Сергей Соловьев
Древняя Россия
Между добрыми гражданами обнаружилось движение для подания помощи государству; но это движение сначала обнаружилось во имя материальных интересов, нарушаемых приверженцами Тушинского вора, причем у граждан выказалось также колебание равнодушие, а все это не могло произвести движения сильного, единодушного. Устюжане писали к вычегодцам: «В Ярославле правят тушинцы по осьмнадцати рублей с сохи, а у торговых людей у всех товары переписали и в полки отсылают. Пожалуйте, помыслите с миром крепко и не спешите крест целовать (Лжедимитрию); не угадать, на чем совершится; если послышим, что Бог пошлет гнев свой праведный на всю Русскую землю, то еще до нас далеко, успеем с повинною послать». Устюжане решили не целовать креста тому, кто называется царем Димитрием, стоять накрепко и людей собирать. «Не будем целовать крест тому, кто называется царем Димитрием», – говорили граждане; следовательно, они вовсе не убеждены в самозванстве Тушинского царика и потому не убеждены в законности Шуйского; не будем целовать крест, ибо приверженцы Тушинского царя разоряют поддавшиеся им города: ясно, что побуждением к сопротивлению служат одни материальные интересы; подождем, до нас далеко, еще успеем крест поцеловать Димитрию, если он возьмет верх над соперником своим: эти слова показывают господствующую мысль об одних себе.
С такими господствующими мыслями нельзя было спасти государство. Приведенные в ужас неистовствами самозванцев, граждане ждали спасения от успехов племянника царского, князя Скопина-Шуйского; на него возлагали всю надежду, в нем видели точку опоры для настоящего и будущего. Но Провидению угодно было путем испытаний довести Московское государство до полного очищения; Провидению не угодно было, чтобы государство спаслось верою в человека, и Скопин-Шуйский умер внезапною смертию. Поляки и Лжедимитрий явились под Москвою, которая должна была выбирать между ними и выбрала в цари Владислава, но отец его Сигизмунд захотел сам царствовать в Москве, Сигизмунд – притеснитель православия в своих владениях. Вере отцов стала грозить страшная опасность от замыслов Сигизмундовых; интерес высший, духовный, интерес религиозный выступает на первое место, отстраняя все другие материальные интересы, и чрез это открывается возможность к спасению.
Земля встала; собралось ополчение и пошло для очищения Москвы от поляков. Но ополчение это не имело успеха, ибо полного нравственного очищения еще не было. Во главе ополчения стоял Ляпунов, человек даровитый, с природою сильною, но вместе с тем человек плоти и крови, человек, дававший полную волю своим страстям, менее всякого другого способный сознать, что основа общества есть жертва; что для успеха общего святого дела необходимо принести самую тяжелую для человека жертву – пожертвовать страстями своими. «Отецким детям, – говорит летописец, – было много от Ляпунова позору и бесчестия, не только детям боярским, но и самим боярам: придут к нему на поклон и долго дожидаются у его избы, пока выйдет; никого не пускал к себе прямо, и при малейшем прекословии, при малейшем неудовольствии бранные речи сыпались на всех без разбора». Помраченный страстями ум Ляпунова не мог понять, что дело чистое может быть совершено только людьми чистыми; страсти не позволяли Ляпунову никогда разбирать средств для достижения цели. Из ненависти к Шуйскому, из желания действовать на первом плане он сам стоял прежде под знаменами самозванца и теперь пригласил хищные толпы Заруцкого, Просовецкого и других действовать заодно с добрыми гражданами, со служилыми людьми государства для его очищения. Ляпунов пал жертвою этого непонимания дела: казаки убили его. Но тут всего яснее обнаружилось, как вследствие тяжелых испытаний нравственные силы общества уже были напряжены; как лучшие люди достигли до сознания о необходимости жертвы – явился признак выздоровления общественного тела: при убийстве Ляпунова враг его Ржевский бросился к нему на помощь и пал вместе с ним под ударами убийц.
