Сергей Нечаев
Кардинал Ришелье
Но в Париже король надолго не остановился. Не прошло и пяти дней после того, как он покинул Лион, как он, сославшись на неотложные государственные дела, галопом помчался в Вернёй, где его ждала очаровательная Генриетта де Бальзак д’Антраг. Получается, что прибывшая во Францию флорентийка очень быстро заставила Генриха IV вспомнить о такой стройной и такой остроумной по сравнению с ней любовнице. В самом деле, неужели мужчина после стольких трудов не может позволить себе немного наслаждения?
А тем временем парижане хотели устроить королю и его новой супруге торжественный прием, но Генрих IV приказал не делать этого, заявив, что средства государственной казны лучше потратить на дела, более необходимые и неотложные. Поэтому ограничились лишь стрельбой из пушек, когда Мария Медичи проезжала мимо Бастилии.
Первую ночь во французской столице Мария провела во дворце кардинала Гонди, и лишь потом она получила возможность обосноваться в Лувре.
И тут надо сказать, что в те времена Лувр был совсем не таким, каким он выглядит сейчас. Мария Медичи тогда пережила своего рода потрясение при виде этого сооружения и даже решила, что с ней сыграли злую шутку. Она-то рассчитывала вступить во что-то, сравнимое с великолепными дворцами ее родной Флоренции, а ее встретили мрачные серые стены, грязь, пыль и грубая мебель, пригодная разве что для свалки. А запахи!.. В общем, нет никакого смысла объяснять, что почувствовала молодая женщина, перешагнув порог своего нового жилища.
Но делать было нечего, и весь остаток зимы и весну 1601 года Мария Медичи осматривала достопримечательности Парижа и его окрестностей. При этом она часто останавливалась в Фонтенбло, где тогда еще вовсю велись строительные работы. Надо отметить, что Генрих IV все-таки занимался украшением и благоустройством своих владений, и Мария Медичи, чтобы ему понравиться, делала вид, что ее все это тоже очень интересует.
Рождение будущего короля Людовика XIII
Мария, безусловно, была матерью
с излишествами, но и Людовик XIII
был трудным ребенком.
Бернадетта КРАВЕРИ
27 сентября 1601 года Господь, благословляя монарший брак, одарил Марию Медичи сыном. Произошло это в Фонтенбло, и мальчика крестили именем Луи.
Король был настолько счастлив, что день рождения наследника престола был тут же объявлен национальным праздником. Что же касается парижан, то они встретили новость о рождении дофина (а это был будущий король Людовик XIII) с огромным воодушевлением. Массы народа высыпали на улицы города и принялись благодарить Господа за ту милость, которую он сотворил для их любимой Франции.
Генрих IV выглядел пьяным от счастья и выражал всяческие знаки внимания своей жене. А она – своему мужу. Рассказывают, например, что однажды королевская чета направлялась в Сен-Жермен, и при переправе на пароме неловкий кучер опрокинул карету в реку, и не избежать бы Марии Медичи верной гибели, если бы ее не вытащили за волосы. И все якобы восхитились тем, что, едва придя в себя, королева справилась о судьбе короля.
Кардинал де Ришелье в своих «Мемуарах», описывая этот случай, отмечает:
«Поскольку главным для нее было нравиться королю, она приучилась быть терпеливой даже в том, в чем нетерпеливость не только простительна для самых сдержанных женщин, но и вполне пристойна».
С другой стороны, он же отмечает и тот факт, что Генрих IV «многих дарил своим вниманием». Словно в подтверждение этого его любовница Генриетта де Бальзак д’Антраг 3 ноября того же года также родила мальчика, которого нарекли Гастоном-Генрихом (впоследствии он станет герцогом де Вернёй и губернатором Лангедока).
Кстати говоря, в следующем году «дуплет» повторился: 22 ноября 1602 года Мария Медичи родила в Фонтенбло дочь Елизавету (будущую королеву Испании), а Генриетта де Бальзак д’Антраг, опять чуть позже, – Габриэль-Анжелику (она выйдет замуж за сына герцога д’Эпернона).
Как утверждает Ги Бретон, «весь двор веселился по случаю этого двойного события, а добрейший народ Франции, который так легко было взволновать, радовался от души тому, какой у него прыткий и галантный король».
