Сергей Николаевич Прокопьев
Журавли Афгана
Духи пропустили основную группу, идущую после подрыва склада в лагерь, а ударили по тыловому охранению в крайне опасном участке дороги. Крутой склон, местами скалы нависали над самой дорогой, с другой стороны от дорожного полотна обрыв. Духи заняли верхние точки и жахнули по охранению.
Ротный был человеком решительным, резким, скомандовал:
– Вперёд!
Два БТР с бойцами на броне полетели из лагеря на помощь.
Когда подскочили, бой был в разгаре: под скалой лежало пять бойцов – раненые, убитые. За умолкшим пулемётом ПКМ распластался по пояс голый спецназовец. Игорь выхватил взглядом пустую пулемётную ленту, всего четыре патрона осталось. Их боец выпустить не успел, пуля попала в голову. И тут же Игорь увидел боковым зрением духа-гранатомётчика. Было ощущение, он сделал выстрел в прыжке. На уровне второго-третьего этажа сидел на скале за камнем, подпрыгнул из укрытия и практически в упор саданул из «граника» в БТР с шайтан-машиной. Оттуда выскочил механик-водитель, правая нога на сухожилии висит, в груди жуткая дыра, развернулся, сделал несколько прыжков на одной ноге и упал. БТР вспыхнул факелом, начал взрываться боезапас, неуправляемая машина, продолжая движение, ушла в пропасть…
Бэтээры Игоря и ротного ударили по духам из пулемётов. Танк посылал снаряд за снарядом, но духи исхитрились подбить его, к счастью, не так метко, как БТР с шайтан-машиной, – перебили гусеницу. Увидев это, Игорь спрыгнул с БТР, ринулся помогать танкистам возвращать машину к активной жизни. Пробежал несколько метров, но плотность огня была такой, что, подбежав к БМП, залёг под машину и начал стрелять из автомата.
У ротного капитана Диканова было несколько градаций интенсивности боя. Если так себе, говорил: «На раз помочиться». Бой суматошный, неожиданный, когда приходилось на ходу принимать решения, характеризировал: «Голова, жопа, ноги». Бой в день подрыва склада относился к коктейлю из верхних и нижних конечностей и пятой точки.
Игорь, лёжа под БМП, посылал очередь за очередью в сторону духов, ожидая момента, когда можно будет сделать бросок к танку. И тут под БМП нырнул Петя Бойко. Упал рядом и требовательно спросил:
– Где моя группа?
Петя был в тыловом охранении, в бою растерял своих бойцов.
– Петя, откуда я знаю? – бросил Игорь, меняя рожок автомата. – Ты видишь, что творится!
В это время к раненым и убитым, что лежали под скалой, подскочила бээмпэшка, примчавшаяся из лагеря.
Петя среагировал мгновенно. Потом хохотали, вспоминая тот эпизод. У БМП клиренс сантиметров сорок, но Петя резко руку по школьному задрал, будто просился к доске, и выпалил скороговоркой:
– Чур, я эвакуирую убитых и раненых!
Игорь глазом не успел моргнуть, Петя уже помогал двухсотых и трёхсотых грузить во чрево подскочившего БМП, потом нырнул туда сам.
– Больше Бойка в том бою не видел, – рассказывал Игорь. – Слинял!
– А шо! Ничего не слинял! – не соглашался с такой трактовкой своих маневров Петя. – Я зараз всех убитых, раненых вывез! Все бы так линяли!
За ту операцию с подрывом склада Игоря наградили орденом «За Службу Родине в Вооруженных Силах СССР». Награду получил из рук генерала армии, начальника Группы управления Министерства обороны СССР в Афганистане Владимира Варенникова. Генерал достал нож десантника образца 1943 года, проткнул дырку в гимнастёрке старшего лейтенанта (к тому времени Чуклин уже был страшим лейтенантом) и прикрутил. А потом пожал руку. Генерал, прошедший Великую Отечественную, был не только богатырского вида, но и силушку имел, ощутимое было рукопожатие.
