаемся вырваться из этой искусственной клетки. Ну а мы в свою очередь стараемся сейчас принимать законы, которые отвечают требованиям именно русского человека, и раз эту клетку на сегодня, по – крайней мере, нельзя убрать, будем стараться сделать ее более удобной. А то, что законы, как вы говорите, удачны, говорит о том, что мы на правильном пути, и…
– Григорий, пора капельницу ставить – Жедырев вернулся обратно. Он заметил, что смотря телевизор, забыл о реальности. Вокруг помимо них оставалось всего три человека, видимо не всех интересовало мнение премьера. Григорий встал со словами «иду, иду» и направился в сторону палаты, однако, тут же вернулся и взял коляску Жедырева.
– Извини, Пашок, но никто тебя обратно не отвезет, а мне капельницу минут на сорок поставят, усну, небось. В другой раз телевизор посмотрим…
Жедыреву немного было жаль, что его оторвали от просмотра, впрочем, физиономия премьера удовольствия ему тоже не доставляла. Все сказанное по телевизору ему крайне было интересно. Премьер же избрал совершенно иной путь развития! Он понимал, что тот говорит на эмоциях, любой профессор укажет ему тысячи «против» его слов и будет прав. У Жедырева опять побежали по коже мурашки, он был заинтригован… К чему стремился он, Жедырев, со своими сторонниками? Побольше оторвать средств от бюджета, чтобы, как им казалось, обеспечить счастливую и беззаботную жизнь себе и своим детям. А людям наплести с три короба, чтобы и дальше спокойно работали на нескольких работах. Такая политика показала себя с самой отвратительной стороны, но за спиной у каждого уже были горы трупов и отступать было нельзя. Только сила воли одних и агрессия других смогла свергнуть всю их шайку. И Жедырев был согласен с народом. Да и не только он: очень многие его сторонники знали, что действуют неправильно, но ничего не могли сделать, поскольку это уже была система. Она их и погубила…
А премьер! Его политика! Сейчас, если у него все получится и страна поднимется с колен, он станет героем! Ему поставят памятник и будут всем ставить в пример. Пример-премьер, ха! Получается что он, Жедырев, воруя народные деньги, продвигал премьера! Фактически он, Жедырев, ставя себя выше народа, приближал момент лишения своих конечностей! То есть то, что он находится здесь, виноват сам он! Он возненавидел премьера еще больше. Уж сколько раз твердили миру…
Он вспомнил рассказы свидетелей зверства нацистов, которые убивали детей для того, чтобы не росли те, кто может потом убить их. Работали, так сказать, на упреждение. Также поступали многие народы-покорители. Современный мир признает иные методы, позволяющие уничтожать непокорные народы: это и медицина, и образование, которое делает из детей людей без собственного мнения и, соответственно, рабов, которыми можно управлять. Да и деньги никто не отменял… Не зря, когда начались первые волнения, президент с правительством быстренько подняли в первую очередь зарплаты военным и стипендии студентам. То есть тем, кто реально может сделать революцию. Не учли только… остальных! А народ взял да и убрал всех воров, а кое-кого и подвесил…
Жедырева привезли в палату. За своими размышлениями он не заметил, как сам, без чьей-либо помощи, перебрался на кровать и постарался поудобнее устроиться. «Молодца» – хрюкнул Гриша. Поняв, что только что он все сделал сам, без каких либо запинок, Жедырев не знал, как ему на это реагировать…
6
Через неделю к нему пришел Алексей Иванович. Проведя процедуры, он напомнил Жедыреву, что поскольку тот фактически не числится в больнице и у него нет серьезных болезней, по правилам с ним следует расстаться.
Но главный врач принял решение перевести его в другое отделение: теперь он будет числиться под другим именем и с другой болезнью. Для него будет выделена, хоть и небольшая, но отдельная комната. Правда, условия там будут несколько хуже: такова специфика отделения, да и с общением плохо, далее придется уже без соседей.
