Академик Сергей Федорович Платонов (1860 – 1933) в 1928 году осмеливался называть себя «великорусским патриотом». Книга «Борис Годунов» (1921) стала одним из элементов идейной программы Платонова, высказанной им также в работах «Иван Грозный» (1923) и «Петр Великий: личность и деятельность» (1926). С. Ф. Платонов бросил вызов официальной исторической доктрине советской власти – пролетарскому интернационализму, воздавая хвалу традиционной национальной государственности. Историк-эмигрант П. Б. Струве в рецензии на книгу «Борис Годунов» отмечал: «Роковая моральная аналогия мерзостей “смутного времени” с мерзостями “великой революции” неотразимо встает перед умом читателя… и мы не можем отделаться от мысли, что эта аналогия присутствовала и в его уме». С. Ф. Платонов попытался дать опирающийся на источники очерк эпохи Годунова и личности самого правителя; преодолеть «грубую и невежественную» традицию обвинения этого монарха во всех мыслимых грехах вопреки фактам.
Личность Бориса Годунова всегда пользовалась вниманием историков и беллетристов. В великой исторической московской драме на рубеже XVI и XVII столетий Борису была суждена роль и победителя и жертвы. Личные свойства и дела этого политического деятеля вызывали у его современников как похвалы, выраставшие в панегирик, так и осуждение, переходившее в злую клевету. Спокойным исследователям событий и лиц надлежало устранить и то и другое, чтобы увидеть истинное лицо Бориса и дать ему справедливую оценку. Этот труд исследования взял на себя впервые младший современник Бориса автор «Временника» XVII века дьяк Иван Тимофеев, «книгочтец и временных книг писец». Однако, составив любопытнейшую характеристику «рабоцаря» (Бориса), он в конце концов сознался, что не умеет его понять и не может уразуметь, что преобладало в Борисе: добро или зло. «В часе же смерти его [Бориса] никтоже весть, что возодоле и кая страна мерила претягну дел его, благая ли злая», – говорит Тимофеев.Вот перед нами наш русский вариант Ричарда III. Та же сомнительная законность восхождения на престол, те же обвинения в устранении ребенка-наследника/ков, тот же мрачный шлейф навешанных преступлений, буйно расцветший после прихода к власти соперников, ну, и талантливое произведение гениального поэта, навеки заклеймившее персонажа в культурологической традиции.
Увы, мало кто из правителей России вызывает у меня такое сочувствие как герой исследования выдающегося русского историка Сергея Платонова, и пусть работе уже 100 лет, она не потеряла актуальности и отвечает задумке автора:
Пока Борис был жив и силен, интриги не препятствовали ему править и царствовать. Но как только он в пылу борьбы и в полном напряжении труда окончил свое земное поприще, интрига и клевета восторжествовали над его семьей и погубили ее, а личную память Бориса омрачили тяжкими обвинениями. Обвинения, однако, не были доказаны: они только получили официальное утверждение государственной и церковной власти и передали потомству загрязненный облик Бориса. Его моральная реставрация есть, по нашему мнению, прямой долг исторической науки.Мало кому из правителей досталось столько испытаний, сколько выпало Борису. Тяжелейшее наследие Ивана Грозного, которое, тем не менее, требовало продолжения в части уменьшения доли влияния «княжат», хотя и не такими суровыми мерами, которыми запомнился жестокий Иван Васильевич. Отсутствие детей у Федора Ивановича, на котором прервалась великая династия Рюриковичей, интриги и заговоры, в том числе не только со стороны обиженных «княжат», но и вчерашних союзников – Романовых, Бельского, П. Басманова, предавших семью Годуновых сразу по смерти великого князя. Необходимость проведения реформы заселения окраин Руси, страшный неурожай и вызванный им голод, приведший к брожениям и резкому подъему протестных движений и, наконец, самозванец, любезно подкинутый бдящими за рубежами вечными «доброжелателями» поляками и заговорщиками из ближайшего круга. Тут и заиграла новыми красками смерть в 1591 году маленького Дмитрия Угличского.
Ничего, кроме ужасающего безысходного политического одиночества, не было дано Борису. За что он и его семья, да и вся Россия страшно поплатились в тяжелую годину Смуты.
Радует лишь одно – что ничего этого Борис уже не увидел, в своевременной смерти ему явлена была милость.