Сергей Тамбовский
Младший научный сотрудник-5
– Только уж не сейчас, – оборвал меня он, – сейчас подальше убраться надо.
– Так может в соседний домик какой зайдем, – навскидку предложил я, – вон их сколько бесхозных стоит.
– Я думаю, что не стоит, – поморщился Цой, – они могут их все проверить на всякий случай… мало ли, подумают, что информаторы ошиблись.
– Тогда пошли в заросли, – махнул я рукой направо, – оттуда и посмотрим, насколько твой внутренний голос верную информацию дает. Да, как думаешь, они собак могут подключить?
– Каких собак? – ошарашено спросил он.
– Служебных, каких, которые по запаху ищут скрывающихся от правосудия лиц.
– Что-то я про такое не слышал, только здесь, по-моему собачек не держат, – ответил Цой, – но это надо иметь ввиду – если лай услышим, надо будет срочно уматывать подальше.
– И след можно обработать чем-то едким, – добавил я, – перцем каким или бензином, от этого собачки сразу нюх теряют.
Пачка красного перца нашлась в шкафчике – я разорвал ее и присыпал нашу дорожку следов. На всякий случай сначала мы пошли совсем в другую сторону, а потом уж свернули в те самые заросли на севере полуострова. Лес тут, если честно, был не совсем такой, как на Камчатке и Курилах. А если точно – то совсем не такой. Земля, во-первых, какого-то красноватого оттенка была, и из нее торчали в разные стороны необычные растения типа (вспомнилось не к месту из моей прошлой жизни) фикусы, аллоказии и пассифлоры. И орхидеи, конечно, уж чего-чего, а эти цветы я хорошо изучил.
– Слушай, – остановил я Цоя, указывая на очередной куст, – а это вот манго или мне кажется?
– Манго, – подтвердил он, – они у нас везде растут, как в вашей России эти… рябины с калинами. Песню даже одну запомнил, – и он исполнил первый куплет «ой, цветет калина в поле у ручья», очень неплохо, надо заметить, исполнил.
– Угу, это русская народная песня такая, – подтвердил я, – а если б гавайская была, то тут надо было слова поправить… что-то вроде «ай, упало манго в бухте на песок».
– А это вот питахойя, – показал он мне на очередное растение, – тоже съедобное, но лично мне не очень нравится.
– Хорошо же у вас тут жить, – вздохнул я, – еда прямо на дереве, круглый год, причем, можно не работать и только загорать на берегу. И красивых девчонок клеить… кстати о девчонках – они у вас все такие, как эта Памела с Энни?
– Какие? – переспросил он.
– Ну такие, – повращал я руками в воздухе, – динамщицы и стукачки?
– Стукачки это, допустим, понятно, – ответил Цой, – у нас тут почти все этим занимаются… а про динамо не понял.
– Русская идиома, – пояснил ему я, – развод на деньги представительниц прекрасного пола – намекнут, типа, на возможность секса, вынудят тебя заплатить за что-то дорогое, а потом свалят в закатную даль без объяснений.
– Понятно… надо запомнить, хороший термин, – ответил он и тут же продолжил, – у нас тут сложно с этим делом… слово такое «феминизм» слышал?
– Приходилось, – начал отвечать я, но услышал сзади посторонние звуки и замолчал. – Мне показалось или собака залаяла?
– Не показалось, я тоже услышал, – угрюмо бросил Цой, – опять ты накаркал, как с той акулой… надо подальше сваливать, а то натравят на нас овчарок.
– Спроси там у своего внутреннего голоса, – предложил я, когда мы в быстром темпе огибали очередную рощу из пальмовых деревьев, – что нам светит в ближайший час-два?
– Это так не работает, – отозвался он, – то есть по моему желанию голос не разговаривает – сам просыпается, когда ему угодно.
– Капризный какой он у тебя… мои, кстати, лечебные способности тоже сильно плавают сам не знаю, в зависимости от чего.
– Я попробую задать ему вопрос, – не прореагировал на последние мои слова Цой, – но вероятность того, что голос этот откликнется, очень небольшая, – и он погрузился в молчание, во время которого мы продолжали удаляться от своего временного жилья быстрыми шагами.
