Сергей Николаевич Фирсов
Лудингирра
Глава пятая
Ургула ждал наступления темноты. Еще не были готовы осадные орудия для штурма, да и лестниц маловато было. Город – энси знал это не понаслышке – имел прочные стены и множество башен из которых очень удобно бросать на головы камни и лить смолистый кипяток. Если мы и победим, то дорогой ценой. А еще эти лагашцы совсем не к месту…
Тут мысли Ургулы прервал командир амореев. Он ввалился в шатер, бесцеремонно развалился на стуле и пропихнув себе в глотку горсть винограда, осведомился:
– Э! Зачем приказа не даешь? Мои воины день ждут. Второй будут ждать? Э? Я как им сказать буду?
Энси мрачно посмотрел на аморея и подумал: дикарь дикарем, а в науку лезет!
– Не беспокойся, Магабеш, башни подтянем и начнем. – сказал он.
– Э-э-э! – возразил аморей. – Башни-шмашни! Мы так до утра стоять будем? Как, а? Мене лестниц есть! Много хватает! Я тебе такие слова скажу: если ты приказа не дашь, я дам. Боишься – так и скажи. Я без твоих людей справлюсь, понял?! Один мой воин десятерых твоих стоит! Я ждать не буду! От сердца говорю: я никого не боюсь! Я пришел сюда глотки резать, и я так буду делать! Вот как я тебе скажу, понял?!
Разгневанный аморей покинул шатер. Ургула подозвал к себе одного из воинов и спросил:
– Когда башни будут готовы?
– Почти готовы…
– Пусть торопятся. А то наши дикари не усидят на месте – рванут в атаку, и захлебнутся в горячем кипятке. А мне отвечать перед хозяином… Это еще что?! – подивился Ургула, глядя как к его шатру подходят три царских воина в сопровождении дикарей.
– Командир, тебе слова сказать хотят! – прояснил ситуацию Магабеш.
– Зачем пришли?
– Ургула! – обратился посланник. – Наш царь Утухенгаль хочет лично с тобой встретиться.
– За кого он меня считает?! За глупца? Передайте царю: скоро врата Эреду будут лежать в пыли, а сам он станет пищей собакам.
– Наш царь хочет говорить с тобой. – повторили они.
– В ловушку меня заманить решили? Не выйдет! Не на того напали!
– На тебя никто не нападает, Ургула! – возразил посланник. – Клянусь Энлилем! Если ты опасаешься за свою жизнь – можешь взять с собой пару воинов. Но знай: тебе ничто не угрожает.
– Что-то слабо верится…
– Настоящему воину страх не к лицу. – ответил переговорщик.
Амореи испытующе взглянули на Ургулу. И он почувствовал, как под их взором начинает таять его авторитет, словно медуза под лучами солнца. Откажись он – и больше никогда дикари подчиняться ему не станут.
– Ладно. Так и быть: я согласен на переговоры с Утухенгалем. – пересилив себя, ответил глава Уммы.
Проходя по улицам Эреду, Ургула был весьма поражен количеством воинов. По его сведениям, сил у царской армии должно быть меньше вполовину. В царском городе энси был лишь раз, когда присягал на верность Утухенгалю. Многое с тех пор изменилось…
Ургула недолго верен был своей присяге. Он и его окружение понимали, что потомку Энменлуанны Великого управлять одним городом – занятие недостойное. Но что поделать, коли старейшины выбрали чужеземца на престол! Верные люди свели Ургулу с аморейским вождем Эбехом. Сам Ургула называл его Хозяин.
Когда впервые Ургула с ним встретился в стенах Уммы, он сначала не мог понять: кто перед ним. Лицом вроде аморей, но одет по-нашему в дорогое платье. В отличии от своих соплеменников разговаривает рассудительно и спокойно, понимает в управлении, военном деле и не подумаешь, что дикарь. Что-то в нем притягивало. Слово свое Хозяин держал твердо. Если пообещал воинов – считай они уже у тебя.
