Сергей Павлович Сироткин
Путь. Часть 3. Последняя мысль
Глава 2
Сладковатый запах свежей крови стремительно распространялся, насыщая воздух на поле битвы некоторой приторностью. Он одурманивал и заставлял убивать больше и больше, лишая воинов сострадания, превращая их в кровожадных убийц, а в жертв вселял парализующий ужас, который и делал их таковыми, но только на мгновение, перед тем как они испускали дух от безжалостного удара противника. Этот тонкий, ни с чем несравнимый аромат неумолимо угасающей жизни вёл вперёд, щедро поил силой, только бы крепко держащая разящий клинок рука не останавливалась и продолжала рубить людей направо и налево, выстилая твердь мира позади беспощадного убийцы грудами окровавленных тел. И он – воин великой империи, рубил, колол, вгрызался зубами в шеи врагов, вкушая их тёплую багровую жидкость, полную жизни, подобную нектару, что пьют только боги войны. А идущие рядом, такие же безрассудные в своей жажде смерти товарищи добавляли друг другу куража и своим свирепым криком заставляли почувствовать себя самими богами, не ведающими ни жалости, ни поражений.
Тит шёл в первых рядах перемазанный чужой кровью, запёкшейся под палящими лучами жёлтой звезды, и в неистовстве своём походил на безумца, одержимого ненасытным бесом. Но то был не бес, а тёмная сущность убийцы, заставляющая сеять смерть. Тьма покрыла душу воина, превратив своё детище в жестокий разящий клинок, чтобы он не дрогнул в ответственный момент и убил, потому что на поле брани либо ты убьёшь, либо убьют тебя. И Тит убивал, причём делал это настолько виртуозно, что заставлял поверить всех видящих его в свою неуязвимость. Несчастные враги падали как подкошенные, не успев понять, что уже переступили невидимую границу между Явью и миром мёртвых. Их сердца просто внезапно останавливались, навсегда прекращая биться, и повергнутые противники, вставшие на пути слуги смерти, лишь пополняли огромный список павших от руки знаменитого на всю империю сотника.
Будучи в полном рассвете сил легионер уже девять лет исправно устанавливал новую власть своего императора на западных землях, и будто был храним чьей-то неощутимой, но всемогущей волей, так как за всё время службы не получил ни одного ранения. И потому не только враги, но и сослуживцы за спиной неуязвимого воина поговаривали, что он вовсе не человек, а демон, прибывший в этот мир из недр самого Пекла. Тит знал: его подозревают в связях с тёмными силами, но никогда не оспаривал выдуманные от страха сплетни солдат. Внешне он оставался к слухам безразличным, а в душе посмеивался над человеческим невежеством. Правда, стоит отметить, многие воины радовались, что находятся под началом «слуги Тьмы», так как считали: именно такая сущность командира оберегает их самих в битвах от костлявой руки смерти. И мало кто знал, что этот удел безжалостного и, пожалуй, лучшего воина империи – давняя, воплощённая в реальность мечта Тита.
Ещё с детства он грезил стать легионером на службе императора. Ведь в его стране люди, добывшие славу в сражениях на благо империи, пользовались исключительным положением, ставящим воина выше остальных соплеменников. Но не высокое положение прельщало мечтательного ребёнка, а возможность увидеть умопомрачительное разнообразие мира и, конечно же, пройти через невероятные приключения, рассказы о которых Тит мог слушать часами от ветеранов многочисленных войн в кабаке своего отца. И как только сыну кабатчика исполнилось пятнадцать лет, он добровольно записался на службу. Блестяще закончив обучение за три года, Тит был зачислен в легион, и уже после первого сражения, проявив себя храбрым и умелым воином, стал десятником, а ещё через два года сотником.
Многие сослуживцы завидовали самому молодому командиру легиона, но уважали его, а подчинённые беспрекословно выполняли все приказы любимчика бога войны, которому постоянно улыбалась военная удача, и победа казалась чуть ли не преданной женой, отдающей себя в руки только своему неизменному обладателю.