Минуты через три он, наконец, остановился и выдал:
– Не, бесполезно – никаких предсказаний на сегодня больше не будет.
– Еще одна русская поговорка гласит, – сообщил ему я, что на нет и суда нет.
– В России есть суды? – поразился он, – а я думал, у вас там все компартия решает.
– Суды есть, как же, – задумчиво отвечал я, – и народные, и арбитражные, и один Верховный даже. Но насчет компартии это ты верно заметил – она может очень запросто подкорректировать любой суд в нужную сторону.
И я тут же сменил неприятную лично для меня тему:
– А что тут у вас на Гавайях с дикими зверями творится? Тигры какие-нибудь или хотя бы волки в лесах встречаются?
– Тигры это у вас, – тут же ответил Цой, – они только на Дальнем востоке и остались, если я не путаю. Волков тоже нет… у нас все дикие животные либо в воде плавают, тюлени, дельфины, киты, либо по воздуху летают, альбатросы, попугаи, гуси…
– Гуси? – удивился я, – какие гуси, серые?
– Полосатые, – уточнил он, – называются нене или гавайская казарка, символ, между прочим, нашего штата. Но они очень редкие, лично я ни разу не встречал. А по земле из животных здесь разве что олени бывают… и то не на главном острове… и грызуны разные – шиншиллы, мангусты, кроты.
– Ну ты меня успокоил, – обрадованно ответил я, – значит, никто нас ночью не загрызет.
Лай собачек сзади поутих, но все равно раздавался достаточно отчетливо.
– Можно на пальму залезть, – предложил Цой, – там крупные птицы большие гнезда устраивают, вполне нас двоих выдержат такие конструкции.
Я подумал и отказался – свалишься с этой пальмы не дай бог, костей потом не соберешь.
– Эх, сейчас бы костерчик запалить, – помечтал я, – и тепло бы от него было, и ненужных зверей отогнал бы, да и пожарить на огне чего-нибудь можно было.
– Нельзя, – строго заметил мне Цой, – полиция увидит.
– Сам знаю, что нельзя, – вздохнул я, – помечтать нельзя что ли.
Мы наконец-то остановились и присели на поваленный пальмовый ствол, и я продолжил разговор, чтобы не молчать.
– А какую музыку сейчас ваша молодежь слушает?
– Разную, – односложно откликнулся Цой, – Юритмикс, например, сейчас на пике популярности.
– Это который Свит-дримз? – вспомнил я.
– Он самый… по мне, так попса голимая. Еще Майкл Джексон набирает обороты…
– Бэд бойз? – предположил я.
– Не, такую не знаю… Билли Джин сейчас отовсюду слышно, а еще Триллер.
– По мне, так певец он никакой, – выдал я свое глубокое мнение, – и музыка у него тоже одинаковая во всех вещах. Только на танцах и выезжает.
– Может быть, – поморщился Цой, – мне он тоже не слишком нравится, но пляшет красиво… опять же лунную походку придумал, сейчас на всех дискотеках ее копируют. Еще много крутят Депеш Мод, Дюран-Дюран и Билли Джоэла. Знаешь таких?
– Депеш мод у нас переделали в Депи Шмот, – вспомнил я чуть более позднюю историю, – они к нам в Россию обещали приехать.
– Да ну? – изумился Цой, – к вам за железный занавес разве таких артистов пускают?
– Случаются исключения, – ответил я.
– А что у вас в России сейчас популярно?
– Если тебя наша родная эстрада интересует, то Пугачева, Леонтьев, Антонов… да, группа Земляне выпрыгнула, как чертик из табакерки.
– Никого не знаю, – признался он, – а из наших чего слушают?
– До нас ваши хиты с большим запозданием доходят, – признался я, – ни Майкла Джексона, ни Дюран-Дюрана у нас пока нет, пробавляемся Элтоном Джоном, Скорпионами, Квинами… очень нравится народу еще и итальянская эстрада, особенно Челентано такой…
– Что-то слышал, – поморщился Цой, – гнусавит он по-моему безбожно.
– Да, есть такой грех, – согласился я, – но талантливо гнусавит. Да, еще в моде Стив Миллер-Бенд, Абракадабра такая…
– Этих знаю, – обрадовался Цой, – забойная песня. На дискотеках ее обычно первой врубают.
