Сергей Михайлович Кравцов
Три небылицы за постой
Подхватил Николка с земли камень-голыш и, что есть силы, запустил в филина. Угодил камень оборотню прямо в бок. Вскрикнул филин не по-птичьи, и рухнул на землю. Чуть коснулся травы, тут же обратился в огромного матёрого волка со свежей отметиной на голове. Кинулись мужики врассыпную – кто ж думал, что мельник и в самом деле оборотнем окажется?! А волк, оскалив зубы, кинулся на Николку, заранее радуясь, что у того нет с собой дубины, и теперь ему обороняться нечем. Только зря он радовался. Николка не растерялся и подхватил кем-то оброненный осиновый кол. Размахнулся, и всадил его остриём прямо в оскаленную волчью пасть. Тут и мужики опомнились, набежали со всех сторон, и – давай оборотня кольями охаживать. Взвыл он, повалил от него чёрный дым, и осталась от мельника только кучка чёрного пепла.
Смотрит Николка, а невдалеке от мельницы – конюшня обветшалая, из которой доносится конское ржание. Подбежал к ней, заглянул внутрь, и увидел своего коня, который стоял привязанный, с мешком на голове. Обрадовался он, вывел коня и, положив седло, поехал на нём обратно к деревне. Мужики следом за ним идут, друг перед другом своей смелостью да удалью бахвалятся. Лишь один Николка, слушая их, молча про себя усмехается. Вернулись они домой на закате, а по деревенской улице идёт десятский из царской дружины с двумя ратниками, каждый при сабле и бердыше. Десятский в трубу трубит, ратники в барабаны бьют.
Как собрался народ от мала до велика, десятский развернул бумагу казённую и начал читать царский указ:
– Царь-государь Дементий Премудрый велит всякому храброму да удалому прибыть к его двору, дабы сослужить ему службу верную. Напало на наши края чудище небывалое о трёх головах, на коне железном. Кто его сумеет одолеть – получит великую награду.
Стоят мужики, меж собой о чём-то гомонят, всё подсчитывают да прикидывают – идти ли им на службу царскую, или пока что погодить? Уж никто и не вспоминает свои недавние речи хвастливые. А Николка подошёл к десятскому, спрашивает:
– А скажи мне, служивый, что за награду царь обещает?
– Три сундука золота, – начал загибать пальцы десятский, – если кто не из родовитых – титул князя светлейшего, а в придачу, во владение – богатый город торговый и сто деревень вместе с ним.
– Ну, это мне подходит! – сказал Николка. – Поеду, попытаю счастья. Чай, чудище-то не страшнее оборотня будет?
Услышали это люди, стали его отговаривать: дескать, не ходил бы ты на службу тяжкую и опасную! А мы бы тебя старостой выбрали, избу бы новую всей деревней сладили, невесту подыскали наилучшую с приданным богатым… Но не польстился Николка на эти посулы, поклонился людям и сказал им на прощание:
– Когда по нашему царству разгуливает страшное чудище, неся смерть и разорение, к лицу ли мне прятаться за печкой и думать о корысти? А ну, как, сюда оно к нам нагрянет? Что тогда делать будем? С ним в сравнении, гляди-ка, и волк-оборотень пташкой-синичкой покажется. Нет, люди добрые, не останусь я здесь. Коль уж выбрал дорогу ратную, назад пути для меня уже нет. Может статься, и голову сложу. Значит, так тому и быть. Не поминайте лихом!
Запрыгнул он в седло, и поскакал из деревни в сторону большой дороги, что ведёт к стольному граду. Весь следующий день провёл он в пути – ехал вдоль нив цветущих, вдоль дубрав тенистых, по лугам зелёным. Потом – ещё день, ещё день… Хоть и резвый конь у Николки, а целых пять дней он добирался. И конь устал, и сам он утомился, как будто все эти дни отработал на сенокосе. А когда добрался до столицы, остановился на холме, залюбовался городом с куполами золотыми, с башнями высокими, с теремами богатыми, с воротами серебром обшитыми. Правда, пригороды, что вдоль стен городских тянулись, оказались ничуть не богаче той деревни, где он вырос. Стал Николка думать, куда бы ему определиться на постой. Едет он по посадской улице меж деревянных изб, а по дороге идёт старуха с большой вязанкой дров. То ли сама обессилела, то ли вязанка тяжеловата оказалась, да только споткнулась она и упала. И нет бы, прохожим помочь ей подняться. Куда там! Кое-кто ещё и насмехаться начал. Рассердился Николка, сказал этим пустосмехам:
– Эх вы! И не стыдно над старым человеком потешаться? А ну, прочь отсюда зеваки, не то – плетью всех попотчую!