В первую встречу Хозяин долго говорил, что потомку Энменлуанны подобает надеть царскую тиару и что амореи поддержат Ургулу все как один, так как считают его законным наследником.
– Время забыть старые обиды. – заверял Эбех. – То, что сделано твоим предком Энменлуанной – сделано им. Не тобой. Ты за это не в ответе. Мой народ и твой народ хочет одного – мира и процветания. От сердца говорю: я и мои воины готовы служить тебе, чтобы законный наследник сел на престол.
Такие слова из уст повелителя амореев звучали сладостной песней в ушах Ургулы.
Потом были победы над Лагашем и Ниппуром. Только в сердце Ургулы запало сомнение: Эбех ли служит ему или он находится в подчинении у аморейского вождя. И если сейчас Эреду падет и Утухенгаль будет повержен, кто сядет на престол: он – законный наследник или вождь дикарей?
«Если после падения Эреду случится худшее, тогда каков будет мой удел?» – спрашивал себя Ургула и ответа не находил. С другой стороны, ему тяжко было смотреть в глаза царю. И не только потому, что он нарушил клятву. Просто Ургула чувствовал себя чужим и среди амореев и среди своих…
Царь встретил Ургулу так, будто никакой войны и не было.
– Давно не виделись… – сказал Утухенгаль. – Я уже начал забывать о твоем существовании.
Ургула стоял, всматривался в каменное лицо царя и не знал можно ли расценивать его слова как издевку или это что-то иное…
– Надо поговорить наедине… – царь отпустил охрану и остался в зале только с правителем Уммы.
Эта ночь для Этаны показалась самой длинной в его жизни. Он уже не надеялся на выкуп за царского военачальника. Его беспокоило другое: никто в бой не вступает. Поэтому он решил лично взглянуть чем заняты уммиты и амореи. С холма он наблюдал, что амореи жгли костры и о чем-то громко спорили. Его внимание привлек один дикарь, стоявший у костра. Он пуще всех что-то кричал, демонстрировал собратьям свой меч, а потом хлебнув из кувшина стал рассекать лезвием воздух и показывать в сторону городских стен. Остальные одобрительно возглашали непонятные слова и жевали мясо.
– Прибыл наш посланник. – услышал за своей спиной Этана.
– Ну, говори, не тяни. – торопил энси.
– Царь отказался платить выкуп за своего командира.
Правитель Лагаша скрипнул зубами:
– И это все, что он сказал?
– Да, это все.
– Хорошо. Подождем битвы, посмотрим кто из них окажется сильней.
– Битвы не будет. – сообщил посыльный.
– Почему не будет?
– Ургула заключил союз с царем.
– Мой кузен и раньше клялся ему в верности! – ухмыльнулся Этана. – А дикари… Они куда теперь?
– Утухенгаль берет их к себе на службу.
Энси задергал нижней челюстью, напряг желваки на скулах, но промолчал.
Ворота Эреду открылись и первыми запустили в город аморейских воинов. Они шли медленно, вертели головами, пожирая глазами все вокруг и отпускали восхищенные возгласы. Проходя мимо царского дворца, облицованного лазуритом и украшенного гигантскими статуями львов, амореи вообще притихли. Кто-то из них робко подошел к изваянию и как бы невзначай коснулся его гривы.
– Смотри, как настоящий! Это сделано как, э? Такой сделать вообщэ нельзя!
Другой аморей ему крикнул:
– Э! Че ты руками трогаешь! Кто разрешил?
– Я смотреть хочу!
– Тебе командир позволил, да?!
– Эй, зачем такие слова?! Что ты хочешь сказать?
За спиной любопытного возник Магабеш дабы собственной персоной разрешить возникший спор. Воин тут же присмирел:
– Я ничего… я не ломал… просто посмотреть хотел… От сердца говорю: посмотреть и больше ничего…
– Ты знаешь кто ты такой, баран? – спросил Магабеш.
Любопытный даже уменьшился в размерах, ожидая жесткого удара.
– Ты теперь царский воин! Понял, баран?!
