Сергей Семенович Монастырский
Жил-был Я
Двери в домах – а в основном здесь были многоквартирные одноэтажные деревянные дома,– не закрывались. А если и закрывались, то знали, ключ под ковриком.
– А чего бояться? – объяснили Виктору сразу – Если кто сворует, то куда убежит? Кругом тайга. Да и люди были другие. В основном – из бывших заключенных, врагов народа
впоследствии реабилитированных, да так здесь и оставшихся. Криминала же практически не было. Здесь тогда БАМ не строили. Добывали золото для стройки. Потом золото закончилось. Да и Сталин умер. И до БАМа поселки здесь просто жили, перебиваясь кто чем. А теперь ожили.
Всего за пару месяцев объездил Витя, по обязанностям зама почти все поселки.
Наступила зима. Морозы встали вдруг, сразу. И добирался наш Витюша от поселка к поселку по таежным дорогам с водителями грузовиков. Многие, из которых, были из бывших. Из зэков. И многое о бывшей здесь жизни узнал от них Витюша. Вот, например, сторожка- ночлег – изба среди тайги, где останавливались на ночевку водители. Мотор не выключали, – к утру, солярка превратится в лед – конец машине.! Всю ночь вокруг избы ходил специальный дежурный, – если какая машина заглохнет – заводил снова. Если не заводилась – будил всех и все одной гурьбой пытались ее починить. Потом шли досыпать. А в избе было тепло. Была хозяйка – она служащая здесь повариха, и всегда на плите стояла огромная кастрюля с борщом, сковородка с картошкой и мясом. Еду руководители стройки не жалели. Называлась эта ночевка «Дунькин пуп».
Рассказывали бывшие, что в зэковские годы хозяйничала здесь некая Дунька, обслуживала гражданских и военных шоферов. Обслуживала бесплатно. Но в одном – только за деньги. Мерой денег был ее пуп. Если насыпал в него золото, а его здесь воровали намеренно, то – давала. …Правда, говорят, давала и в долг.
…Машины в дорогу по одной не выпускали – если сломается- верная смерть на морозе. Но были и смельчаки. Памятники таким Виктор видел – остова сгоревших до железа машин. Это водители жгли сломавшиеся машины, дожидаясь случайной попутки или встречной. Дожидались не все.
Для людей, которые жили в этих краях, это была обычная жизнь. Для Вити – что-то экзотическое, как будто он смотрел кино, скоро сеанс закончится и он уедет. И он уехал.
И тут опять начинается история любви, на которую были так способны мои друзья.
Вите дали ответственное задание: встретить с поезда журналистку, ехавшую из Москвы, чтобы описать героические подвиги строителей магистрали.
Журналистка была весьма мила – невысокая, с мальчишеской прической, худенькая. …Пока ехали до места, Витя заливался соловьем, как всегда автоматически возбуждаясь при виде симпатичной девушки.
Журналистка молчала. Пока еще ее мало интересовали Витькины песни, да и сам Витя. Похоже, не очень интересовали ее и те подвиги, ради которых она сюда приехала.
Но Витя бился как рыба об лед, возя по поселкам и знакомя с передовиками труда.
Журналистка все больше молчала. Была какой-то нерадостной.
Командировка ее шла к концу.
–У меня сегодня, между прочим, день рождения , – сказала она как-то утром, когда Витя заехал за ней в гостиницу. Впрочем, какая это гостиница – обычный барак. Жила она там одна – редко кто приезжал в эти края.
Вечером Витя, хотя его никто не приглашал, заявился к ней в барак. Он расстарался – достал шампанское, всякие закуски и даже добыл цветы – правда, в горшке.
Сидели недолго. После шампанского Витю разобрало, и он полез целоваться. Журналистка, вяло посопротивлялась, и как-то всхлипнув, сразу сдалась. Ничего более
бурного и страстного со стороны женщины в постели Витя не испытывал. Хотя, как оказалось, все это посвящалось не ему.
Когда буря улеглась, и закончились последние всхлипы, лежали молча.
И вдруг ее прорвало:
– Ты знаешь, сколько мне лет? – спросила она.
– Да какая разница, – влюблено ответил Витя.
– Мне сорок шесть, – как- то спокойно сказала она.
Витя обалдел. Этого он, конечно, не ожидал. На вид больше тридцати ей не давал.
И тут она взахлеб начала рассказывать ему, что она недавно развелась с мужем, который уже много лет ее не любил. Что она так и не завела ребенка, потому что знала, что он ее не
любит, и каждый год ждала, что они разведутся и куда она одна с ребенком?! И вообще была ночь рассказов за всю ее не очень счастливую жизнь.
И Витя понял, что это страсть была не для него. А как будто для всей ее недолюбленной жизни для всех мужчин, которых она не знала. Так случилось. И Витя был не причем. Просто подвернулся под руку.
К утру, Витя ее очень мило любил. Следующий день они почти не выходили из барака. Секс был страстным, объяснения в любви жаркими. Влюбилась ли она в него? Вряд ли. Все – таки она была уже взрослой женщиной. Но ее несло на волне его любви, да и юношеская необузданность льстила, было как возвращение в молодость.
…На второй день он провожал ее на вокзал.
– Ну будешь в Москве – заходи, – глядя на его трагическое лицо, видимо из жалости – сказала она. И написала на бумаге адрес.
Он зашел. Сел на поезд на следующий день и уже через неделю был в Москве. С трудом найдя ее дом, в ближайшем магазине купил бутылку вина и пельмени.
Открыв дверь, она ничуть не удивилась.
– Я так и знала – сказала она.
Снова была ночь.
Утром она сказала:
– Больше не приходи.
– Почему – глупо спросил он
– Это были две ночи, – ответила она, -вся жизнь между нами невозможна. Ты мне почти в сыновья годишься. Да и не хочу я. У тебя своя жизнь, у меня своя.
…. Больше он ее не видел. Пытался писать ей письма, она не отвечала. Да и не куда было отвечать. Он стал скитаться по подмосковным городкам, ища какую-то работу. Работа ему не нужна, но надо было на что-то жить. Профессии у него не был. В журналистике после института он ни разу не работал, комсомольский чиновник – это была не профессия. Назад в те края он тоже не хотел.
Больше о нем ничего не знаю, скорее всего, он спился. В его жизни он написал только одну книгу. Из нескольких страниц. Про эти три ночи. Сам написал. Сам прочитал и забыл.
*****
А между этими историями катилась обычная советская жизнь, с жаркими спорами в компании друзей на кухне. Да, в моем прошлом именно кухни, крохотные шестиметровые хрущевские «кухни», в которых всякий раз каким-то образом набивалось по пятнадцать человек, были центром застолья. В других комнатах жили родители, дети, дедушки и бабушки, так что молодым доставались только кухни.
Надо сказать, что курили тогда почти все, так что дымовая завеса стояла страшная. Но ничего – терпим. О чем говорим? Обо всем. Но меньше всего – о политике. Она нам была по барабану. Советский Союз не нравился, но он был вечен, он был и будет всегда, и о чем тут говорить. А вот о вечной ценности жизни, о карьере, о житейских историях, это, пожалуйста. А к вечным ценностям прибавлялись истинно советская ценность – достать!
Ни кто не говорил – купить, все говорили – достать. Потому что не было ничего! Нет, конечно, всякое советское барахло было, но мало кто ходил в бабушкиных зеленых трусах
