Сергей Нечаев
Дуэли. Самые яркие, самые трагические и самые нелепые
Дуэль как метод политической борьбы
На рассвете 21 сентября 1809 года, на лондонской окраине Путни-Хит сошлись в поединке два джентльмена. Дуэль была в те времена явлением обыденным, почти что заурядным; стрелялись часто и не особенно заботясь о причине. И тем не менее на другой день газеты вышли с кричащими заголовками – уж больно высокие посты занимали вчерашние дуэлянты: Джордж Каннинг был министром иностранных дел Великобритании, а Роберт Стюарт, виконт Каслри и маркиз Лондондерри – военным министром.
Регент принц Уэльский (король Георг III тогда сильно болел и находился в невменяемом состоянии) прислал главе правительства резкое письмо: как же так, два министра – и не сдав печатей своих ведомств… лица, долженствующие показывать пример соблюдения закона – его нарушили… И самым вопиющим образом…
С одной стороны, причиной ссоры послужили из ряда вон выходящие злоупотребления в военном ведомстве и неудачи в боевых действиях против Наполеона, в причастности к которым Каннинг обвинял своего соперника.
С другой стороны, Каслри всегда свысока смотрел на Каннинга, а Каннинг презирал его за поддержку кабинета Генри Эддингтона, бывшего премьер-министром в 1801–1804 годах. Тем не менее им обоим пришлось занять места рядом в кабинете Кавендиш-Бентинка, где с 1807 года Каслри заведовал не только военным министерством, но и делами всех колоний. И именно он «протолкнул» неудачное вторжение в Нидерланды.
В январе 1809 года в Палате общин было выдвинуто обвинение против герцога Йоркского, главнокомандующего британской армией. Его обвиняли в торговле офицерскими должностями и в том, что из-за него корона оказалась причастной к страшной коррупции. Королевский брат подал в отставку. В апреле того же года (в немалой степени усилиями Каннинга) была создана Пятая антифранцузская коалиция. Австрия вступила в войну. В июле под Ваграмом армия эрцгерцога Карла уступила поле боя Наполеону. Чтобы предотвратить крах союза, англичане в августе высадились на острове Вальхерен с намерением захватить Антверпен.
Считается, что Вальхеренская экспедиция не удалась в значительной мере по вине Каслри. При назначении руководителя всей этой операции он, в силу своих аристократических симпатий, остановился на Джоне Питте, 2-м лорде Чатаме. Но это оказался более чем посредственный выбор. По недостатку заботливого отношения к людям вообще лорд небрежно отнесся к санитарным предосторожностям, столь необходимым при высадке на незнакомой местности.
В результате экспедиция, стоившая британской казне 8 миллионов фунтов, привела к катастрофе: 12 000 солдат заразились свирепствовавшей в этой болотистой местности малярией. Из 4000 солдат, потерянных Великобританией, лишь 106 человек погибли в бою, остальные же были кое-как выведены с Вальхерена, и многие из них остались инвалидами на всю жизнь.
Итоги произведенного по этому поводу расследования оказались весьма неблагоприятны для престижа Англии. Последствия этого дела расшатали правительство. Два подлинных вождя его, Каннинг и Каслри, «схлестнулись» не на шутку. Они не просто испытывали друг к другу антипатию, они были различного мнения даже насчет лучшего способа вредить Наполеону. Каннинг, сторонник развертывания военных действий не на побережье Северного моря, а в Испании, не щадил своего коллегу по кабинету ни в речах, ни в письмах.
Джордж Каннинг был представителем либерального крыла партии тори. С уходом Уильяма Питта (младшего) из правительства в 1801 году он стал в решительную оппозицию, доказывая необходимость возвращения Питта к власти. В новом кабинете Питта Каннинг занял должность казначея флота. С образованием в 1806 году кабинета Уильяма Гренвиля Каннинг стал одним из главных деятелей оппозиции, а в следующем (торийском) министерстве Уильяма Кавендиш-Бентинка занял пост министра иностранных дел и начал проводить курс на укрепление связей с сопротивлявшейся Наполеону Испанией.
Каннинг видел основной театр боевых действий на Пиренеях, а вот военный министр Каслри, консервативный политик ирландского происхождения, отстаивал необходимость открытия второго фронта именно в Нидерландах. Союзником Каннинга в этом споре выступил выдающийся полководец Артур Уэллсли, надеявшийся сменить Каслри на посту главы военного ведомства. Противоречия усиливались и парали-зовывали работу правительства.
