Сергей Николаевич Прокопьев
Афганский календарь. Сборник рассказов
Молдавия
В октябре 1986-го Олега призвали в армию. В Красноярске на пересыльном пункте мариновали две недели – ждали покупателей. И ни слова – какие варианты с отправкой. Наконец Олега вызвали, сидит офицер, перед ним на столе фуражка с голубым околышком, Олег подумал: из лётной части. Офицер спросил:
– Высоты боишься?
– А кто не боится! – не смутился Олег.
– Смельчак ты, однако. Беру. Подходишь.
Куда «беру», кому «подходишь» не сказал. Отобрал девятнадцать «смельчаков» и отправил с сержантом в аэропорт. Сержант немногословный, на вопрос призывников: куда путь держим? – ответил односложно:
– Кишинёв.
Олег возрадовался, вспомнив рассказы дяди Миши Олтяну о Молдавии с её садами, теплом и вином ковшами. В Сибирь сосед попал не по своей воле, набедокурил в солнечной Молдавии, привезли в арестантском вагоне поучаствовать в строительстве Ачинского глинозёмного комбината, стране требовался крылатый металл алюминий. Дядя Миша не только срок отбыл, приближая завод к запуску в эксплуатацию, ещё и женился на сибирячке. Та молдавское вино вместо воды пить не захотела, а дядя Миша не пожелал менять её на молдаванку даже из-за вина. Любимой темой разговора была у него Молдавия. Рай да и только: вино меряется вёдрами, бочками, а фруктов навалом круглый год.
С мечтами о Молдавии сел Олег в самолёт. Приземлились в Ташкенте. В Красноярске минус 24, в Ташкенте столько же, но с обратным знаком. Сибиряки свои фуфайки затрапезные поснимали скоренько, тут же избавились от них. Явно в Молдавии не минус.
Немногословный сержант привёз на железнодорожный вокзал. Спросили:
– Чё ждём?
– Пересадка, потом дальше полетим.
И тут вваливаются дембеля. Человек пятнадцать. Форма с иголочки, как один с дипломатами. Развесёлые. По виду нашей группы поняли – смену везут.
– Парни, – обратились, – деньги есть?
– Есть, – замялись призывники.
– Давайте, все равно вам не понадобятся.
– Как так?
– Ваша конечная точка здесь.
– Нам сказали Кишинев!
– Плюньте в глаза, кто сказал! Отсюда только Афган.
Плеваться призывники не стали, а вечером прибыли в учебный центр под Ферганой.
Командир центра десантников, очень даже не хилый из себя полковник, расставил приоритеты для новобранцев: «Не надо мне, чтобы вы были как киношные американцы с шеями, как у буйволов, руками как ноги у слона. Мне надо, чтобы сайгаками по тридцать километров бегали и белке в глаз стреляли. Тогда живыми останетесь».
После чего молодых стали подгонять под заданный образец. Утро начиналась с сайгачьей пробежки в восемь километров, а дальше пошло-поехало до отбоя. И после отбоя не значит – обязательно будешь спать. Не исключен подъём по тревоге и марш-бросок с полной выкладкой на двадцать пять километров. А на следующий день снова стрельбы, прыжки с парашютом, рукопашный бой. И воскресенье, как для лошади свадьба, – военно-спортивный праздник. Шесть дней бег без музыки, в воскресенье под духовой оркестр.
Парни в основном с запада были – Донбасс, Украина, Москва, Саранск, Урал, Поволжье. Олег, не сказать, играючи, но справлялся с нагрузками. К концу очередного марш-броска мог финишировать с тремя автоматами на шее, разгружал, кто не выдерживал. Был на хорошем счету и однажды получил увольнение. В популярной песне пелось:
У солдата выходной, пуговицы в ряд,
Ярче солнечного дня золотом горят.
Часовые на посту, в городе весна.
Проводи нас до ворот,
Товарищ старшина, товарищ старшина.