Зеваки тут же – кто куда, а Николка спрыгнул с коня, помог старухе подняться, спрашивает её:
– Что ж, бабушка, такую ношу на себя неподъёмную взгромоздила?
– Эх, милый, – вздыхает та, – живу одна, дома дров – ни щепки, поесть не на чем сварить. А тут купец не жадный подвернулся, на одну медную монету дров дал вдвое больше, чем другие.
Взялся Николка помочь ей дрова донести до дому. Стала старуха его расспрашивать, кто он и откуда. Услышала, что собирается незнакомец сражаться с чудищем, только и вздохнула.
– Ох, и много уже удальцов погубило чудище трёхглавое – не сосчитать! Неужто, надеешься, что тебе повезёт?
– А это – как судьба решит, – ответил Николка. – Не всем же от неё бегать? К тому же, бегай – не бегай, а она и за печкой найдёт.
Узнав, что остановиться молодому богатырю негде, старуха предложила пожить на её подворье. Поставил Николка коня в давно пустовавшую конюшню, дал ему овса, налил воды, а сам поужинал, забрался на сеновал и тут же уснул сном непробудным. Что ни говори, а такой долгий путь – всякому ли по силам?
Тем временем хозяйка подворья, которую по уличному звали Селивёрстовной, пошла по соседкам, чтобы хоть что-то выведать про чудовище трёхглавое. Ну, не могло такого быть, чтобы кто-то хоть чего-то о нём не знал. Земля, как говорится, слухом полнится! Всю свою улицу исходила, да только и удалось ей узнать, что чудовище чем-то непонятным с какой-то горой дальней связано. Уже не раз замечалось, что как только за лесом заклубится чёрная туча, вскорости появляется и Трёхглавый. Только, вот, где эта гора – точно сказать никто не смог. А ещё узнала она, у кого для её постояльца можно раздобыть хорошие доспехи.
Поведала Селивёрстовне об этом вдова кузнеца, к которой она зашла напоследок. Много лет назад приснилось мужу той женщины, будто подъехал к его кузне небывалого вида витязь на белом коне с гривой до земли, в золотых доспехах, и с копьём в руке. И объявил кузнецу незнакомец, что должен он отковать панцирь, который ни стрела, ни меч не возьмут. А ещё меч, который может рассечь и железо, и камень.
– А каков из себя тот человек, для которого я буду ковать доспехи? Сколь он высок, сколь широк в плечах? – спросил кузнец.
– Делай, как душа подскажет, – ответил витязь. – Тому воину, что придёт за панцирем и мечом, они будут впору.
Повеление своё незнакомец приказал держать в тайне, поэтому кузнец работал над доспехами украдкой от всех, больше десяти лет. И закончил работу за год до своей смерти. Даже его жена об этом ничего не знала. Лишь на смертном одре рассказал кузнец ей про свой сон, и назвал то место, где были спрятаны доспехи. Когда она уже вдовой пошла в церковь заказывать заупокойную по мужу, то на иконе вдруг увидела того самого витязя, что ему приснился. Это был сам Георгий Победоносец. И вот теперь, как видно, настало то время, когда за доспехами должен был прийти тот, для кого они и предназначались.
– …А какой масти конь у твоего постояльца? – напоследок спросила вдова.
– Вороной, – сказала Селивёрстовна.
– Ну, значит, это он и есть! – согласилась та. – Покойный муж мне и сказал про всадника на вороном коне.