Услышав это, Гриша сказал, что будет заходить общаться с Жедыревым, на что врач тому сообщил, что его уже завтра выписывают. Жедырев, всегда с надеждой глядящий на главврача или его заместителя, когда те приходили в палату на обход, ожидал новостей по поводу преступления, совершенного над Жедыревым, но опять не услышал желаемого. Он отчаивался, понимая, что те в милицию ничего не сообщали и не предпринимали никаких действий по установлению его личности…
И теперь, когда Иваныч рассказывал об его переезде, Жедырев половину пропустил и понимал теперь только то, что его куда-то перевезут. И еще Гришу выписывают… Настроение у Жедырева совсем ухудшилось… Он ничего не понимал, он и так инвалид, зачем ему еще хуже делать?
И, тем не менее, уже следующим утром рядом с ним сидел Иваныч. Сидел в новом здании и в новой для Жедырева комнате. Она была небольшой, метра три на три, явно изначально предназначалась не для больных, видимо ее специально освободили для Жедырева. Синяя краска на стенах была очень старой, кое-где она уже просто отваливалась. Ремонт этой палате не помешал бы. Из мебели были только кровать, прикроватная тумба и стул, на котором, собственно, и сидел Иваныч. От общей тоски спасало только окно на улицу, хоть и с решеткой. В палату вошел главный врач.
– Угу, отдельные покои – пробубнил он – Как вам здесь, нравится?
Жедырев отрицательно качал головой. Ему казалось, что там, с Гришей, было довольно комфортно, хоть постоянно и жалел себя. Теперь он чувствовал себя и вовсе брошенным. Хотя и отдавал себе отчет, что если его выгонят на улицу, то тогда он уже будет брошен в полном смысле этого слова. Но сейчас его душу наполняла тоска. Врачам это было видно и понятно.
– Ничего-ничего – продолжил главный врач – все устроится…
– Андрей Борисович, а давайте, может, сюда телевизор поставим? – предложил его заместитель.
– С ума сошел! Здесь даже розетки нет, забыл, где мы находимся? На этом этаже не так строго, конечно, но хоть у нас пациентов и мало, но и им нужен покой…
– Ну, может тогда, не знаю, давайте почаще будем возить телевизор смотреть? – пытался чем-то помочь Жедыреву Иваныч.
– Каждый день в другое здание? Сомневаюсь, кто этим займется?… Знаешь что думаю, давайте-ка вот что попробуем: каждый день к вам будет приходить медсестра прессу читать, общаться с вами. Недолго, но все же. Вы не представляете, насколько они сердечные женщины, очень сердобольные, даже чересчур иногда – главврач засмеялся, посмотрел на изумленное от разговоров врачей лицо Жедырева, прокашлялся и продолжил – ну а там что-нибудь придумаем. Сейчас и бюджет увеличили. Хотя – задумчиво бормотал он – расходы те же… Но это временно, естественно, – он осмотрел присутствующих – пока заработную плату сотрудников компенсируют из бюджета. Так что придумаем что-нибудь. И машину купим новую, и аппаратуру… – продолжал тот о своем – И люди к нам на работу пойдут… В общем, придумаем что-нибудь. НО! В очередной раз напоминаю вам – с поднятым вверх указательным пальцем главврач, удивительно похожий на Айболита, строго смотрел на Жедырева. Кажется, стало понятно, почему его называют стариком – вам следует двигаться и заниматься! У вас вынужденный постельный режим, и из-за этого есть опасность развития контрактур. Тем более вам нужна лечебная гимнастика, для, эмм, профилактики развития осложнений и скорейшего, подчеркиваю, восстановления функций органов и тканей, страдающих, эмм, напрямую от гиподинамии. В конце концов, гимнастика будет основой для возможного в будущем протезирования, нельзя этого исключать. Медсестры продолжат обрабатывать ваши культи, мы постараемся сделать вам здесь угол, где вы сможете заняться своим телом и мышцами, брусья может, мат. Не стоит думать, что все потеряно! Ни в коем случае! – сказал главврач и, не прощаясь, довольно неожиданно повернулся и направился к выходу.
– Оратор! – подытожил Иваныч, вскакивая со стула и поспешив за главным врачом. В дверях он добавил – Он, кстати, отличный малый. Сейчас пришлю к вам медсестру.