– Да, конечно, понял…
– Вот и веди себя достойно, а не как баран! Знаешь почему этот лев такой большой? – Магабеш тыкнул пальцем в статую. – Это потому что он царю служит. А кто царю служит того хорошо кормят! Вот поэтому! Будешь хорошо служить и ты такой же будешь! Иди, а то укусит тебя! У, баран! – гаркнул Магабеш и под одобрительный хохот соплеменников швырнул вояку в общую кучу. Затем подойдя ко льву, посмотрел изваянию в глаза, дотронулся до гривы и тихо произнес:
– Э-э-э! Такой бывает? От сердца говорю: как живой! Да-а! даже зубы есть…
По темным коридорам дворца бродил Ургула в полном одиночестве. Мыслями своими еще погруженный в разговор с царем, он никак не мог понять: счастье улыбнулось ему или горе великое навалилось.
Навстречу ему гордо, да вразвалочку, с высоко поднятой головой плыл по залам Магабеш. Он уже успел раздобыть три субату, богато расшитых бисером, напялив их на себя все разом прямо поверх бараньей шкуры и заткнув за пояс дубину, имел вид такой гордый, будто владыка дворца здесь именно он.
– Э, командир, а где царь? – деловито спросил Магабеш. – Куда царь подевался, а? Я его тут по всему дворцу ищу. Кого ни спрошу – все молчат и отворачиваются. Почему?! Он зачем прячется, а? У него враги есть? Ты мне скажи – я тем врагам глотки резать буду! Ты мене знаешь! Я сказал – я так делать буду!
От этой непосредственности Ургула нервно засмеялся.
– Тебе зачем царь понадобился?
– Как зачем?! – по-детски удивился главарь амореев. – Слова́ хочу сказать!
– Какие еще слова?
– От сердца слова́ хочу сказать. Тебе знать зачем?! Ты ж не царь! Я ему сказать хочу!
– Понимаешь, царь Киэнгира – это очень большой человек. И просто так к нему не пускают.
– Почему?
– Ну… он очень занят.
– Э-э-э! – это означало, что в голове аморея началась непростая мыслительная работа. – Смотри, командир, мне вот ожерелье дали. – хвастался Магабеш показывая на своей шее драгоценность. – Настоящее серебро, сказали… Видишь? Много стоит, сказали!
– Магабеш! Это украшение на сбрую коня.
– Да, на коня! – радость в аморее забурлила и стала выплескиваться через край. – Конь, командир! Конь теперь тоже есть у меня! От сердца говорю: черный; настоящий большой конь! Я смотрел: белого нет вообще, черный как ночь! А коню ожерелье зачем, э? Ты что, командир, не понимаешь?! Коню сбрую надо! Ожерелье я сам заберу! Вот как делать надо! Чтобы всем хорошо было! Я теперь на большом черном коне ходить буду! Уважение иметь буду! Пусть все смотрят на меня как на господина! Как я выгляжу? Мне идет серебро, э?
– Тебе идет. – подтвердил Ургула.
– Как думаешь, мне подарят еще коней, э?
– Подарят, обязательно подарят. – вздохнул Ургула.
– От сердца говоришь?
– От сердца, от сердца…
– Тогда смотри: когда царя увидишь, скажи ему мои слова: если он боится врагов, скажи, чтоб больше не боялся потому что теперь я здесь. Вот поэтому! Так и скажи. Обещаешь?
– Обещаю… – ухмыльнулся Ургула. – Так и скажу.
Этана долго наблюдал, как амореи и уммиты заходят в город и тем рушат все его планы.
– Похоже Инанна уже выбрала победителя в этой битве. – сказал кто-то из военных.
– У богов своя воля, а у меня своя. – ответил Этана и дал приказ срочно покинуть земли Эреду.
Утро застало Лудингирру в опочивальне совершенно разбитым. Рана под левым плечом стала гноиться. Дамгула по просьбе мужа вывела его в сад и послала служанку в храм за лекарем.