Утром проснулся Николка, умылся родниковой водой, почистил и снарядил коня, чтобы в город въехать было не зазорно. А как сел завтракать, хозяйка подворья ему и рассказала про свой вчерашний разговор с вдовой кузнеца. Удивился Николка и обрадовался – значит, сама судьба определила, что надлежит ему сразиться с неведомым чудовищем. Пришли они к вдове, и с ней вместе отправились в старую, уже завалившуюся кузню. Велела вдова копать перед самым горном. Взялся Николка за лопату, и вскоре увидел дубовую дверь, под которой открылся обложенный камнем подвал. В нём-то и были спрятаны чудесные доспехи. Достал их молодой богатырь, примерил, и сразу же стало ясно, что ковался панцирь на него – лёг он на плечи раз в раз, словно сделан был по точной мерке.
Поблагодарил Николка Селивёрстовну и вдову кузнеца, сел на коня и поехал в город. Когда проезжал ворота, стражники и рты пораскрывали, глядя на незнакомого воина. Да и то, как не удивиться? Начищенные доспехи на нём сверкают, аж глаза слепят, конь вороной, стати чистокровной, идёт, приплясывает, из булыжной мостовой высекает искры подковами – в разные стороны они так и брызжут. Пока Николка до дворца доехал, за ним целая толпа увязалась. Таращатся на незнакомца столичные жители, никак в толк не возьмут – что за богатырь? Каких земель? А на площади перед царским дворцом уже дюжины три удальцов собралось. И не просто витязей, а знати родовитой – и здешней, и заезжей. Все, сплошь – князья светлейшие, графья сиятельнейшие, герцоги, виконты, бароны именитые, и ещё невесть кто.
Все разодеты в шелка и бархат, доспехи на них золочёные, у всех сбруя камнями самоцветными украшена, сабли и мечи лучшими заморскими кузнецами кованы… Прямо, как будто, не на битву собрались, а на весёлую пирушку. Увидели они Николку в простой, одежде из льняного полотна, в доспехах без позолоты, на коне с простой воинской сбруей, и давай над ним потешаться. Дескать, ты-то куда, мужик лапотный притащился? Тебе ли, деревенщине, в одном строю с нами, благородными, стоять? А следом за своими барами и их челядь захихикала. Только не на того они напали, чтобы оконфузить и вывести из себя. Усмехнулся Николка и спросил витязей благородных:
– В добрый ли час смеяться надумали, честные богатыри? Что тешиться до сечи, коли пока неведомо, кто из тут собравшихся будет смеяться после неё?
Сразу же попритихли, понурились удальцы. Вспомнили, что за битва им предстоит, всяк тут же задумался о своей доле. Тут протрубили трубы и глашатаи объявили:
– Эй, молодцы-богатыри! Эй, люд столичный! Слушайте царское слово, государево наставление.
Открылись ворота дворца, и на площадь вышел царь с боярами. Долго стоял в тяжком раздумье Дементий Премудрый, не говоря ни слова. Примолкла площадь, даже лошади перестали гривой потряхивать. И сказал царь всем собравшимся:
– Знаю я, что не всем из вас суждено вернуться. Страшен и силён Трёхглавый. Но не сробейте, славные воины, одолейте чудище. Иначе погубит оно наше царство, опустеют наши города и веси. А уж я сдержу своё слово царское. Будет тому, кто сразит погубителя земли нашей и уже обещанное, и иная награда. Отдам я победителю страшилища свою дочь единственную в жёны, и быть ему моим наследником на престоле.
Снова протрубили трубы, и из дворца со своими прислужницами и наперсницами княжеских родов вышла царевна Настенька. Встала она рядом с отцом, взгляд потупив. Увидел её Николка, и дух у него захватило – уж, так хороша она собой! А огляделся по сторонам, посмотрел на знать родовитую, и горько ему стало – где уж ему, простой сермяге, с такими-то тягаться, в золото и самоцветы разнаряженными, одетыми, чуть ли не богаче самого царя? Ведь если даже и суждено ему победить трёхглавое чудовище, то удастся ли покорить сердце Настеньки? Захочет ли она по своей воле стать женой – пусть и богатыря, но из простонародья? А если вдруг окажется, что отдавать за него царевну будет против её воли, то зачем ему такая женитьба? Нрав имел Николка открытый и прямодушный, и потому знал заранее, что если не люб ей окажется, то ничего ему тогда вовсе не нужно.