На вокзале в Тюмени Игорь спросил:
– Петя, а ты помнишь, как под БМП руку тянул: «Чур, я эвакуирую раненых»?
– Ничего я не тянул! – засмеялся Петя. – Ты, Чук, всегда был мастер заливать. Фантазия богатая, не зря песни пишешь!
– Тебя, Боёк, голыми руками не возьмёшь. Ужом вывернешься.
– Да ладно ты. Слушай, у тебя есть время? Не в службу, а в дружбу напиши слова «Асадабада».
– Давай я тебе эсэмэской пришлю, сяду в поезд.
– Не-не-не. Не надо откладывать на завтра, что можно выпить сегодня. По дороге сотовой связи может не быть, потом забудешь…
Петя достал из кармана блокнот, ручку.
– Садись, пиши. А я в долгу не останусь.
Сам сел рядом, заполнив собой всё кресло.
– Не сломаешь? – хохотнул Игорь.
– Не журись, братан!
Игорь начал писать…
Подступают к пятам горы серой стеной,
И Кунар омывает здесь серой волной
Город Асадабад и пятак, где стоит
Легендарный наш бат и где солнце в зенит.
Служба здесь нелегка, но присяге верны,
По ночам в горы ходим, а днём видим сны:
Жён, детей, матерей дорогие глаза,
И конечно, друзей тех, кто ждёт нас назад.
Никогда не забудем тех мест, где прошли
Митерлам, Маравары, Альшанг, Суруби.
Где друзья, закрывая нас грудью своей,
Навсегда превращались в белых птиц журавлей!
Петя взял блокнот с песней, сунул в карман, потом запустил свою ручищу в безразмерную сумку и подал Игорю что-то в непрозрачном пакете. Увесистое и плотное.
– Сало! – расплылся в улыбке Петя. – Сам солил!
И снова нырнул в сумку, на этот раз вытащил круглый продолговатый предмет.
– Горилка!
– Сам гнал?
– А як же!
– Петя, не могу отказаться от такой взятки! – мотнул головой Игорь.
– Яка взятка? – довольный реакцией однополчанина сказал Петя. – Гонорар за песню!
Он по-хохляцки с придыханием произнёс «г». Повторил для убедительности:
– Гонорар!
Объявили прибытие поезда Игоря, они обнялись.
– Обязательно пришлю запись концерта, – сказал Петя в спину удаляющегося Игоря.
Заметно прихрамывая, Игорь пошёл по проходу между кресел, затем повернул к лестнице, ведущей на первый этаж.
А Петя большой, шкафобразный мужчина стоял в проходе и чему-то своему открыто по-детски улыбался…
Уходим
Жена с дочерью жили у тёщи в Москаленках. В тот день Наталья после обеда уложила дочь спать, вышла на крыльцо, в этот момент распахнулась калитка, во двор влетел дядя Егор с криком:
– Наталья, Игорь уже в Советском Союзе.
Он победно тряс над головой газету, свёрнутую в трубку, протянул Наталье.
– Читай!
Это была «Правда». С фотографии на первой полосе смотрели в объектив улыбающиеся воины. Они сидели на БТР с автоматами в руках. Явно позировали. Игорь тоже широко улыбался, левый уголок губы характерно опущен.
– Боже, неужели всё! – воскликнула Наталья.
– Всё-всё! – подхватил дядя Егор. – Написано: 15 мая вышли из Афганистана.
Тут же на первой полосе был размещён репортаж «Шестьсот километров на броне». Дядя отыскал нужную строчку, ткнул в неё пальцем:
– Вот!
В газете сообщалось, что 15 мая пересёк границу Советского Союза с Афганистаном 5-й отдельный мотострелковый асадабадский батальон. Так официально именовался кунарский спецназ.