И вот в сентябре 1809 года дело дошло до дуэли с Каслри на пистолетах, в которой Каннинг был ранен в бедро.
А накануне дуэли он написал следующее завещание:
«Такова есть последняя воля высокопочтенного Джорджа Каннинга из Бромтона, что в графстве Мидлесекском. Я отдаю и отказываю любезнейшей моей супруге, Джоан Каннинг, в полное и неограниченное владение всю свою движимую и недвижимую собственность, какого бы оная ни была рода и качества (разумеется, за уплатою известных моих долгов и за вычетом издержек на погребение). Сим избираю, назначаю и утверждаю ее, вышеназванную супругу мою, и достопочтенного Уильяма Генри Кавендиш-Бентинка, маркиза Тичфильдского (ныне герцога Портлендского), душеприказчиками завещания и опекунами моих детей во все продолжение их малолетства. <…> Во уверение чего я, Джордж Каннинг, у сего подписался и приложил свою печать в 20 день месяца сентября 1809 года».
Кстати, Кавендиш-Бентинк потом объявил, что все состояние министра не превышало 30 000 фунтов (при этом одно только приданое госпожи Каннинг простиралось до 100 000 фунтов). Как видим, женитьба на Джоан Скотт, дочери генерала Джона Скотта, принесла ему состояние. А заодно и родство с герцогами Портлендскими, ибо ее сестра Генриетта была замужем за упомянутым выше Уильямом Генри Кавендиш-Бентинком, маркизом Тичфильдским и герцогом Портлендским.
21 сентября 1809 года Каннинг отделался легким ранением. Гораздо серьезнее оказались нанесенные ему политические раны: он надолго лишился поста. Снова в Парламент его избрали лишь в 1816 году, а в министерство он возвратился еще годом позже.
А все потому, что дуэль вызвала очередной министерский кризис. Главой нового кабинета 4 октября 1809 года стал Спенсер Персиваль, но Каннинга в нем не оказалось. Забегая вперед, скажем, что он станет-таки премьер министром Великобритании в 1827 году, но всего на четыре месяца. Он умрет 8 августа 1827 года, а сменит его на этом посту… Артур Уэллсли, ставший к тому времени герцогом Веллингтоном и победителем Наполеона при Ватерлоо.
Что же касается Каслри, то он на протяжении десяти лет (1812–1822) занимал пост министра иностранных дел. После падения Наполеона именно он представлял Великобританию на Венском конгрессе. Там он выступал за территориальное расширение Пруссии, чтобы противопоставить ее России и Франции. Умер он 12 августа 1822 года.
Русско-французская дуэль в Неаполе
Непосредственно перед войной 1812 года вражда к России, до времени скрывавшаяся в Париже, дала повод к ссоре и поединку между французским и русским посланниками в Неаполе.
Русский посланник князь Сергей Николаевич Долгоруков, работавший до этого в Голландии, заметил на первой дипломатической аудиенции короля Иоахима (наполеоновского маршала Мюрата), что французский и австрийский послы хотят стать впереди него, не соблюдая очереди. И, естественно, он счел долгом отстоять свое право.
В первый день января 1812 года при входе в зал, где надлежало приносить поздравление королю Неаполя с Новым годом, князь Долгоруков, стоявший правее всех прочих дипломатических представителей, уже готов был переступить через порог, когда находившийся левее него французский посланник барон Жозеф-Александр Дюран де Марей кинулся вперед и толкнул его, сказав:
– Ну, уж этого не будет!
Князь Долгоруков, однако, успел удержать француза и первым представился королю, который, заметив шум, обратился к обоим послам со словами:
– Господа! Я не могу приписать этого ничему иному, кроме вашего желания меня видеть, остальное же меня не касается.
И потом он заговорил об извержениях Везувия.
По выходе от короля барон Дюран де Марей принялся доказывать, что он имел право воспользоваться преимуществами французского посла при дворе зятя Наполеона (Мюрат был женат на сестре императора Каролине Бонапарт), но князь Долгоруков поставил ему на вид, что при дворах находятся представители держав, а не члены чьих-то семей. Французский барон, сознавая слабость своих доводов, донес Мюрату, будто бы Долгоруков взялся за шпагу в присутствии Его Величества, и побудил короля Неаполя пожаловаться русскому царю на мнимую дерзость русского посланника. Тогда же барон Дюран де Марей вызвал князя на поединок.