Минут через сорок, показавшихся Жедыреву вечностью, действительно в палату вошли две медсестры. Одна начала рассказывать Жедыреву, что они сделают все, чтобы ему тут понравилось. Одновременно она протирала пыль с подоконника. Вторая медсестра, представившаяся Натальей, поставила рядом с Жедыревым стул, села и, открыв газету… погрузилась в молчаливое чтение. На вид ей было лет двадцать пять – тридцать. Взгляд довольно тяжелый. Вторая медсестра, видимо дежурная, закончив протирку и с удивлением глядя на Наталью, спросила Жедырева, не хочет ли тот в туалет. Тот согласился. Жедырев приметил для себя, что уже спокойно воспринимает этот процесс. Медсестра, так и не представившись, в очередной раз удивленно посмотрела на Наталью и, забрав утку, вышла из палаты. Минуты через две Наталья, посмотрев на дверь, заговорила. Жедырев отвлекся от созерцания одеяла.
– А вы… ты вроде и говорить не можешь?
Жедырев почуял неладное, но покачал утвердительно головой. Наталья, сказав «кошмар», рассмеялась. Успокоившись, она посмотрела на Жедырева и, все еще улыбаясь, сказала:
– Ну, ты урод! Пипец, надо же так встрять, хахаха – она опять засмеялась – Никогда такого не видела, хахаха…
У Жедырева внутри все сжалось… Нахождение в общей палате ему показалось раем, а Григорий – вообще, мифическим героем. Вот уж воистину – все познается в сравнении. Его дух упал еще ниже, хотя Жедыреву казалось, что уже ничто не заставит его горевать еще больше. «Хотя, – подумал Жедырев – вот такая она, наверное, и есть – жизнь быдла. Таких при рождении давить надо… Да уж, придется стать таким же, как и они, таким же быдлом. И ведь в морду ей дать не могу, вот так она и будет безнаказанно надо мной измываться, соплячка…» Про свои поступки, оставшиеся безнаказанными, Жедырев в очередной раз не вспоминал. Наташа, успокоившись, открыла газету, но, вновь посмотрев на Жедырева, опять залилась смехом.
– Ой, не могу, смешинка в рот попала, хахаха – сказала Наташа, вытирая тыльной частью правой ладони якобы от слез край левого глаза. Наконец, она действительно успокоилась – Ты не подумай, я вполне нормальная девчонка – развязно, будто попивая в баре пиво с другом, говорила она – Но реально, у тебя ни рук, ни ног, ни языка нет – ужас. Но и не думай, что я тебе тут сказки читать буду. Предложили халяву, я и согласилась, терпеть не могу эту работу, да другой нет! Так что – спи, отдыхай… – сказала она с таким тоном, будто Жедырева заставляли ежедневно таскать уголь в кочегарку, но тут появилась она, спасительница. Наташа снова погрузилась в чтение. Жедырев вновь принялся разглядывать одеяло. Изучив все складки и рисунки, он переместил взгляд на Наташу. Та явно засыпала, но всячески боролась с этим: ее голова, опускаясь, резко вскакивала вверх, глаза беспорядочно бегали по бумаге, а голова вновь опускалась вниз. И снова, и снова. Жедырев посмотрел на нее как на женщину. Взгляд пробежал по телу. Одета она довольно плотно, но можно, подключив фантазию, представить ее телосложение.
Она была не в его вкусе. Это он понял, когда увидел у нее появившуюся изо рта слюну: Морфей победил Наташу. Она мирно сопела, но руки ее все также для чтения крепко держали журнал.
Жедырев, приподняв голову, громко издал короткий звук «бу». Наташа вскрикнула, дернулась и начала озираться по сторонам. Поняв, что произошло, она скрутила журнал и, сказав «придурок», с силой ударила Жедырева по щеке. Тот не ожидал такой выходки и с вызовом посмотрел на нее.
В коридоре послышались шаги, Наташа посмотрела в сторону двери и быстренько обратно села на стул. Дверь открылась, и в палату вошел Алексей Иванович.
– Ну как вы тут, читаете?
– Угу, читаем – не оборачиваясь, ответила Наташа. Жедырев качал головой из стороны в сторону и также с вызовом смотрел на Иваныча. Тот от взгляда замешкался:
– Это, хорошо… продолжайте… Так, Наталья, ты, если что надо, помогай… – сказал он и ушел.