– Еще такой вопросик, – сказал я, – много слышал про так называемые гавайские гитары. Чем они от обычных отличаются? Да и вообще сохранились они сейчас?
– Очень мало, – скупо отвечал он, – туристов разве что развлекают на Вайкити этим делом. А чем отличаются… ну во-первых, играют на ней в горизонтальном положении…
– Это как? – удивился я.
– На колени кладут или на стул рядом, а во-вторых, у них струны не прижимают к рифу, как на стандартной шестиструнке, а ограничивают сверху цилиндриком таким, металлическим. Аккордов поэтому тут много меньше… ну и звучание такое… необычное – один раз услышишь, не забудешь.
Но тут мы оба разом замолчали, потому что собачий лай переместился ближе к нам и затихать не собирался.
– По-моему они на наш след напали, – выразил я общее мнение, – надо ноги делать отсюда.
– Стой, – притормозил меня он, – у тебя перец остался? Рассыпь его побольше поперек нашей дорожки следов.
И я вытащил из кармана разноцветный пакет со жгущим перцем (пеппер, а не паприка он называется) вытряхнул остатки на красноватую землю, вот хорошо, и незаметно будет, красное на красном, и мы с напарником опять взяли руки в ноги и очень быстрым шагом начали удаляться в чащу, состоящую из пальм, лиан и аспарагусов…
Нинка как картинка, 82 год, Нижнереченск
А не позвонила мне Нина ни вечером, ни утром, так что я остался в полном неведении относительно ее намерений и поступков. А на следующий день настала пора забирать маму из санатория – я, дабы не ударить в грязь лицом, нанял такси на полдня. Просто места знал, где это можно было сделать за недорого, вот и арендовал Волгу ГАЗ-24 вместе с водилой, шустрым заводским пареньком по имени Антоша. Выехали мы пораньше, чтобы успеть все дела сделать.
– Как машина-то? – завел я диалог на интересную мне тему, – часто ломается?
– Постоянно, – буркнул он, не желая, видимо, молоть языком зря.
Так что никакого диалога у нас не вышло, но я не расстроился, а вместо этого начал изучать проносящиеся за окном виды среднерусской природы. Из нашего Заводского района в сторону, где раскинулся мамин санаторий, была, собственно, одна дорога, через Петряевку и Доскино, ударение на первом слоге (было и второе Доскино, но оно совсем в другой стороне лежало). Нет, можно было вырулить и на столбовой Московский тракт, но это лишний крюк в добрый десяток километров. Так что лежала наша дальняя дорога в казенный дом через Доскино.
Это была узловая железнодорожная станция с кучей путей и тупиков, где сортировались грузы, следующие из столицы на восток и юго-восток. Она мне с детских лет знакома была, эта станция, у нас тут родственники по матери жили, так что меня периодически к ним сплавляли на выходные и праздники. Особенно врезались в душу кривые, как разбойники из Али-Бабы, сосны, росшие вдоль путей… так-то они обычно вымахивают на сотню метров вверх абсолютно в прямом виде, если в густом лесу. А на открытой местности вот так изгибаются во все тяжкие… и возле этих сосен, я, значит, и играл с друзьями в прятки, лапту, двенадцать палочек и калим-бамбу. По вагонам, которые в отстойниках отстаивались, мы тоже лазили, но уж замки не вскрывали и пломбы не трогали, тут с этим строго было.
Жили в этом Доскино бедненько, но весело, почти все жители работали в двух местах, на станции Доскино либо в совхозе с таким же названием. Совхоз на растениеводстве специализировался, картошка-капуста-морковка, огурцы в теплицах, поэтому ясно, что зимой холодной там особенной работы не было, народ поэтому пил горькую и пел песни…
Но ладно, хватит о грустном – миновали мы как станцию, так и совхоз с одноименным названием, постояли на переезде стандартные десять минут и уже катим по полям, по лесам, огибая Кировск, большой город-спутник нашего Нижнереченска, столицу химической промышленности. О, а это знаменитый кировский трамвай, который ходит через весь город, потом через всю кировскую промзону и разворачивается на полянке в лесу, протяженностью километров в 20 у него маршрут, не меньше. Был… а 21 веке никому это не стало нужно, трамваи с рельсами порезали и сдали на лом, остались одни кривые шпалы кое-где…
А после Кировска пошли сплошные сосновые леса вдоль берега реки, вот тут, недалеко от станции Желнино и притаился искомый мной санаторий-профилакторий имени товарища Микояна.