На календаре в отличие от песни значилась не весна, а зима, но в Ферганской долине она, что весна в Сибири. Городок для увольнения, как и в песне, имелся, только что в сорока километрах от «товарища старшины», который вместо провожания Олега до ворот сказал:
– До города на машине можешь, пойдёт через полчаса, обратно пешкадралом.
А солдат попьет кваску, купит эскимо,
Никуда не торопясь, выйдет из кино,
Карусель его помчит, музыкой звеня.
И в запасе у него
Останется полдня, останется полдня.
Олег не отказался бы от кваска и эскимо. И пива – холодненького из бочки – употребил бы пару кружек. Да только в отличие от песенного солдата у него не было временного запаса в половину дня после карусели с конями. Сорок километров ждали его.
– А можно спать вместо увольнения? – спросил Олег старшину.
– Да спи, хоть до вечера, кантовать не будем.
Что Олег и сделал вместо звенящих качелей-каруселей, кваса и улыбок незнакомых девушек.
А вообще везло Олегу в армии. Первый прыжок с парашютом едва трагически не окончился. Из Ан-2 десантировали. У него стропы перехлестнуло, купол всей площадью воздухом не наполнился, края трепещутся беспомощно, тоже хотят лечь на воздушный поток, а никак. Олегу бы достать стропорез, да помочь куполу. А он и не понял, что летит к земле пусть не камнем, но в ускоренном варианте. Инструктор подрулил к незадачливому десантнику. «Стропу перережь!» – крикнул. Олег не разобрал команду, летит себе дальше. Знатоки парашютного спорта утверждают: самый трудный прыжок – второй, в первом ничего не понять. Олег и не сообразил, что нештатно летит, приземлился жёстко, но терпимо. Парашют собирает, а по полю «скорая» на всех парусах. «Неужели кто-то покалечился», – не успел подумать, а уже руки врачей бесцеремонно его ощупывают на предмет переломов.
В программе учебки стояло три обязательных прыжка, не возбранялось, даже поощрялось – добавка, кто желает снова и снова парить под небесами. Олег был из желающих – двенадцать раз прыгнул. Что за десантник с тремя прыжками.
В апреле 1987 года он попал в 345-й парашютно-десантный полк, их батальон стоял в Баграме, Олега как механика-водителя направили в автороту, дали КамАЗ и через день он уже знал не понаслышке – афганские дороги отнюдь не ферганские, по которым гонял в учебке. На том самом первом выезде один из дружков по учебке отвоевался. На бензовозе наехал на мину. Заправлял БМП и хорошо, рулил не в кабине сидя, на подножку встал. Задним колесом попал на мину. Бензовоз в клочья, бойца отбросило. Отправили в госпиталь, а потом комиссовали. Всего две недели был в Афгне.
Что такое водитель КамАЗа или «Урала» на войне? Мишень на колёсах. Вот она кабина, сидишь, как в телевизоре. Окна со всех сторон. И гранатомёта не надо. Из снайперской винтовки, из пулемёта, из автомата тоже можно достать. Водители завешивались бронежилетами. На себя не надевали, а на стёкла помогало. Застревали в бронежилетах пули, осколки. Духи стреляли по кабинам, по колёсам, ставили мины.
В колонне однажды шёл с одноосным прицепом. Начался обстрел. Чувствует, машина внатяжку пошла. В зеркало глянул, мать честная, колесо прицепа спустило, пулей пробито. Что делать? Зелёнка, по сторонам дороги – камыш метра три высотой. Куда тут останавливаться мишенью для гранатомета или ДШК. Погнал дальше. Приехал на базу – ни диска, ни колеса, одна ось торчит. Зато живой.