Историк Ги Шоссинан-Ногаре не без иронии отмечает:
«Когда Генрих IV женился, Мария Медичи втянула его любовницу <…> в своеобразные гонки, в курьезные соревнования по плодовитости, так что для фаворитки стало делом чести рожать в том же ритме и с такой же регулярностью, как королева».
Став отцом еще и двух девочек, Генрих IV вдруг тяжело заболел. Его страдания были столь сильны, что он даже стал серьезно опасаться за свою жизнь. Мария Медичи была очень обеспокоена этим. Она начала уговаривать короля перестать вредить своему здоровью и своей репутации, но, как пишет в своих «Мемуарах» Ришелье, «все ее самые убедительные доводы были не в состоянии отвратить государя от страстей, чью серьезность, ослепленный ими, он не осознавал».
Впрочем, в данном случае заболевание оказалось серьезнее, чем все думали, и король, думая, что пришел его конец, завещал Марии Медичи править страной до совершеннолетия их сына, ориентируясь исключительно на месье де Сюлли[4], единственного из министров, которому якобы можно было полностью доверять. Назвал Генрих и имена тех, кого следовало опасаться.
К счастью, болезнь вскоре отступила, и все эти советы потеряли свою актуальность. А «жизнь втроем» продолжилась: король еще более оживился, и его внимания вновь стало хватать и на жену, и на фаворитку.
Ги Шоссинан-Ногаре по этому поводу пишет:
«Возникла полная путаница, и у короля появилось намерение соединить матерей, как он соединил детей. Когда он навещал своих многочисленных отпрысков, его сопровождали либо жена, либо возлюбленная, а иногда и обе вместе. Генрих IV не представлял собой чего-то исключительного, и семейные сцены, включавшие всех королевских женщин, возникали довольно часто».
* * *
Немного забегая вперед, заметим, что эту почти идиллическую картину не разрушил даже заговор против короля, раскрытый в 1604 году, в котором самую активную роль играл отец фаворитки старик Франсуа де Бальзак д’Антраг.
Заговорщики[5] планировали заманить Генриха к маркизе де Вернёй, умертвить его, а королем провозгласить ее сына Гастона-Генриха[6]. Суд приговорил герцога к смерти, а его дочь – к пожизненному заточению в монастырь, но король позволил старику удалиться в свое имение. Что же касается милой его сердцу Генриетты, то король ограничился самоличным ее допросом, и она без всякого труда доказала ему, что невиновна. Не зря же говорят, что у любовницы всегда найдутся добродетели в глазах воображения.
Парижскому парламенту (так в те времена во Франции назывался высший суд, в состав которого входили, кроме непосредственных вассалов короля, высшие придворные чины и ближайшие советники короля) осталось лишь подчиниться воле Генриха IV.
Это выглядит странно, но король не только опять сошелся со своей фавориткой, но и еще больше привязался к ней, хотя прекрасно знал ее злой и скандальный нрав. В свою очередь Генриетта де Бальзак д’Антраг маркиза де Вернёй без зазрения совести принялась еще больше эксплуатировать королевскую щедрость, выпрашивая за каждую ласку деньги и поместья. Она постоянно старалась унизить Марию Медичи и вскоре начисто рассорила ее с мужем.
* * *
Стычки Марии Медичи и Генриетты де Бальзак д’Антраг маркизы де Вернёй продолжались. Король буквально разрывался между ними, стараясь восстановить мир в своем доме. Однако делал он это достаточно своеобразно. Например, он почему-то решил, что ревность его жены вызывает не постоянное присутствие любовницы, а окружение Марии, якобы настраивающее ее против короля. А раз так, он потребовал, чтобы Мария отправила своих «советников» восвояси, во Флоренцию. Прежде всего это касалось ненавистных королю Леоноры Галигаи и Кончино Кончини. Мария, естественно, отказалась, заявив, что не стоит тратить время на поиски соринок в чужом глазу, когда в своем не замечаешь и бревна. Как водится, все закончилось страшным скандалом.
