Сергей Тимофеевич Телевный
SEN. Книга
Без пяти девять я с пакетом в руке стоял у "Элитара". Ещё с собой у меня была барсетка с документами, деньгами, смартфоном и зарядкой к нему. Без двух минут девять появилась Лили.
– Привет. Готов? – как всегда она была немногословна.
– Hi! Готов, – в тон ей ответствовал я. Лили открыла дверцу и, кивком пригласив меня забираться в кабину, пошла к противоположной дверце. Я посмотрел на ворота ангара – около них стояла Джо в своём камуфляже. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я разглядел в уголках её глаз росинки невыплаканных слёз; в её глазах плескалась такая тоска, что у меня тоже защипало под вéками. Я помахал ей рукой, Лили проследила направление моего взгляда и, как мне показалось, едва заметно усмехнулась. Джо как-то судорожно махнула рукой в ответ и отвернулась…
Бедная, бедная Джослин, вот теперь и у тебя по моей вине разбито сердце, а я улетаю, может быть, навсегда…
Я влез на пассажирское сидение.
– Надень, – Лили протянула мне лётный шлем, – и пристегнись.
Затем, надев свой шлем, и щёлкнув пряжкой ремня, она подвигала тумблерами и нажала кнопку стартёра. Двигатель чихнул и затарахтел, набирая обороты. Она связалась с диспетчером и получила разрешение на взлёт.
– Борт 301F, ваш курс 3 градуса, эшелон сорок, – услышал я радиоголос. Лили отпустила стояночный тормоз и потянула сектор газа; самолётик покатился по полосе, набирая скорость. Пробежав чуть более двухсот метров, мы оторвались от земли и легли на курс… Сначала я смотрел с высоты 1200 метров на проплывающие под крылом поля и перелески, но потом незаметно задремал (нас немного болтало в воздухе, но меня не укачивает – вестибулярный аппарат в норме); проснулся через час. Летели четыре с половиной часа. В пути я съел чикенбургер из пакета (предложил и Лили, она с усмешкой отказалась), запив минералкой; приземлились в воронежском аэропорту "Чертовицкое" – естественно, Лили виртуозно посадила наш самолётик. Указав мне на здание аэровокзала, чтобы я подождал там, она ушла договариваться о дозаправке нашего воздушного судна. Я зашёл в туалет, потом в буфете купил бутылку пива и сел на скамейку, ожидая. Узнав у буфетчицы пароль к Wi-Fi, подключился и отослал Семёну доработанные фрагменты рукописи. Через полтора часа, заправленные, взлетели и взяли курс на Москву. И уже через два с половиной часа приземлились в Жуковском.
Лили распрощалась со мной, одарив на прощание пронзительным взглядом, от которого я почувствовал лёгкий холодок под теменем, и осталась на лётном поле, а я двинулся к выходу из аэропорта. И тут вдруг я вспомнил, словно молния сверкнула: я видел это лицо с совершенно правильными чертами и эти карие глаза в супермаркете у нас в Южноморске недели две назад – я столкнулся с этой девушкой на выходе из магазина (её "sorry" и моё "извините" прозвучали одновременно), при этом она так же внимательно посмотрела мне в глаза, и так же повеяло холодом… Не успев решить, что думать по поводу этого открытия, я вышел из здания и сразу увидел Дарью. Она стояла прямо у выхода, на ней была та же кожаная курточка и джинсы, на плече висела дамская сумочка. Даша вызвала такси, и мы поехали в Домодедово – там в аэропортовской гостинице были забронированы для нас два номера… Оставив свои немногочисленные пожитки в отеле, вышли погулять. Погода стояла тёплая – бабье лето… Мы дошли до небольшой рощицы, тропинка вывела нас к круглой поляне.
Я спросил Дарью, почему на их базе все сотрудники – женщины, причём, по-моему, все – незамужние.
– Да, это верно, – подтвердила она, – так удобнее начальству, нет семьи, детей – меньше хлопот, можно не беспокоиться о больничных по уходу за ребёнком и т.д. К тому же в нашем "монастыре" действует такой распорядок: неделю мы живём в наших кельях, только на выходные можно съездить домой, да и то не всегда. Кавалеров у нас не бывает, ты – первый, один на девять девиц, да ты и сам понял, попав в малинник, насколько оказался популярным в нашей обители, – она усмехнулась. – Сдаётся мне, "мать-настоятельница" положила на тебя глаз, так ведь?