Вот и сейчас, будучи на острие атаки, Тит шёл первым во главе своей сотни, вонзившейся клином в ряды противника, сеял в них панику, и всего лишь свирепым видом своим заставлял вставших на его пути врагов содрогнуться и послушно умереть от смертоносного клинка. А клинок сотника вместе с пиками и мечами солдат пел заунывную песню торжества смерти, которая словно сидела на плечах своего верного слуги и злорадно смеялась в такт лязгающей музыке не ведающего жалости оружия.
Сотня Тита вспорола оборонительный порядок противника, создав брешь, куда хлынул весь имперский легион, разделяя неприятеля на две части и постепенно его окружая. Противник предпринял попытку уйти в глухую оборону, чтобы перегруппироваться. Но ему не хватало то ли выучки, то ли времени, так как легионеры десятками, стремительным единым натиском не давали врагу ощетиниться копьями и спрятаться за щитами.
Искусно владея коротким мечом, легионеры убивали одного, двух копейщиков и вновь прорывали оборону, вливаясь в ряды противника подобно яду, впрыскиваемому змеёй в свою жертву. Именно в таких моментах битвы личная выучка Тита и его подчинённых позволяли стремительно развивать атаку, не давая возможности врагу что-либо противопоставить имперскому войску.
– Руби влево! Руби вправо! – громко выкрикивали десятники, направляя своих подчинённых, чтобы немедленно пресекать попытки неприятеля занять оборону и не дать ему возможности перевести дух.
Авангард врага уже был полностью уничтожен, и обезумевшим от крови легионерам теперь противостояли основные силы противника. Но их ждала та же участь, что и предшественников. Воины империи вошли в раж и в неистовстве своем походили на одержимых. Казалось, им не ведома усталость, а, напротив, с каждым убитым солдатом врага они становились сильней. Шаг за шагом, тесня противника, легионеры приближали сражение к своей победе, выстилая поле битвы мёртвыми телами.
Вскоре неприятель был практически разделён на две части, и совершающие манёвр обхода фланги легиона оказались уже близки к окружению противника, заключая его в два кольца. Но, приглушив стоны умирающих и крики несущих смерть, прозвучал сигнал к отступлению, который вовремя подал трубач по приказу командующего противостоящего легионерам войска. Неприятель немедленно, одним слаженным манёвром начал отход назад, предотвращая тем самым замысел имперского легиона, за исключением первых рядов, которые напротив бросились на легионеров, сдерживая их наступление, и своими жизнями позволяли уцелеть остальным, отступающим силам.
Противник медленно, но всё же выскальзывал из окружения. Вырвавшиеся воины неприятеля довольно быстро вернулись на свои исходные позиции перед своим командиром, правда, потеряв треть войска. Но это было лучше, чем погибнуть всем уже сейчас.
Трубач снова подал сигнал, и вперёд оставшихся в живых воинов вышли лучники. Заскрипели тетивы их луков, и по громкой команде к легионерам устремились с шелестом и тихим свистом стрелы, подобные чёрным на фоне голубого неба штрихам, словно на ясном небосклоне смерть заботливо вырисовывала твёрдой костлявой рукой свою подпись.
– Под щит! – прогремел один из десятников, и имперские воины немедленно, сомкнув ряды, укрылись под красными щитами с изображением золотого орла, раскрывшего в нападении когти.
Только не все легионеры успели спрятаться от гудящих на излёте стрел. Пронзённые насквозь, товарищи Тита с хриплыми выдохами падали как подкошенные на тела недавно ими же убитых врагов. Легионеры несли потери, но вид умирающих собратьев только ещё больше их злил.
– Вперёд! – выкрикнул Тит, и под его счёт имперские воины монолитным красным щитом пошли на противника.