На этом фоне Генриетта повела себя удивительно грамотно: она писала королю ласковые письма, жалела его, уверяла, что любит и будет любить всегда. А что еще нужно мужчине, самого себя загнавшему в стрессовую ситуацию…
Как иронично подмечено в «Мемуарах» Ришелье, «в остальном брак Их Величеств ничем не омрачался». И фраза эта выглядит тем более издевательской, что от флорентийки уже тогда шел лишь один негатив. Она все время что-то требовала, была чем-то недовольна, куда-то тратила огромные суммы денег. Возможно, в ее словах было немало справедливого, но воспринимать их адекватно Генрих уже не мог. Его стало просто бесить общение с женой.
* * *
Несмотря ни на что, 10 февраля 1606 года Мария Медичи родила королю еще одну девочку. Ее назвали Кристиной. Через тринадцать лет она станет женой герцога Савойского[7].
На крестины ребенка Мария Медичи пригласила из Италии свою сестру Элеонору, герцогиню Мантуанскую, также дочь Франческо Медичи и Иоанны Австрийской. Таким образом, она решила показать всем в Париже свою привязанность своей семье и интересам своей семьи. Это, естественно, очень не понравилось Генриху IV. Дальше – больше. Дядя Марии, Великий герцог Тосканский Фердинандо Медичи, скоро отойдет в мир иной. Произойдет это ровно через три года, в феврале 1609 года, и его место займет его сын. А вот он будет уже полностью ориентирован в своей политике не на Францию, а на Испанию. Французский король почувствует себя оскорбленным, и это еще больше осложнит его отношения с женой из клана Медичи. Но это произойдет через три года. Пока же герцогиня Мантуанская прибыла в Париж, и ей пришлось оказывать знаки внимания, соответствующие особе королевских кровей.
Церемонию крещения Кристины проводил кардинал Жуайёз, и все это так походило на торжество понаехавших в Париж флорентийцев, что Генрих IV даже на минуту почувствовал себя лишним на этом празднике жизни. Впрочем, он был на своей территории и быстро отогнал от себя неприятные ему мысли.
* * *
16 апреля 1607 года Мария Медичи родила второго сына. Этого мальчина назвали Николя, и в историю он вошел как «принц без имени» (он умер в четырехлетнем возрасте).
В ночь с 24 на 25 апреля 1608 года родился еще один мальчик – Гастон, ставший герцогом Орлеанским или просто Гастоном Орлеанским.
После этих родов Мария Медичи вынуждена была оставить Париж и поехать на лечение на воды. Восстановление сил ее измученному организму было просто необходимо.
А еще через год она родила третью дочь, которую, как ни странно, назвали… Генриеттой. Она станет женой Карла Стюарта, будущего короля Англии, Шотландии и Ирландии, известного как Карл I. Именно по поводу этого брака в Париж приедет всем известный по романам Александра Дюма герцог Бекингем, и у него начнутся выходящие за рамки официальных «отношения» с французской королевой.
Крутой поворот в судьбе
Арман должен готовиться
принять епископский сан.
Неважно, что у него
нет призвания, его мнения
никто не спрашивает.
Франсуа БЛЮШ
Пока такой прыткий и такой галантный король Франции производил на свет потомство, судьба Армана-Жана дю Плесси-Ришелье сделала крутой поворот, и будущий, может быть, храбрейший из воинов вдруг стал священником. Впрочем, почему это «вдруг»?
В те времена старший сын обычно наследовал отцовское имение, второй – становился священником, а третий (в данном случае Арман-Жан) – был предназначен для армии.
Однако 20-летний Альфонс, который должен был занять уготованное ему место епископа в Люсоне, вдруг отказался от митры и решил стать простым монахом.
Поступок сына привел мадам дю Плесси-Ришелье в отчаяние. И ее можно понять: епископство приносило пусть небольшой, но регулярный доход, и теперь все это грозило выскользнуть из рук ее семьи.
И было решено, что 17-летний Арман-Жан просто обязан заменить брата, и при этом его собственное мнение по этому вопросу никого не интересовало. Что ж, так было принято в аристократических семьях, где подчинение семейной иерархии должно было быть абсолютным. По сути, вопрос стоял так: высокий и почетный сан не должен был отойти к кому-то постороннему, и неважно, была ли у Армана-Жана к этому хоть какая-то склонность.
Как результат, шпаги и лошади отошли на второй план. Арман-Жан оставил академию Плювинеля и возвратился в Наваррский коллеж, где принялся изучать философию и теологию.
Про титул маркиза дю Шилу также пришлось забыть.
* * *
Чуть подробнее вся эта история выглядит так. В 1592 году семейный совет решил предоставить Люсонское епископство среднему сыну Альфонсу. Но до завершения его теологического образования в Люсон был отправлен доверенный семьи дю Плесси-Ришелье священник Франсуа Ивер, который временно занял Люсонскую кафедру и начал исправно переводить вдове Франсуа дю Плесси-Ришелье причитавшуюся ей часть церковных доходов.
В 1595 году 13-летний Альфонс дю Плесси-Ришелье был официально объявлен будущим епископом Люсонским. Но через семь лет он вдруг заявил, что принимает монашеский постриг. Почему? Однозначно ответить невозможно.
Биограф кардинала де Ришелье П.П. Черкасов дает нам следующие варианты:
«Трудно понять мотивы, которыми руководствовался скромный, набожный и несколько чудаковатый Альфонс. Может быть, до него дошли слухи о тяжбе его матери с люсонским духовенством из-за небольшого дохода его будущей епархии (16 тысяч ливров в год)? Была ли причиной его чрезмерная щепетильность – осталось неизвестно».
Как бы то ни было, в 1602 году (по некоторым данным, в 1603 году) Альфонс дю Плесси-Ришелье осуществил свое намерение, став картезианским монахом под именем «отца Ансельма».
Нелепый поступок Альфонса привел его мать в отчаяние. Епископство, приносившее пусть и небольшой, но стабильный доход, грозило «уплыть» из ее семьи. Но средний сын как будто ничего и не слышал. Старший сын, 28-летний Анри, уже служивший при дворе, не обнаружил ни малейшего желания сменить светскую одежду на сутану. Он уже жил совсем другой жизнью, да к тому же у него не было соответствующего образования.
К счастью, у Сюзанны дю Плесси-Ришелье был еще один сын, и она принялась умолять Армана-Жана спасти семью от разорения. И, надо сказать, 17-летний юноша не подвел. Он сказал, что на все согласен ради блага церкви и славы своей семьи, показав тем самым, что способен принимать важные решения в самых, казалось бы, экстремальных обстоятельствах.
Теологическое образование
Программа обучения Армана-Жана
меняется – так решает Анри.
Франсуа БЛЮШ
Итак, наш герой, как уже было сказано, оставил академию господина Плювинеля, чтобы возвратиться в Наваррский коллеж.
Параллельно с занятиями в коллеже Арман-Жан брал уроки теологии у доктора богословия Жака Эннекена. А потом он полность перешел на самостоятельные занятия, которым отдался с редким прилежанием. В 1603 году 18-летний юноша встречался с мастером полемики англичанином Ричардом Смитом. Имя этого человека сейчас практически забыто, но тогда он находился на вершине славы. Высокообразованный теолог и обладатель редких душевных качеств, он считал, что его долг состоит в том, чтобы проповедовать и вести научные споры с представителями иных религиозных конфессий. В Англии, где католиков преследовали, это было небезопасно, и ему в итоге пришлось переехать во Францию, где он стал преподавать в Париже и Аррасе.
К этому времени у Армана-Жана появился при дворе верный и влиятельный покровитель – его старший брат Анри, родившийся в 1578 году. Это был энергичный молодой человек, наделенный природным умом и веселым нравом. Он блистал при дворе, служа сначала королевским пажом, а потом и членом Палаты депутатов. Короче говоря, в Париже он был человеком «со связями», и к нему благоволили сам король Генрих IV и королева Мария Медичи.
Ограниченность средств не помешала Анри дю Плесси-Ришелье войти в самое избранное общество, и, на наш взгляд, именно он добился назначения младшего брата епископом Люсонским.
Вторым покровителем будущего кардинала стал капитан королевской гвардии Рене де Виньеро, сеньор дю Понкурле, женившийся в августе 1603 года на Франсуазе дю Плесси-Ришелье.
Кстати сказать, в благодарность за это в 1625 году, после смерти сестры Франсуазы (ее не стало за десять лет до этого) и ее 60-летнего супруга, кардинал усыновит их детей: Франсуа и Мадлен[8].
Но это все будет потом, а пока сам Арман-Жан нуждался в помощи родных и близких.
И они помогали, как могли, а от нашего героя пока требовалось лишь одно – побыстрее завершить столь необходимое в новых условиях теологическое образование.
Утверждение епископом
17 апреля в Риме он посвящен в епископы.
<…> Все это может показаться читателю
простым и легким.
Франсуа БЛЮШ
Арман-Жан изучал теологию с большим жаром, и к двадцати годам ему удалось получить первую ученую степень магистра богословия, а в декабре 1606 года Генрих IV сделал его номинальным епископом Люсонским.
Следует отметить, что обстоятельства торопили семейство Ришелье. Дело в том, что постановление Парижского парламента обязало временно выполняющего обязанности епископа Люсонского священника Франсуа Ивера выплачивать треть общего дохода епархии на ремонт кафедрального собора и епископского дворца. Мадам дю Плесси-Ришелье была очень обеспокоена перспективой резкого сокращения семейного бюджета. Она прекрасно понимала, что вакансию, возникшую из-за ухода Альфонса в монастырь, нужно срочно занимать, а посему она обратилась лично к королю. Генрих IV не забыл верной службы Франсуа дю Плесси-Ришелье, умершего в 1590 году, и решил оказать протекцию его семье.
Но в этом деле имелась одна очень существенная проблема. Дело в том, что король назначил епископом молодого человека, которому в то время шел только двадцать второй год и, следовательно, он еще не достиг возраста, требуемого церковными законами для посвящения в епископский сан.
То есть до окончательного утверждения было еще далеко, однако Арман-Жан не хотел ждать. Неторопливость папской канцелярии побудила его к самостоятельным действиям, и он немедленно отправился в Рим.
В результате уже 17 апреля 1607 года он принял сан епископа Люсонского. Произошло это при следующих необычных обстоятельствах.
Он прибыл в Рим и предстал там перед папой Павлом V (в миру Камилло Боргезе), но тот счел его слишком молодым для подобной священной функции.
Как утверждают некоторые историки, именно в тот момент Арман-Жан впервые показал миру, что ради большой цели можно и пренебречь средствами. Якобы он представил папе документы своего старшего брата, а не свои собственные, таким образом показав себя старше, чем он был на самом деле. Может быть, это и так, но не стоит забывать и тот факт, что упомянутые выше Анри дю Плесси-Ришелье и Рене де Виньеро не упустили случая напомнить, кому следует, чтобы посол короля Генриха IV в Риме Шарль де Нёфвилль, маркиз д’Аленкур, не забыл о «деле» епископа Люсонского.
А может быть, 55-летний папа просто хорошо относился к королю Генриху IV, перешедшему в католичество. Он, кстати, согласился стать крестным отцом Людовика XIII, а это о чем-то говорило.
Как бы то ни было, дело было улажено, и Арман-Жан, вопреки правилам, был рукоположен в епископы.
Принято считать, что уже после церемонии юный епископ не выдержал и сознался в обмане. И на это папа якобы ответил так:
– Будет справедливо, если молодой человек, обнаруживший мудрость, превосходящую его возраст, окажется повышенным досрочно.
А некоторые авторы излагают реакцию Павла V еще более невероятным образом. Он якобы обратился к своим приближенным и сказал:
– Из этого молодого человека выйдет недюжинный плут. Он далеко пойдет!
И после этого добавляются слова о том, что папа якобы предвидел тогда, что Арман-Жан дю Плесси-Ришелье «не удовлетворится епископским саном».
Конечно же, таких слов в Ватикане никто не произносил и произносить не мог. Все было решено тихо и без особой огласки. И уж тем более без публичных заявлений про «плута» и про «далеко пойдет».
К тому же нарушение порядка, предусматривавшего, что претендент на епископскую митру, помимо всего прочего, не может быть моложе 23 лет, было совсем небольшим. В сентябре 1608 года Арману-Жану исполнилось двадцать три, и он к тому времени уже был бакалавром теологии. А 21 декабря 1608 года он прибыл в Люсон.