Злые языки позже будут утверждать, что президент США Рональд Рейган в приватной беседе высказал Горбачёву «дружеское» пожелание, отдельные отряды спецназа ГРУ, кунарский и джелалабадский, вывести первыми. Горбачёв, натура широкая, не мог не потрафить американскому другу. Дескать, да запросто, дел-то. Дал отмашку. Отряды сдвинулись с мест дислокации, покидая зоны своей ответственности, тем самым развязали руки моджахедам, противостоящим нашим войскам в том районе. Моджахеды не ожидали такого подарка, им всё труднее и труднее было в провинциях Кунар и Нангархар, и вдруг полная свобода действий. По уходу спецназа они начали резню тех, кто стоял за президента Афганистана.
Газета грешила неточностью, Игорь покинет Афганистан тремя днями позже, не 15-го, а 18 мая. За два дня до этого Наталья держала в руках «Правду» с радостной вестью, считая: война для мужа раз и навсегда завершилась. Больше не надо замирать по нескольку раз на дню от мысли: как там Игорь? И вот пришёл конец страхам. Дочь часто спрашивает: «Когда уже папина командировка закончится?» Сегодня можно смело говорить: скоро!
На самом деле Игорю и его товарищам было ещё время погибнуть.
На начало вывода советских войск из Афганистана понаехало журналистов видимо-невидимо. Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачёв, патологически падкий на лесть, горел желанием покрасоваться в газетах всего мира, посему отдал распоряжение пускать в Афганистан щелкопёров всех мастей в неограниченном количестве, пусть пишут о нём миротворце.
В Кабуле на БТР, на котором в сторону дома двигался Игорь, напросился корреспондент газеты «Правда». Игорь ехал вместе с Юрием Боровских. Крутой рэкс Боровских, спецназовец по крови, он позже станет командующим бригады спецназа ГРУ, генерал-лейтенантом, а тогда бравый капитан, командир роты. Умный, расчётливый, удачливый воин, а по жизни неисправимый балагур. Солдаты любили командира за весёлый нрав, отчаянный характер, смелость и умелость.
Корреспондент, лет сорока мужчина, расспрашивал Боровских о войне, боях с моджахедами, строчил в блокнот ответы капитана. Его интересовало всё, в том числе пёс Шейх, который двигался в Советский Союз на БТР вместе со спецназом.
– О, это легендарный минно-розыскной пёс! – начал рассказ Боровских.
Присутствующие бойцы навострили уши, пряча улыбки. Шейх – шалопай из шалопаев. Мать его была легендарной минно-розыскной овчаркой по кличке Цея. Сколько раз спасала разведчиков, вынюхивая смертельную опасность на тропах и дорогах. На одной из операций Цея получила контузию, её списали, но в благодарность за верную службу оставили на довольствии в отряде. Она и родила Шейха. Не яблоко получилось яблони, а чертополох. Исключительный нюх Цеи позволял распознавать мины в самых невероятных ситуациях, тогда как с кавалерами оказалась неразборчивой. Даже внешний вид её сынка говорил о его никчемности. Правое ухо торчало, как у породистой овчарки, левое болталось, как у последней дворняги. Сапёры в щенках забраковали его для минно-розыскной работы. В насмешку дали имя Шейх и оставили в отряде. Жил на правах любимца-шалопая, к которому относились: глупый ты, брат, как пробка, да что с тебя взять.
Но Боровских представлял корреспонденту пса исключительно в героических тонах. Придумывать ничего не придумывал, заслуги Цеи приписывал Шейху. А там было что порассказать. Корреспондент записывал в блокнот подвиги пса, а Боровских заливался. В конце начал откровенно сочинять:
– Шейх у нас – уникум! Представляете, китайские автоматы на глубине полутора метров вынюхивает. Духи сделали схрон в кишлаке, зарыли автоматы, думали, мы ни за что не найдём, а он точно указал место.
Корреспондент записал в блокнот и этот «подвиг» Шейха, хотя на такой глубине ни Цея, да и никакой другой пёс ничего распознать не сможет.
Корреспондент с полным блокнотом впечатлений расстался с бойцами роты Боровских. Не обманул, написал о них в «Правде».