В Пандшерском ущелье в кишлаке Анава стоял второй парашютно-десантный батальон полка. Эта была одна из точек, куда частенько приходилось доставлять продукты, боеприпасы. Дорога туда именовалась «дорогой смерти». Местами сужалась только-только одной машине проехать. С одной стороны отвесная скала, с другой – обрыв метра четыре в реку. Полотно – одно названье: разбитое, в рытвинах, машина гружённая качнётся, тент по скале скребёт. Местность такая, едешь и думаешь – откуда прилетит. В тот раз везли снаряды во второй батальон. И обстрел. Перед Олегом шёл трёхосный «Урал» с минами. Духовский снаряд в кузов угодил. Благо, не сдетонировали мины, разлетелись. «Урал» загорелся, средний мост заклинило, водила выскочил и бежать. Думал, сейчас рванёт. Колонна остановилась. Духи огонь усилили. Олег выпрыгнул из кабины, пригибаясь, подбежал к «Уралу», взлетел в кабину, с трассы отогнал. И обратно в свой КамАЗ.
Везло ему, без ранений отслужил. Лишь однажды после артобстрела, да и то не на дороге: на боевых встали лагерем, а вечером обстрел. Моджахеды отвели душу, показывая, кто в округе хозяин, выпустили несколько десятков снарядом по шурави, Олег после этого чувствует – помеха в спине. Подошёл к корешу из взвода:
– Посмотри, чё там у меня? Как заноза.
Тот ковырну кончиком десантного ножа.
– Дак у тебя осколок под кожей, дуй в медсанбат.
На излёте впился, Олег сразу и не почувствовал.
В медсанбате доктор пинцетом извлёк.
– На память возьмёшь? – спросил, держа зазубренный осколочек.
– Да на кой он мне сдался! – отказался раненый.
Чарикарскую зелёнку Олег тоже дорогой мира назвать не мог. В любой мог ударить ДШК из зарослей. Много раз ходил на перевал Саланг. Батальон обеспечивал проход афганским военным в удалённые районы. Царандоевские колонны доставляли туда продовольствие. Духи на щурави злые были, на царандой вдвойне. С остервенением всегда громили их. В тот раз знатно потрепали колонну с продовольствием. Командир роты показал Олегу на царандоевский КамАЗ, гружёный зерном:
– Садись, погонишь.
КамАЗ новенький, первый раз в рейсе, но страшно смотреть – кабина, места живого нет, пулями изрешечена, Будто дух встал напротив и пока рожок не расстрелял в кабину и водителя – не успокоился. Кровью всё залито, труп водилы только что оттащили. Олег заглянул вовнутрь.
– Тут ни одного прибора целого, – сказал ротному, – как ехать?
Ротный показал на провода:
– Вот эти два проводка соединишь и поедешь.
Олег взял ведро, спустился к речке, как смог смыл кровь в кабине. Соединил два проводка, мотор завёлся. Ещё с десяток машин из царандоевской колонны были на ходу. Пошли на Саланг и дальше километров сто гнали. Четырнадцать тонн зерна доставил Олег афганцам.
Олег был не из тех, кто норовил увильнуть от боевых. Случалось, приходилось оставаться на базе, когда рота уезжала. Тогда откровенно маялся, время тянулось страшно медленно. Могли запросто припахать: как же боец бездельничает. Заниматься не своим делом (таскать мешки, снаряды, что-то строить) воротило. Машину старался содержать в полном порядке, чтобы не заторчать из-за неё на базе. За рулём чувствовала себя в своей тарелке. За первые полгода изучил все дороги, по которым приходилось гонять, знал особенности, узкие места, где притормозить, где добавить газку. Кабина у него была со спальным местом, часто на боевых машину ставили головной, в ней сидел командир с рацией. Впереди БТР, а за ним Олег.
После того как начали выводить войска из Панджшерского ущелья, батальон задействовали на сопровождении колонн. Была договорённость с Ахмад Шахом Масудом: моджахеды беспрепятственно пропускают колонны выходящих войск, но контролируют проход. Идёт колонна, с одной стороны духи едва не на каждом километре группами человек в двадцать, с другой стороны – наши бойцы. В тот раз Олег ехал с командиром во главе колонны. Подошли к серпантину, колонна начала вползать. БТР, идущий первым, оторвался, и вдруг выходит на дорогу дух с автоматом. Метрах в ста пятидесяти остановился, затвор передёрнул и целится в кабину. У Олега похолодело в животе. Что делать? Ехал с майором. Тот за автомат.