Приезд в Люсон
Возглавив диоцез в двадцать два года,
то есть очень молодым, Ришелье
уже считает, что о нем позабыли.
Франсуа БЛЮШ
Церковная карьера в то время была очень престижной и ценилась выше светской. Однако, став в 22 года епископом в Люсоне, что под Пуату, Арман-Жан на месте некогда процветавшей епархии нашел лишь руины – печальную память о бесконечных религиозных войнах, длившихся уже много лет. Но молодой священник, увидев все это, не пал духом.
Вступив в управление, он сразу же продемонстрировал немалые административные способности. За каких-нибудь пять лет он не только отстроил заново церкви, разрушенные во время религиозных войн, но и про себя не забыл, обзаведясь серебряной посудой, без которой, как он полагал, человеку его сана неприлично было даже садиться за обед.
Вместе с тем юный епископ сразу же по прибытии в Люсон начал подготавливать себе «благоприятную почву» для будущей карьеры. Прежде всего, собрав всех местных граждан, он обратился к ним с пламенной речью, клятвенно пообещав быть предельно внимательным к нуждам страждущих. Никого не обделил он в своем выступлении – даже гугенотам перепала толика его сиятельной милости.
– Что для нас религиозные распри и вопросы веры? – вопрошал он, поднимая руки к небу. – Пустое! Ведь нас всех объединяет безграничная любовь к нашему королю!
На следующий день он отслужил первую мессу в Люсонском кафедральном соборе и был приятно удивлен, увидев, что на службе присутствовало около четырехсот прихожан.
Таким образом, начало было положено. Арман-Жан дю Плесси-Ришелье почувствовал свою власть над этими людьми, и останавливаться на достигнутом он явно не собирался…
В скором времени скромный провинциальный населенный пункт претерпел кое-какие изменения и стал хоть в какой-то мере соответствовать сану своего нового хозяина. Пустой и уже порядком обветшалый епископский дворец, больше походивший скорее на склеп, чем на ставку высокопоставленного религиозного лица, был тщательно отмыт и снова стал радовать глаз.
* * *
Уже в середине 1609 года Арман-Жан дю Плесси-Ришелье сообщил мадам де Бурж, жене одного из профессоров Сорбонны, находившейся в дружеских отношениях с семьей дю Плесси-Ришелье:
«Меня принимают здесь за важного сеньора. <…> Я нищ, как вы знаете, и мне трудно производить впечатление очень обеспеченного человека, и все же, когда у меня будет серебряная посуда, мое положение значительно улучшится».
Стоит сказать, что к тому времени Люсонская епархия достигла вполне приличных масштабов: она насчитывала 420 церковных приходов, 48 приорств (настоятельских церквей), 13 аббатств (монастырей), 7 капитулов (коллегий священников, состоящих при епископе), 357 часовен и 10 богаделен. При этом она была одной из самых бедных: ежегодный доход епархии (то есть доход самого епископа Люсонского) не превышал 15 000—16 000 ливров[9].
Бедность бедностью, однако сан епископа давал некоторые неоспоримые преимущества, такие как, например, возможность иногда появляться при королевском дворе. Разумеется, наш герой не преминул воспользоваться своим статусом. Писатель XVII века Жедеон Таллеман де Рео, с присущей ему язвительностью, отмечает:
«Еще проходя курс в Сорбонне, он отважился выступить с ученым диспутом, обойдя факультетское начальство; свои тезисы он посвятил Генриху IV и, невзирая на крайнюю молодость, в своем обращении к королю обещал оказать ему важные услуги, ежели тот когда-либо привлечет его к себе на службу. Желание выдвинуться и стремление получить доступ к управлению государственными делами замечалось за ним во все времена».
Короче говоря, честолюбивый ум Армана-Жана дю Плесси-Ришелье не желал довольствоваться скромным провинциальным Люсоном. Он полагал (и совершенно резонно), что достоин большего, а потому – «искал подходы», очаровывая всех своим умом, эрудицией и красноречием. И в конце концов на него обратят внимание, и произойдет это прежде всего благодаря его ловкости и хитроумию, проявленным им при налаживании компромиссов между соперничавшими группировками, а также при защите церковных привилегий от посягательств светских властей.
