Сергей Шокарев
Источники по истории московского некрополя XII – начала XX в.
Эпиграфика
Отдельным направлением некрополеведения (в т. ч. и московского) является публикация надгробных надписей, рассматриваемых как исторический источник, памятник эпиграфики. Эти публикации вводят в оборот результаты натурных исследований существовавших памятников, находящихся in situ, а также являются одним из итогов археологических работ, о которых будет сказано далее.
Подробный очерк истории изучения русской средневековой эпиграфики дан А. Г. Авдеевым во введении к докторской диссертации «Памятники лапидарной эпиграфики как источник по истории и культуре Московской Руси» (2019)[118].
Первое обращение к русским средневековым надгробиям как к историческому источнику предприняли во второй половине XVIII в. А.П. Сумароков и Г.Ф. Миллер. Известный просветитель Н. И. Новиков осуществил ряд публикаций надписей с памятников некрополей Москвы в периодическом издании «Древняя российская вивлиофика». Тексты эпитафий и других памятников эпиграфики приведены в обширном путеводителе по московским древностям и достопамятностям, изданном Л.М. Максимовичем[119]. На надгробия обращал внимание и Н.М. Карамзин, высказавший сожаление о том, что «на древних гробах нет надписей, или они вырезаны уже в новейшие времена…»[120]. Несмотря на этот пессимистический вывод, историк обращался к памятникам эпиграфики в качестве источника при написании «Истории государства Российского» (Млёвский камень (предполагаемое надгробие Марфы Посадницы), надписи на колокольне Иван Великий и на Московском печатном дворе и др.)[121]. Начиная с первой половины XIX в. надгробные надписи и надгробия становятся важнейшим источником по истории отдельных монастырей, храмов и местностей, а с конца XIX в. – по генеалогии. В 1896 г. историк Москвы А. А. Мартынов опубликовал в «Русском архиве» «Надгробную летопись Москвы», включавшую 453 надписи XVII–XVIII вв. из московских монастырей и храмов[122].
Источниковедческое изучение средневековых надгробий в начале XX в. предпринял В. Н. Щепкин, опубликовавший каталог плит из собрания Исторического музея. Он разработал первую типологию русских средневековых надгробий, ориентируясь на орнаментальные признаки[123]. А. В. Арциховский, изучая плиты, найденные во время работ по трассе первой очереди московского метрополитена, рассматривал их как полифункциональный источник, изучая вместе и эпитафию, и формы памятника[124]. К концу 1950-х гг. археологией был накоплен богатейший материал, который дал возможность провести некоторые обобщения и опубликовать значительное количество эпитафий. Работы В. Б. Гиршберга (свод 269 эпиграфических памятников XV – первой половины XVII в. Москвы и Подмосковья) и Т. В. Николаевой (публикации памятников из некрополя Троице-Сергиева монастыря) сыграли большую роль в изучении русского средневекового надгробия[125]. В дальнейшем исследование русского средневекового надгробия и публикация эпитафий были продолжены трудами Ю. М. Золотова, Д.А. Дрбоглава и других эпиграфистов[126].
В 1996 г. вышла в свет монография Л. А. Беляева «Русское средневековое надгробие. Белокаменные плиты Москвы и Северо-Восточной Руси XIII–XVII вв.»[127]. В этой работе Л. А. Беляев подвел итоги почти столетнему изучению русского средневекового надгробия и обобщил огромный материал, собранный во время раскопок под руководством автора и его коллег. Л. А. Беляевым сделаны ценные наблюдения относительно генезиса и развития форм русского белокаменного надгробия, показано место памятников Северо-Восточной Руси среди аналогичных памятников Западной и Восточной Европы; исследованы семантика декоративного оформления и развитие формуляра эпитафии. Разработанная Л. А. Беляевым схема развития общих форм, декора эпитафии русского средневекового белокаменного надгробия была дополнена трудами Т. Д. Пановой, В. И. Вишневского, А. В. Алексеева, С. В. Кузьменко, А. Г. Авдеева и других археологов[128]. Работа Л. А. Беляева характеризует русское средневековое надгробие как полифункциональный источник и многостороннее явление духовной и художественной культуры. Эпиграфика средневековых надписей занимает в этой монографии далеко не основное место, работа представляет собой комплексное источниковедческое исследование. Однако, поскольку обращения к этой этапной работе Л. А. Беляева в дальнейшем будут довольно частыми, логика изложения требует поместить ее обзор в начале работы.