Пятнадцатого мая на советско-афганской границе состоялась торжественная встреча воинов, покидающих Афганистан, в том числе и бойцов 334-го отряда спецназа, да только Игоря среди них не было, он попадёт в Советский Союз на три дня позже – 18 мая. Он был в группе прикрытия отхода. Всё как в отступающей армии. Моджахеды, как не напакостить напоследок, не могли с миром отпустить шурави, походно-тыловому охранению скучать не пришлось. С Игорем казус случился. Перед началом выхода отряда из Асадабада он трое суток не спал. Как всегда куча дел осталось напоследок. А надо было подготовить всю технику роты к броску, как-никак более пятисот километров только по Афганистану идти. Подготовить вооружение, как на боевую операцию. Сомнений не было – моджахеды не отпустят с миром. В их полном распоряжении остаётся Афганистан, казалось бы – надо дать шурави возможность быстрее убраться восвояси, не чинить им никаких препятствий, но не та публика духи, с ними порох держи сухим, а гранаты под рукой. Три дня и три ночи последних Игорь крутился белкой в колесе, наконец, команда «по машинам» – тронулись.
Игорь расположился на БМП и вскоре под размеренный гул двигателя отключился. Война ему на войне никогда не снилась, а тут бой. Из серии «голова, жопа, ноги». Духи зажали в ущелье и долбят почём зря. Мины свистят, реактивные снаряды рвутся, земля дыбом от разрывов.
Спал Игорь на броне под пушкой. Ребристый лист, на него положил матрац и забылся мёртвым сном. Беда была в том, что снаряды летели не только во сне. Они на самом деле рвались вокруг БМП, на котором почивал Игорь. Духи устроили на прощанье фейерверк. Механик-водитель выжимал из двигателя всё что можно, стараясь пулей проскочить прощальный салют, не дать корректировщику точно указать на цель. Душманские корректировщики, в этом не раз приходилось убеждаться, знали своё дело туго. Чётко работали, давая по рации (в распоряжении имели современные радиостанции УКВ и КВ-диапазонов) данные артиллеристам, а те в свою очередь накрывали шурави.
Однажды Игорь доставил разведчиков в заданную точку, те отправились на операцию в горы, он с бронегруппой остался ждать их возвращения. Кроме БТР и двух БМП была у них самоходная зенитная установка «Шилка». Машина – зверь! Игорь всё мечтал стрельнуть из неё, да руки не доходили. Наконец – дошли. И не просто дошли, аж задрожали от нетерпенья… Стояли они небольшим лагерем, и всё было хорошо, всё тихо-мирно, будто и не война: солнышко, ветерок… И вдруг сред всего этого реактивный снаряд прилетает. Стреляли не прямой наводкой, стреляли из-за горы, но не вслепую. Духи начали по всей науке – с дымовых пристрелочных. Один лёг, второй уже ближе жахнул. Игорь крикнул бойцам:
– Всем смотреть корректировщика! Иначе сравняют с дерьмом.
Наводчик с «Шилки» первым узрел.
– Товарищ старший лейтенант, кажется, слева на горе сидит!
Игорь посмотрел в ту сторону – никого. Запрыгнул на «Шилку»:
– Где?
Наводчик ещё раз показал рукой.
Игорь поднёс к глазам бинокль. Крутой склон, из него острым зубом скала торчит, рядом с ней площадочка с кустарником. Из-за него дух высунулся с биноклем. Судя по всему вдвоём орудовали: связист передавал координаты артиллеристам, которые корректировщик, тот, что с биноклем, называл. Целеуказания давал толково – с каждым выстрелом снаряды рвались ближе и ближе.
– Как с неё стрелять! – засуетился Игорь.
Наводчик подал электропуск, похожий на ручку пистолета, от неё шёл электрический шнур. Боец предупредил:
– Стреляя, не забудьте тумблер нажать, включить охлаждение стволов, скорострельность бешеная.
– На хрен тумблер! – прокричал Игорь.