Наташа посмотрела на Жедырева и начала читать:
– Бубубубу-бубубу-бууууууууууууу – она остановилась и посмотрела на Жедырева – Крысеныш…
Друзьями они точно не станут, понял Жедырев.
Такое отношение к нему продолжалось месяца полтора. За окном уже была весна, о чем Жедырев с сожалением замечал каждый день: гулять его не возили и палата была его клеткой.
Наверное, думал Жедырев, если бы осудили и посадили пожизненно, то условия были бы такими же, да вот только руки-ноги и все остальное было на месте. Хотя ни там, ни здесь толку от них нет… Нет? Еще как есть: да хоть спину почесать, в носу поковыряться… А язык, язык! Так хочется поболтать, выговориться кому-то, да просто послать подальше… Вот было все, и сразу ничего! Не ценил…
В дни своего дежурства Наталья днем к Жедыреву приходила редко. В такие дни ему прессу не читали, чему он только радовался.
В очередное свое дежурство днем она со словами «ну чё козел, отдыхаешь», появилась в палате Жедырева. Пройдя по палате, она встала у окна. Потом развернулась и прямиком направилась к Жедыреву. Тот затаился. Она наклонилась к нему и, приговаривая фразы типа «чё урод, чё дебил безногий», несильно била его ладонью по щекам.
Жедырев смотрел ей в глаза и только вздыхал: она была пьяна. Он не мог ей ответить. Раньше, в той своей жизни, он позволял себе бить женщин. Да и не только их. Не потому, что ненавидел, а просто потому, что он был полубог, а они так – недочеловеки.
Сейчас он смотрел на нее ненавидящим взглядом и думал, какое же воспитание дали этой пьяной женщине ее обезьяны родители. Он даже на секунду не мог предположить, что такой же, как он, мнящий себя богом, когда-то запросто мог испортить жизнь этой девочке или уже девушке; то, что загребая ради своего благосостояния последнее у ее семьи, могло сыграть огромную роль в воспитании этого человека и заставить ненавидеть все окружающее… Но Жедырев в очередной раз жалел только себя. Поглумившись, Наталья спросила его:
– В туалет хочешь? – Жедырев действительно хотел в туалет, но сейчас, не двигаясь, смотрел на нее – Обойдешься – засмеялась она и пошла на выход.
В течении пары часов так никто и не зашел к Жедыреву, и он в очередной раз обмочился. На этот раз он нет, не заплакал, наоборот, начал петь песни, которые получались так себе, на конкурс его не взяли бы, но от издаваемых им звуков ему было очень смешно, от чего он смеялся в голос.
На шум прибежала женщина лет шестидесяти. Прошептав «Господи», она убежала. Минут через пять в палату вбежала Наталья. Жедырев перестал петь, но продолжал смеяться.
– Ты одурел что ли вообще? Тебя в психушку надо, дебила… Хотя ты итак уже здесь, уродец – она подошла к нему и сразу ударила Жедырева ладонью по щеке – Заткнись, идиот. Крыша поехала, придурок безногий? – она еще раз довольно чувствительно ударила его по щеке. Жедырев хихикал. Из его глаз потекли слезы. Наталья схватила его за подбородок, но неожиданно по стене промелькнула тень и она прошипела – Скотина, прекрати хихикать… – она осторожно повернула голову в сторону выхода. В дверном проеме кто-то стоял и смотрел на них. Она отпустила Жедырева и, прошептав «ублюдок», пошла в сторону выхода. Подойдя к двери, она поняла, что это был Алексей Иванович. Она, не глядя на него, встала рядом.
Тот тихо сказал:
– Ты уволена…
Наталья молча пошла по коридору. Иваныч, постояв долю секунды, решил войти в комнату. На пороге он остановился и крикнул стоявшей неподалеку той самой женщине, которая заметила поющего Жедырева:
– Воды. Быстро воды принесите… пить… – включив большой свет он заметил, что Жедырев обливается слезами. Иваныч присел на кровать и постарался того успокоить – Ничего-ничего, все будет хорошо, а эту… – он запнулся – медсестру мы вам поменяем, а с ней разберемся. Тихо-тихо, все хорошо… – но Жедырев уже не мог тихо. Его понесло. Слезы ручьем текли из глаз, он издавал непонятные звуки. Жедырев пытался сказать врачу, что он не заслужил такого обращения, что лишился конечностей только потому, что кто-то возомнил себя царем и теперь Жедырев должен страдать от такого отношения.
