Сергей Семенович Монастырский
Простая жизнь
Да им никуда особенно и не надо было, мужья уходили к восьми утра, приходили редко когда к восьми вечера, обычно к десяти, когда гарнизон засыпал. Обедали, как правило, в офицерской столовой на территории части.
А жены кормили мужей и детей завтраком, собирали и отвозили детей в ближайший населенный пункт в школу – им часть давала автобус-, стирали, убирались, встречали детей из школы – привозил тот же автобус -, готовили с ними уроки, готовили ужин, ждали мужей…
И так – изо дня в день. Выходных у мужей почти не было, – какие в армии выходные?
Сема дежурно спрашивал – что там у сына, молча ужинал, заваливался спать. Он уставал.
Где это счастье первых лет, весной сорок пятого?
Ну, счастье – это праздник, праздники редко бывают, а будни были.
Раз в два, три года – чаще не получалось – ездили в отпуск. Семен гражданское не любил – ездил в отпуск в военной форме. Она ему шла, в гражданской он сразу становился каким-то нелепым, вроде и ростом становился меньше. Чинно втроем – он, она и сын – гуляли по набережной южного городка.
Обедали тут же на набережной в ресторанах. В Семе просыпался интеллигентный еврейский мальчик. Он строго учил сына брать правильно столовые приборы, чего никогда не делала дома, учил обращаться к официантам, выбирал из меню блюда, о которых они и не слышали. Например, картофель – Фри ( а это оказывался жареный картофель) или анчоус ( ну, килька и килька думала она)…. Водил всю семью на симфонические концерты. Римме и сыну на этих симфонических концертах было скучно, но когда Сема оборачивался к ней, ища одобрения, она благодарно улыбалась. Ну а пройтись по курортной набережной, в красивом, как она считала, ситцевом платье под руку с бравым офицером, что бы все оглядывались. Это было то еще удовольствие. Сема не скупился: покупал мороженое, сахарную ветку на палочке, на пляже к их лежаку требовал у самого главного по пляжу официанта приносить фрукты и морс. Да и куда было девать деньги? Платили военным хорошо, а покупать было не чего.
Вот, пожалуй, и все что помнилось.
Звонок резко вывел ее из приятной дремы, в которую Римма проваливалась почти каждый час. Римма пошарила рукой по столику возле кресла, в котором сидела целыми днями, нащупала телефон.
Звонил сын. Как между ними условлено, три раза в день он делал контрольные звонки. Если она на звонок не отвечала, значит, надо было мчаться домой – вдруг с мамой что случилось.
Римма, не смотря на возраст, жила одна. Пока могла себя как- то обслуживать, никому мешать не хотела. Да и привыкла она к одиночеству. Уже больше двадцати лет, как нет Семена. Привыкла. Хотя в последние годы, видимо от старости, ей иногда казалось, что он живет где-то здесь, ну где – то вон в том углу, сидит в другом кресле. Ну, не то, чтобы казалось, но хотелось, чтобы так было. Так было легче. И она начинала с ним разговаривать. Мысленно, конечно – с ума-то она еще не сошла. А с кем она могла еще поговорить? Сын забегал только на минутку, а просто целый день молчать – это было невозможно.
Из прошлой жизни оставался только один Сема, с которым она сейчас виртуально могла говорить о чем угодно. И он слушал. Не мог отвернуться. Она рассказывала ему, как приходил последний раз врач, какая на дворе погода – сама она на улицу не выходила, но из окна было видно. Да простые такие разговоры, но Сема слушал. Хотя его и давно не было на свете.
…Как и у мужа, жизнь Риммы четко делиться на две части, военная служба, и гражданская жизнь. О военной, как–то вспоминалось однотонно – ну, жила и жила. Стирка, готовка, ребенок, уроки, уборка. … Даже где жили – особенно не вспоминалось – жилье везде было временное, не свое. Вроде как дома своего у них никогда и не было. Сема тоже вспоминался не ярко – придет – уйдет!
Какая–то длинная полоса годов «одиночества». Нет, нечего вспоминать. Да и давно это было. Забылось. А вот когда Сема ушел на гражданку…
За год до этого они, наконец, получили от части квартиру в центре города. Для военных была тогда такая разнарядка. Хрущевка, конечно, но квартира! И своя. Теперь на веки веков своя. Впервые Римма покупала мебель, сшила занавески, обставлялась, радовалась. Настоящее женское счастье.
Сема не участвовал – он – переживал переходный период. Но зато целый день был дома. Это тоже было необычно. И, по своему – счастье.
У сына тоже впервые появилась своя комната. Он начал приводить туда своих друзей, девушек.
– Бордель здесь устроил! – ворчал недовольный Сема.
– Лучше здесь, на глазах, чем по подъездам, – резонно увещевала его Римма.
Это была семья. И это было счастье.
Потом Сема запил. Потом также резко бросил. Потом пошел в горком партии. На прием к первому секретарю. В день приема по личным вопросам.