Он припал к прицелу, навёл, нажал «пуск», проигнорировав тумблер. И увидел в прицеле картину: четыре огненные струи вышли из стволов, затем слились в одну огненную массу, летевшую со страшной скоростью в цель. Удар, выступающего зуба-скалы как ни бывало. Ни скалы, ни кустарника, ни духов. Ровненькая площадка на их месте.
– В точку! – закричал наводчик «Шилки». – Капец душаре!
Две мины ещё прилетели из-за горы, и обстрел окончился. Вслепую какой смысл снаряды переводить.
В тот раз обстреливали эрэсами лагерь, во время сна Игоря на БМП – участок дороги, по которому шло тыловое охранение. Корректировщику сложнее было наводить на колонну. И всё же работал он неплохо, кучно ложились снаряды вокруг БМП. Возможно, это и спасло Игоря. Он каждый раз оказывался в мёртвой зоне разрывов – ни один осколок не задел, прошли мимо. Грохот разрывов, тряска БМП на бешеной скорости не помешали сну. Наоборот, проснулся, когда миновали зону обстрела, и наступила тишина.
– Ну, вы и спать, товарищ лейтенант! – сказал механик-водитель, он снова выбрался наружу, ехал по-походному. – Чудом проскочили. А вы спите! Такая задница была!
– То-то мне сон, будто бой, – потянулся Игорь, – зато чуток отоспался, а то вообще отключался…
– Во-во! Вам сон, а нас духи мочили. Обидно, идём домой и убьют.
Песню он написал в Чирчике на базе подготовки спецназа. Отсюда 17 марта 1985 года 334-й отряд стартовал на войну и через двенадцать дней прибыл в Асадабад. Сюда вернулся с войны для прохождения карантина и переформирования. Жили мирной жизнью, от которой порядком отвыкли. К одному из офицеров приехала жена. Устроили вечер. Наготовили большой казан плова, накупили вина, всем захотелось хорошего вина, дано не пробовали. Пили вино, вспоминали войну, как без этого, и пели песни.
– Слушай, – сказал Боровских, когда по темноте шли в казарму, – ты должен написать песню о нашем возвращении. Сколько раз могли получить пулю, нарваться на мину, но вернулись. Дождались. Напиши об этом. У тебя хорошо получается. «Журавли Афгана» – вообще шедевр. Здорово ты схватил. Не знаю, поймут ли песню, кто не воевал…
Боровских пошёл спать, Игорю не хотелось. Он сидел у казармы, обалденно пахло мирной весной, в чёрном небе мерцали звёзды… Пришли в голову строки:
Уходим, дождались, уходим, уходим с афганской земли3,
Последние метры дороги нам под ноги жизнью легли.
Солдаты, солдаты, солдаты идут из Афгана домой,
Ребята, ребята, ребята, кто обжигался войной.
Уход из Афгана был неожиданным. С одной стороны, ждали перемен, это витало в воздухе, об этом говорили, тем не менее, приезжали новобранцы, поступала новая техника, ходили на операции, жили всё той же боевой жизнью. К тому же казалось по логике вещей: они, стоящие в приграничном районе, уйдут последними. Иначе беспрепятственно потечёт оружие в страну, пойдут отряды обученных духов. И вдруг приказ на выход. Незадолго до него заговорили с Боровских о предстоящем лете. Оно было не за горами. Значит, снова изнуряющая жара, снова активизируются духи. Игорь опасался, после контузии будет труднее переносить зной. Без того временами голова начинала болеть, он гасил боль таблетками аспирина. И вот – всё позади.
По тропам калёным ходили под солнцем палящим, чужим,
И в сердце надежду носили: останется каждый живым.
Но только не все уцелели на этих дорогах войны!
И раньше, чем мы, улетели домой видеть вечные сны.
Сколько их, навсегда оставшихся в памяти, улетело в «Чёрном тюльпане». Начали всплывать имена, но песня захватила своим ритмом, на него нанизывались слова:
Уходим, дождались, уходим, не видеть бы этой земли,
Последние метры дороги нам в память навечно легли.