Но к нему вдруг присоединился генерал Реми-Жозеф-Исидор Эксельманс, пользовавшийся неограниченным доверием Мюрата и вызванный в Неаполь для получения звания обер-гофмаршала двора. Этот человек сформулировал свой вызов на дуэль такими словами:
«Как французский генерал и подданный императора Наполеона, я преисполнен понятного негодования. <…> Имею честь немедленно просить у вас удовлетворения за оскорбление, нанесенное моему монарху».
Князь Долгоруков готов был принять вызов обоих французов, но он хотел сначала дождаться замены на посту русского посланника. Но тут состоявший секретарем при посольстве камер-юнкер Константин Бенкендорф (родной брат А.Х. Бенкендорфа, будущего шефа жандармов и начальника Третьего отделения Собственной Е.И.В. канцелярии), поссорясь с тем же Эксельмансом, вызвал его на дуэль, и противники положили решить дело неотлагательно. После этого Сергей Николаевич тоже счел должным немедленно дать удовлетворение своему противнику. Следствием того была одновременная встреча Долгорукова и Бенкендорфа с Дюран де Марейем и Эксельмансом. Она состоялась в семь часов утра в Поццуоли, у храма Святого Сераписа.
Дрались на шпагах. Секундантом русских был единственный русский путешественник, находившийся тогда в Неаполе. Это был Григорий Александрович Строганов. Секундантом французов стал барон де Форбен.
Перед поединком князь Долгоруков сказал барону Дюран де Марейю:
– Еще раз выражаю вам свое личное уважение, напоминая о том, что никакой лично вражды и неприязни к вам не имею.
– Благодарю, князь, – ответил француз. – Лучше приступим к делу…
Князь Долгоруков обнажил клинок, и первый же его выпад пришелся в грудь барона. Григорий Александрович Строганов сразу же вмешался:
– Кровь была, не хватит ли этого?
– Нет, продолжим, – отказался француз.
Шпаги снова скрестились, и вскоре барон Дюран де Марей, отбросив оружие, кинулся в объятия Долгорукова:
– Благодарю за честь! Я удовлетворен. Мы останемся друзьями, не так ли, князь?
Но в это время шел еще и второй поединок: это Бенкендорф с Эксельмансом яростно бились на церковной паперти. Вот там имела место настоящая бойня…
Раненый в плечо, Бенкендорф размахивал клинком, стремясь пронзить француза. Их попытались разнять, но Константин Христофорович нанес два удара подряд – в шею и в район уха. Эксельманс обливался кровью…
В этот момент прискакал генерал Караскоза и заявил от имени Мюрата, что он «не допустит дуэлей в пределах его королевства». Князь Долгоруков засмеялся:
– Какая дуэль? Здесь собрались добрые друзья!
К нему, шатаясь, подошел генерал Эксельманс:
– Князь! Отправляя вам вызов, я совсем упустил из виду, что вы, как официальное лицо, не могли принять его, пока не получите обратно верительные грамоты. Прошу извинить меня за оплошность и забыть о сделанном вызове.
Сергей Николаевич пожал ему руку, но при этом заметил:
– Я всегда к вашим услугам и готов скрестить оружие, когда вам будет угодно.
До начала войны, в которой ему пришлось скрестить оружие с наполеоновским генералом (будущим маршалом Франции), оставалось всего несколько месяцев…
Сэр, я прощаю вас…
Одной из самых известных дуэлей в американской истории считается дуэль, которая произошла в Сент-Луисе между Томасом Хартом Бентоном и Чарльзом Лукасом.
Бентон был одним из выдающихся политических деятелей, сенатором США от штата Миссури с 1821-го по 1851 год, сторонником территориального расширения США на запад. Он родился в 1782 году в небольшом городке Хартс Милл (неподалеку от ныне существующего Хиллсборо), что в штате Северная Каролина. Во время англо-американской войны он был адъютантом Эндрю Джексона. Потом в течение тридцати лет он был сенатором, а с 1849 года какое-то время возглавлял Комитет сената по международным отношениям. Его бюст в настоящее время стоит в галерее Вашингтонского Капитолия.
О втором участнике дуэли, Чарльзе Лукасе, следует рассказать подробнее. Его отец, Джон Лукас, приехал в Сент-Луис в 1805 году по поручению президента Джефферсона – для укрепления правопорядка и законности на вновь присоединенной к США территории. Он был юристом и оставался одним из известных людей Сент-Луиса на протяжении первой половины XIX века. Его сын Чарльз, родившийся в 1792 году, также получил юридическое образование.
Он был адвокатом и законодателем на территории штата Миссури.