К обеду пришел лекарь с таким скорбным видом, что Лудингирра почувствовал себя уже при смерти. Врачеватель сначала попросил госпожу удалиться, ибо негоже было добропорядочной жене присутствовать при великом таинстве исцеления, а затем привычным образом воскурил благовония и обработал рану священным маслом.
Лудингирра до поры с интересом взирал на то, как лекарь замешивал свою мазь. Но она была настолько зловонной, что Лудингирра не выдержал и как в бреду запричитал:
– Что это за мазь? Хочешь, чтоб я руки лишился? Меня уже тошнит!
В саду появился Эннам.
– Почтеннейший, – обратился он к лекарю. – Ты уверен, что эта мазь поможет моему господину?
– Средство мое исцеляет, – монотонно произнес лекарь. – а помогает – молитва и доброе слово.
Эннам вопросительно взглянул на служителя. А тот невозмутимо накладывал на рану мазь со словами:
– Демон вселился в твоего хозяина. Вот и терзает его изнутри…
– Мой господин был ранен стрелой в бою! – опротестовал Эннам.
– Для раны – мазь, а для исцеления – заклинание от демонов. – он протянул слуге глиняную табличку с текстом. – Читайте перед сном.
Тут мазь стала проявлять свои целебные свойства от чего Лудингирру перекосило в судорогах, и он весь покрылся испариной.
– Эннам! Сделай что-нибудь! Плохо мне!
– Ты что такое натворил, почтеннейший?! – возмутился верный слуга.
– Терпение, уважаемый, терпение… – ничтоже сумняшеся, вздохнул целитель. – Это демон сопротивляется… не хочет, видно, тело покидать. Но доброе слово и смиренная молитва – сделают свое дело. Так что начинайте молиться. С вас пять шеклей.
– Сколько? – хрипнул Эннам.
– Дай ты ему… – умирающим голосом сказал Лудингирра. – Пусть так! Лишь бы помогло…
Слуга отсчитал серебро и выпроводил служителя храма.
– Вот, Эннам, это расплата мне за финиковую рощу! – бил кулаком по скамье Лудингирра.
– Не говори так, мой господин.
– Может следует найти эту женщину… и денег дать, чтоб колдовство сняла… Помнишь, что она сказала?
– Какую женщину? – спросила Дамгула, появившись внезапно, будто из ниоткуда.
– Я тебе не рассказывал… дурная история… – бормотал Лудингирра. – Я, то есть мы… в походе колдунью встретили… Проклятье ее сбывается…
– Мой господин, дозволь сказать. – Эннам собрался с духом. – Моя мать рассказывала мне что амореи исцеляют раны иначе. Они прижигают их каленым лезвием и помогает.
– О, боги! – вырвалось у Дамгулы. – Может лучше мазью? Она же из храма.
– Ты точно знаешь, прижечь – поможет? – Лудингирра приподнял голову от скамьи.
– Так говорят… – оправдывался Эннам.
– Тогда… хорошо, это все же лучше, чем остаться без руки… Накаляй лезвие. Надеюсь, от боли я не сойду в царство теней…
Как же долго длилось время для Лудингирры, пока он ждал Эннама с раскалённым ножом! Он желал, чтобы это случилось сколь можно быстрее или не случилось вовсе. Это ж как надо прогневать богов, чтобы такое страдание терпеть! Где-то в глубине сердца голос вещал ему: амореи же исцеляются! А другой голос – спорил: то амореи! Дикари, им привычно!
И почему во имя исцеления требуется терпеть такие муки? Несправедливо! Кабы можно было извести страдания, если не до конца, то хоть на чуточку – отдал бы за это многое…
– Закрой глаза, мой господин! – Эннам навис над Лудингиррой словно мрак ночной.
– А… Ты уже здесь… принес… хорошо, давай. Дамгула где?
– Она ушла.
– Правильно, не надо ей смотреть… на это.
– Возьми вот…
– Что это? Зачем мне эта деревяшка?
– Сожми ее зубами мой господин, легче будет!