Я смущённо промолчал. Правда, по моим подсчётам девиц выходило десять (включая Джо, буфетчицу и Лили), но я не стал поправлять Дашу.
– Ну, девушки у вас все, как на подбор, трудно выбрать лучшую, – попробовал я разрядить ситуацию.
– Но ты же выбрал, – в её голосе слышалась неприкрытая ревность.
Так вот в чём дело! О, женщины, коварство – ваше имя!
– Да, вы – девицы – сама добродетель во плоти. Как нежно и беззаветно любите вы друг друга, как благородно отзываетесь о своих товарках! – с невинным выражением лица съехидничал я. – Ваш институт благородных девиц – это образец общежития. Искренняя сестринская любовь – вот что пронизывает насквозь вашу отшельническую жизнь.
– Ну, да… примерно так, – резюмировала Дарья с улыбкой.
– Да, кстати, я припомнил такую деталь: из всех ваших барышень только Наталья не использует духи, не знаешь, почему?
– Ты очень наблюдателен, Серж; и внимателен к мелочам. У неё нарушено восприятие запахов, какой-то синдром, кажется… Ей духи ни к чему, она и так хороша, – Даша усмехнулась.
Я обнял её за талию, назревавший конфликт хотя бы на время был погашен… Мы погуляли, потом поужинали в аэропортовском кафе, ещё немного прошлись и поднялись на второй этаж гостиницы. Около Дашиного номера я, взяв её за руку, пожелал спокойной ночи. И тут она, улыбнувшись, обняла меня за плечи и прильнула к моим губам. Zerschmettere mich mit Donner! (Разрази меня гром!) В меня что – все встреченные девицы втюхиваются? Ну, хотя бы по очереди, и то хорошо… Она пошла к себе, я – в свой номер. Долго не мог уснуть, потом провалился в тягучий кошмар: из багрового мрака автобус несётся прямо на меня, сделать ничего нельзя – я словно залит в бетон, руки и ноги не двигаются, а он стремительно летит навстречу, но не приближается ни на дюйм… И лицо Лены – в глазах читается немой укор, губы шевелятся, но звука нет… Проснулся в поту с дрожащими руками и звоном в черепушке. Утро только начинало вползать в комнату…
Глава третья. Мегиддо
Ани Эль Шадай Хитхалэх лефани въехйе тамим.
Тора. Берешит15
Мы вошли в здание аэропорта и подошли к стойке регистрации. До вылета оставалось около часа. Прошли процедуру регистрации без проблем, и я решил купить что-нибудь почитать в полёте. В киоске выбрал рассказы О.Генри и книжечку "Рубаи́" Омара Хайяма. Всё это я, естественно, уже читал, но больше ничего не приглянулось. Когда объявили посадку, мы встали в очередь и вскоре сидели в салоне самолёта на своих местах, я – у окна (предложил Даше поменяться, она отказалась). Взлетели, набрали высоту, и я раскрыл Хайяма:
Я спросил у мудрейшего: "Что ты извлёк
Из своих манускриптов?" – Мудрейший изрёк:
"Счастлив тот, кто в объятьях красавицы нежной
По ночам от премудрости книжной далёк!"
Тот, кто следует разуму, – доит быка,
Умник будет в убытке наверняка!
В наше время доходней валять дурака,
Ибо разум сегодня в цене чеснока.
Классические рубаи – 12 слогов (на русский обычно переводится пятистопным ямбом).
А как вам это?
"Коли жив – веселись, – убеждает мудрец. -
Жизнь не вечна, настанет печальный конец".
Если будешь грустить, ничего не изменишь.
Нет обратно пути – так устроил Творец.
(Для справки: это не Хайям, это SEN; когда-то я увлекался сочинением и переводами стихов).
Под впечатлением от Омара ибн-Ибрахима Хайяма из Нишапура я открыл О.Генри уже в определённом месте. Правильно: "Справочник Гименея".
"– Айдахо, – говорю я, – тебе какая книга досталась?
Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счёты, потому что ответил умеренным тоном, без всякой брани и злости.
– Мне-то? – говорит он. – По всей видимости, это Омар Ха-Эм.
– Омар X.М., а дальше? – спросил я.
– Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и всё, – говорит он.
– Врёшь, – говорю я, немного задетый тем, что Айдахо хочет втереть мне очки. – Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если это Омар X.М.Спупендайк, или Омар X.М.Мак-Суини, или Омар Х.М.Джонс, так и скажи по-человечески, а не жуй конец фразы, как телёнок подол рубахи, вывешенной на просушку.
– Я сказал тебе всё как есть, Санди, – говорит Айдахо спокойно. – Это стихотворная книга, автор – Омар Ха-Эм. Сначала я не мог понять, в чём тут соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я не променял бы эту книгу на пару красных одеял".
Это моё любимое у старины Портера (О.Генри); и это (по моему скромному мнению) – вершина юмора! В юности я читал его на языке оригинала, там – не менее смешно…
– А скажи, Серж, – неожиданно прервала моё чтение Дарья, – ты любишь импрессионистов? Например, Дега.
Отложив книжку, я спросил:
– "Абсент"16?
– Ну… хотя бы.
– Что я могу сказать… У Дега очень выразительная манера исполнения, её не спутаешь ни с чем. Его импрессионизм мне понятен, а вот, к примеру, Ван Гог как-то не очень…
– Интересно, а чем же тебе не угодил Винсент?
– Ну, лично он – ничем, но вот его картины – не понимаю, и всё тут… Ты читала Уайльда, "Портрет Дориана Грея"?
– Да, а что?
– Там в предисловии есть такая замечательная сентенция: We can forgive a man for making a useful thing as long as he does not admire it. The only excuse for making a useless thing is that one admires it intensely. All art is quite useless (Можно простить человеку, делающему нечто полезное, если только он этим не восторгается. Единственным оправданием тому, кто делает бесполезное, служит лишь страстная любовь к своему творению. Всякое искусство совершенно бесполезно). Ты поняла, переводить не надо?
– Не надо. А ты действительно считаешь искусство бесполезным?
– Ну, что ты – конечно, нет; я пошутил, – коснувшись её руки, я улыбнулся.
– А… ну, да, – по-моему, она была сбита с толку…
Через четыре с четвертью часа после вылета мы приземлились в аэропорту "Бен-Гурион" Тель-Авива. Было около четырёх дня по местному времени. В киоске с журналами я купил разговорник (иврит – русский) и флешку на 8 ГБ. Рядом, в ларьке с напитками и мороженым я увидел пиво.
– "Heineken" beer in a bottle, please, – попросил я.
– Шмонэ шкалим. Eight shekels (восемь шекелей), – сказала продавщица. Я расплатился двадцаткой, получив бутылку и сдачу монетами, и догнал свою спутницу. Выйдя из аэропорта, мы увидели на стоянке белый "Форд" с номерным знаком 321-29-218. Около него улыбался загорелый парень; он благожелательно кивнул Даше и мне.
– Mr. Neumann? – поинтересовался я.
– Yeah. You can call me Mike.
– OK, Mike. Скажи, тебе знакомо имя Августа Нойманна? – не без внутреннего волнения спросил я.
– Yes, this is my ancestor.
– Меня зовут Серж Нойманн, мой прадедушка носил эту фамилию. Получается, мы с тобой родственники, какие-то там многоюродные братья, – произнёс я немного охрипшим голосом.
– Wow! Excellent!
– And do you speak Russian?
– Yeah, but not much.
Он открыл перед Дарьей заднюю дверцу, мне предложил садиться спереди и пристегнуться. Я спросил:
– Sprichst du Deutsch? Wechseln wir zu Deutsch? (А по-немецки ты говоришь? Перейдём на немецкий?)
– Ja. Bitte schön.
Мы отъехали от аэропорта.
– Wie lange werden wir brauchen? (Долго нам ехать?).
– Etwas mehr als eine Stunde (Чуть больше часа).