В ногу, шаг за шагом они приближались к вожделенному неприятелю, уже мысленно представляя, как будут разгрызать ему глотки и вспарывать животы. Многие хотели рвануть вперёд и броситься на врага раньше остальных, но жёсткая выучка не позволяла без команды разомкнуть строй. Лучникам оставалось лишь бессмысленно пускать стрелы, отскакивающие от имперских щитов.
Прозвучал сигнал трубача и лучники скрылись за ощетинившимися пиками обороны так же слаженно, как и появились.
– Держать строй! – прогремел командир неприятеля, и в следующее мгновение легионеры бросились на пики, пытаясь снова создать брешь в обороне противника.
Заскрежетала сталь от жёсткого соприкосновения щитов и копий. Пронзительные предсмертные стоны воинов от резкой, но затем дарующей покой боли вновь разорвали пространство над полем битвы. И только ценой своих жизней, ломая вражеские древки, имперское войско вклинилось в строй неприятеля. Легионеры с жутким рычанием вновь набросились на противника.
Безумие охватило людей, заражая свирепостью каждый несчастный разум, оказавшийся в жерновах смерти. Словно под воздействием сильнодействующего наркотика страх перед гибелью исчез, боль стремительно становилась наслаждением, а убийство превратилось во благо.
И на этом празднике чуть ли не главным исполнителем воли костлявой старухи был, конечно же, Тит. Его оставшаяся в живых половина сотни, как единый организм, растворяла в своей неумолимой поступи все жизни несчастных людей, попавших под безжалостную имперскую руку, небрежно кидая их на жертвенный алтарь богов войны.
Сотник стремился вперёд, чтобы прорвать строй и разделить неприятеля. Остатки его сотни почти это сделали, как вдруг раздался звук трубы, но на этот раз не противника. Подавал сигнал имперский трубач, причём исполнял команду к отступлению.
– Они там с ума сошли?! – прорычал Тит. – Какое отступление?! Только вперёд!
Сотник не видел причины отступления и потому отходить не собирался, обрекая свою сотню на гибель, так как в бой ринулись скрытые за холмами резервы противника, ударившие только сейчас с двух флангов, окружая легионеров. Жажда крови и неистовство затмили разум Тита, заставляя не подчиниться приказу трибуна и нарушить жёсткую дисциплину, что было непозволительной роскошью в имперском войске, за которую ждало только одно наказание – публичная казнь. Правда, до неё в сложившейся ситуации ещё надо дожить…
Неприятель словно ждал, когда имперское войско, подобно упырям, вкусив крови, переступит эту невидимую грань, когда дисциплина уходит на второй план, уступая место жажде убийства. Они даже не отдавали команду о наступлении резерва, будто разыгрывали действие по заранее спланированному сценарию: отступить и перегруппироваться, дав понять легионерам, что дрогнули; дождаться, когда легион завязнет в очередном столкновении, и затем, ударить резервом, чтобы окружить и одержать победу.
В этот раз трибун потерпел поражение, не разгадав планов противника. Битва была проиграна, а потому требовался отход, чтобы сохранить как можно больше своих солдат.
Имперское войско начало маневр отступления. И только полсотни легионеров продолжали своё продвижение вперёд, исчезая в строю противника, будто решило добровольно покончить жизнь самоубийством.
– Это, что такое?! – тихим, возмущённым голосом произнёс трибун. – Они там оглохли? Почему не отступают?
– Не знаю, – ответил помощник своему командиру, вглядываясь в даль, где продолжало атаку крохотное войско, вдруг ставшее самостоятельным.
– Протрубите для этих олухов персональный сигнал к отступлению, – уже невозмутимым, но по-прежнему тихим голосом приказал трибун.
Трубач вновь приглушил лязг стали звуком своего главного оружия. Но не Тит, ни его подопечные уже сигнала к отступлению не слышали. Обезумевшие, они рубили противника направо и налево, продолжая свой прорыв, словно достигнув последнего ряда неприятеля, остатки сотни немедленно окажутся в вожделенном царствие небесном, о котором повсеместно на территории империи талдычат нищие проповедники. Но прорваться Титу – было не суждено. Его атака захлебнулась из-за неравенства сил, и сотнику ничего не оставалось, как только перейти к обороне.