Приказал царь всем богатырям пройти перед ним по одному, чтобы каждого он смог увидеть, каждому мог дать своё напутствие. Спешились витязи с коней, и один за другим, по роду и чину, пошли перед царём, отрекомендовываясь, кто таков, и выслушивая царское благословение. Первым пошёл боярский сын Фолопий – самый знатный и родовитый. Благословил его царь на подвиги, а он, проходя мимо царевны, снял с пальца тяжеленный золотой перстень с огромным алмазом и бросил к её ногам, как бы желая объявить, что когда вернётся с победой, примет драгоценность назад только с её согласием отдать свою руку. Следом пошёл княжеский сын Аникей. У этого перстень был чуть полегче и украшен рубином. Третьим оказался иноземный герцог Шмургундский, у которого перстень был украшен бесценным синим бриллиантом. Николка шёл последним. Остановился перед царём, как и все прочие витязи преклонил колено и объявил:
– Крестьянский сын Николка, по прозвищу Ничей. Из дальних мест приехал биться со страшным чудищем, не щадя ни крови своей, ни жизни самой!
Удивился царь, да и бояре растерялись. В столицу если и приезжали смельчаки из простонародья, то только чтобы быть на подмоге у воинов благородных кровей. А тут – крестьянский сын наравне с именитыми витязями биться собирается. Хотя… На вид-то он ничуть не хуже любого князя или графа. И походка твёрдая, и речь смелая, и взглядом чист, и статью своей настоящий воин. Тем паче, что и доспехи у него большим мастером сработаны, да и конь такой, что любому заморскому королевичу на зависть.
Делать нечего, благословил царь воина Николку на подвиги ратные, пожелал ему победы над Трёхглавым. А Николка, глядя на брошенные к ногам царевны перстни, достал подарок русалки и положил тонкий серебряный перстенёк с крохотным изумрудом поверх всех остальных. И пошла рать богатырская за городские ворота, чтобы сыскать в чистом поле врага неведомого и скрестить с ним свои мечи. Как покинули витязи площадь, приказала Настенька собрать перстни и сложить их в ларец красного дерева, чтобы потом, на победном пиру, вернуть украшения хозяевам. Но вот серебряный перстенёк последнего из витязей почему-то подняла сама. Запомнился он ей обликом простым и благородным, манерой скромной, без бахвальства и самодовольства. И близко он не был он похож на расфурфыренных как павлины, надутых и важных, как индюки княжичей и бояричей. Надела Настенька серебряный перстень себе на палец, и тут же поняла, что только Николку и будет ждать с поля брани.
А витязи выехали за городские ворота в чисто поле, стали по сторонам оглядываться – не видно ли чудовища? А его – что искать? Трёхглавый и сам – тут, как тут. С нынешнего утра уже и ближние к столице деревни, и посады в пепел успел обратить. Не пощадил ни старого, ни малого. Кто от чудовища схоронился – жив остался, кто не успел – мёртв лежит.
Смотрят витязи, и видят: выезжает из чадного, дымного пожарища всадник вида необычного на каком-то страшном, уродливом коне. И не поймёшь: зверь это едет или не зверь, человек или не человек? Над его плечами на длинных шеях высятся три одноглазые драконьи головы, на каждой из которых – по золотому рогу. За спиной сложены перепончатые крылья, в когтистых лапах два кривых меча-ятагана, покрытых запёкшейся кровью. Да и конь его тоже с золотым рогом на лбу больше похож на дракона, чем на коня. Из его клыкастой пасти не ржание исторгается, а рёв и шипение вперемешку с языками пламени.
Как увидели витязи это страшилище, сразу же им стало не по себе. Поняли они, что просто так его не победить. Скорее, этот Трёхглавый может иссечь в капусту любого из них, как бывало уже не раз с теми, кто выходил против него прежде. А когда подскакало чудовище к ним поближе, холодея сердцем, витязи увидели острые железные копыта коня, впивающиеся в землю. Остановился Трёхглавый, дохнул огнём и, глядя на людей своими кровавыми глазами, всеми тремя пастями клыкастыми хрипло расхохотался.