– Сюда что ли? – нарушил, наконец, молчание Антон, указывая на кривую стрелочку с кривыми же зелеными буквами «Санаторий» сразу после железнодорожной платформы Желнино.
– Ну а куда же, – подтвердил я.
– Я туда не поеду, – хмуро отрезал он, – там ямы по полметра и грязи полно, сядешь по самую ступицу.
– Ну припаркуйся тут где-нибудь, – предложил ему я, – а я мать приведу через полчаса примерно.
Через сотню метров прогулки по гудящему сосновому бору моему взору открылись ворота в санаторий… мать я нашел быстро, она уже с вещами сидела на лавочке возле административного корпуса.
– Здравствуй, сынок,– сказала она мне, – вот хорошо, что ты приехал, а то я сижу тут думаю, как мне домой добираться…
– Щас доберемся с комфортом, – пообещал ей я, – ты лучше про себя расскажи, как дела-то?
– Нормальные дела, – встала она со скамейки, а я подхватил сумку, – и вообще мне здесь понравилось – врачи вежливые, процедур много, питание отличное.
– В следующем году опять съездишь, – пообещал ей я, – а в том пакете что? – указал я на то, что она в руке держала.
– Аааа, – посмотрела она на него, – грибы тут. Все равно большую часть дня нечего делать было, вот я и ходила по соседним лесам, кое-что набрала.
– Пожарим с картошкой, – сообщил я, когда мы уже шли к выходу из санатория, – что за грибы-то?
– Белые и маслята…
– Мои любимые, – сообщил я, когда мы обходили очередную яму с водой.
– Да что ты все про грибы, да про грибы, – не выдержала она, – про себя лучше бы рассказал, а то, как уехал в Москву, ни слуху, ни духу.
– Да все путем, мама, – сказал я, – перевели меня в одну московскую контору, там теперь числюсь, зарплата побольше, перспективы получше…
– А жилье? – тут же выловила краеугольный камень советского быта она, – общежитие что ли дали?
– Бери выше, мама, целую квартиру выделили, аж в две комнаты… садись вот, – открыл я ей заднюю дверь Волги.
– Ух ты, – обрадовалась она, – сто лет на Волгах не ездила.
Потом она поздоровалась с водителем и мы тронулись в обратный путь.
– А в личной жизни у тебя что? – продолжила допытываться она, когда мы миновали станцию Желнино, – там какая-то Нина у тебя появилась вроде…
– Пока ничего определенного, – отвечал я, – как что-нибудь определится, ты об этом первой узнаешь.
– Там квартира-то наша как, в порядке? – уточнила она, когда мы вырулили на трассу.
– А что ей сделается, – ответил я, – стоит на месте. Так у тебя точно здоровье наладилось?
– Точнее не бывает, – усмехнулась она, – главврач санатория написал в карте, что началась активная ремиссия.
– Ну-ну, – буркнул я, вспоминая значение этого слова, – если началась, то это хорошо. А еще что там у вас в санатории полезного было?
– Ой, – махнула она рукой, – много всего – концерты почти каждый день, из области артисты приезжали. А вечером танцы.
– Неужели ходила? – не смог не задать такой вопросик я.
– Ну да, не удержалась, вспомнила молодость, – улыбнулась она, – почти что, как в своем Ковеле… только музыка новая и незнакомая.
– Ну-ну, – улыбнулся я, – в сорок лет жизнь только начинается, как говорила эта…
– Вера Алентова в «Москве слезам не верит», – поддержала она меня.
А мы тем временем миновали кировскую промзону и выбрались к станции, она же совхоз Доскино.
– К родственникам твоим заехать можно, – наугад предложил я, махнув в сторону частных домиков по Второй совхозной улице, – они же живые еще?