В монографию включен каталог надгробий, найденных при археологических работах 1970-1980-х гг. Это более 150 плит с некрополей Данилова, Богоявленского, Высоко-Петровского, Спасского «на Усть-Угры» монастырей, церквей Сергия в Старых Серебренниках, Сергия в Рогожской слободе, Покровского собора в Измайлове, Крутицкого подворья и некрополя XIV–XVI вв. в Коломенском. Важным отличием данного свода от каталогов В. Б. Гиршберга и Т. В. Николаевой является то, что в описание входят не только надгробия с эпитафиями, но и плиты и фрагменты плит без надписей, содержащие орнаменты или их фрагменты. Описанию памятников с каждого некрополя предшествует краткая характеристика этих некрополей, характеристика обстоятельств находки плит и их хранения.
В 2003 г. Л. А. Беляев выступил ответственным редактором-составителем сборника публикаций, посвященных историческому, археологическому и эпиграфическому изучению русских средневековых надгробий[129]. Сборник предваряется статьей самого Л. А. Беляева «Новое в изучении надгробных памятников Средневековья», в которой охарактеризованы новые археологические находки и исследования, включающие и московский материал, и наблюдения над ним[130]. Часть публикаций этого сборника посвящена московским памятникам: Т. Д. Панова опубликовала материалы XIV–XVII вв. из собрания музея-заповедника «Московский Кремль», Е. Л. Хворостова и Л. А. Беляев – плиты из храма Николая Чудотворца в Старом Ваганькове, Н. А. Кренке и Л. А. Беляев – надгробия из раскопок Зачатьевского монастыря, А. Г. Векслер и В. А. Беркович – надписи из раскопок Москвы в 1989–1997 гг., Т. В. Левина – коллекцию белокаменных надгробий из собрания музея-заповедника «Коломенское», С. Ю. Шокарев – часть плит из собрания Музея Москвы, А. В. Топычканов – некрополь села Измайлова[131].
Средневековая (в т. ч. московская и подмосковная) эпиграфика – предмет многолетних исследований археолога и историка А. Г. Авдеева. А. Г. Авдеев публикует итоги натурных обследований, вводит в оборот архивные данные, анализирует разнообразные письменные источники. Его работы посвящены публикациям конкретных памятников[132], а также осмыслению общих вопросов формирования и развития надгробий и жанра эпитафии в средневековой России[133], погребальной и поминальной практик, стратегий коммеморации в Московской Руси[134].
Исследования А. Г. Авдеева в области изучения древнерусской эпиграфики увенчались написанием докторской диссертации по теме «Памятники лапидарной эпиграфики как источник по истории и культуре Московской Руси», которая в настоящее время готовится к защите. Это фундаментальное исследование (в двух томах, второй из которых представляет собой альбом иллюстраций и каталоги надписей) раскрывает значение эпиграфических памятников периода Московской Руси как источников, обладающих «многомерной информацией по истории и культуре данного периода». Автор показывает, что эпиграфика отражает различные сферы жизни русского общества XV–XVII вв. – религиозную, культурную, политическую, бытовую. А. Г. Авдеев приходит к выводу о том, что «памятники старорусской эпиграфики содержат важный источниковый материал для большинства направлений современной исторической науки, особенно в точках пересечения научных интересов различных исследовательских школ, несмотря на несхожесть концепций и методов, положенных ими в основу познания прошлого»[135].