– Эй, людишки! Неужто меня, самого Погубилу Смертоносца, победить надеетесь? Уносили бы вы ноги, подобру-поздорову! И часа не пройдёт, все мертвы лежать будете!
Стали богатыри впопыхах судить и рядить – как им лучше в бой вступать? Всем сразу накинуться, или по одному выезжать? Хотел Николка своё присоветовать – каждому разом выпустить в чудище по стреле, и сразу же, пока оно не опомнилось, накинуться на него самым сильным бойцам на мечах. Да только чванливая знать его и слушать не стала. Мол, много ли ума у мужика, у деревенщины? И решили витязи, что выезжать будут по одному. Первым вызвался боярский сын Фолопий. Метнул он в Погубилу своё длинное, острое копьё, да только тот проворен оказался – отскочил в сторону, и воткнулось оно в землю далеко за его спиной. Тогда кинулся Фолопий на чудище с мечом иноземным, золотыми узорами узукрашенным. Замахнулся и ударил. А Трёхглавый один из своих мечей подставил, и меч боярича развалился на две половины, словно был слеплен из хлебного мякиша. Снова расхохотался Погубила, и заорал голосом страшным:
– Вот и смерть твоя настала!
И впрямь, ещё бы миг, и слетела бы голова боярского сына, да тут просвистели три стрелы одна за другой, вонзившись в разверстые пасти всех трёх голов, и ручьями хлынула из них чёрная кровь, заливая коня и доспехи. Взвыл Трёхглавый и кинулся наутёк, в одно мгновение скрывшись в чёрном дыму пожара. А Фолопий вернулся к витязям и стал благодарить их за подмогу, хвалить стрельбу меткую. А те руками разводят, на Николку указывают – это он тебя выручил, а не мы. Уж, как осерчал Фолопий!
– Ишь, – говорит, – выискался помощник! Я бы и без тебя, мужик лапотный, с чудовищем справился бы. Впредь – знай своё место, да под ногами не путайся.
Промолчал Николка, ничем не стал отвечать на это неумное чванство. Вернулись богатыри в город, поехали в царские палаты пировать, праздновать первую ратную удачу, своей удалью да богатырской силой хвастаться. А Николка – прямиком в слободку, к себе на постой. Расседлал коня, дал ему поесть-попить, а сам начал править сбрую, чистить доспехи и точить свой меч. А после ужина снова отправился на сеновал. Только вот сон к нему всё никак не идёт. И про завтрашний день думается, про новую битву с Трёхглавым… А тут ещё и царевна Настенька стоит пред глазами. Запала она ему в душу. И не потому, что царевна, и не потому, что собою пригожа, а взгляд у неё добрый и душевный. С такой – хоть сто лет проживи, но и сердце к ней не остынет, и душа не зачерствеет.
Вышел он в сад, сел под старую яблоню и задумался. Неведомо сколько он просидел, только видит – мелькнули над садом птичьи крылья, и на яблоню сели две большие серые совы. Начали они ухать, по-своему, по-совиному, меж собой о чём-то разговор вести. Достал Николка из кармана лесной орешек и быстро его съел. И тут же услышал, как одна сова спрашивает другую:
– А что, тётка, ты и впрямь считаешь, что Погубилу Смертоносца никто из богатырей не сможет одолеть?
– Никто! – ухает другая. – Потому, что защищает его и от копья, и от меча неведомая колдовская сила. Отсекут ему руку – через день вырастет другая. Отсекут все три головы – через неделю они опять на месте. Изрубят его на мелкие кусочки – пройдёт время, всё опять срастётся. На каждой из его голов – по золотому рогу. Через них-то и приходит к нему сила тысячи демонов, что породили его из адского огня.
– И в чём же кроется это колдовство? – снова спросила молодая.
