Сергей Фёдорович Ольденбург
Восточное влияние на средневековую повествовательную литературу Запада
Перед нами, таким образом, две формы того же рассказа, и нам чрезвычайно важно установить факт связи между ними. Каким же способом мы располагаем для того, чтобы установить эту связь? Мне лично представляется, что пока мы имеем только следующий способ, который до известной степени только приближенный, потому что при его применении никак не избежать известной субъективной оценки, а эта субъективная оценка, естественно, является элементом недостатка в точности. Сравнивая оба рассказа, мы стараемся понять намерение авторов, их основную мысль, чувство, ими руководившее, для того, чтобы выяснить, являются ли разноречия достаточно существенными, чтобы позволить предположить два самостоятельных, независимых друг от друга построения рассказов, или разноречия объясняются просто известными отступлениями, индивидуальными переменами, которые одно лицо, передавая рассказы другого, свободно может ввести, не изменяя существа передаваемого. В процессе этой нашей работы мы неизбежно внесем субъективный элемент, ибо каждый из нас понимает автора все же несколько по-своему, и если, в общем, к произведению художественному, если только оно не принадлежит к числу символических или говорящих только намеками и неведением, отношение различных читателей не особенно разнится в понимании хода рассказа, то все же, повторяю, и здесь субъективизм неизбежен.
Я высказываю это все несколько подробнее для того, чтобы объяснить выдвигаемый мною метод сравнения, который при первом взгляде может показаться слишком упрощенным, первобытным и недостаточным. Но я считаю совершенно необходимым для исследователя выяснить сразу предел доступных ему возможностей, беря в этом пример с математики, точность метода которой заключается именно в том, что она уясняет себе пределы своей неточности. Мы только ослабим результаты наших выводов, если будем заблуждаться относительно степени точности методов нашей работы и полученных ею данных.
С этой точки зрения я считаю необходимым привести перед вами с надлежащею критическою оценкою понимание сравнительного метода в применении к фабло у одного из главнейших их исследователей последнего времени, г-на Бедье, так как этот метод получил известное распространение и нашел себе последователей.
Каждый рассказ, говорит г-н Бедье, имеет органическую основу, из которой «ни одна черта не может быть удалена без того, чтобы рассказ, как таковой, не перестал существовать. Одним словом, можно любую версию рассказа свести к несократимой форме: этот последний субстрат непременно перейдет во все существующие версии или даже во все мыслимые версии; вне власти ума человеческого что бы то ни было удалить из него. Если пересказать рассказ даже через десять тысяч лет, то эта органическая необходимая его часть останется незыблемой». Мы привели эти слова целиком для того, чтобы не могло быть сомнения в их категоричности и в том значении, которое им придает их автор, считая высказанное мнение, очевидно, основой дальнейшей выработки метода сравнения двух или многих рассказов между собой. Изобретенный г-ном Бедье, таким образом, «элемент» (считаем это наиболее точным определением), он обозначает w, имея, вероятно, в виду указать на его конечность, и утверждает, что относительно двух рассказов, у которых только общее w, нельзя никогда выяснить, который является заимствующей стороною, так как каждый из рассказчиков, который переделывал данный рассказ, должен был неизбежно ввести в свое изложение эту неотъемлемую часть рассказа.
Кроме w в каждом рассказе, продолжает г-н Бедье, есть еще всегда ряд деталей, вводимых каждым передатчиком особо, для того, чтобы конкретизировать рассказ и именно с определенным пониманием: черта местных нравов, шутка и т. п. Эти так называемые индивидуализирующие рассказ подробности изменяются с каждой версией. Таким образом, формулу рассказа можно написать так: w + a + b + c; тогда рассказ с тою же основою и с частью тех же добавленных подробностей, но с частью новых подробностей мы обозначим как w + a + b + m + n; а рассказ с тою же основою, но со всеми иными подробностями как w + 1 + m + n. Два рассказа тождественных будут обозначены формулой w + a + b; два рассказа, ничего между собою общего в деталях не имеющие, будут иметь только ничего для преемственности не доказывающее w. Два же или несколько рассказов, имеющих общие добавочные черты, непременно находятся во взаимоотношениях.
Искусственность всего построения г-на Бедье сразу бросается в глаза: w никогда в жизни не существовало и о нем потому совершенно бесполезно говорить при выяснении вопроса о сравнении, но, более того, даже выделение этого w из рассказов вполне субъективно и разными исследователями всегда будет производиться разно, как мы это покажем далее по отношению к самому г-ну Бедье.
Уже создав свое построение, г-н Бедье почувствовал его слабость в этом субъективном отношении и делает поэтому оговорку, которая, однако, чего он, по-видимому, не почувствовал, рушит все построение. Он допускает, что при определении w может произойти ошибка и «можно принять за основное в рассказе то, что является лишь частной подробностью». Мы вполне признаем это ограничение, но тогда что же такое это w? W – это основа, из которой, как это говорит сам г-н Бедье, «ни одна черта не может быть удалена (без того, чтобы рассказ, как таковой, не перестал существовать». При только что признанном ограничении w является внежизненною фикциею.
Если мы после этого признания тем не менее остановимся еще подробнее на формуле w + a + b + c, то это необходимо сделать, так как она легла в основу опыта, произведенного г-ном Бедье, опыта, увлекшего многих перспективою возможности применения, как им казалось, экспериментального метода в изучении истории литературы.