– Sehr gut, – сказал я. Беседа как-то сама собой заглохла, дальше ехали молча…
Я полистал разговорник. "Здравствуйте – шалом, хорошо – тов, добрый день – йом тов, до свидания – леитраот, извините – слиха, пожалуйста – бевакаша". Дальше – интересней: "квартира – дира, паспорт – даркон, горячий – хам, только – рак, надежда – тиква". Смешно…
Минут через десять, спросив и получив наше разрешение, Майк включил радио. Я услышал знакомый мотив и прислушался. Девушка с очень приятным голосом пела по-японски "Миллион алых роз".
– This is a Japanese duo Ichigo Tanuki17, – сообщил Майк.
Последний припев дуэт спел по-русски: "Миллион, миллион, миллион алых роз…" Почему-то вспомнилась вычитанная где-то (в Инете?) история этой песни Паулса, русский текст к которой написал Вознесенский18. В своё время песня мне очень нравилась – красные розы были её любимыми цветами…
Дарья задремала на заднем сиденье; я смотрел на дорогу… Мы выехали на шоссе 60 и, проехав по нему минут сорок, повернули налево – на шоссе 66…
Потом вдруг из динамика раздалось:
"It's my life, It's now or never,
But I ain't gonna live forever…"
От неожиданности я вздрогнул. Bon Jovi! Чёрт! Как той ночью… Мистика какая-то… Майк ещё раз повернул налево, и вскоре я увидел указатель (на иврите и латиницей): "Megido". Ну, ни хрена себе! Вон куда меня занесло! Шомрон (Самария)!
Майк остановил машину около небольшого двухэтажного дома на HaShaked Street. Мы вышли из машины и вошли в железную дверь с электронным замком, которую Майк открыл, приложив к нему магнитную карточку. Внутри оказалось небольшое помещение с двумя дверями, около одной из которых стоял молодой парень в камуфляже с автоматом "Микро-Узи" (как я определил) на шее. Майк предъявил ему свой пропуск и провёл нас в комнату с ширмой у стены и двумя столами, за одним из которых сидела молодая девушка-еврейка в таком же камуфляжном костюме, что и у охранника, перед ней стоял монитор компьютера.
– Хаий. Берухим хабаим, – с улыбкой приветствовала она нас на иврите; у неё был приятный грудной голос. И сразу по-английски:
– Hello. Welcome.
Я помахал ей ручкой, Даша улыбнулась.
– Don't you speak Hebrew?
– No, unfortunately, – ответила Дарья…
Девушка (как потом выяснилось, её звали Талья – "Роса бога", очень поэтично!) встала и, открыв дверь, скрытую ширмой (мы её, т.е. дверь, сразу не заметили), пригласила нас следовать за собой. За дверью были ступени, ведущие вниз, мы спустились на два лестничных марша и оказались перед следующей дверью, которая была открыта. Там был коридор, ярко освещённый потолочными светодиодными светильниками. Вдоль него располагались двери с номерами на них. Талья привела меня к номеру "205", и мы вошли в мою комнату – она была маленькая, но уютная. Сообщив, что душ находится в конце коридора, Талья повела Дашу в соседний номер – "206". Не раздеваясь, я плюхнулся на кровать, застеленную зелёным покрывалом, бросив барсетку с ксивами на тумбочку, стоящую рядом. Интересно, что будет дальше, надолго ли я здесь застряну?..
* * *
Теперь необходимо сделать небольшое отступление от повествования об этих необычайных событиях. Настало время представиться; вот биографическая справка: я – Сергей Евгеньевич Новиков или SEN, как я подписываю некоторые свои публикации, журналист, специальный корреспондент газеты "Южноморские Ведомости". Мне 33 года (недавно исполнилось), рост 184 см ("я вышел ростом и лицом – спасибо матери с отцом"), внешность у меня – голливудская, этакий Robert Pattinson (как считают некоторые знакомые девушки), холост, не был (ну, вообще-то, был: Польша, Чехия, Нидерланды, Греция, Турция, Египет), не привлекался, не имею (оказывается, имею, в смысле родственников, но это не важно), ну, и т.д. Главред нашего "рупора" Лев Давидович Миркин (все за глаза зовут его "Давыдыч", в узком кругу – "Троцкий") меня ценит (в основном) и лелеет (в смысле – закрывает глаза на мои выкрутасы: а что вы хотите, талант!). Живу в двухкомнатной приватизированной квартире (раньше – с матерью, теперь – один), имею автомобиль "Audi A4 B7" (куплен в рассрочку, к настоящему времени кредит погашен). Не пью (почти), не курю, без вредных привычек. Люблю Шекспира, Эдгара По, О.Генри, Омара Хайяма (разносторонние интересы, показывают мой кругозор), владею английским (прилично) и немецким (немного хуже), кроме того знаю латынь, то есть способен "потолковать об Ювенале (помню начало первой сатиры: "Semper ego auditor tantum?"), в конце письма поставить Vale" и греческий (тоже довольно условно). Это результат учёбы в гимназии №1 на улице Чернышевского (в нашем городе). Мне нравится ретромузыка (современную, впрочем, я тоже не отвергаю), обожаю читать старых литераторов (поэтов и прозаиков). Люблю пиво (качественное) и вино (не менее качественное). Интересуюсь историей религий (в частности, христианства) и кое-чем ещё… Впрочем, хватит и этого.
