Сергей Семенович Монастырский
Пустой перрон
Лешка к тому времени с фабрики ушел, поступил на курсы водителей большегрузных автомобилей. Надзорные органы сочли это за трудоустройство и от него отстали.
А после смены он по-прежнему ждал Ольгу у проходной фабрики.
– Во! Видел? – подносила она фигу к его носу и торопливо шла мимо.
– Видел! – подтверждал он, догоняя ее, и неотступно шел рядом.
На третий раз ей это надоело.
– Леш, ну зачем тебе это?
– Не знаю! – честно ответил он.
– Не думай, что мне от тебя что-то надо! Если мне надо – вон сколько девок! – он кивнул на проходящих из проходной девушек, – никто не откажет! Я вот что-то к тебе прилип и никак не отлеплюсь!
– Вот это объяснение в любви! – восхитилась она, – так еще мне никто не признавался!
Лешка засмеялся.
– Да я про любовь ничего не знаю. Первый раз такое.
– А раньше, как было?
– Да никак! Трахнул по ходу дела и вся любовь!
Ольга сдалась. Парень-то Леха был хороший. И льстило, конечно, что все девчонки завидуют.
… Загромыхали июньские грозы. Встречаться было негде. И Лешка как всегда честно и просто сказал:
– Оль, ну что мы дурака валяем. Пойдем ко мне!
Нельзя сказать, что Ольга не ждала этого предложения. Ну не дети же, в конце концов!
– К тебе это куда? – спросила она на всякий случай.
– Ко мне домой. Мать, правда, там, но она живет в своей половинке. Ну, познакомишься, конечно!
Это ее здорово успокоило – мать в доме все-таки!
Дом находился на окраине города, в старом районе частных домов.
Мать действительно жила на своей половинке дома, куда был сделан отдельный вход.
Она встретила молодых во дворе, где копалась на каких-то грядках.
– Мам, познакомься – моя девушка! – объявил ей Лешка.
– Хорошая девушка! – одобрила мать.
– Чаю хотите?
– Да нет, мам, мы сами!
– Ну, сами, так сами!
И больше мать ими не интересовалась.
… Июньские сумерки летнего дня заглядывали в комнату через полуоткрытое окно, доносился аромат сада, в стекло иногда уже бились летающие жуки.
Разбросанная одежда валялась на стульях, и накрытый к чаю стол оставался не тронутым, и мокрые от летней жары и любви тела сплетались на постели, неясные путанные слова летали в комнате.
Никто не произносил слова «любовь», но оба знали, что это про нее!
– Леш, мне пора! – произнесла, наконец Оля. Разве не останешься?– удивился Лешка.
– Я же родителям ничего не сказала.
– В следующий раз скажешь?
– В следующий раз когда?
– Завтра.
– Дурачок! – засмеялась Оля, – так нам презервативов не хватит! –и кивнула на полупустую пачку.
– Ничего, куплю!
– Ух, ты, богатенький мой, – Оля поцеловала Лешку, и он опять не выпустил ее из рук…
…Все также стучались о стекла, прилетающие летние жуки.
И лету этому, и счастью, казалось, не будет конца и будет осень с падающими с деревьев яблоками, и зима с сугробами достающими до подоконников их комнаты… Оля уже считала эту комнату их общим гнездышком, хотя ни о свадьбе, ни о семье они речи даже не заводили. Хватало и этого счастья.
К родителям, в свою квартиру Оля теперь заходила только изредка, честно признавшись им, что живет у любимого человека.
Лешка против такой почти семейной жизни не возражал, хотя довольно часто стал возвращаться домой поздно.
Ольга не спрашивала. Кто она такая чтобы спрашивать?! Но Лешка и сам объяснил:
– Оля, ну есть же у меня своя жизнь, с ребятами там посидеть, и вообще у нас всякие свои дела есть!
В чем Ольга была точно уверена, что это не про дела!
Ребят Лешкиных она уже немного знала.
Нормальные ребята, друзья бурной юности!
… А осень, о которой совсем не думалось в этом наплыве счастья, все-таки наступила.
Желтел и осыпался сад и падали в траву последние яблоки с оголяющихся веток.
И как-то вечером, вместо радостного Лешкиного крика: – А вот и я! – раздался стук в дверь.
Оля открыла. На пороге стоял Лешкин друг, который никогда не появлялся в их доме.