Диссертация А. Г. Авдеева содержит анализ истории старорусской эпиграфики (этот термин предложен автором для надписей XV–XVII вв.), характеристику палеографических, лингвистических, содержательных особенностей намогильных эпитафий и строительных надписей, исторических и культурных условий их возникновения, развития и бытования. Во «Введении» рассматриваются значение и место эпиграфики как направления исторической науки, история изучения и публикации древнерусских надписей, основные методологические принципы современной науки. А. Г. Авдеев показывает связь старорусской эпиграфики с памятниками предшествующего древнерусского периода. В работе рассматриваются поминальная культура Московской Руси и ее влияние на намогильные надписи, особенности календаря и имяслова эпитафий. А. Г. Авдеев прослеживает также историю средневековых надгробий в целом, выделяя как особый этап и вид памятников валунные надгробия[136]. Анализируя старорусские надписи, автор показывает их значение как источника для исследования внутреннего, духовного мира человека русского средневековья, его самосознания, миропонимания и мировоззрения. Естественно, что в эпиграфике занимает важнейшее место тема душевного спасения, однако надписи также несут информативную, мемориальную, идеологическую и другие функции. Важной и интересной темой, освещенной в диссертационной работе А. Г. Авдеева, является ранняя русская стихотворная традиция, запечатленная в памятниках эпиграфики (в первую очередь Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря – ново-иерусалимская школа эпиграфической поэзии). Отдельно рассматривается взаимосвязь эпиграфических памятников с агиографией. В обширной диссертации А. Г. Авдеева содержится много специальных сюжетов, касающихся вопросов истории культуры и социально-политической истории Московской Руси, решение которых выходит далеко за пределы данного исследования. Таков, например, актуальный вопрос о титулатуре русских самодержцев, времени появления титула «государь» вместо «господарь», который исследован А. Г. Авдеевым на материалах эпиграфики[137].
В заключительной части работы А. Г. Авдеев рассматривает перспективы дальнейшего изучения старорусской эпиграфики, которые связывает с методикой бесконтактного трехмерного цифрового моделирования и математической визуализации рельефа поверхности[138]. Эти методы широко применяются автором практически.
По инициативе А. Г. Авдеева создан сайт, посвященный русской средневековой эпиграфике и методам работы с эпиграфическими памятниками, – «Свод русских лапидарных надписей»[139]. Создатели этого ресурса ставят перед собой задачу «сохранения, систематизации и распространения знаний о монументальной эпиграфике Средневековой Руси». Об основных принципах сказано следующее: «Включению в Свод подлежат все монументальные эпиграфические памятники Руси, как сохранившиеся, так и утраченные – но известные по публикациям, рукописным спискам, фотографиям». Основную часть свода составляют материалы полевого документирования, которое выполняется с применением современных цифровых методов и технологий – создается трехмерная модель памятника. Свод открыт для всех желающих – как пользователей информации, так и участников. Для последних на сайте размещена инструкция по работе с сайтом и подготовке материалов к публикации.
На 31 декабря 2018 г. участниками этого проекта учтены 1047 документированных памятников, составлены 758 трехмерных моделей памятников, подготовлены к исследованию 718 надписей и составлены 265 описаний. Однако на сайте пока представлены только отдельные примеры представления и описания памятников русской эпиграфики. База данных находится в разработке.
Под редакцией А. Г. Авдеева с 2006 г. ежегодно выходит сборник научных трудов «Вопросы эпиграфики» (Университет им. Дмитрия Пожарского), продолжающий известное советское одноименное издание. В него включены работы, посвященные эпиграфическим памятником разных эпох и стран, и московские памятники также занимают в нем видное место[140]. К настоящему времени опубликовано IX сборников (последний – в 2016 г.).
Итоги археологических раскопок и наблюдений во время охранных работ в Москве за последние два десятилетия подведены в капитальном каталоге В. А. Берковича и К. А. Егорова «Московское белокаменное надгробие»[141]. Ранее часть этих материалов уже публиковалась[142]. Каталог представляет собой публикацию 669 находок надгробий, саркофагов, крышек от саркофагов, крестов и их фрагментов с надписями и орнаментами, датированных периодом с XIV по начало XIX в. Они были обнаружены во время археологических (в основном спасательных) работ в Москве с 1989 по 2016 г. Представлены находки, сделанные на территории Москвы в пределах Камер-Коллежского вала (кроме Кремля) и на трех памятниках за его пределами – селище Каменная плотина, села Леоново и Спас-Тушино.
Данный каталог представляет богатый материал для изучения истории некрополя, жанра эпитафии и погребального обряда. Он также содержит ценные сведения для исследования просопографии, в первую очередь средневекового служилого сословия – дворянства. Публикация эпитафий сопровождается комментариями о лице или лицах, упоминаемых в эпитафии, эпиграфических особенностях памятника, календарных датах и др. Все описания сопровождаются фотографиями, иногда – прорисовками, выполненными В. Ю. Пироговым. Интересен словоуказатель к каталогу, составленный Т.Л. Беркович. Во вступительной части словоуказателя эпитафии рассматриваются как лингвистический источник.