Уходим, дождались, уходим, следы оставляя в пыли,
Афганские эти дороги на совесть нам грузом легли.
Игорь мурлыкал мелодию, сейчас бы гитару да сразу подобрать аккорды. Но это уже завтра, пора спать. Он лёг на кровать, начал повторять песню, да так и забылся на одной из строчек.
Следующим вечером спел песню Боровских.
– Молодец! – крепко жал руку ротный. – Всё в точку, будто я сам написал.
Он процитировал песню:
– «Не видеть бы этой земли», – и добавил: – Не видеть бы, но мы её, навряд ли, когда-нибудь забудем. Не сможем!
Школьное сочинение на афганскую тему
Жена ворчала на Валентина Гончаренко: балует дочь Алёну.
– Нина, давай тебя буду баловать, – смеялся Валентин. – Кого мне баловать, она у нас меньшенькая.
– К Тане так не относился, – упрекала жена.
– Мне был всего двадцать один год, когда она родилась. О многом не задумывался да и не понимал ещё. Но любил не меньше. Сердце заходилось, подбежит, обнимет, до того родное…
Валентин женился через год, как вернулся из Афганистана. Жизнь закрутила, в совхозе ему дали новенький «ЗИЛ». К тем, кто прошёл войну в Афгане, относились с пониманием и уважением. С развалом Советского Союза афганцев стали забывать. Новые власти старались откреститься от афганской войны и от тех, кто воевал на ней. Крылатой стала фраза: мы вас туда не посылали.
Через год после дембеля, его избрали освобождённым секретарём комсомольской организации совхоза. Жизнь закрутила. С женой повезло, знали друг друга много лет, в школе за одной партой сидели. Первая дочь, Татьяна, родилась у них на следующий год после свадьбы, Алёна – через десять лет. Сёстры были разные, Таня рассудительная, спокойная, немногословная, Алёна – полная противоположность.
Валентин сидел на крыльце, курил. Сентябрь стоял сухим и тёплым. Любил он эти вечерние минуты, день завершает круг, солнце красит небо закатными красками. Хорошо.
Стукнула калитка, во двор вошла Алёна. В джинсах, кроссовках, лёгкой курточке, скуластое лицо, короткие волосы, вздёрнутый носик… Залюбуешься.
– Па, – остановилась у крыльца, – расскажи про Афганистан.
– Про страну?
– Как ты воевал?
– Зачем?
– В школе задали сочинение про родителей, я решила о тебе написать.
– Напиши лучше о маме.
– Па, ну, что я о маме напишу? Как она отчёты бухгалтерские делает? Ты воевал, у тебя медаль есть.
– Да ничего там интересного не было!
– Да ну тебя, – Алена топнула ногой. – Как человека попросила!
И развернулась уходить. Дочь была обидчивой, вспыльчивой, могла надерзить. Жена считала: всё из-за того, что он потакает ей во всём.
– Да погоди ты, Алёна. Думаешь, мне доставляет большое удовольствие вспоминать об Афгане. Да я и не знаю, что тебе надо.
В школе любимым чтением Валентина был журнал «Советский воин». Библиотекарь шла на нарушение, давала новые номера из читального зала домой. В воскресенье он брал журнал (в понедельник библиотека отдыхала), возвращал во вторник. Читал с упоением, делал выписки. Боготворил десантников. Настоящие парни и девиз – «Если не мы, то кто!» Вдохновляла биография главного десантника Советского Союза – Василия Филипповича Маргелова. Благодаря ему десантные войска стали особой статьёй Советской Армии, её элитой. Служить Валентин мечтал только в войсках дяди Васи – ВДВ.
Песня славит Сокола
Храброго и смелого…
Близко ли, далёко ли
Шли полки Маргелова.