– Это страшная тайна, и знать её – не всякому дано… – перешла на шёпот старая сова. – Есть в двух днях пешего хода от стольного града высокая гора. На её вершине – густой, непроходимый лес, посреди которого голая поляна. Не растёт на ней ни травинки, ни былинки. Есть один лишь сухой куст терновника. Но – ой, какой же он опасный! Стоит его коснуться хоть человеку, хоть зверю или птице – и конец ему, всякий тут же сгорит без остатка. В гуще куста скрывается змея железная с золотым рогом на голове. Ни огнём ту змею не сжечь, ни мечом не разрубить. Держит она в своей пасти, ни на мгновение не выпуская, чёрное, каменное яйцо. Вот в нём-то и скрыта сила Трёхглавого. Если яйцо разбить, в тот же миг развалится он на части и обратится в чёрную глину. Но даже если и сыщется удалец, который доберётся до вершины, то у змеи яйцо ему ни за что не отнять. Стоит ему подойти к терновнику, как, она тут же его задушит, обвившись вокруг шеи. Яйцо разбить тоже непросто – прежде его надо раскалить на семи огнях, а потом бить по нему семью самыми тяжёлыми молотами.
Заухали совы, взмахнули крыльями и скрылись в ночной темноте. Долго думал Николка над услышанным. Уж, не про ту ли гору рассказала старая сова, что ему нынче утром говорила и Селивёрстовна? Вот бы её разыскать! Положим, взобраться на вершину он сможет. Вот, только, как справиться со змеёй, не коснувшись терновника? А идти туда, хочешь – не хочешь, придётся. Раз Трёхглавого оберегает чёрное колдовство, то человеческой силой это чудище – попробуй, одолей! Хоть тысячу богатырей собери – ничего они поделать не смогут. Поэтому выход тут может быть только один: найти гору, добыть колдовское каменное яйцо и разбить его.
И тут пришла Николке мысль: а что, если применить хитрость и смекалку? А пусть чудовище само укажет, где находится его заветная гора. Ну а на змею тоже можно будет найти управу!
Отломил Николка с яблони сухой сучок, взял ножик, и что-то начал вырезать из дерева. Почти до рассвета просидел со своей работой. Потом опять забрался на сеновал, и проспал там до первых петухов. А как солнце поднялось, он поехал к городским воротам. Все витязи уже на площади. Вчерашний день вспоминают, о нынешнем разговоры ведут. Как подъехал Николка, все знатные богатыри тут же скривились, как от редьки горькой, меж собой шушукаться начали да на него исподтишка пальцем указывать. На вчерашнем-то пиру его хоть и не было, но витязи сразу же приметили на пальце царевны серебряное колечко с изумрудом. Тут же догадались, чьё оно. Обуяла их чёрная зависть и злое недовольство: как же это так? Дочь царя заранее сделала свой выбор в пользу какого-то лапотного мужика, деревенщины неотёсанной?!
Пуще всех был зол боярич Фолопий. Поэтому вчера ещё во время пира куда-то послал своего самого верного слугу с тайным письмом и сумой золота. Увидел Николку боярский сын, и тут же надменно отвернулся, словно тот днём прошедшим его не от верной смерти спас, а наоборот, сам пытался погубить.
Стали витязи уговариваться, как биться им с чудищем сегодня. Решили нападать сразу по трое, с разных сторон. Сражаться до первой крови или поломки оружия. Как только первые трое дальше бой вести не смогут, их тут же сменят другие. Послушал Николка и говорит:
– Разумно придумано, только сами же видите, что вся сила чудища в чёрном колдовстве. Как ни сражайся с этим супостатом, колдовство простой силой не пересилить. Может, кто знает, где в двух днях пешей ходьбы от столицы есть гора с сухим кустом терновника на вершине? Ведомо мне стало, что там и кроется сила Трёхглавого.
В ответ витязи руками замахали, над его словами начали язвить и насмехаться. Дескать, что за сказки ты нам тут начал рассказывать? Какое-такое тут может быть колдовство? Вон, на завалинке сидят старухи, иди к ним в компанию, будете друг другу небылицы сочинять! А уж мы сами, и без тебя как-нибудь победим страшилище. Говорит княжич Аникей:
– Будет сегодня сеча – соваться не вздумай, а то только помешаешь, у нас под ногами путаясь!