Авторы описали не только надгробия с надписями, но также надгробия, саркофаги, их крышки и фрагменты без надписей, дополняя имеющуюся картину развития средневекового надгробия и его орнаментального оформления.
Археология
В последние десятилетия активно развивается археологическое изучение московского некрополя, что связано, в частности, и с проведением разнообразных ремонтных и строительных работ в монастырях и храмах, возвращенных Церкви в 1990-е гг. Наряду с введением в научный оборот эпиграфических памятников, результаты археологических исследований свидетельствуют о погребальном обряде, устройстве намогильных сооружений и памятников и своеобразии коммеморативных практик во временной динамике и географической изменчивости.
Археологическое изучение московского некрополя началось еще в 1930-е гг., но самые масштабные раскопки и массовые находки приходятся на период последних трех десятилетий.
Некрополи Московского Кремля являются предметом изучения доктора исторических наук Т.Д. Пановой начиная с 1980-х гг. Ей принадлежат многочисленные публикации по истории кремлевских некрополей и археологии Московского Кремля, из которых отметим только основные.
В 2002 г. Т.Д. Панова опубликовала краткий очерк истории усыпальниц Архангельского и Успенского соборов, кладбищ Спасо-Преображенского, Чудова и Вознесенского монастырей и других кремлевских некрополей. В книгу включен список из 324 лиц, похороненных на территории Кремля с XIV по XVIII в. Это первый свод данных о лицах, похороненных на кремлевских некрополях, который, однако, может быть дополнен за счет привлечения архивных источников. Важное значение имеет включение в данную сводку результатов натурных наблюдений автора над коллекцией саркофагов из собора Вознесенского монастыря, хранящихся в подклете Архангельского собора[143].
Обобщающая работа по истории кремлевских некрополей опубликована Т. Д. Пановой в 2003 г. В книге «Кремлевские усыпальницы. История, судьба, тайна» автор рассматривает историю некрополей кремлевских соборов, монастырей и храмов[144]. Книга носит научно-популярный характер, и поэтому автор стремилась к занимательности изложения. Особая тема, затронутая в этой монографии, – результаты антропологического и химического исследования останков исторических лиц, погребенных на кремлевских некрополях. Поскольку эта проблематика является темой специальной книги Т. Д. Пановой, рассмотрим ее далее.
В работе «Кремлевские усыпальницы…» Т. Д. Панова также характеризует средневековый погребальный обряд, погребальные сооружения, намогильные памятники, топографию захоронений в соборах, почитание святых мощей и т. д. К сожалению, из-за популярного характера книга лишена научного аппарата. Зато автор приводит в качестве приложения ценный источник – дневник вскрытия захоронений Вознесенского монастыря в 1929 г.
Многолетние наблюдения над археологическими свидетельствами о погребальном обряде, эволюции форм намогильных сооружений, овеществленных коммеморативных практиках и т. д. обобщены Т.Д. Пановой в монографии «Царство смерти. Погребальный обряд Средневековой Руси XI–XVI веков», основанной на материале ее диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук[145].
В первой главе данной работы автор рассматривает эволюцию христианского городского погребального обряда в XI–XVI вв., процессы перехода от курганных могильников к грунтовым кладбищам и храмам-усыпальницам, привлекая при этом не только археологические данные, но также свидетельства письменных источников (летописей и житий) и изобразительных источников (лицевых рукописей). Вторая глава посвящена типологии погребальных сооружений и намогильных памятников (могильных ям, гробов, саркофагов, гробниц, надгробий, крестов и т. д.). В третьей главе рассматриваются инвентарь средневековых захоронений, следы языческого обряда и особенности погребений мирян, священнослужителей и монахов.
Т.Д. Панова привлекает для анализа результаты археологических наблюдений со всей территории Древней Руси, а затем Московского государства, в т. ч. и материалы из московских некрополей, результаты собственных наблюдений и изучения коллекций музея-заповедника «Московский Кремль».
С середины 1990-х гг. под руководством Т.Д. Пановой осуществляется научная программа по комплексному изучению захоронений великих княгинь и цариц из Вознесенского монастыря, которые были спасены в 1929 г. Ведется изучение саркофагов и надписей на их крышках, антропологическое и химическое исследование останков, изучение погребального инвентаря и одежды. Результаты этих исследований планируется опубликовать в четырех томах.