– Кто эти безумцы? – спросил трибун помощника.
– Тит и его сотня, – с неким презрением ответил помощник.
– Хороший воин! Жаль терять, – будто раздумывал снова начать атаку трибун, чтобы спасти безумцев.
– Но он не стоит того, чтобы потерять весь легион! – осмелился возразить помощник.
– Я слышал, что ему благоволит сама Тьма. Может, ещё не всё потеряно…
– Глупые предрассудки, мой повелитель! Не более того.
После некоторого раздумья трибун тихо бросил:
– Атака!
– Что?! – воскликнул помощник, не веря своим ушам.
Трибун медленно повернул голову в сторону подчиненного и посмотрел таким жёстким взглядом, что у того мгновенно от страха пересохло в горле. Даже конь под трибуном посмотрел на дерзкого помощника, будто недоумевал от такой наглости легионера, посмевшего перечить начальнику.
– Слушаюсь, мой повелитель! – ответил помощник, не сумев скрыть дрожь в голосе, и подал знак трубачу.
Прозвучал сигнал к атаке.
– Верни мне этого наглеца живым! – приказал трибун помощнику.
– Слушаюсь, мой повелитель! – склонив голову, снова повторился помощник и со злорадством во взгляде покинул трибуна.
Легион мгновенно перестроился и под счёт командиров начал атаку, прорываясь к сотне Тита, которая в итоге вынужденно заняла круговую оборону, так и не дойдя до последних рядов противника. Плотно сомкнув щиты, легионеры принялись отражать натиск неприятеля. Поочередно, через небольшие промежутки времени они сменяли друг друга в линии защиты, чтобы хоть немного восстановить силы и перевести дух.
– Битва проиграна. Зачем трибун посылает остатки легиона на смерть? – скорее самого себя, чем своих военных советников, спросил командующий противостоящих империи сил.
Ему никто не ответил то ли потому, что командующий задал свой вопрос слишком тихо, то ли по причине отсутствия у советников версий, объясняющих столь безрассудное решение трибуна. Но каждый в стане командующего замер, наблюдая, как легион умело прорывается, пытаясь вывести из окружения несколько десятков легионеров, чтобы спасти им жизни, причём неся серьёзные потери.
– Что такого ценного в тех обречённо обороняющихся воинах, ради которых трибун готов жертвовать большим числом своих солдат? – задал вопрос командующий своим советникам. И снова ответом были лишь крики умирающих воинов, да скрежет стали. – Немедленно уничтожить эту группу легионеров! – не поворачиваясь к своей свите, приказал он.
– Слушаюсь, – ответил один из них и немедленно отправился в гущу сражения с отрядом воинов из личной охраны командующего.
Легион на своём пути встретил упорное сопротивление и с каждым шагом, приближаясь к обороняющимся товарищам, нёс серьёзные потери. На место каждого убитого воина империи немедленно из глубины строя выходил следующий легионер, и строй оставался монолитным, продолжая сокращать дистанцию до уже небольшого круга, выстроенного из красных щитов. За каждый десяток шагов приходилось платить драгоценными жизнями, но в легионе был установлен незыблемый постулат – своих в беде не бросать. Правда, на этот раз выполнение этого закона могло стать смертным приговором для всего подразделения. И всё благодаря нарушению дисциплины одного из лучших сотников империи.
А у Тита с его подопечными силы были уже на исходе. Казалось, ещё пару выпадов противника – и оборона безумцев дрогнет. Легионеры сотника не успевали отдохнуть в центре оборонительного круга – слишком часто приходилось меняться, так как силы были далеко неравны. Но они держались. Сжав зубы и собрав волю в кулак, проснулось невероятное упорство и неуёмное желание выстоять во что бы то ни стало. А если и не выстоять, то хотя бы забрать с собой в Навь как можно больше душ неприятеля.