Он очень хотел увидеть детей, он даже не подозревал, как он этого хотел. Он хотел увидеть мать. Теперь, в его возрасте, он плакал как тогда, когда его мать оставила их двоих с отцом на этой грешной земле.
Захлебнувшись, он вдруг понял, что очень хочет увидеть отца. Человека, который всеми своими силами старался делать все лучшее для своего сына. Человека, которого сам Жедырев отверг. Отец жив… Жив ли? Отец был той частью его жизни, которой ему очень не хватало.
Жедырев замер, но слезы еще больше потекли из его глаз. Он смотрел глаза в глаза врачу. Он попытался объяснить ему, что очень хочет увидеть отца, чтобы Иваныч нашел его и привез сюда. Но Иваныч понимал только «папа» и старался успокоить Жедырева. Тот взревел. От безысходности у него снова началась истерика. Наконец, в палату вбежала женщина со стаканом воды. Вслед за ней вошел еще один врач и медсестра.
– Вы снег, что ли растапливали? – вставая и грозно глядя на женщину, сказал Иваныч – Дай ему успокоительное и проследи, чтобы уснул – сказал он врачу. В проеме двери стоял Андрей Борисович и Иваныч вышел к нему в коридор:
– Истерика накрыла… Видать совсем плохо, кукушка едет… – крутя указательным пальцем в районе своего уха сказал Иваныч, после чего посмотрел на Жедырева.
– Мда – выдохнул главный врач – а что случилось?
– Мария Михайловна прибежала, сказала, что один пациент орет непонятное что-то. Медсестра, Наталья Демидова, она сегодня дежурная… была… пришла сюда и… как бы это сказать, начала бить его… по щекам… сам видел… И еще, от нее спиртягой за километр прет… Я ее уволил…
– Быстр ты на расправу! Завтра давай ее ко мне, поговорю, посмотрим, что делать… – сказал он, быстро развернулся и пошел прочь. Потом резко остановился – Ты давай найди нормальную медсестру. И это… Сделай в комнате освещение пожизнерадостней, что ли, а то мрак такой, любого истерика накроет…
– Угу, хорошо – кинул Иваныч уже в спину главврачу. Тот снова резко остановился:
– А ты почему здесь? У тебя когда смена заканчивается?
– Да дела кое-какие доделывал… А сюда прибежал проведать… шумели тут, кто орал…
– Ну, проведал?
– Да уж… – с выдохом хмыкнул Иваныч.
– Давай домой, отдыхай – сказал главврач и направился к выходу. Иваныч постоял еще, глядя на Жедырева. В его душе все переворачивалось. Он знал, что может помочь этому непонятному пациенту, но не мог понять, как. Достав сигарету, он быстрым шагом направился к выходу.
6.1
С тех пор прошло два месяца. Жедырев уже привык к своему образу жизни, но иногда пытался понять, в какое же отделение его положили. Говорили про психушку, но ничего подобного он не заметил. Ведь и в коридоре весьма редко включался свет, в основном дежурный горит, а, значит, пациентов здесь было мало. Никто ему прямым текстом не говорил, но все говорило о том, что это действительно местная психиатрическая больница, проще – дурдом, но были сомнения, были, хотя бы потому, что в двери, ведущей в коридор, были стекла, которые можно было выбить и навредить как себе, так и окружающим. Для таких заведений это непозволительная "роскошь".
Может он и в дурдоме, но для спокойных пациентов что ли? В целом здесь было немноголюдно и более спокойно, чем в том здании, куда его поселили изначально.
С переменным успехом Иваныч настроил посещение медсестрами Жедырева. Те без особого энтузиазма старались читать ему прессу. Со стороны выглядело все довольно глупо, когда один взрослый человек читает вслух газеты и журналы другому не менее взрослому.
