Сергей Семенович Монастырский
Был месяц май
– А поговорить?! – насмешливо сказала она.
– Давай,– сказал я. – Только ты лучше рассказывай, у тебя ведь сплошные путешествия.
– Ладно,– согласилась она – только не про путешествия.
Так мы просидели еще два часа.
– Ну, пора, – сказала она. – Вечер действительно удался.
– Я провожу.
– Не нужно. Ведь договорились: не приставать.
– А я и не собираюсь. Но провожу. Тебе же страшно.
– Нет, – засмеялась она, – у меня свисток.– И она его достала. – А вон отделение полиции!
Совсем стемнело, зажглись звезды, когда мы дошли до ее вагона.
– Ну, пока, – я протянул ей руку. Она что-то замялась, постояла.
– Знаешь, я на самом деле не хочу расставаться, и уходить в свою одиночку. В
общем приглашаю. Но, ты помнишь – не приставать!
– Ну, хочешь, я приставалку в тамбуре оставлю, а к тебе так приду!?
– Да она у тебя еще и отстегивается? – засмеялась она.
Мы сидели в купе, смотрели на дверь, говорили о всякой ерунде. Было легко. Но странно. Взрослые же люди, а сидят как пионер и пионерка. Я сказал ей об этом. Она вдруг помрачнела. Потом взяла мою руку, помолчала:
– Ладно, скажу. Меня в прошлом году изнасиловали. Я теперь, наверное, никогда не смогу ни любить, ни этим заниматься! Все. Больше ни о чем не спрашивай.
Я прижался к ней лбом, погладил по волосам.
– Все пройдет.
– Пройдет, – согласилась она. – Когда-нибудь.
Долго-долго молчала. Я боялся спугнуть, считал, что она думает об этом, о том дне. А она вдруг тихо сказала:
– А может быть и сегодня.
– Что сегодня?
– Пройдет! – сказала она. – Может сегодня пройдет!? Знаешь, ты мне нравишься! Помоги мне! Надо же, чтобы это когда-нибудь кончилось!
И она легла на расстеленную полку и позвала:
– Иди ко мне…
Я как-то интуитивно понял, что надо делать. Я лежал рядом, гладил ее волосы, целовал лицо, шею, плечи, ее пальцы. Долго, час, наверное. Она вся как-то забылась, целовалась исступленно. Руки ее шарили по моим ногам, брюкам и вдруг она как-то хрипло спросила:
– А приставалку свою, ты что, правда, отстегнул?!»
***
… Дневник Иван Христофорович доставал все реже и реже. Наконец, достиг пенсии, и с работы его попросили. Жена старела, болела и, наконец, умерла. Не сильно ее любил Иван Христофорович, а тут затосковал. Жить стало бессмысленно.
Через год, уже давно выросшие дети, сказали отцу, что неплохо бы продать эту дряхлую квартиру, они к этим деньгам добавят ипотеку и купят себе каждый по отдельному жилью.
– А мне куда? – возмутился Иван Христофорович
.
Ему объяснили, что все уже договорено. В полуподвальном этаже, этого же дома есть так называемая дворницкая – маленькая комнатка, но с кухней, ванной и туалетом, устроенной прямо в этой коморке. И денег домоуправление с него брать не будет. Потому что дворником будет он. А что? Работа непыльная, так, типа прогулки на свежем воздухе. А старикам свежий воздух полезен.
Иван Христофорович переехал. И особенно об этом не размышлял. Не чувствовал, что приносит жертву, не видел в этом родительского подвига – сделал все просто, как делал все в жизни – раз надо, значит надо! И потом – дети все же!
Вставал он всегда рано – дело привычное, подметал двор, или зимой чистил снег, потом то же самое вечером. Смотрел телевизор, читал, потому что два-три раза в неделю брал в библиотеке новые книги.
Жизнь, вроде, без особой цели. Ну, а какая может быть еще цель, когда нужно только дожить?
Но, в раз все изменилось.
Сначала в дворницкую стучался то один, то другой местный алкоголик.
– Христофорыч, дай у тебя посидим. Выпьем немного, холодно на улице то!
Он жалел их, пускал. Но уже через несколько дней, ввалилась целая компания таких. И как он не протестовал, как не закрывал дверь, переживая их яростный стук, ничего не помогало. И жизнь кончилась! Комнату ни днем, ни ночью не покидали алкоголики и бомжи, спали на полу, принесли какое-то рванье и спали! Компания за столом орала и дралась, на полу, на тряпье валялась обычно вусмерть пьяная баба, к которой время от времени подползал кто-то, жаждущий «любви», и по скольку трусы на нее уже не одевали, плюхался на нее пытаясь совершить половой акт. Акт не получался, пьяный мычал и продолжал пытаться что-то в нее запихивать, иногда кому-то, более свежему надоедало на это смотреть, он подходил, оттаскивал его с бабы и делал уже свою «любовь» более удачно. И постоянно предлагали ему:
