Сергей Семенович Монастырский
Где-то там
Не было в их деревне до сих пор и дачников, по случаю плохого подъезда, а осенью и весной вообще непроходимого, и по случаю отсутствия газа.
Хотя всего триста километров от Москвы. Для Москвичей – не крюк!
Но нет, слава богу – не было. Слава богу, потому что, как сказал Николай, как жила деревня всю его жизнь просто, незатейливо до того просто, что казалось что то, что показывают по телевизору – это было будто на другой планете.
Нет, ни тогда, когда ему было тридцать, ни тогда, когда была перестройка, и его деревенская жизнь, казалась, по сравнению с этой будущей страной, какой-то отсталой дырой, не хотелось ему отсюда уезжать.
Он любил свою жизнь, свою деревню, и Глаше, было здесь уютно и спокойно. Да, бедновато. Но, они никогда богато и не жили. Да и что считать богатством?
Еды с огорода, да с куриного необременительного хозяйства хватало. Раньше, когда был колхоз – с зарплаты хватало на продукты и немудреную одежду из магазина. А когда колхоза не стало, он развел пчел, что тоже необременительно, продавал заезжим оптовикам по дешевке мед, и тоже на магазин хватало.
Только где этот магазин? Раз в неделю приезжала, что тогда, что сейчас автолавка, да изредка ездил в райцентр за пятьдесят километров.
В Москве был раза два. Не понравилось. Зачем она им, Москва? Так что- все хорошо.
… Пришел Николай домой. Уютно потрескивают в печи дрова. Топил пока не сильно и один раз в день, так, чтобы чуть тепло и не было сырости.
Вскипятил чайник, подумал – не поужинать ли? Да, нет, не захотелось. Вытащил из кастрюли не доеденную в обед картофелину, отрезал хлеб, кусок сала, сел за стол покосившийся. Включил телевизор – он не любил одиночество. А здесь вроде бы со всем народом. Ел и смотрел.
Передавали новости. Там где-то взорвалось, там что-то сломалось, там кто-то, где-то борется на выборах, а из-за границы вообще кошмары передают. Все что-то суетятся, что- то решают, что-то считают, от какой – то эпидемии убегают…
Да нет, он не деревенский дурак, все ему понятно, но нет – не хотел бы он так жить.
Да и что это за жизнь? Она пройдет, все эти люди, которые горланят с экрана, умрут, а жили ли?
… Николай выключил телевизор, пошел во двор. Дал корм курам. Присел под навесом, смотрел на уходящий дождливый день. Хотел сходить на пасеку, так, без нужды, дождь – пчелы в ульях, но раздумал – мокро.
Но вечер еще длинный. Одиночество накатило. Была бы Глаша! И что было бы? Да ничего бы не было. Но как-то вроде и дом не пустой и вдвоем не одиноко.
Решил пойти к соседям. Повечерничать. Куда же в деревне пойдешь? Вот и ходили все друг к другу в гости. А в праздники и дни рождения, вообще все вмести собирались.
Маленькое, но общество.
Все они были примерно погодки и уж точно все из одной школы.
Старики поумирали, дети разъехались. Новые дети не предвиделись. Куда уж – всем же за шестьдесят.
Большинство из их ровесников, – а когда-то деревня была большая, – еще в молодые годы уехали, особенно, когда началась перестройка.
А эти остались. И собирались вечерами, часто спорили – те счастливее, или они? Николай всегда доказывал, что они живут, как жили, а как жили – нравилось, живут без потрясений, без больших, в общем – то забот. Есть, конечно, заботы, но привычные, хозяйственные.
А так – все свое, родное, привычное и тихое. Шум из большого мира, хотя и до Москвы рукой подать – сюда не докатывался.