Но вот, воины Тита увидели: к ним идут на выручку, и у них словно открылось второе дыхание.
– В атаку! – прокричал Тит, и его два десятка легионеров, мгновенно перегруппировавшись, двинулись навстречу легиону.
Но тут неожиданно в тыл ударили с невероятным напором, словно по остаткам сотни совершила сокрушительный выпад сама неутомимая смерть. Три легионера сразу же замертво упали. Тит обернулся и увидел: по души его воинов пришли совершенно свежие силы из личной охраны командующего войсками противника. Непонятно было только с какой целью. То ли взять в плен, то ли немедленно умертвить. Ни один из вариантов сотника не устраивал, и потому ничего не оставалось, как снова занять оборону и ждать, когда основные силы легиона сами придут на выручку.
– Сомкнуть строй! Занять оборону! – прорычал Тит, но полноценного оборонительного круга не получилось, так как на них давили со всех сторон, не давая возможности перегруппироваться.
А личная охрана командующего налегала с невероятным напором. Они били всё сильней и сильней, пытаясь пробить брешь в обороне Тита. У воинов империи еле хватало сил держать щиты, не говоря уже об ответных выпадах. И они только и делали, что сотрясались под градом ударов. Вновь упал воин Тита. Строй таящего отряда сразу сомкнулся, но упал замертво следующий легионер.
– Держать строй! – прохрипел Тит, срываясь в голосе.
И легионеры держали, но ровно столько, насколько хватало сил у каждого в отдельности. Сейчас выживали самые выносливые. Только жизнь сильнейших была длинней не надолго, на какие-то мгновения, несколько вздохов. За возможность вкусить их легионеры и бились. Сейчас они сражались не за империю, не за славу, а всего лишь за пару лишних вздохов жизни, цену которой начинаешь понимать именно в такие моменты, стоя на пороге смерти, не в состоянии надышаться напоследок.
От учащённого дыхания Тит почувствовал вкус собственной крови, и сотнику внезапно показалось: над щитами, где-то над головами личной охраны командующего, что без устали наносила удары по нему и его товарищам, появилась уродливая физиономия костлявой старухи в чёрном балахоне. Она злорадно улыбнулась и поманила своим кривым высохшим пальцем туда, в царство теней, что манит соблазнительным отдыхом, но вместе с ним и вечным покоем.
– Нет! Ты меня сегодня не получишь, старая кляча! – прорычал Тит и, будто став одержимым, рванул вперёд, неистово нанося удары своим окровавленным клинком и увлекая за собой в нападение собратьев по оружию.
– Вперёд! Рви тварей! – прокричал практически обессиленный десяток легионеров сотника, устремившись за своим командиром.
Со стороны казалось, что маленькая горстка людей обрела неимоверные силы, словно их внезапно и щедро одарили боги войны, дав возможность выиграть последнюю битву в жизни.
– Рви тварей! Рви тварей! – уже донёсся до десятка легионеров вместо счёта дружный клич основных сил имперского войска, которые почти приблизились к своим начавшим атаку товарищам.
Шаг, другой… и остатки сотни Тита поглотились спасительным легионом, продолжающим продвижение вперёд, теряя воинов. Но верные слуги империи также забирали и жизни противника. Причём делали это весьма успешно. За каждого своего воина легион забирал на тот свет троих, а то и пятерых неприятелей. И это прекрасно видел трибун. Потому сигнала имперского трубача, извещающего об отступлении, не поступало. Атака продолжалась, и уже было непонятно, кому в итоге может достаться победа.
Наблюдая, как имперские воины неожиданно захватили в, казалось бы, проигранном сражении инициативу, командующий силами противника занервничал. Он прекрасно понимал, что если ничего не предпримет, то может не только упустить победу, но и потерять своё войско, которое заметно проигрывало легионерам в слаженности и воинском умении. Резервов больше нет, а вот у империи есть ещё легионы, которые обязательно придут позже и им также необходимо будет дать отпор.