К настоящему времени опубликованы три тома. Первый посвящен истории усыпальницы и характеристике методов исследования, второй – захоронениям XV – начала XVI в., третий – захоронениям XVI – начала XVII в.[146] В этой работе участвует значительный коллектив специалистов: антропологи Д.В. Пежемский, С. А. Никитин, В. А. Бацевич, О. М. Павловский, С. В. Васильев, С. Б. Боруцкая, Н.И. Халдеева, специалисты в области естественнонаучных методов Т. Ф. Макаренко, Н. В. Воронова и Е. И. Александровская, специалист по древнему текстилю О. В. Орфинская, специалист по древнему стеклу Е. К. Столярова и др. Ответственный редактор-составитель – Т. Д. Панова.
Во втором томе содержатся биографии, описания погребений, погребальных сооружений и инвентаря и результаты антропологического анализа великой княгини Евдокии Дмитриевны, княгини Анастасии Юрьевны (атрибуция предположительная), великой княгини Софьи Витовтовны, княгини Евфросинии (в монашестве Евпраксии) Полуектовны, великой княгини Марии Борисовны, княгини Елены Романовны, княгини Феодосии Ивановны, великой княгини Софьи Фоминичны Палеолог, княгини Елены Стефановны Волошанки (атрибуция предположительная). По черепам великих княгинь Евдокии Дмитриевны и Софьи Фоминичны С.А. Никитиным составлены антропологические реконструкции внешнего облика.
Третий том содержит аналогичные материалы о захоронениях великой княгини Елены Васильевны Глинской, цариц Анастасии Романовны, Марии Темрюковны, Марфы Васильевны Собакиной, Ирины Федоровны Годуновой, великих княжон и царевен, княжон из рода Старицких и детей из знатных княжеских родов Мстиславских и Бельских.
Результаты исследовательской программы, безусловно, впечатляют научным уровнем и применением междисциплинарных связей. Помимо информации о погребальном обряде средневековой Москвы и Московской Руси, очень интересны итоги антропологического и химического анализов останков, которые позволяют дополнить известные биографические сведения или факты социально-политической истории. Их интерпретация – в т. ч. и сенсационных выводов об отравлениях в семье московских государей – важная задача на будущее. В оценке результатов комплексного исследования останков московских государынь для решения вопросов социально-политической истории необходимо будет привлечь аналогичный материал по зарубежным погребениям и шире смотреть на контекст кремлевских захоронений в России. В настоящее время, несмотря на должным образом опубликованные результаты естественнонаучных методов, остаются вопросы, которые лучше обсуждать в связи с другой работой Т. Д. Пановой – книгой, посвященной истории отравлений в средневековой России.
В 2017 г. Т. Д. Панова опубликовала научно-популярную монографию «Яды в борьбе за власть», в которой использованы результаты химической и других экспертиз останков из некрополя Вознесенского монастыря. Этой книге предшествовали публикации автора в научной и научно-популярной литературе, в т. ч. и в соавторстве со специалистами в области естественнонаучных методов[147]. В монографии присутствует научный аппарат, приводятся акты экспертиз и итоги исследований, однако жанр этой книги не позволил автору дать полноценный научный комментарий собственным выводам, многие из которых являются очень значимыми, если не сенсационными. В 2018 г. эта лакуна была закрыта выходом третьего тома материалов комплексного исследования некрополя Вознесенского монастыря. Здесь присутствуют результаты химического, микроэлементного и спектрального анализов останков. Поэтому далее мы будем рассматривать выводы монографии и материалы третьего тома вместе.
Согласно Т.Д. Пановой, можно считать доказанным отравление многих членов московского правящего дома (великие княгини Мария Борисовна, Елена Глинская, царицы Анастасия Романовна, Марфа Собакина, княгини Евфросинья и Евдокия Старицкие, царевна Феодосия Федоровна, царь Федор Иванович), а для других оно весьма вероятно (царевич Иван Иванович, Иван Грозный). Получается, что смерть от яда в XVI в. настигла едва ли не большинство московских Рюриковичей. Некоторые историки скептически отнеслись к выводам Т.Д. Пановой (ранее уже частично опубликованным)[148]. Зато эти выводы были восторженно восприняты горячими поклонниками Ивана Грозного, в сочинениях которых ссылки на исследования Т.Д. Пановой и ее коллег служат доказательством тезиса об убийстве всей семьи первого русского царя врагами-боярами[149].