– В другой раз как-нибудь, – осадила она меня, – родственники никуда не денутся. Давай сразу уже домой – там я тебе еще одну интересную новость расскажу.
Я с любопытством посмотрел на нее, но понял, что при посторонних она мне ничего такого не скажет. Прибыли мы к своему подъезду буквально через 15 минут, все же дорожный трафик в начале 80-х это не совсем то же самое, что в нулевые годы.
Я, конечно, слегка так убрался в нашей квартире, но чисто косметически – если докопаться, то огрехи можно было найти, но без придирок тут все более-менее прилично было. Отставил мамины вещи в сторонку, проводил ее на кухню, где уже был накрыт мало-мальски приличный стол, и разлил красное грузинское вино по стаканам.
– Ну давай, мама, за то, чтоб болезни обходили наш дом десятой дорогой, – сказал я.
– За это грех не выпить, – опрокинула она стакан, закусила буковинским сыром (другого не достал) и добавила, – а теперь слушай новости, сынок.
Я сел на табуретку и приготовился слушать.
– Меня замуж зовут, – ответила она, сжав губы в горизонтальную линию.
– Этот, – начал вспоминать я, – физрук который?
– Да, Владик, – пояснила она. – Два раз в санаторий приезжал, с цветочками… во второй раз официально предложил выходить за него.
– Я не против, – сказал я, наполняя бокал по второму разу, – ты у меня молодая и красивая, ничего против твоего счастья я иметь не могу. Да, как у него там с запахом из рта? Ты жаловалась вроде.
– Победил он его, – сказала мама, – курс лечения прошел, желудок у него теперь функционирует нормально, запахов никаких нет.
– Свадьбу будете справлять? – поинтересовался я.
– Да какая уж свадьба в сорок лет, сынок, – махнула она рукой, – распишемся и дело с концом.
– Заявление подавали уже? Там ведь двух свидетелей надо будет…
– Завтра собираемся подавать, – ответила она, – в наш районный Дворец бракосочетаний, знаешь такой?
– А как же, – ответил я, – бывшая станция Счастливая бывшей Детской железной дороги имени товарища Кагановича.
– Да, именно там… пойдешь свидетелем с моей стороны?
– Да куда ж я денусь, – махнул рукой я, – конечно пойду. Тебе приодеться, кстати, надо – есть, в чем идти-то?
– Да найду, – отговорилась она после того, как мы выпили по третьей порции вина, – иди уже, решай вопросы со своей Ниночкой.
И я пошел решать эти вопросы… по телефону мне никаких сигналов не поступило, так что я взял руки в ноги и отправился в свою альму-матер, или в народе ИПП имени Академии наук СССР. Час на шестидесятом автобусе, и я возле входа в ИПП с улицы Луначарского… ну да, того самого, который напротив психоневрологического диспансера номер один, его наконец ввели в строй. Пропуск свой я никуда не терял, предъявил его вахтеру в разложенном виде и прошел внутрь этого заведения. Первый же сотрудник, который меня увидел за проходной, это был Юрик Шпагин, тот, который сильно похож на певца Антонова.
– О, – сказал он, одновременно затушивая бычок в урне, – Камак приехал. Ну ты забурел, командор, – добавил он, оглядев меня со всех сторон, – в натуре забурел. Я тебя по телевизору даже видел позавчера.
– И чего там было в телевизоре? – решил уточнить я, а то ведь слухами одними питаюсь.
– Ты стоял в составе нашей делегации в Индии и хлопал каким-то там речам Индиры Ганди, – развеял мои сомнения он, – как в Индию-то попал, расскажешь?
– Потом, может, – осадил его пыл я, – ты лучше скажи, когда в последний раз видел Нину Брагину?
– Так полчаса назад и видел, – озадаченно отвечал он, – на своем рабочем месте сидела, на антресолях зала управления.
– Физического стенда 30 дробь 22, – зачем-то добавил я упавшим голосом, – пойду пообщаюсь.
И я оставил Юрика Шпагина в вестибюле, а сам поднялся по винтовой лестнице на один этаж вверх. В зале управления ничего собственно и не изменилось за месяц моего отсутствия, все та же пустота справа и те же загородки слева с экранными комнатами внизу и антресолями вверху. Поднялся по еще одной лестнице и нос к носу столкнулся с Шурой, который длинный и постоянно в курсе всех институтских проблем.