Слушает эти хвастливые глупости Николка, а сам в ответ ни слова – что попусту пререкаться с теми, кого судьба умом не наградила? Протрубила труба, и снова поехали витязи в чистое поле биться с Трёхглавым.
А он им уже в гари и дыму навстречу скачет, диким зверем ревёт, мечами-ятаганами сверкает. Опять за утро спалил больше дюжины сёл, потоптал своим конём и порубил множество народу. Первым, как и вчера, навстречу ему поскакал сын боярский Фолопий (очень уж ему хотелось стать царским зятем и наследником трона), а с ним – сыновья княжеские Аникей и Никодим. Все трое – сажень в плечах, все воинскому делу у лучших мастеров обучены. Разом метнули они в Погубилу свои копья с разных сторон. Только ни одно до него не долетело – Трёхглавый их на лету перерубил своими ятаганами. Выхватили витязи мечи, пришпорили коней и накинулись на чудовище, да только опять незадача вышла. Все три меча, откованные из лучшего заморского булата, с одного удара Погубилы рассыпались как стеклянные.
Махнул Трёхглавый своими кривыми мечами ещё раз, и повалились с коней на землю, обливаясь кровью, Аникей и Никодим. Если бы не было на них лучшей заморской брони, разрубил бы он их пополам. Фолопий, видя такое, себя не помня, дал коню шпоры и – наутёк. А те трое, что должны были вступить в сечу следом за этими богатырями, только выехав навстречу Трёхглавому, сразу же бросились, кто куда. Видит Николка, что чудище направило своего коня на раненых витязей, чтобы тот их копытами с землёй перемесил, чтобы смерть их была долгой и мучительной, выхватил меч, и во весь опор, с громким криком:
– А ну, сразись со мной, страшилище безобразное! – поскакал навстречу Трёхглавому.
Взревел тот, огнём дохнул, своими кровавыми глазами на нежданного смельчака уставился.
– Ну, давай, давай, сразимся! Отрублю тебе сейчас голову и съем тебя вместе с доспехами. А мой конь твоим вороным полакомится! – пугает Погубила, ятаганами размахивая.
Только не ко времени хвастать он начал. Подскакал к нему Николка, тот и ахнуть не успел, как разрубил его меч сразу оба ятагана. И тут же, пока Трёхглавый не опомнился, ещё одним махом снёс ему витязь и крайнюю правую голову, и правую руку по самое плечо. Взвыло чудовище, во все стороны хлынула его чёрная, как дёготь, кровь. Тут же за спиной Погубилы поднялась широкая стена густого, чёрного дыма. Дал он шпоры в бока своему коню-дракону, и исчез в дыму.
Глядит Николка – мчатся к нему «храбрецы», что так и не решились вступить в бой с чудовищем. Все трое гневаются, обижаются:
– Эй, деревенщина! Тебе же сказали сегодня утром, чтобы ты не мешался и не путался под ногами! Мы, понимаешь ли, выполняли хитрый воинский манёвр, и только собрались порубить этого Трёхглавого на куски, а тут – ты полез, куда не просят, и всё нам испортил!
А Николка молча спешился, помог подняться раненым, перевязал их раны и напоил родниковой водой, в которую окунул свою чудесную раковину. Испили они, и тут же боль стала утихать, остановилась кровь и начал спадать жар. Потом сел на коня и сказал «храбрецам»:
– Что-то не видел и не слышал я вас, когда Погубила собрался этих двоих своим конём потоптать. Ну а теперь-то, вижу, что на словах вы самыми первыми храбрецами стали. Небось, и на нынешнем царском пиру будете не последними?
Ух, как задело за живое знатных богатырей сказанное Николкой! А возразить-то и нечем. Покряхтели, посопели витязи, да и поехали в стольный град, про свои новые победы рассказывать. А Николка снова отправился в посад на постой. Едет и досадует: как же у него так неудачно вышло-то, что в сече с Трёхглавым он в горячке малость перестарался, и оставил чудище без руки и одной из голов? Понадеялся, что раненый Погубила открыто поскачет к своей заветной горе. Ну а он сам, понятное дело, погонится за трёхглавым, и благодаря этому без особого труда сумеет выведать к ней дорогу. Только, вот, Погубила сделал по-своему – исчез в стене дыма, и ищи его – свищи… Теперь нужно будет придумать что-то другое. Какую-то хитрую уловку, чтобы чудовище, забыв про всё, бросилось к той колдовской горе.