– Не стреляй! – шумнул Олег. – Иначе от нас ничего не останется. Там гранатомётчики.
На склоне на площадке сидела группа духов.
– А что делать?
– Ничего, буду притормаживать.
Метров десять осталось, Олег почти остановиться, дух осклабился в нехорошей улыбке, задрал автомат, дал очередь вверх и отступил на обочину. Махнул рукой – проезжай, шурави.
Олег начал набирать скорость, впереди был спуск метров триста, дальше скала и крутой поворот. Пройдя поворот, выдохнул, закурил.
– Ну, и выдержка у тебя, – сказал майор.
– Какая выдержка, в зобу дыханье спёрло. Шутка ли – на очередь едешь.
– Я был готов стрелять.
– Обкурился, наверное, душара!
– А может, провокатора послали. Руки у них чешутся. А тут будто бы мы первые начали…
– Да пойми их.
Кино и немцы
«Не был я паинькой в Афгане, – рассказывал о себе Олег, – наркоту пробовал, но не пошло, а первый раз смех как получилось».
Проблем с наркотой в Афгане для желающих не было. Поговаривали, и это вполне в русле политики войны, всячески поддерживаемой американцами, у духов имелся тайный приказ снабжать шурави анашой и чарасом: чтобы на любом базаре спрос встречал предложение. Солдаты часто меняли отраву на сгущёнку. Олег один раз на алюминиевый чайник плитку чараса, по форме напоминающую хоккейную шайбу, сторговал. Со штампом, гласящим, что «маде ин Пакистан».
В первый раз у Олега прикольно получилось. В тот вечер после ужина зашёл в курилку, там знакомые парни. Попросил:
– Дайте курнуть, сигареты кончились.
– На, – протянули бычок, – мы тут гоняем.
Олег несколько раз затянулся, отдал бычок и зашагал на стоянку к своему КамАЗу. Рано утром ехать в Кабул, посему решил поставить машину ближе к КПП, дабы спозаранку быть готовым к старту, ротный не любил ждать.
Олег подогнал машину к КПП и его «накрыло». Смотрит через лобовое стекло – понять не может: немцы на него психической атакой. Как в кино. Не цветное – чёрно-белое. Шеренгой вышагивают. В касках, со шмайсерами, рукава закатаны. Человек десять. Впереди офицер. В высокой фуражке, рука с пистолетом поднята. У Олега в голове заворочалось: «Ничего себе, мать моя женщина, попал я». Немцы тем временем приближаются к КамАЗу. «Ну, ё-моё, – подумал Олег, – хренушки вам с маслом!» Не отрывая глаз от наступающих, взял гранату, запал вкрутил. Понятно – силы неравные, да не зря у десантников девиз: кто кроме нас! План наметил: сначала шеренгу гранатой проредить, потом из автомата сбить спесь с немчуры. Пусть только поближе подойдут… Левой рукой на дверь облокотился, ждёт решающего момента чеку выдернуть и швырнуть – офицера положить и ещё парочку хотя бы.
Вдруг дверь, противоположная от Олега, открывается, за ней дневальный, Лёвка Самусенко. Олег посмотрел на него, потом в лобовое стекло – немцы исчезли. «Интересно», – подул про себя, усики у гранаты загнул. Дневальный говорит:
– Пошли в казарму, ротный зовёт.
