Сергей Терентьевич Семенов
В благодатный год
I
Никакое время в течение целого года не встречается с таким волнением, беспокойством и нетерпением в серенькой деревенской жизни, как осенняя пора. К этой поре с полей все собирается, хлеб обмолачивается, узнается, сколько чего уродилось, за что трудились лето, происходит продажа излишков. У крестьян являются хоть на короткое время деньги в руках, с которыми можно и вопиющие нужды удовлетворить, и, если останется что, – и душу отвести: кому в семье – накупив для этого гостинцев, калачей, меду, кому в одиночку – за бутылкой водки в трактире. Недаром и пословицы про эту пору говорят: «Осенью и у воробья пиво», «Осень-то матка – кисель да блины, а весною-то гладко – сиди и гляди».
Но самыми важными днями изо всей этой поры считаются те дни, когда происходит продажа урожая или на сельских ярмарках, или на базаре. И перед этими днями, и в самые эти дни деревенские хозяева переживают столько волнений, тревог и беспокойства, что долго после вспоминают о них, иногда с болью в сердце и тяжелым вздохом, а иногда с удовольствием и светлою улыбкой на лице…
Для хозяев небольшой деревушки Горшешни таким днем считается праздник Покрова. В этот праздник в большом соседнем торговом селе открывалась ярмарка, и горшешенцы, наравне с соседне-деревенскими мужиками, сбывали на ней все, что набиралось к продаже из хлеба и скота, собирали выручку и узнавали наверное результаты своих трудов – и, смотря по тому, каковы они оказались, так себя и вели, так и чувствовали.
В этот год урожай в нашем месте был порядочный, уборка хорошая, все почти окончательно убрались к этому дню, и все увидели, что добра получилось достаточно. У многих зародилась надежда, что в этот год они мало того что с нуждами и долгами разберутся, но и еще сверх этого останется кое-что, а это в крестьянской жизни редко когда случалось. Даже самые забитые и загнанные судьбой хозяева и те обольщали себя подобными надеждами и необычайно бодрились. Они мысленно высчитывали, сколько у них может остаться излишку, и распределяли, куда его можно употребить… Едва ли не больше всех мечтал несколько поправиться в этом году один из горшешенских нужняков Клим Скрипачев.
«Уродилось, бог дал, уродилось! – размышлял он, думая про нынешний урожай. – Можно будет поправиться – отвести душу, не все же недостатки видеть, пора отдых узнать».
И он сразу точно помолодел, ходил бодро и весело и во всяком деле стал поворачиваться пошустрей. Бывало, он делал все не спеша, мешкотно, а теперь откуда прыть взялась.
В самый же праздник, в который должно было выясниться, каков «приполон» получится у него от урожая, он даже и проснулся раньше жены. Утренний рассвет только что забрезжился в тусклых окнах его закоптелой избушки и выползшие из щелей на ночную кормежку тараканы не успели еще убраться по своим местам, а он уже соскочил с своей соломенной перины и, быстро умывшись, стал обувать заскорузлые ноги в кожаные сапоги. И когда, обувшись, он подошел к окну и начал расчесывать лохматую голову трехзубым гребешком, тогда только проснулась и его жена. Она соскочила с печки, протерла руками глаза и, широко зевнув, заспанным голосом спросила мужа:
– Справляешься?
– Да… Хочется пораньше попасть, – молвил Клим, – и место получше займешь, и продашь, може, подороже.
– Знамо так. Поезжай, поезжай! – одобрила его жена.
– А ты-то придешь на базар? – спросил ее Клим.
– Пожалуй, приду; вот истоплю печку, управлюсь и прибреду.
– Приходи: что покупать-то – вместе лучше.
– И Николку с собой взять нужно, он сам себе свою покупку-то и выберет.
– Бери и Николку…
И, сказав это, Клим поднялся с лавки и стал натягивать на себя худенькую шубенку; жена его, достав с полки подойник, пошла доить корову.
Выйдя на двор, Клим стал обратывать лошадь; баба, усевшись под корову, крикнула ему:
– Ты смотри не загуляй там, подержись, ради Христа… Знаешь – нужды-нужды… Лучше справь себе что-нибудь.
– Ну, вот! а я не знаю, – молвил Клим и вывел лошадь за двор на огороды.
Утро едва занималось. Яркое солнце только что показалось на востоке и рассыпало свои золотые лучи по посеребренной легким морозцем земле и по соломенным крышам построек. Клим поднял глаза на голубое небо, в котором высоко плавали небольшие перистые облака, взглянул на покрытую инеем траву, на жерди загородки, на покрасневшие листочки крыжовника – и ему вдруг стало так легко и весело, как давным-давно не бывало. «Вот и жданный день наступил, что-то бог даст сегодня!» – улыбаясь, прошептал он и, бодро подняв голову, подвел свою лошаденку к сараю, лихо повернул ее на место и, крикнув «тпррру», закинул ей на шею повод и, отперев ворота сарая, стал вывозить из него телегу.