А теперь – самое главное (иначе будет непонятно дальнейшее): Новиков я – по отцу, а по прадеду – Neumann, в 1937 году он сменил свою немецкую фамилию на русскую – Новиков (как он ухитрился это сделать, я не знаю). В свою очередь его дед звался Августом Нойманном; он был резчиком по дереву и родным братом Адольфа Нойманна, известного немецкого гравёра XIX века. У моего отца сохранился оттиск с гравюры Адольфа – автопортрет. На ней изображён солидный бюргер с роскошными усами и бородой, в очках; в углу – инициалы "AN".
У отца я видел фотографию моего прадеда, Ивана Фридриховича Нойманна, в молодости. На снимке (на обороте – дата: 3 мая 1909 года) он в компании двух друзей-гимназистов, юный красавец с пышной шевелюрой, сидит в кресле в центре, а они стоят по бокам, положив руки ему на плечи.
Мой отец, Евгений Яковлевич Новиков, историк-ориенталист, выпускник Ростовского Госуниверситета, доктор наук, профессор, специалист по Шумеру и Аккаду. Он работает в Институте Всеобщей истории РАН (в Москве, на Ленинском проспекте) с 1990 года (директором института тогда был академик Чубарьян), автор монографии "Реконструкция источников шумерской мифологии раннединастического периода по текстам диалекта eme-gir" (sic! – я запомнил буквально). Моя мама, Лия Иосифовна Новикова (в девичестве – Самальская), работала врачом-окулистом в районной поликлинике. Отец уехал в Москву по приглашению администрации института, когда мне было четыре года. Мы жили с мамой; отец приезжал раз (иногда два раза) в год на месяц в отпуск, привозил подарки. Когда я решил пойти в армию (хотя мама пыталась отговорить меня), она переехала к нему в дом на Ленинском проспекте, в двухкомнатную квартиру (полученную от института) на четвёртом этаже старой девятиэтажки. Отслужив срочную в ВДВ, я вернулся в нашу южноморскую "двушку".
(Когда я поступил на журфак МГУ, встал вопрос о месте моего проживания; отец, естественно, предполагал, что я буду жить у них, но, зная его характер и упрямство – мы не раз цапались с ним по самым разным поводам, я предпочёл выбрать общежитие, несмотря на уговоры мамы).
Родители хотели видеть меня преуспевающим адвокатом, короче, юристом – не сложилось… Журналист – "неважная замена овсу", то бишь служителю юстиции…
Теперь я должен сообщить довольно любопытную информацию. Итак, у меня удивительная память: я с первого раза запоминаю лица, предметы, прочитанный текст, номера телефонов и т.д., и т.п. И практически ничего не забываю… Учёба для меня не составляла ни малейшего труда (красный диплом универа с младенчества золотыми буквами был записан в Книге моей судьбы). Способность к изучению иностранных языков – невероятная, дюжина уроков – и язык освоен в разговорном объёме.