Лудингирра выполнил просьбу. Слуга зафиксировал ему голову и коснулся раскалённым металлом плеча… По всему дому прокатился рев раненного льва, и перекусанная пополам деревяшка упала под ноги Эннаму.
Часть вторая. В рабстве
Глава шестая
Вечером во дворце устраивали пир по случаю примирения Уммы с Эреду и вступления Ургулы в должность главного смотрителя казны и сборов. Лудингирра отпустил Дамгулу на праздник, а сам остался дома. Грандиозные попойки он не любил, предпочитая им иные удовольствия…
Как только супруга ушла он отправился в одно заведение, где надеялся провести время не хуже, чем на царском пиру. Оправдывал он себя тем, что был ранен в бою, а после аморейского лечения требуется иное лечение – более щадящее. Об этом методе он случайно узнал очень давно от своего отца. Они жили тогда в аморейских горах, ожидая ухода Великого потопа. Сейчас в это трудно поверить, но черноголовые14 во время бедствия жили бок о бок с дикарями. Более того, амореи предоставили черноголовым свои пещерные дома. Строить из кирпича горцы не умели.
Отец, помнится, подвернул ногу. Пришлось обратиться к какой-то женщине, вроде, местной знахарке дабы снять боль. Лудингирра тоже хотел пойти к ней, но к великому удивлению и не менее великой обиде, его почему-то не пустили.
Чем занимался отец в пещере с дикаркой – Лудингирра тогда не понимал. Только слышал стоны отца, а еще – стенания этой женщины и боялся, чтобы отцу не стало хуже. Тимахта провел с дикаркой всю ночь и к утру вернулся совершенно исцеленным. Так, по крайней мере, он сказал сыну.
Здесь же в горах Лудингирра познакомился с очень симпатичной девочкой -аморейкой. Она была чуть старше его; обладала сильным телом бронзового цвета и нравилась ему до безумия. Они вместе лазали по горам; девчонка всегда опережала его и каждый раз повторяла:
– Ну почему ты такой слабый? Настоящий воин должен сильным быть… Вот как я. Смотри…
И она ловко опрокидывала на лопатки маленького тощенького Лудингирру.
– Ну почему ты не сопротивляешься, а? Так нельзя! Тебя могут убить! – говорила она. – Почему ты все время улыбаешься? Ты что не хочешь быть воином? Ну? Давай еще раз!
И Лудингирра под ее натиском вновь летел на землю как подкошенный. Но он не обижался, наоборот – вставал и улыбался, улыбался, когда был с ней рядом и ничего с собой поделать не мог.
Однажды она принесла ему нечто завернутое в тряпку.
– Вот! Это тебе! – сказала она. – Мама говорит: настоящие воины, чтобы стать сильными должны есть это.
В тряпке оказался большой кусок козьего сыра. Ничего вкуснее Лудингирра не пробовал ни до ни после. Они сидели на каком-то уступе, прижавшись друг к другу, ели сыр и смотрели на горы. А на сердце было так спокойно, безмятежно и хотелось, чтоб этот сыр никогда не заканчивался. Лудингирра до сих пор помнил это состояние и ее, пропитанные детской заботой слова:
– Ты всегда ешь это! Понял? Тогда ты будешь настоящим воином, и никто тебя победить не сможет! Обещаешь?
Лудингирра с набитым ртом кивнул в ответ.
– От сердца говоришь?
– Угу.
– Хорошо, я верю тебе! – успокоилась аморейка.
И почему-то Лудингирра до сих пор не может забыть это детское приключение. А Дамгула… Дамгула это была страсть, что бывает редко в браке по расчету, но страсть на одну ночь.
И вот он в заведении. Смотрит на завсегдатаев, и какой-то горбун отводит его в зал, где под нехитрую музыку танцуют полуобнаженные девы. Удобно расположившись на мягких тюфяках Лудингирра пьет вино и смотрит на танцовщиц. Смотрит и ловит себя на мысли что нужна ему только та аморейская девчонка. Только она и никто другой. Любопытно знать где она теперь и как выглядит. Ради этого он бы все отдал: землю, дом и сверх того – полжизни.
Вино тихо кружит голову, и он выбирает себе смуглую красотку – она больше других напоминает ему аморейку и остается с ней наедине.
А во дворце пиршество перешло в свою заключительную стадию. Дамгула пребывала в женской компании, где между душистой бараниной и дильмунским вином обсуждались текущие дела государственной важности.
– Как странно, что Ургулы не было на пиру. Это же в его честь, не правда ли? – говорила одна знатная дама, что была когда-то избрана душой компании.
– Чего же тут странного, не пойму? Все и так знают, что Ургулу здесь терпеть не могут. – последовал раздраженный ответ ее соперницы – дамы очень эффектной.
– А вы слышали, – продолжила душа компании, – часть храмовой земли отдают Ургуле. И его родственники отныне могут торговать без пошлин.
– Да нет же, скорее наоборот – пошлину поднимут. – тихо вздохнула Дамгула. – И все-таки какое чудесное вино!
– Может и поднимут, только Ургулы и его родственников это не коснется. – уверенно заявила душа. – И мне налейте бокал…
– Как вы думаете это на время? – спросила Дамгула.
– Ты это о чем?
– О пошлинах.
– Кто знает… наверное… Скажите, чтобы еще вина принесли…
Душа компании оглядела всех присутствующих и деловито произнесла:
– Это правильно, что царь назначил Ургулу главным смотрителем казны.
Ей снова возразила эффектная:
– От этого точно нам никакой прибыли не будет!
– Это почему же? – поучаствовала Дамгула.
– Да потому! – сказала эффектная. – Лагашцы могут объединить под собой весь Восточный Киэнгир и снова пойти войной. – Тогда Эреду достанется!
– Надеюсь боги этого не допустят… – полу-вопросом ответила Дамгула.
– Ты не знаешь, что у них на уме! – эффектная вошла в раж. – У Восточного Киэнгира земли куда более плодороднее, чем у нас. Они богаче и если они захотят…
– Ты хочешь сказать, они богаче нас? – втянулась в спор душа.
– Эреду потому процветает, что здесь сидит царь. А земли тут – песок да камни.
– Бедные работники, как же они урожай снимают! – ввернула Дамгула. – Я вот только не поняла откуда ты знаешь про лагашцев и что они могут объединить Восток?
– А мне Ургула сказал по секрету! – ответила эффектная дама, как ни в чем.
Душа компании и Дамгула переглянулись.
– А… – вырвалось у души. – А когда это он успел тебя… тебе рассказать?
Эффектная, нисколько не смущаясь, изящным движением положила себе в рот виноградинку и слегка приподняла бровь.
– Ты что же… – запнулась Дамгула. – Уже с ним… у тебя же муж есть…
– Ну и что! – парировала эффектная. – Что здесь такого?
– Ой, кажется я с вами заболталась. – спохватилась Дамгула. – Мне пора домой.
– Да ты что? – попыталась остановить душа. – Сейчас самое интересное начнется, правда? – она подмигнула эффектной.
– Пусть идет, если хочет. – равнодушно сказала та.
Дамгула встала из-за стола и только сейчас поняла, что выпила лишнего. Она поспешила к выходу, но заблудилась в залах. И как назло ни одного раба – все прислуживают на пиру.
– Кого-то ищешь? – спросил мягкий голос.
Дамгула почему–то испугалась. Из-за колонны показался Ургула.
– Никого. – ответила она. – Хочу выйти отсюда.
– Как? В самый разгар веселия нас покидает такая очаровательная особа?
Дамгула попыталась уйти, но Ургула преградил ей путь.
– Что тебе надо?
– Ты знаешь кто я?
– Догадываюсь. – ответила Дамгула, отворачиваясь от него.
– Значит догадываешься и о моих желаниях тоже…
Ургула схватил ее за руку. Но она вырвалась и попятилась назад.
– Я тебе не рабыня! Оставь меня! – сказала она громко в надежде, что кто-нибудь ее услышит и придет на помощь.
– Я тебя провожу… – настаивал Ургула.