Пошли так пошли. Олег вылез из кабины. Взял автомат, подсумок с тремя дисками. И кино продолжилось. Нет, психической атаки с наступающей на него шеренгой не было, другое началось – база растянулась. Идёт Олег, идёт, шагает-шагает, до казармы всего ничего от КПП, почему и машину поставил сюда, а тут целую вечность идёт, а казармы нет и нет… Куда девалась, спрашивается. Наконец показалась. Олег прошёл к своей кровати, автомат под подушку сунул и, не раздеваясь, не разуваясь, рухнул на постель. И сразу провалился в сон.
Были немцы во сне или нет не знает. Не помнит. И сколько проспал – час или минуту, тоже не знает. Проснулся, кто-то трясёт за плечо. Открыл глаза – ротный. Стоит в майке-тельняшке, лицо серьёзное. И тут Олега смех разобрал. Невозможный смех. Так безудержно только в детстве хохотал на фильме «Приключения Питкина в больнице». До боли в животе, до невозможности усидеть на стуле в клубе, сползал на пол в приступе смеха. Что-то подобное случилось в казарме. Олег хохотал и хохотал, глядя на ротного.
– Да уж! – сказал тот и отошёл от кровати со словами: – Кайфанул, похоже, сибиряк!
После того случая Олег ещё пару раз попробовал чарас и решил для себя: «Ну её наркоту! За рулём всю дорогу, ещё перемкнёт, швырнёшь гранату в своих».
Земляк из Красноярска, Вадим Светличный, вместе в учебке были, подсел на наркоту в Афгане, в конце концов от неё в девяностые умер, тридцати ещё не исполнилось. Олег один раз заезжал к нему в Красноярск. Надо было где-то переночевать, поехал к Вадиму, он с родителями на правом берегу Енисея жил. Приехал, а тот возбуждённый, видимо, ширнулся перед этим. И с головой уже плохо дружил. Многое из Афгана не помнил. Они однажды в Баграме в туалете под обстрел попали. И смешно, и не очень. Поблизости зелёнка, оттуда духи открыли стрельбу. Олег ночью в туалет встал – качестве нужников контейнеры были – уже обратно собрался выходить и обстрел. Решил остаться, хоть какое да прикрытие. И тут Вадим влетает. У него под обстрелом все желания разом пропали. Стрельба стихла, в казарму прибежали, бойцы, кто на полу лежит, кто под кроватью.
– Помнишь, как мы с тобой в туалете сидели при обстреле? – спросил Олег в Красноярске
Вадим пожал плечами.
– Ты ещё сказал: «Вот так геройски погибнем среди дерьма».
– Не помню, может не я?
– Как это не ты!
Наркота сварила Вадиму мозг. В Афгане ему везло. Один раз всего ранило. И то удачно. Они сидели в курилке на базе в Баграме. Курилка – стойки из брусков от бомботары, крыша и масксеть, лавки. Вдвоём с Вадимом курили, разговаривали. Вадим сидел нога на ногу. Вдруг нога сама собой сваливается с колена. Он голову повернул, парни мимо шли.
– Чё наглеть! – Вадим на парней. – Камнями кидаться!
– Никто не кидается! – возмутились парни.
Вадим начал подниматься, а встать не получается. Нога как не своя.
– Олег, посмотри, – попросил, – что за хрень?
На ногах шлёпки, Олег носок снял, а у Вадима как порез. На излёте пуля впилась. Всего лишь болезненный толчок почувствовал, потому и на парней взъелся – «чё наглеть». В госпитале снимок сделали. Войди пуля чуть глубже, сказал хирург, могло печальнее окончиться, вплоть до ампутации нескольких пальцев.
И этот случай Вадим не помнил.
– Да? – смотрел на Олега, идиотски улыбаясь. – Хрен его знает…
Олег поймал себя на чувстве: врезать бы в лоб, чтоб мозги просветлели. Не хотел видеть таким однополчанина. Отличный парень был, а как себя довёл.
Через год после той встречи Вадим скончался от передозы. Олег подумал: «Может, лучше бы та пуля сделала его инвалидом, вернулся на год раньше домой, глядишь, и наркоманом не стал».