– О, Камак, – поднял брови он, – ты наверно за своей Ниной пришел?
– Как угадал? – хмуро ответил я.
– Да нетрудно было, – усмехнулся он, – пошли покурим, расскажу тебе подробности нашей жизни, включая ниночкины…
Нинка как картинка-2
Мы опять спустились в вестибюль, где было оборудовано место для курения, он вытащил из кармана пачку «Родопи» и задымил, а я отказался.
– У тебя, как я понял, дела круто в гору пошли, – заметил он для затравки разговора, – некоторые языки говорят, что с самим Леонидом Ильичем запросто общаешься.
– Угу, – подтвердил я, – не так, чтобы запросто, но было пару раз. Ты давай ближе к теме – не отклоняйся, – подстегнул его активность я.
– Сначала новости, – не стал отклоняться от своего плана он, – Наумыч-то еще при тебе ушел?
– Ну да, при мне… я тебе больше скажу – встречал его пару раз в Москве, вместе с подругой, он там уже неплохо устроился.
– Ну так вот – на его место Бессмертнова назначили. И он немедленно небольшую революцию произвел.
– Да ну? – изумился я, – Великую Октябрьскую что ли?
– Не так, чтобы великую, но октябрьскую, это точно – всех блатных программистов он первым делом в колхоз заслал, представляешь?
– Что, даже и Мишеля?
– Его в первую очередь… сказал на общем собрании что все сотрудники у нас теперь строго равны без исключений.
– С ума сойти, – честно признался я. – А еще что изменилось?
– Готовимся к большой экспедиции теперь, на Камчатку и во Владик, в мае начнется и до самой осени – тебя на всякий случай тоже в списки включили. Если вдруг вернешься.
– Это не исключено, – задумался я. – А как там Мишка Шифман?
– По-прежнему башковит и все так же в Израиль собирается, но никак не соберется. То дело с видаками закрыли очень быстро, за него большие люди попросили. Но из комсомола его не поперли, как этого… как Витьку-техника, оставили н поруках.
– А Крот как там поживает?
– Прикрыли его после того случая… до лучших времен – слухи донеслись, что большой босс сказал, хватит мол нам и одного психа-экстрасенса. У тебя как, кстати, эти способности-то, не улетучились?
– Пока нет, – хмуро ответил я, – тьфу-тьфу, все на месте. И теперь уже после всех этих подробностей давай к главному переходи – что там с Ниной такого стряслось?
– Нинка, как картинка, – пробормотал Шурик, доставая вторую сигарету, – с фраером гребет.
– Это понятно, – поморщился я, – дай мне, Сема, финку, я пойду вперед и так далее- ты давай глубину проблемы освещай.
– Освещаю, – Шурик очередной раз затянулся родопиной и продолжил, – у нее был парень еще когда она в политехе училась…
– А у кого из девчонок не было парня в школе или там в вузе? – задал наводящий вопрос я, – и что дальше?
– Он в армию ушел, в Афган, – продолжил Шурик, – после пятого курса его забрали.
– В политехе же военная кафедра, – вспомнил я, – из наших погоны ни на кого не надели.
– А он желание такое изъявил, – сказал Шурик, – сильно идейный товарищ оказался.
– Дай угадаю, – по-прежнему хмуро отвечал я, – и теперь этот афганец дембельнулся и Нинка решила вспомнить молодость, так?
– Так, да не совсем, – не менее хмуро продолжил Шура, – он в коме лежит, в областной больнице… перевезли на военном транспортнике из Кандагара откуда-то…
– Санта-Барбара какая-то получается, – ошеломленно ответил я, – Си-Си Кэпвел и Иден Кэпвел.
– Какая еще Санта-Барбара? – не понял Шура.
– Сериал такой американский, – пояснил я, – у нас его пока не показывали, но скоро наверно будет. Про жизнь одной американской семьи, тыща с лишним серий. Один из главных героев всю дорогу в коме лежит.
– Ну похоже…
– А сама-то она где, Нинка? – спросил я.
– С утра приходила, а потом отпросилась в эту вот областную больницу. Буквально минут десять назад уехала.