Ещё один поразительный факт: в своей жизни я ни разу ничем не болел; знаю – это за гранью понимания, но quod est verum (это правда). Даже ветрянкой и прочими детскими болячками, даже примитивной простудой… Мама с гордостью, но и с удивлением, рассказывала, что я не схватил даже лёгкого насморка, когда мы брели сквозь пургу, бросив на просёлочной дороге застрявшую в сугробе машину, "Жигуль-шестёрку" (ездили на Новый год на дачу к подруге мамы – она пригласила; за рулём был её муж) с заглохшим мотором, в город. Было минус пятнадцать, мы пробирались сквозь белую круговерть около часа… У мамы было воспаление лёгких (она лежала в больнице), муж маминой подруги тоже заболел. Я жил тогда две недели у этой самой подруги. Мне было шесть лет…
И – самое интересное: у меня бывают видения – я называю эти состояния (а они случаются нередко) накатами. Скажете: "Тоже мне Орлеанская дева! Видения, видите ли, у него!" Но… увиденное непременно сбывается, сразу или через какое-то время, но обязательно.
Для полноты картины следует сказать, что я владею искусством замедления времени – в моменты наибольшего душевного всплеска или грозящей опасности. Механизм реализации этого феномена мне неизвестен, но, когда я вхожу в такое состояние, время начинает течь в совершенно ином ритме… А ещё я вижу сны… Странные, иногда довольно психоделические, иногда – сюрреалистические… Ну, как вам словесный портрет супермена?
* * *
Первая ночь в Мегиддо… По ассоциации вспомнился рассказ Брэдбери "Уснувший в Армагеддоне"19 – надеюсь, у меня всё сложится не так мрачно, как у героя новеллы…
Утром Майк пригласил меня в конференц-зал, располагавшийся на "минус втором" этаже. Там уже собрались человек пятнадцать сотрудников и раввин в чёрном костюме и кипе. Все присутствующие (одни мужчины) напялили на головы разные головные уборы (у кого – кипы, у кого – разноцветные шапочки; мне Майк тоже дал какую-то ермолку). Раввин сначала продекламировал нараспев Шма ("Шма, Йисраэль, Адонай – Элохейну, Адонай – эхад!" Затем шёпотом: "Барух шем квод мальхуто леолам ваэд!"), а после приступил к чтению амиды20: "Ки Шем Адонай экра, аву годэль лЭлоэну. Адонай сефатай тифтах уфи ягид теилатэха. Барух Ата Адонай, Элоэну вЭлоэй авотэну Элоэй Авраам Элоэй Йицхак вЭлоэй Яаков, аЭль агадоль агибор веанора, Эль эльйон гомэль хасадим товим, веконэ аколь везохэр хасдэй авот, умэви гоэль ливнэй венээм лемаан шемо беаава" ("Когда воззову к Господу, возвеличьте нашего Бога. Господь! Открой мои уста, – и да восхвалит Тебя мой рот. Благословен Ты, Господь, наш Бог и Бог наших отцов, Бог Авраама, Бог Ицхака и Бог Яакова, Бог великий, могучий и грозный, Всевышний, творящий милости, владеющий всем, помнящий благие дела отцов, с любовью приводящий избавителя к сыновьям их сыновей ради Своего имени").
После молитвы народ разошёлся по своим местам. Я спросил Майка:
– У вас все верующие?
– Ну, не все… Но к утренней амиде ходят, так заведено… А ты веришь в Бога?
– Я тебе отвечу цитатой: "Все люди верят. Одни верят, что Бог есть. Другие верят, что Бога нет. Ни то, ни другое недоказуемо…21" Это из одного очень хорошего советского фильма, – пояснил я. – Я – агностик…
– Ты – последователь Гексли?
– Ну… может быть, хотя я – агностик в смысле принципиальной невозможности объективного познания мира, – подпустил я тумана, – мне кажутся наиболее близкими к истине идеи сенсуализма22. Nihil est in intellectu, quod non fuerat in sensu (В интеллекте нет ничего, чего раньше не существовало в смысле)…
По субботам перед обедом тот же рабби читал 23-й Псалом: "Гам ки элех бегэй цальмавет, ло йира ра, ки ата имади, шивтэха умишъантеха хема йинахамуни"23…
А, если мне предстоит пойти долиной тьмы, убоюсь ли я?..
– А теперь, Серж, слушай меня внимательно, – начал Майк, – здесь у нас (он обвёл рукой вокруг) имеется некий аппарат, который… как бы это сказать, может перемещать разные объекты… короче – это машина времени.