Пелось в солдатской песне. Афганистан не может обойтись без «полков Маргелова», считал Валентина. «Советский воин» писал, что советские войска находятся в Демократической Республике Афганистан по просьбе правительства республики, они охраняют дороги, аэропорты, помогают строить мосты, электростанции, школы, жилые дома в городах, а в кишлаки поставляют продукты, медикаменты. В боевых операциях участвуют только для прикрытия афганских воинских подразделений, помогают афганцам в нейтрализации бандитов-моджахедов.
В комнате у Валентина стоял на полированной тумбочке старенький ламповый радиоприёмник «Серенада». Он был с проигрывателем, можно было слушать пластинки, они хранились в вертикальном положении в тумбочке. Две белые ручки приёмника служили одна для регулировки громкости, вторая – поиска нужной волны. С помощью трёх белых клавиш переключались диапазоны: длинные волны, средние, короткие. Четвёртой включался-выключался приёмник. Как-то вечером на коротких волнах среди тресков и шумов поймал он китайскую радиостанцию на русском языке. Женщина-диктор с характерным акцентом говорила, что в ходе боевой операции Советской Армии в Панджшерском ущелье советские оккупанты сравняли с землей два кишлака с мирными жителями, при этом сами понесли немалые потери в живой силе и технике. Также сбит вертолёт, погиб экипаж и десять десантников.
Валентин негодовал от наглого вранья. Такого не может быть! Какая боевая операция, почему «оккупанты», какие кишлаки? В школе с возмущением рассказывал друзьям об услышанной клевете.
Всё получилось ровно так, как мечтал. В военкомате отчеканил давно заготовленную фразу: «Хочу в ВДВ». Здоровьем Бог не обидел, физическими данными тоже. Рост сто восемьдесят три и не фитиль – все мускулы на месте. В школе занимался спортом. Футбол, волейбол – обязательно, а ещё тягал гири и гантели, бегал. Считал, с его подготовкой в армии всё пойдёт как по маслу. И уже в первую неделю в учебном полку в Фергане понял: мало занимался – их гоняли до изнеможения с утра и до вечера. Сил хватало к концу дня только-только до кровати добраться.
– Как говорил товарищ Суворов, – повторял прапорщик Савельев, – в учебке тошно – легко в бою!
Бывало так тошно, что хотелось одного – скорее бы туда, где легко.
Получилось по их желанию – вместо шести месяцев Валентин служил в учебке три. В начале мая, когда Ферганская долина цвела дикими маками, прилетел в Фергану в учебку, а уже восьмого августа оказался в Баграме. В 1984 году проходила летняя Панджшерская операция против войск полевого командира Ахмад Шаха Масуда. Затяжная, кровавая. Их отдельный парашютно-десантный гвардейский 345-й полк моджахеды основательно потрепали. На пополнение отправили из учебки семьдесят человек.
– Па, а ты первый бой помнишь? – спросила Алёна.
Договорились, Алёна составит список вопросов.
Что она и сделала. Пришла с блокнотом.
– Только отвечай не «да» и «нет», – предупредила, – знаю я тебя. Надо обстоятельно, я должна на пятёрку написать.
– Первый бой как не помнить, – у Валентина перед глазами возникла Чарикарская зелёнка, кишлак… – Я в МТЛБ сидел… И по нему вдруг из гранатомёта…
Из учебки прилетели в Баграм и две недели сидели на базе полка, пока тот воевал в Панджшерском ущелье. Надо было видеть прибытие колонны полка после операции. Десантники прыгали с машин – бородатые, обросшие, грязные и злые – много потерь. Были и особенно обидные: накрывала своя артиллерия.
На молодых злость не срывали. Приводили себя в порядок, отдыхали. Пополнение разобрали по ротам. В сентябре первый боевой выход Валентина.
– Командир сказал, – начал рассказывать дочери, – задание мелкое, дня на два-три. Пойдём в Махмудраки, городок в сторону Пакистана. Сказал, что бородатые ребята, имел в виду духов, малеха обнаглели, порядок надо навести. Городок в Чарикарской зелёнке, она одна из самых крупных и густозаселённых в Афгане. Идти километров тридцать. В учебке я был водителем «Урала», роте нужен был механик-водитель МТЛБ. Поэтому пришлось переобуться в воздухе – переучиться.