– Больница-то имени Семашко? – уточнил я.
– Она самая, на 60-м автобусе прямо до нее доберешься.
– Она большая, в каком отделении там он лежит, не знаешь?
– Знаю, – спокойно ответил Шура, – я все знаю – в общей хирургии на втором этаже… вот номер палаты не подскажу.
– Тогда я поехал в Семашко, – сказал я, – заодно и побазарю с Нинкой. Привет Бессмертнову передавай.
– Сюда-то еще заедешь? – спросил он, – Сергеич с тобой бы с удовольствием пообщался.
– По обстоятельствам, – бросил я на ходу и вернулся на автобусную остановку.
Время уже близкое к обеду настало, народу в транспорте было немного, так что до больницы имени основателя советской системы здравоохранения Николая Александровича Семашко я добрался со свистом. Это был огромный комплекс из десятка зданий разной этажности на краю города… сейчас на краю, а в 21 веке все вокруг жильем застроят.
Справился у первой встречной медсестры, где тут общая хирургия, и отправился по указанному направлению. Больница хоть и областная была, но порядки тут ничем не отличались от нашей районной сороковой – никому ни до кого дела не было. Даже и халат не заставили надеть и на ноги никаких бахил не предусматривалось даже в отдаленной перспективе. Тщательно вытер ноги, снял куртку и засунул ее в предусмотрительно взятый с собой пакет, а потом поднялся на второй этаж… так, номера палаты у меня нет, спросим что ли у дежурной.
Дежурная подняла усталые глаза от гроссбуха и на вопрос, где тут раненый афганец лежит, просто ткнула пальцем куда-то влево. Через пару дверей услышал знакомый голос, Нина там беседовала с каким-то врачом…
Я засунул голову в щель между дверью и косяком и обнаружил в оной палате Нину, тихо беседующую с местным врачом. Афганец, видимо, на левой койке лежал, подключенный к какому-то аппарату многочисленными проводами. А справа еще один больной в аналогичном положении находился. Не стал мешать разговору, а отошел к окошку, которое выходило на зеленые задворки больницы. Вдали виднелась великая русская река Волга, а чуть ближе частная застройка, гаражи и сараи, слепленные из говна и палок, ну вы и сами все знаете, наверно, что у нас строят, если не ограничивать это дело сверху. Диалог в палате стих примерно через пару минут, потом оттуда вышел врач, скользнувший по мне невнимательным взглядом. Сказать он ничего не сказал, а просто скрылся из виду быстрым шагом. Тогда уж я и зашел внутрь, не забыв тяжело вздохнуть.
– Ой, Петя, что это ты тут делаешь? – это все, что сумела сказать Нина, увидев меня.
Запашок тут конечно стоял тяжелый, оба больных лежали себе по стенкам и не шевелились.
– Тебя ищу, – ответил я, – с ног сбился.
– Это вот Николай, мой однокурсник, – сказала, подумав, она, – получил тяжелое ранение в Афганистане, сейчас в коме лежит.
– Могла бы и рассказать про однокурсника, – заметил я, – а то сорвалась без объяснений…
– Извини, из головы совсем вылетело, – растерянно начала оправдываться она, – пойдем в коридоре что ли поговорим.
– Пойдем, – легко согласился я, и мы вышли к тому самому окну, выходящему на гаражи, там я и задал основной вопрос, – у вас что-то было, когда вы на одном курсе учились?
– Было, – с глубоким вздохом ответила Нина, – много чего было.
– И как же так вышло, что оно все закончилось?
– Долго рассказывать, – хмуро сказала она, – но сейчас я просто не могу оставить его одного помирать в этой больнице.
– По данным статистики, – сообщил я ей, – из комы выходит процентов 10-15 народа. Остальные на тот свет отправляются.
– Значит, шанс еще есть…
– То есть на этом мы с тобой расстаемся, ты хочешь сказать? – я слез с подоконника и внимательно посмотрел ей в глаза, – и свадьба отменяется?
– То есть да, – сжав губы, упрямо ответила она. – Так получилось, не сердись.
– Ну окей, тогда я пошел, – и сделал попытку удалиться, но она поймала меня за рукав.