– Что? – спросил я, думая, что он шутит (только зачем?) – Что за хрень?
– The chronocar. Time machine. Это устройство позволяет перемещаться во времени. А тебе предстоит отправиться с его помощью… в Иерусалим первого века нашей эры.
– Зачем? – ничего умнее в голову не пришло.
– Об этом – чуть позже…
В двадцатых числах сентября для меня (Дарья не поехала – неважно себя чувствовала, видимо, ПМС) устроили выездную экскурсию: в субботу утром, сразу после завтрака, Майк повёз меня в национальный парк "Тель Мегиддо". Мы проехали минут семь по шоссе 66 и остановились на холме, на стоянке. Майк купил билеты (по 28 шекелей – отметил я) и мы пошли смотреть обзорный фильм (кстати, с титрами на русском языке), затем прошли в музей и погуляли по парку. Из фильма и от экскурсовода (который по субботам проводит экскурсии на общественных началах – но на иврите; Майк переводил на английский) я узнал, что в библейские времена Мегиддо был одним из важнейших городов древности, что подтверждают многочисленные находки, относящиеся к бронзовому и железному векам. Самой первой известной битвой за Мегиддо является осада города фараоном Тутмосом III, сведения о которой дошли до нас благодаря дневникам его летописцев. По текстам Ветхого Завета можно составить целый список сражений у стен города и в его окрестностях. Сражением же, послужившим вдохновением для пророчества о войне между Богом и Сатаной, т.е. Армагеддоном, является битва между фараоном Нехо и иудейским царём Иосией, схватка между силами света и тьмы, ну и т.д., и т.п. Но и в более поздние времена здесь происходили события, которые вершили ход мировой истории. Так, недалеко отсюда, была впервые остановлена и разбита монгольская армия. Да, те самые монголы, завоевавшие треть мира (в том числе и Русь), потерпели здесь поражение, с которого и начался закат татаро-монгольского ига. Здесь же, у Мегиддо, в конце Первой мировой войны, британский генерал Алленби разбил Османские войска. Далее выяснилось, что рядом с парком Мегиддо, прямо на перекрёстке, находится тюрьма с одноимённым названием, в которой содержатся заключённые-террористы. Несколько лет назад при работах по расширению тюремного комплекса были обнаружены артефакты, ставшие громкой сенсацией для христианского мира. На территории современной тюрьмы найдены остатки мозаичного пола сооружения, которое, вероятно, является самой древней церковью мира. Мы осмотрели остатки ханаанских ворот и древних конюшен, а также спуск в туннель водной системы – всё очень древнее… С холма, между прочим, виден город Назарет…
* * *
Сон. Я иду по вечернему лесу, косые лучи заходящего солнца пробиваются сквозь деревья, вспыхивая на листьях жёлтыми пятнами. Оглядываюсь – моя тень, длинная и изломанная на стволах, тащится за мной. Впереди я вижу человека, у него чёрные вьющиеся волосы и бородка, он одет в серый хитон до колен, на ногах – сандалии. Он приближается и говорит по-гречески:
– Я ухожу, но вернусь.
Внезапно я вижу, как вокруг его головы вспыхивает ореол, переливающийся радужными цветами; мне становится страшно, я отворачиваюсь и вижу, что моя тень отрывается от ног и становится рядом со мной. Я протягиваю к ней руку – она отстраняется и уходит за деревья. Перевожу взгляд на встреченного – у него тоже нет тени. Сияние гаснет, я просыпаюсь. Из сна – ощущение: я не сделал чего-то важного, испугался, струсил…
Как это трактовать, по Юнгу? Или это может объяснить Эрих Нойманн24? Кстати, он мне не родственник, Нойманн – довольно распространённая фамилия…
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted – nevermore!25
* * *
У входа на уровень "–2" стояли два парня в камуфляже (с неизвестными мне знаками различия), на шее одного висел карабин М4 (если я правильно опознал его по Warface) с оптическим прицелом и подствольным гранатомётом М203, другой был вооружён винтовкой "Тавор-21", я узнал её по очень короткому стволу и характерному прикладу26 (вспомнил плакат со стрелковым оружием иностранных государств, висевший в классе, где у нас проходили теоретические занятия по общевойсковой подготовке в бытность мою в ВДВ). "Серьёзные ребятки, – подумал я, – у них тут, похоже, войнушка намечается".