Выводы Т.Д. Пановой и ее коллег требуют внимательного рассмотрения, прежде всего, в своем естественнонаучном аспекте. Не вдаваясь в подробный анализ этой работы, отмечу несколько моментов, показавшихся спорными или сомнительными.
Так, согласно результатам исследования останков княгинь Евдокии Дмитриевны и Софьи Фоминичны, в них оказалось 0,100,30 мг мышьяка на 100 г массы (при норме 0,01-0,08). А это больше, чем в почке князя Дмитрия Шемяки, отравление которого (по велению Василия II) считается доказанным благодаря летописному известию и химическому анализу мумифицированных останков из Софийского собора Великого Новгорода (0,21 мг). Столь значительное содержание мышьяка в останках княгинь Евдокии Дмитриевны и Софьи Фоминичны Т. Д. Панову и ее соавторов по коллективной монографии не смущает – его объясняют использованием лекарств, влиянием среды и вообще не считают опасным[150].
По мнению Т. Д. Пановой, смерть Елены Глинской наступила от отравления солями ртути (сулемой)[151]. Это предположение подтверждается выводом Т.Ф. Макаренко, проводившей спектральный анализ костных останков и текстиля из захоронения. Т. Ф. Макаренко приводит данные, согласно которым в ребре обнаружено ртути 0,36 мкг/г костной ткани при естественном содержании 0,001 мкг/г. Однако Т.Ф. Макаренко указывает также на возможное «поступление в организм великой княгини Елены Глинской свинца извне»[152]. Этот факт не нашел объяснения в работе Т. Д. Пановой. Была ли Елена Глинская отравлена одновременно свинцом и ртутью или же только ртутью, а повышенное содержание свинца вызвано естественными причинами – непонятно.
Еще серьезнее другое противоречие, содержащееся в материалах исследования. Анализ микроэлементов (автор Е.И. Александровская) показал повышенное содержание ртути всего в два раза, но не в 360 раз, как спектральный анализ. Зато в коленной чашечке великой княгини было обнаружено экстремальное превышение содержания цинка (объясняется возможным применением лечебных мазей), вновь констатировано повышенное содержание свинца и ртути (0,04-0,08), а также мышьяка (автор не исключает отравления мышьяком). Но самое интересное находилось у Елены Глинской в голове: «В частице мозга Елены Глинской обнаружены повышенное количество меди, цинка, мышьяка и селена. Такой набор элементов характерен для грибов, особенно ядовитых»[153]. От чего же тогда умерла великая княгиня: от ртути (сулемы), свинца, мышьяка или от ядовитых грибов?
Та же ситуация наблюдается и с останками царицы Анастасии Романовны. Согласно выводу химического исследования образцов ткани, волос и тлена из захоронения (автор Н. В. Воронова), «возможной причиной смерти царицы Анастасии могло быть отравление солями ртути». Анализ микроэлементного состава костных останков, напротив, показывает повышенное содержание свинца и мышьяка, но не ртути[154]. Отравление мышьяком предполагается и для царицы Марии Темрюковны (по данным микроэлементного анализа)[155].
Показательны результаты экспертиз костных останков детей из Вознесенского некрополя. Многократное превышение свинца, цинка и мышьяка, а также превышение стронция, марганца, никеля, меди и ртути обнаружены в скелете девятимесячной царевны Марии Ивановны; свинца, мышьяка, стронция, ртути – в скелете княжны Анастасии Старицкой, умершей менее чем через месяц после рождения; стронция, цинка, мышьяка – в скелете годовалого княжича Федора Бельского; серебра, никеля, меди, цинка, свинца, олова, мышьяка – в скелете царевны Феодосии Федоровны, не дожившей до двух лет[156].
Оставим в стороне вопрос «зачем?» и попробуем понять, как эти яды попадали в организм детей и как они с такими дозами отравляющих веществ вообще могли существовать. Надо отдать должное исследователям, которые выдвигают не только криминальные версии, указывая на лекарства, косметику матерей или кормилиц, но представить, что такое воздействие способно привести к превышению содержания свинца в останках княжны Анастасии Старицкой в 8 раз, мышьяка в 16 раз, стронция в 3 раза, ртути в 4 раза, я не в состоянии. Ведь речь идет о первой неделе жизни ребенка, какими же темпами должно идти это накопление! Если принять версию преднамеренного отравления, как и в случае с другими детьми грудного возраста, возникает вопрос: как это происходило? Через искусственное вскармливание, прикорм?