Когда они столкнулись с Бентоном на выборах в августе 1817 года, 24-летний Лукас заявил, что Бентон не имеет права избираться. На это Бентон ответил, что когда-то владел рабами и заплатил налоги за них, а еще он назвал Лукаса, согласно одной из версий, «наглым щенком» (insolent puppy). Он, будучи на десять лет старше, якобы сказал судьям:
– Господа, если у вас есть какие-либо вопросы, я готов ответить, но я не собираюсь реагировать на обвинения, сделанные любым щенком, который может оказаться у меня на пути.
Лукас тогда бросил вызов Бентону. Произошло это 11 августа, в вызове было написано:
«Мне сообщили, что вы использовали в отношении меня эпитет «щенок». Раз так, я буду ждать от вас удовлетворение, которое просто обязано последовать от одного джентльмена к другому в случае подобного неуважения».
Этот вызов прибыл после того, как Бентон провел всю ночь в седле в связи со смертью его друга Эдварда Хемпстида. Бентон принял вызов, но заявил, что он хотел бы закончить похороны. По условиям поединка, они должны были встретиться, чтобы стрелять друг в друга с расстояния в тридцать футов (чуть больше девяти метров).
Они сошлись 12 августа 1817 года на «Кровавом острове». Этот остров на реке Миссисипи пользовался тогда большой популярностью у дуэлянтов, и связано это было с тем, что он находился между штатами Миссури и Иллинойс, и никто толком не знал, в чьей юрисдикции он находится, так что судить за убийство, совершенное там, было некому.
Противники, прибыв на остров, направили друг на друга длинные пистолеты и выстрелили. Лукас был ранен в шею, а Бентону пуля задела правое колено. В результате Лукас оказался неспособен продолжать дуэль, и Бентон освободил его от обязательства стрелять еще раз.
Однако уже 23 сентября Бентон призвал Лукаса к поединку-реваншу со следующим примечанием:
«Сэр, когда я освободил вас от вашего обязательства, я уступил чувству великодушия, возникшему в моей груди, а также чувству уважения к суждению других людей. Из разговоров, которые теперь ходят по стране, получается, что вы и некоторые ваши друзья связывают мое поведение с совсем другими побуждениями. Моя цель состоит в том, чтобы покончить с этой клеветой. <…> Полковник Лаулесс получит от вас ваши условия, и я ожидаю, что выбранное вами расстояние не превысит девять футов».
Лукас получил это письмо 26 сентября, и было решено провести повторный поединок 27 сентября 1817 года на том же печально известном острове. Оба, как и в прошлый раз, выстрелили практически одновременно. Лукас промахнулся, а выстрел Бентона оказался смертельным.
Чарльз Лукас умер в течение часа. Перед этим будущий сенатор протянул ему руку, и он прошептал холодеющими губами:
– Я могу вас простить… Сэр, я прощаю вас…
И что удивительно, секундантом Лукаса в обоих поединках был некий Джошуа Бартон, и он тоже вскоре погиб в поединке на этом же острове.
А потом дуэли в Сент-Луисе закончились, и произошло это, когда власти приняли решение любого дуэлянта или секунданта лишать права участвовать в какой-либо коммерческой деятельности на территории города. Как видим, деньги тут оказались сильнее бретерского гонора.
Случайный выстрел
Дэвид Бродерик из Калифорнии прославился тем, что стал единственным действующим сенатором, убитым на дуэли.
Демократ Бродерик был заметной фигурой на калифорнийском политическом горизонте: большого роста, прямолинейный, неподкупный, преданный людям, которым приходилось зарабатывать себе на жизнь, со «ртом, полным крепких белых зубов, с серьезной внешностью и пристальным взглядом серо-стальных глаз». Происхождение у него было весьма скромным: сын гранильщика камней на строительство Капитолия в Вашингтоне, он начал трудовой путь гранильщиком в Нью-Йорке. Еще мальчишкой он завоевал главенство среди ровесников с Кристофер-Стрит, потом стал начальником добровольной пожарной команды и, наконец, владельцем процветающего салуна.
Ему было двадцать девять лет, когда в 1849 году он отправился в Калифорнию с твердым намерением вернуться на Восток в качестве сенатора от Калифорнии. В Сан-Франциско Дэвид Бродерик, работая в пробирной палате, понял необходимость введения в качестве средства обмена монеты вместо золотого песка и начал выпускать золотые кругляши достоинством в пять и десять долларов. Его литейная фабрика превратилась в неофициальный монетный двор. Обеспечив себя таким образом, он снова вернулся к своей «первой и единственной любви» (он никогда не был женат) – к политике.