Сперва мы проверим на w + a + b + c способ сравнения, рекомендуемый г-ном Бедье, а затем разберем и произведенный им опыт. Для нашего рассказа г-н Бедье принимает следующую форму w. Сводня представляет молодому человеку молодую женщину при помощи следующей хитрости: она проникает в комнату молодой женщины и оставляет там без ее ведома часть мужского одеяния, на котором делает особую метку. Муж находит платье, заключает из этого об измене жены и прогоняет ее. Изгнанная, она соединяется с молодым человеком. Затем надлежит примирить ее с мужем: сводня заявляет ему, что она потеряла, не знает где, одежду, которая была ей доверена и на которой особая метка. Муж убеждается тогда, что старуха была одна в спальне, и жалеет о своих подозрениях.
Дав такую формулу, г-н Бедье, однако, сам же добавляет, что нет необходимости, чтобы речь шла именно о платье, хотя эта естественная подобность не может служить настоящим поводом для сближения двух версий. При категоричности заявления г-на Бедье, что из w «ни одна черта не может быть удалена без того, чтобы рассказ, как таковой, не перестал существовать», такое изменение внушает невольное сомнение. Но если всмотреться ближе в только что сообщенное w + a + b + c, то придется убедиться, что вполне возможны и дальнейшая его критика, и изменения. Во-первых, нет надобности, чтобы именно участвовала сводня, ибо в одной из версий (персидской стихотворной) соответствующая роль принадлежит гермафродиту. Затем, хотя прямых указаний нет на это в существующих известных версиях, мужчина, очевидно, не должен обязательно быть молодым. Далее, старуха не должна быть непременно в комнате молодой женщины, указание на дом достаточно. В метке предмета тоже нет надобности, персидская прозаическая версия ее, например, не приводит. Вот уже ряд вещей, которые в незыблемом будто бы w могут быть, на наш взгляд, изменены; другой исследователь сможет, вероятно, найти еще другие изменения.
Посмотрим теперь, как г-н Бедье разрешает одну из взятых им наудачу восточных версий – сирийскую. Мы совершенно согласны с ним, что при большей близости друг к другу старых восточных версий безразлично, которой из них пользоваться при сравнении с Aubere:
a) Распутный человек видит однажды красавицу и посылает к ней с любовным предложением, но без успеха. Идет сам и тоже терпит неудачу. Тогда он идет к соседке старухе и просит ее помочь ему, обещая награду.
b) Старуха посылает его к мужу женщины на базар купить платье, она при этом описывает ему мужа. Платье пусть он принесет ей.
c) Он покупает плащ и приносит его старухе, которая в трех местах прожигает плащ. Старуха велит ему ждать ее в ее доме.
d) Старуха идет к молодой женщине, болтает с ней и незаметно кладет под подушку мужа плащ. Муж, вернувшись, ложится отдохнуть и находит проданный им плащ. Ничего не говоря жене, он избивает ее. Жена бежит к родителям, полная гнева и недоумения. Здесь к ней является старуха и говорит, что, верно, она заколдована, она зовет ее к себе под предлогом, что у нее живет врач, который может ее излечить. Женщина идет к старухе и обещает ей подарок за исцеление. У старухи распутник объясняется ей в любви. Но на следующее утро он просит старуху как-нибудь устроить дело между ней и мужем.
е) Старуха посылает его к мужу, который спросит о плаще; она велит тогда ответить, что он сел с плащом к огню, прожег его в трех местах и передал старухе, чтобы она отдала его в починку; старуха взяла плащ, и он не знает, что с ним сталось. Муж предложит послать за старухой, и она берется уладить дело.
Все происходит по указанию старухи. Она просит мужа спасти ее, говоря, что получила плащ для отдачи портному, зашла с ним к жене купца и не знает теперь, где плащ, не в доме ли он купца. Муж заявляет, что именно из-за этого плаща он рассорился с женой, отдает плащ, идет мириться к разгневанной жене, которую умилостивляет подарками.
Нас не может, конечно, не поразить, что опять вопреки категорическому заявлению о неизменяемости w в него внесены частные черты: сводня названа соседкой, ей обещана награда; плащ кладется под подушку; муж ложится отдохнуть; указана продажа плаща; женщина избита; она обещает подарок за исцеление. Ясно, что на самом деле понятие w реально не может получить осуществления, и потому метод, рекомендованный г-ном Бедье, должен быть безусловно отвергнут, как не могущий быть применимым.
Столь же несостоятельна и мнимая экспериментальная его проверка, рассмотреть которую необходимо ввиду указанного уже мною некоторого ее успеха в кругах специалистов. Вот что сделал г-н Бедье.
Один из известных эллинистов, говорит он, при объяснении того, что переписчики рукописей, независимые друг от друга, могут сделать в том же месте ту же ошибку, прибегает к следующему опыту: он предлагает своим студентам списать с одного и того же текста тут же те же пятьдесят строк греческого текста. Сравнивая списки, он находит иногда в том же месте ту же ошибку и объясняет тогда психологические причины этих общих ошибок; аналогичный, как полагает г-н Бедье, опыт производит и он; он взял фабло, выделил из него по своему методу элемент w, который и сообщил разным лицам, озаботившись предварительно установить факт, что рассказ данным лицам совершенно неизвестен. Эти разные лица представили ему разные версии, которые воспроизвели, за исключением одной комбинации, действующих лиц всех исторически известных версий рассказа. Результат, признаться, вполне естественный, ибо если прочесть или пересказать нескольким лицам схему рассказа и попросить их развить эту схему, то они дадут самые различные формы рассказа – истина старая и банальная, отношение которой к вопросу о распространении или заимствовании рассказов или сказок мы совершенно не понимаем.