– Стой… у тебя же способности эти… экстрасенсорные, – напомнила она.
– Ну и? – справился я.
– Ты же можешь его вылечить – с другими-то справлялся?
– И зачем мне это надо? – с горечью вопросил я.
– Потому что я тебя прошу… ради всего того, что между нами было.
Я трезво оценил ситуацию, вспомнив все, что между нами было, и… махнул рукой. Ну да, знаю, вы сейчас скажете, что я идиот, которым манипулируют, а я с вами соглашусь. Да, идиот, да, манипулируемый, но есть вещи и более высокого порядка, чем идиотизм.
– Рассказывай, что там с ним, – сказал я деревянным голосом, – только в подробностях.
––
В институт я все же после визита в больницу заехал, захотелось посмотреть на товарища Бессмертнова в новой ипостаси. Он теперь сидел на шестом этаже в кабинете бывшего начальника Семен-Наумыча, а в предбаннике у него сидела… трам-парам-там-там… дура-матответственная Валюха. Ну и подругу он себе подобрал, внутренне усмехнулся, лучше никого не нашел что ли?
– Ой, Петя, – расцвела она в улыбке, – совсем ты, говорят, большим начальником в Москве стал.
– Ну не так, чтобы совсем, – отговорился я, – но приподнялся чуток, это да. Сергеич-то у себя?
– У себя – заходи, не стесняйся, – сделала она приглашающий жест в сторону дубовой двери, отделанной узорчатыми филенками.
Я и зашел – Бессмертнов стучал по клавишам микро-ЭВМ ДВК-2, очевидно программу какую-то отлаживал.
– О, Петя! – обрадовался он, – а я про тебя вот только что вспоминал.
– Надеюсь, что хорошее вспоминали, – ответил я, присаживаясь на стул напротив.
– Исключительно, – отодвинул он клавиатуру в сторону, – чай-кофе будешь?
– А что, и кофе есть? – спросил я.
– А как же, – и он достал из тумбочки стола банку растворимого отечественного продукта производства Днепропетровского завода пищевых концентратов.
– Ого, – сказал я и зачем-то прибавил фактов, – дефицитный продукт, 6 рэ по госцене, а у спекулянтов все 10.
– Я по госцене купил, – ответил Сергеич, одновременно насыпая кофе в чашки, – сахара сколько?
– Один кусочек, – уточнил я. – Смешать, но не взбалтывать…
– Джеймса Бонда смотрел? – хитро прищурился он.
– Было дело, в Москве чего только не увидишь…
После дегустации напитка, оказавшегося вполне съедобным, Бессмертнов продолжил:
– Супруга совсем выздоровела – вчера на рентгене была, там ничего не осталось, ну там, где раньше было…
– Очень рад за нее, – вежливо ответил я.
– Я теперь твой должник до гроба, – продолжил он.
– Да ладно, Сергеич, – осадил его я, – до гроба не надо. Просто одну мою просьбу выполните, будем в полном расчете.
– Говори, – предложил он.
– Пока не готов, – отставил я чашку в сторону. – Вот если из Москвы меня попрут, и я сюда вернусь, тогда и озвучу.
– А что, есть такие предпосылки?
– Все под богом ходим, – хмуро ответил я, – так что зарекаться ни от чего не надо. Расскажите лучше про свою октябрьскую революцию, мне это очень интересно.
– Раз интересно, слушай, – и Бессмертнов коротко, но доходчиво изложил изменения в жизни 410 отдела.
Пожар в джунглях, 83 год, Гавайи
Мы с Цоем шли очень быстрым шагом добрых двадцать минут, собачий лай при этом позади то стихал, то разгорался с новой силой. Вдруг мой напарник встал, как вкопанный и заявил следующее:
– Приплыли… дальше тут два хайвея, тот, что прямо, из центра в Каполею идет, второй, что слева, ответвляется от него на Еву-бич, ни один из них мы не перейдем, чтобы незаметно было.
– А справа у нас что остается? – махнул я туда рукой.
– Справа Уэйпау – ты же там недавно виски покупал, – пояснил он, – это тоже не вариант.
– И что делать будем? – заволновался я. – Я больше подопытным кроликом работать не хочу.