Он быстро поднимался по политической лестнице: сначала делегат конституционного конвента, затем сенатор штата, заместитель губернатора…
Мало кто относился к Бродерику равнодушно. Для друзей он был государственным деятелем, проделывающим сотни миль по горным приискам и заселенным фермерами долинам, произнося речи, завоевывая друзей и сторонников среди простого народа. А вот представители так называемых хороших семей порой называли его «чурбаном» и относились к нему с презрением, замечая за ним лишь отсутствие такта.
Когда законодатели Калифорнии собрались в январе 1857 года для избрания двух сенаторов Соединенных Штатов, они в большинстве своем были демократами и видели в Бродерике лидера. Бродерик сам предложил свою кандидатуру на пост сенатора, а затем настоял на переизбрании Уильяма Гвина. Это было роковой ошибкой: Гвин являлся сторонником рабства и стремился к расколу Калифорнии.
На калифорнийских выборах в 1859 году антагонизм между фракциями Гвина и Бродерика усилился. Во время кампании председатель Калифорнийского Верховного суда и союзник сенатора Гвина Дэвид Терри выступил с осуждением Бродерика, заявив, что тот – не истинный демократ. По мнению Терри, Бродерик пошел «не за тем Дугласом». А тот действительно оставил лидера Демократической партии Стивена Дугласа, отдав предпочтение лидеру «чернокожих республиканцев» Фредерику Дугласу.
Терри объявил на собрании демократов:
– Дуглас, за которого так распинается Бродерик, это вовсе не Стивен Дуглас – государственный деятель, а Фредерик Дуглас – мулат.
Слова эти были произнесены и восприняты как преднамеренное оскорбление.
Бродерик в ответ гневно заявил, что Терри – бесчестный судья и «жалкий негодяй». Завтракая в гостинице «Интернэшнл», он сказал сидевшим с ним за столом друзьям, что ранее считал Терри порядочным человеком, но теперь больше так не считает. Это замечание было услышано Перли, одним из приспешников Терри, сидевшим за соседним столиком.
За эти слова Терри вызвал Бродерика на дуэль, но последний отклонил вызов, заявив при ЭТОМ:
– Перли подослан махинаторами, которые стремятся избавиться от меня.
И все же им пришлось драться. Они встретились рано утром 13 сентября 1859 года у озера Лейк-Мерсед, что к югу от Сан-Франциско.
Бродерик был хорошим стрелком. Терри же больше привык действовать охотничьим ножом. Однако последний получил доступ к пистолетам, предназначавшимся для этой дуэли, и обнаружил, что у одного из них необычайно легкий спусковой крючок – «настолько легкий, что пистолет стрелял от легкого толчка или даже простого взмаха, без всякого нажима».
Конец недели Бродерик провел за приведением в порядок своих политических и личных дел, а в понедельник вечером поехал в «Лейк-Хаус» – постоялый двор на Миссионерской дороге, в двух милях от берега. Там он провел бессонную ночь, поднялся на рассвете и поехал к песчаным дюнам, где его дожидались секунданты. Выбор оружия достался Терри.
Пистолеты были заряжены, противники встали спиной друг к другу и сделали по десять шагов. Один из секундантов спросил:
– Джентльмены готовы?
Дуэлянты подняли оружие, и тут пистолет Бродерика случайно выстрелил. То есть он разрядился без нажатия на спусковой крючок. Раздался выстрел, и пуля вонзилась в землю. А что же Дэвид Терри? Он, как ни в чем не бывало, тщательно прицелился и хладнокровно прострелил Бродерику правую сторону груди.
Дэвид Бродерик получил тяжелейшее ранение и умер спустя три дня, 16 сентября 1859 года. Перед смертью он успел сказать:
– Меня убили за то, что я был против распространения рабства…
После смерти на сенатора водрузили корону великомученика. Когда Сан-Франциско узнал, что Бродерик мертв, город погрузился в траур. Учреждения и деловые конторы закрылись, вывесив черные флаги на дверях, тридцать тысяч человек собрались на площади, где на катафалке покоилось тело Бродерика.
Это событие ускорило приближение Гражданской войны. Это и понятно, ведь Терри был техасцем и среди своих предков имел южных рабовладельцев, а Бродерик был северянином и сторонником свободного труда.
Однако Дэвида Терри оправдали в суде, и он ушел служить к конфедератам. Спустя много лет, 14 августа 1889 года, его тоже застрелили, когда он пригрозил убить председателя Верховного суда Стивена Филда. Сделал это телохранитель Филда Дэвид Нигл, и суд потом признал, что он действовал в рамках своих служебных полномочий.