– Отход! – тихо, но жёстко приказал командующий, так и не придумав ничего, кроме отступления.
Трубач немедленно повиновался и противостоящие легиону силы начали отступать.
– Может, действительно ему Тьма благоволит? – чуть слышно произнёс трибун и усмехнулся, довольный тем, что неожиданно удалось избежать поражения. – Сигнал к отступлению! – громко приказал он, понимая: выиграть сражение возможно, только пожертвовав всем легионом.
Зазвучала имперская труба, и легион остановился.
– Тита связать и ко мне! – бросил начальнику своей охраны трибун и, слегка ударив коня в бок, поскакал в лагерь.
Легион покидал поле битвы, забирая своих погибших товарищей, впервые не одержав победу. Тит сидел возле нескольких окровавленных тел погибших воинов, обнявших друг друга так, будто они были братьями, хотя при жизни являлись лютыми противниками. И только смерть смогла их помирить. Воткнув меч в твердь мира и прислонившись головой к эфесу, сотник будто кланялся погибшим. Он тяжело дышал, пытаясь восстановить силы, и всё ещё не верил, что остался в живых, когда шансов на спасение уже не оставалось. Перепачканный чужой кровью, сотник издавал тихие непроизвольные стоны, словно из него пытался вырваться засыпающий после битвы зверь. Глаза непривычно слезились, руки от усталости слегка дрожали, во рту пересохло. Тит был готов отдать всё своё состояние за глоток воды, кажущийся сейчас спасением то ли души, то ли тела от смерти, продолжающей, как ему казалось, парить над головой, не желая отступаться от выбранной жертвы, сумевшей всё-таки ускользнуть из её цепких костлявых рук. Сердцебиение громко отдавалось в голове, упрямо напоминая о жизни. Тит невольно стал считать удары сердца, и в этот момент кто-то его толкнул. Сотник поднял голову и увидел перед собой флягу. Отбросив меч, он вырвал спасительный сосуд у неизвестного благодетеля и прильнул к живительной влаге с небывалой жадностью. Командир сотни, от которой осталось не больше десятка воинов, пил и пил не в силах остановиться. Но вот, благодетель резким рывком отобрал флягу и тихим, властным голосом произнёс:
– Следуй за мной к трибуну!
Тит прищурившись, посмотрел на своего спасителя, напоившего водой, и узнал в нём помощника трибуна, Клавдия, который недолюбливал сотника и этого никогда не скрывал.
– Клавдий? – удивился Тит. – С чего это ты за мной лично соизволил прийти?
– Приказ трибуна – доставить тебя к нему живым, – с усмешкой ответил Клавдий. – А вот и охрана трибуна! Наверное, чтобы ты не сбежал! – злорадно засмеялся он.
– Я никогда ни от кого не бегал, – шёпотом произнёс сотник. – С чего ты взял, что сейчас побегу? Да и зачем мне это?
– Может за тем, что за нарушение приказа неминуемо следует смерть. Ведь ты со своей сотней единственный, кто не отступил по приказу трибуна, и ему пришлось жертвовать воинами, дабы спасти твою задницу.
Тит опустил голову, поняв: смерть не зря над ним вьётся, а её голодный оскал вовсе не померещился; сумев избежать гибели на поле битвы, он обязательно отправится в костлявые объятия после сражения, только теперь с позором перед всем строем. «Лучше бы я погиб от клинка врага!» – промелькнула мысль в голове сотника, и в этот момент у него забрали оружие. Один из личных охранников трибуна быстро связал сотнику руки и поднял его на ноги.
– За мной! – резко приказал Титу охранник. Привязав пленника к седлу, он вскочил на коня и неспешно поехал в сторону лагеря.
Остальная охрана немедленно окружила сотника, и вся процессия, которую замыкал не скрывающий своей радости Клавдий, двинулась к трибуну.