Результаты различных экспертиз свидетельствуют о том, что во всех останках из Вознесенского некрополя в той или иной степени присутствуют повышенные дозы мышьяка, ртути, свинца, цинка и других металлов. Это (помимо вышеперечисленных) княгини Евфросинья Андреевна и Евдокия Романовна Старицкие, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого княжны Татьяна, Анастасия и Мария, царица Марфа Васильевна Собакина и царица Ирина Федоровна и несколько неизвестных взрослых и детских захоронений[157].
Любопытно сопоставить эти выводы с результатами иного исследования кремлевских останков естественнонаучными методами. В 2013 г. Т. Д. Панова в составе авторского коллектива опубликовала другие итоги изучения останков тех же Старицких княгинь (методом рентгенофлуоресцентного анализа). Это исследование привело к выводу о том, что «гипотеза об отравлении указанных выше исторических личностей соединениями ртути, мышьяком или сурьмой не подтвердилась»[158]. Аналогичное противоречие касается и причин смерти царицы Марфы Собакиной. Самое удивительное, что именно старицкие княгини Евдокия и Евфросинья, согласно письменным источникам, были убиты по приказу Ивана Грозного. Причем, первая, по свидетельству Пискаревского летописца, отравлена.
Нельзя не сказать и о выводах вскрытия четырех гробниц Архангельского собора в 1963 г. и их переосмыслении Т.Д. Пановой. Как известно, при начале работы комиссии по вскрытию захоронений Ивана Грозного, его сыновей и князя М. В. Скопина-Шуйского, перед учеными была поставлена задача установить причины смерти этих исторических лиц. В ходе исследований во всех захоронениях было обнаружено количество отравляющих веществ, значительно превышающее норму (данные сведены в таблицу):
И это при том, что естественное содержание мышьяка в останках человека составляет от 0,01 до 0,08 мг на 100 г массы, ртути – от 0,001 до 0,04 мг. Однако такие результаты были восприняты судебными медиками тех времен довольно спокойно. Они указали, что исследование «не дает оснований говорить о каких-либо отравлениях соединениями мышьяка. Повышенное количество ртути, обнаруженное в останках Ивана Грозного и Ивана Ивановича, может быть обусловлено применением ртутьсодержащих препаратов с лечебной целью. <…> В то же время обнаруженное количество ртути не позволяет полностью исключить возможность острого или хронического отравления ее препаратами»[159]. Т.Д. Панова полагает, что экспертиза 1960-х гг. не уделила должного внимания ядам в царственных костях. По ее мнению, Иван Грозный и царевич Иван могли быть отравлены, а царь Федор и Скопин-Шуйский – были отравлены[160]. Впрочем, отравление Скопина-Шуйского и ранее считалось достоверным фактом, поскольку подтверждено современной ему литературной традицией.
Как уже говорилось выше, идея об отравлении Ивана Грозного и его сыновей очень нравится его современным поклонникам (в чем, естественно, нет вины ученых). С критикой этих выводов выступил С. А. Головин. Он пишет о несовершенстве методов, применяемых для подсчета отравляющих веществ, о токсичности среды, окружавшей средневекового человека, и приходит к выводу о смерти царя «от хронического сифилиса и протекавшей на его фоне ртутной интоксикации»[161]. Концепция С.А. Головина также имеет слабые места, следовательно, вопрос об отравлении Ивана Грозного и других исторических лиц далек от разрешения. Мне кажется, что выводы Т.Д. Пановой и ее коллег не однозначны. Это касается не только интерпретации результатов вскрытия гробниц Ивана Грозного, его сыновей и князя М. В. Скопина-Шуйского, но и комплексной программы изучения останков из некрополя Вознесенского собора. Помимо отравления, которое почти всегда с той или иной степенью вероятности признается причиной смерти исторических лиц из вознесенской усыпальницы, необходимо рассматривать и другие причины повышенного содержания ядов в останках, обобщить все данные и сопоставлять их с экспертизами из захоронений, близких по времени и условиям, как в России, так и за рубежом. Представляется, что собранный материал пока задает больше загадок, чем отвечает на них, а полноценное осмысление результатов и решение вопроса об отравлениях среди московского правящего дома еще впереди.
