Сергей Семенович Монастырский
Страсти в тихом местечке, или Переживания Хаи Нусьевны
… Вечером в длинном коридоре туалета собрались болельщики с обеих сторон. На дверях поставили караульных.
Бугай бил методично и злобно. Он шел до конца, до превращения Аркадия в кровавое месиво!
Двое сослуживцев Арика, уже кинулись разнимать драку, спасая его. Как вдруг Арик сумел вывернуться из-под удара и, развернувшись, как учили на уроках по рукопашному бою, заехал бугаю изо всех сил по челюсти! Бугай, видимо, еще поскользнувшись в крови на кафельном полу, грохнулся головой о высокий кафельный бордюр. И остался лежать.
… Прошел май. Писем от Аркадия с сообщениями о дате приезда все не было. Хая забеспокоилась.
– Нюрка, пошли в военкомат, – наконец решила она.
– Выясним, – пообещал военком.
И выяснил.
Из письма командира воинской части:
« Ваш сын Герович Аркадий Иосифович, совершил во время прохождения воинской службы тяжкое уголовное преступление и осужден военным трибуналом на три года исправительных работ с нахождением в дисциплинарном батальоне.
***
Шел уже тысяча девятьсот пятьдесят третий год. Умер Сталин, о чем-то кричал с трибун Хрущев. Возвращались из лагерей заключенные.
Но ничего не менялось в местечке, как будто это был последний заброшенный островок в этой уходящей уже эпохе.
Все также в парке вожделенно к бочке с пивом стояла очередь мужиков в теннисках и непременных кепках, и ловко надев, на пальцы по пять кружек на каждую руку, неспешно шли к стоячим круглым столикам и ожесточенно, потом стучали сухой воблой об эти столы.
Также в выходные, по булыжной мостовой грохотала тележка лудильщика, кричавшего во весь голос:
– Починяем примус!
Так же мороженщица накладывала белоснежные шарики в вафельную трубочку, и парни важно угощали хохочущих девушек.
Не светило солнце только на одной улице – там, где жили Геровичи. Казалось, оно сюда больше не зайдет никогда. Собирались по вечерам в доме Хаи. Молчали, давали какие-то советы.
Качала растрепанной головой Хая.
– Три ждала года, теперь еще три! Нет, я до этого не доживу!
И вдруг дверь открылась в один из таких вечеров и в комнату вошла Зоя. Все от неожиданности замолчали.
– Уйдите, пожалуйста, все! –тихо попросила Хая.
И оставшись с Зоей вдвоем, вдруг обняла ее и заплакала. Плакали теперь обе.
– Прости меня, моя девочка! – шептала Хая.
– Не за что! – отвечала, рыдая, Зоя, – это я во всем виновата.
Когда, наконец, слезы выплакались. Зоя сказала:
– Тетя Хая, вот деньги, мне родители дали. Поедите к Арику. На свидание.
– А дадут? – мгновенно успокоившись спросила Хая.
– Я с военкомом говорила, он сказал – дадут!
– Далеко же, дочка!
– Ну, трое суток на поезде. Не очень далеко.
***
Поезд шел долго. И чем дальше он шел, тем тяжелее становилось ожидание встречи.
Вагон был плацкартным. Здесь пили, ели, разговаривали, пели, беспрестанно курили. У всех была своя жизнь, и ни кому не было дела до их жизни, до их местечка и до чужой им судьбы Арика.
… Дисциплинарный батальон был обыкновенной зоной, стоящей в пустом поле под летним палящим солнцем.
Свидание, после долгого рассмотрения документов, выданных в военкомате, дали.
Это свидание было через решетку в специальной комнате в присутствии часового, уныло стоящего у стола.
Разговаривали по очереди – сначала Хая, потом Зоя.
Арик смотрел только на Зою, виновато потом переводя взгляд на мать.
– Смотри, смотри – улыбнулась Хая – Она тебя любит.
– Я тебя люблю, – подтвердила Зоя.
– И будешь ждать? – серьезно спросил Арик.
– Теперь буду!
…Когда Арика увели, Хая не выдержала и закричала:
– Господи! Какая несчастная жизнь!
– Все, все! – очнулся часовой. – Иди мать, иди! А за счастливой жизнью сюда не ходят!