– Оставь меня в покое!
Дамгула метнулась туда, откуда доносились пьяные возгласы и музыка. Лишь во след она услышала:
– Знай: я не привык к отказам…
Добравшись до своего паланкина, она приказала бежать как можно быстрее. И задернув наглухо шторы, все время подгоняла рабов. Ей казалось, что Ургула будет непременно ее преследовать. Мужу она решила про это не сказывать. «Вдруг он подумает, что я сама виновата в том, что произошло? Нет, надо сохранять достоинство…»
Сам же Лудингирра приплелся домой лишь под утро. Супруга не стала допытываться где он был, она предпочла в очередной раз придумать случившемуся благовидный предлог. Ей казалось, что даже если она просто подумает об измене мужа – об этом сразу же станет известно всем вокруг и она потеряет в глазах людей свое уважение. Поэтому Дамгула с истинным благородством села с мужем за один стол. Из всех яств Лудингирра предпочел слабое вино и финиковую пасту. Он сидел, буравя взглядом точку на столе, подносил ко рту бокал за бокалом и тайком поглядывал на жену. Дамгула на мужа не смотрела, к еде не прикасалась и все вертела в руках жемчужное ожерелье. Это был подарок Лудингирры на свадьбу, который привез его отец из Магана.
Именно почтенный Тимахта уговорил Элути верховного жреца Энлиля отдать свою младшую дочь Лудингирре. Элути хотел выдать за него старшую дочь, но не тут-то было. Тимахту не проведешь! Старик Тимахта с юности был известным на всю округу знатоком и ценителем женского пола и оставался таковым почти до самой своей смерти. Он прекрасно понимал, что Дамгула затмит своей красотой многих благородных дам. А потому на компромисс не пошел и сумел настоять на своем.
В доме Элути в гостевой было три человека: сам хозяин, Тимахта и писарь. Хозяин сидел на кресле, украшенном серебром, Тимахта на обычном стуле, а писарь – скрючился на ковре. Почтенный Элути имел окладистую бороду, благообразную улыбку и злобные глаза.
– Итак, – сказал он, – я прошу за свою дочь восемьдесят пять мешков ячменя…
– Так ведь было-то шестьдесят! – напомнил Тимахта.
– Нынче неурожай, – невозмутимо отреагировал Элути. – Да и разве может дочь верховного жреца стоить меньше девяносто мешков?
– Хорошо. – согласился Тимахта. – Пиши семьдесят.
Чиновник внес это на табличку.
– Далее… – продолжил торги Элути. – Пятьдесят кувшинов вина…
– Давеча разговор шел о тридцати… – возразил Тимахта.
– Э-э-э! Когда ты увидишь мою дочь собственными глазами, ты не только пятьдесят, сто пятьдесят кувшинов отдашь. Энлиль свидетель!
– Так сколько писать: пятьдесят или сто пятьдесят? – переспросил писарь.
– Пиши сорок.
– Сорок пять пиши. – поправил Элути.
Писарь несколько растерялся и замялся.
– Ты что оглох? – гаркнул жрец. – Пиши сколько тебе говорят.
– А говорят сорок. – ввернул Тимахта.
– Ну, хорошо. – нехотя согласился жрец. – Пусть будет сорок… и еще два сверху. Скорей пиши, и не заставляй меня повторять дважды, у меня и так в горле пересохло.
Писарь закончил строку и принес господам вина.
– Хвала Энлилю! – произнес Элути поднимая чарку.
– Вечная хвала! – ответил Тимахта.
Элути чуть пригубил вина, отец Лудингирры пить не стал.
– Ну вот, – продолжил хозяин. – Остались сущие пустяки: двадцать новых одеяний, сто двадцать мешков шерсти, три сотни баранов и один корабль.
Удивился даже чиновник. Повисло тяжкое молчание.
Отец Лудингирры замер как статуя и выронил ожерелье.
– А гнева богов ты не боишься? – надавил он с таким решительным видом, что Элути тут же спохватился:
– Хорошо, хорошо, как скажешь… Корабль, допустим, можно вычеркнуть.