Мы с Майком подошли к кабинету с табличкой "#2" на двери, вошли, постучавшись, и он указал на крепкого мужчину в модных очках, с виду лет сорока, одетого, несмотря на жару, в дорогой коричневый костюм-двойку с шикарным галстуком (узел которого, правда, был ослаблен), сидящего за столом. Я не большой знаток модных брендов, но костюм тянул не меньше, чем на Армани или Гуччи.
(Как оказалось впоследствии, это действительно был Армани, кстати, рубашка и галстук – тоже. Однажды я, со свойственной мне ехидностью, поинтересовался у владельца стоимостью его "прикида". Он удивлённо взглянул на меня и, сразу включившись в игру, с невинным выражением лица выдал мне подробную информацию: костюм – 3.5 Grands27, рубашка – 700 баксов, галстук – 250, ботинки – 300; затем с такой же невинной полуулыбкой снял пиджак и показал на подкладке "лейбл" – логотип "Giorgio Armani" с изображением орла).
– Это Шмуэль Вейцман; можно – просто Сэм, – сообщил Майк.
– My name is Serge, – сказал я.
Сэм произнёс приятным баритоном (разговор шёл на English, далее привожу его в переводе на русский):
– ОК. Как Вы уже знаете, у нас имеется аппарат для путешествий во времени. Оставив пока в стороне его происхождение и связанные с этим вопросы, перейду к популярному изложению общих… мероприятий самого процесса. Вот как происходит перемещение. Оператор в исходной точке (в пункте "A") включает энергопитание аппарата и проводит рекогносцировку условий в точке прибытия (в пункте "B"). Чтобы скорректировать местоположение в пространстве перемещаемого объекта мы направляем в предполагаемое место прибытия пучок гипервысокой энергии. Он сканирует пространство в объёме примерно 10 м3. Если материальных (точнее – твёрдых, воздух не в счёт) препятствий нет, на дисплее оператора отображается сигнал, разрешающий перемещение объекта. Если есть что-то, мешающее перемещению, оператор может сдвинуть точку выхода по трём координатам в пределах трёх метров. Но перемещение объекта в пространстве съедает дополнительно огромную порцию энергии, поэтому лучше избегать таких манипуляций. И, наконец, когда все параметры удовлетворяют оператора, объект отправляется в пункт "B". Я смоделировал эффекты, сопутствующие перемещению; вот симулятор.
Он щёлкнул тумблером на панели стоявшего перед ним прибора.
– Смотрите, как это выглядит.
Дальше произошло следующее. Ослепительная фиолетовая вспышка, треск электрического разряда; резко запахло озоном.
– В пункте "B" инициируется сгусток энергии (открывается портал, как любят писать в science fiction), который проявляется в виде очень яркой вспышки, но основная часть энергии выделяется в диапазоне экстремального ультрафиолетового и рентгеновского излучения. Поэтому местность в радиусе около 15 метров некоторое время "фонит" (в смысле радиоактивности), и живому объекту необходим защитный противорадиационный костюм – скафандр. Удалившись от точки прибытия на 20 метров, костюм можно снять. Далее, между точками отправления (в нашем времени) и прибытия (в прошлом) сохраняется энергетический канал, позволяющий осуществить автоматическое возвращение объекта в точку "А" по окончании миссии, но на поддержание этого канала непрерывно затрачивается энергия в течение всего времени экспедиции (он тоном выделил последнее слово). Естественно, речь идёт о субъективном времени путешественника, так как в точке "А" между моментами отправления и возвращения времени не проходит совсем (точнее протекает мгновение, соразмерное кванту времени28). В том случае, если путешествие осуществляется только во времени, а в пространстве (в системе координат пункта отправления) не происходит перемещения машины, объект, то есть путешественник с поклажей, перемещается в неё, находящуюся в пункте "B". За соблюдением всех условий следит наш надёжный суперкомпьютер, так что никаких накладок не может быть (если быть точным, вероятность отказа машины составляет примерно одну двухмиллионную – это практически невозможное событие)…