На следующее утро Николка снова поехал на городскую площадь. Собрались витязи, стали совет держать: какую же им сегодня против чудища применить стратегию? Каждый своё толкует, каждый считает себя самым умным, каждый мнит себя самым сведущим. Один предлагает накинуть на Трёхглавого с разных сторон несколько арканов. Ну, чтобы опутать его и заколоть копьями. Другой советует вырыть ловчую яму, с острыми пиками на дне, чтобы заманить туда чудовище. Час, другой спорят… Сошлись на ловчей яме. Поехали за город, начали копать. Но – какие могут быть работники из князей да графьёв? Вырыли яму – и баран не уместится. Кое-как воткнули в дно пики, кое-как накрыли ветками и травой, и поехали высматривать Погубилу.
Глядят – а он уже в поле, среди клубов дыма скачет в их сторону. Правда, отрубленная Николкой голова ещё не отросла, но рука уже на месте. Ятаганами снова машет, рычит и воет, огнём плюётся. Витязей увидел – как будто даже обрадовался. Но едва заприметил Николку, как тут же коня своего попридержал. Видно, не забыл, как вчера от этого богатыря перепало. Ну а Фолопий снова впереди всех, кричит Погубиле:
– Эй, ты, чучело страхоглядное! А ну, догони нас!
И все витязи разом поскакали в сторону западни. Трёхглавый дал шпоры коню-дракону, и помчался за ними следом. Когда он доскакал до того места, где была устроена ловчая яма, то остановился и захохотал.
– Ай, да затейники! Ай, да придумщики! Ой, насмешили! Это вы, что же, надеялись заманить меня в эту ямку?! Я сейчас со смеху помру! Ну, что, может, лучше сразимся на мечах? Обещаю: больше одной головы никому срубать не стану.
Расстроились витязи, скисли, понурились – вся их хитрость прахом пошла. Но в этот момент к чудовищу подскакал Николка и кричит ему:
– Эй, Трёхглавый! Тебе бы лучше поспешить на ту поляну, где куст терновый. Пришли туда из далёких краёв лесорубы-великаны. Хотят терновый куст корчевать, змею железную убивать.
– Кто?! Кто мою тайну выведать посмел?!! – взревел Погубила и, что есть духу, куда-то поскакал.
А Николке – того и надо. Он тут же помчался вслед. Несётся чудовище как полоумное, даже не оглянется, потому что твёрдо знает: нет ни у кого из витязей такого коня, который смог бы сравниться с его железным конём, который смог бы от него не отстать. Да только очень крепко оно в этом промахнулось. Уж, сколь ни скор и неутомим был его конь-дракон, но и Николкин вороной маху не дал – птицей следом летел, ни на шаг не отставал. Словно вихрь проскакал Николка по бездорожью чуть ли не сотню вёрст. Ещё солнце не поднялось к полудню, а Трёхглавый уже гнал своего коня вверх по склону горы, высящейся над крутым речным берегом. А вот Николка у подножия этой кручи остановился, чтобы на гору, чуть позже, подняться без суеты и спешки. Спрыгнул он с коня, взял его под уздцы и, не торопясь, окольной дорогой пошёл к вершине.
А Погубило Смертоносец, чуть не выбивая из своего железного коня последний дух, примчался к непроходимым зарослям, окружающим голую поляну. Огляделся по сторонам, а никаких великанов-то и не видно! Удивился Трёхглавый, забеспокоился – уж, не опоздал ли он? Вдруг, великаны тут уже побывали, выкорчевали терновый куст, убили змею, забрали яйцо и ушли восвояси? Спрыгнул он с коня, продрался через заросли на поляну, и остановился в растерянности: всё там на месте – и куст, и железная змея, притаившаяся в его глубине… И только тут до него дошло, как хитро обманул его витязь.