– Прежде чем я поставлю под этим свою печать, – мрачно заметил Тимахта, – Хотелось бы увидеть твою дочь собственными глазами. Так ли она хороша, как та цена, которую ты за нее просишь?
Элути хлопнул в ладоши и в комнату вошла девушка.
Тимахта, увидев ее, чуть было не выпалил: «Да ты что ж это, старый баран, рехнулся что ли?!» Но – хвала Энлилю – смог себя сдержать.
– Как тебя зовут, дитя мое? – спросил он, стараясь скрывать свое негодование.
– Барнамтарра, господин.
– Это какое-то… колдовство… – задумчиво произнес Тимахта глядя в глаза Элути. – Я слышал, твою дочь зовут Дамгула.
Элути начал спешно придумывать оправдание этому недоразумению:
– Так ведь люди всякое говорят…
– Дамгула – это моя сестра. – прояснила Барнамтарра.
– Вот как?! Окажи милость, позови ее сюда. – потребовал Тимахта.
Когда Барнамтарра удалилась Элути начал вещать полушепотом с таким видом, будто замышлял заговор против самого царя:
– Не хотел тебе этого говорить, уважаемый Тимахта, но дело в том, что Дамгулу уже сватает один очень знатный господин. Очень знатный… И я бы не хотел ему отказать. Во-первых, он дает за нее в два раза больше чем ты, а во-вторых: ты понимаешь, чем это может кончиться? Понимаешь?
– Показывай! – прервал Тимахта.
– Но тогда и цена будет дороже…
– Показывай!
И тут в комнату вошла Дамгула.
Увидев ее, старик Тимахта позабыл для чего сюда пришел и чуть не позабыл самого себя. Вот это действительно было колдовство! Такой красоты он не видал, а видал он многое. Хитрый Элути внимательно наблюдал за Тимахтой и предвкушал…
– Дочь, оставь нас! – властным голосом заговорил жрец, глядя как Тимахта теряет рассудок. – Ну, вот… теперь можно и корабль занести в табличку.
Тимахта словно очнулся:
– У меня есть двадцать мин серебра. – заговорил он твердо и монотонно. – Пусть они будут твои. Но корабль… Корабль останется при мне. Это мое последнее слово.
Элути выдержал нужную в таких случаях паузу, как бы соизмеряя два выкупа: один реальный от Тимахты, другой только что вымышленный, который был вдвое больше реального, затем поднял очи к небесам, горестно вздохнул и, разумеется, отдал предпочтение реальному.
Это был откровенный грабеж. Но Тимахта верил в свои силы – добра можно и нажить, а сын у него единственный…
– Твоя печать, почтенный Тимахта. – Элути лично преподнес табличку гостю.
Тот прихватил руку хозяина так сильно, что жрец чуть не взвизгнул от боли.
– Приятно иметь дело с порядочным человеком. – сказал Тимахта, вдавливая в табличку свою печать.
И вот теперь Дамгула и Лудингирра сидели за столом чужие друг другу… Позже к трапезе присоединился полусонный Нинмар. Он долго ковырялся в мясном пироге и совсем не замечал того, что мама ни разу не посмотрела на отца, и не обмолвилась с ним ни единым словом, как, если бы на месте Лудингирры находился кувшин с помоями.
По окончании трапезы Нинмар поплелся в эдуббу, а его отец в свои покои, Дамгула еще некоторое время сидела за столом как изваяние, затем позвала служанку:
– Нинда!
– Я здесь, моя госпожа… – виновато пробубнила женщина.
– Бесстыдная девка! До сих пор готовить не умеешь! Смотри, пироги подгорели! – крикнула Дамгула и с размаху врезала пожилой женщине увесистую пощёчину.
– Я буду стараться, госпожа… – пролепетала служанка и покорно удалилась.
Дамгула вышла в сад, закрыв за собой дверь, на ее каменном лице блеснула слеза, она рванула с шеи ожерелье – нить лопнула и жемчуг рассыпался по саду.