– Па, ну откуда я знаю, что такое твой МТЛБ?
– Это многоцелевой тягач лёгкий бронированный. Как у нас говорили уже не трактор, но ещё не БМП – боевая машина пехоты. Учил меня на МТЛБ дембель Володя, ему нужно было подготовить себе смену. Мы с ним внутри сидели, он вёл, я рядом, десантники на броне. По дороге зашли в кишлак, и начался обстрел. Колонна сбилась. Духам только это и надо, столько мишеней. На скорости сложнее попасть, а тут мы скучились. Несколько пуль по броне ударило. Ребята скатились с неё, заняли позиции. А броня пошла по улице. Скомандовали: скорость увеличить. МТЛБ машина ходкая. И тут выстрел из гранатомёта. «В бак душара целил!» – крикнул Володя. Чутьё не подвело его, за секунды до выстрела поддал газу, машина рванула, аж нос приподняло. Это и спасло, граната прошла за кормой, в дувал, забор кишлака, хлопнула.
– Кто-то погиб в тот день? – спросила Алёна.
– Да, Витя Семёнов, вместе из учебки в полк пришли. Дружили. На гитаре играл.
Валентин не стал говорить, что погиб Семёнов по глупости. Не от пули или осколка. Бой был скоротечным, духи постреляли с гор и ушли, полк остановился в кишлаке. Семёнов нашёл на свою голову шароп – местный самогон. Возможно, стресс хотел снять после первого боя. Парень пронырливый, обменял тушёнку на шароп. А самогонка оказалась химическим оружием – травлёная. Выпил и через несколько часов умер. Хорошо, один пил. Предлагал Валентину составить компанию, но тот отказался. Не захотел дурманить себя.
Алёна в школе училась хорошо, без внешнего контроля. Были трудности с математикой, жена взяла на себя эту проблему. Бывало, что мать и дочь переходили на повышенные тона, решая задачи, Валентин не вмешивался – сами разберутся. У него с Алёной был другой общий интерес – машина. В семь лет он посадил дочь за руль, взял на колени – рули. Вцепилась в баранку, но не испугалась. В десять лет уже смело сама водила машину. В последний год девчоночьи интересы стали брать верх, а так до девятого класса страшно любила ездить с ним. Хоть куда и хоть на чём – на грузовой, на легковой. Бросала всех подружек при первой возможности сесть в машину. Знала, отец обязательно даст руль. И в гараже любила пропадать с ним.
– Алёна, ты девочка! – ворчала мать. – Зачем тебе эти ключи-гайки. Провоняешь бензином.
– И чё? – возражала Алёна. – Он вкусно пахнет.
– Ты что – токсикоман?
– Мама, не придумывай!
Однажды ехал вдвоём с Алёной в район, на полдороге у него сердце прихватило. Да серьёзно, будто иглой прокалывают. Каждый вздох с болью. И не отпускает. Алёне было тринадцать лет, уступил ей руль – вперёд. До поликлиники довезла, причём, не черепашьим шагом ехала, поддавала газу.
Такая росла дочь – своенравная, неуступчивая, любимая. Конечно, и старшая, Татьяна, была дорога, и за неё душа болела, но она уже отделилась, определилась – своя жизнь, своя семья.
Глядя на Алёну, думал с позиции родителя: как тяжело была его матери два года жить с мыслью – ребёнок на войне. Два года носить в сердце постоянную тревогу: как он в чужой стране, в чужом краю. Дома у них была большеформатная книга – атлас мира. После дембеля Валентину попался на глаза атлас, открыл: мамина закладка (кусочек материала) на Афганистане. Смотрела, в каких далях воюет сын. Войну его равняла с Великой Отечественной. О ней знала по фильмам, по книгам, по письмам старших братьев – два брата не вернулись с фронта. Иван погиб под Киевом, Андрей без вести пропал.
