Сергей Малицкий
Юдоль
Кай встретил чудовище у основания сука. Загнал в глотку копье, подпрыгнул, уходя от удара когтистой лапы, уцепился за следующую ветвь, взобрался на нее, а потом уже сек и рубил ползущую за ним по стволу мерзость мечом, пока та, потеряв обе лапы и изрядную часть головы, не рухнула к основанию дерева грудой распадающейся в черную слизь плоти.
Когда Кай спустился на землю, его ноги дрожали. Сосны больше не было. Верхушка еще держалась, но на три десятка локтей ствол лишился половины сучьев и оказался выгрызен с некоторых сторон до сердцевины. Конь Кая, раздувая ноздри, ткнулся ему в плечо.
– Две лепешки, – хрипло выдохнул охотник и полез в поясную сумку за обещанным. – В этот раз мы обошлись без новых ран, хотя старые, похоже, открылись.
Молодец с удовольствием принял лакомство, а Кай, зажав нос платком, приблизился к поверженной туше и потянул за торчащее между огромных клыков древко. Извлеченное из пасти зверя копье было исковеркано – поперечина смята, лепесток наконечника прокушен. Вдобавок плоть чудовища оказалась ядовитее обычного. Сталь осыпалась на глазах. То же самое стало и с ружьем. От приклада не осталось ничего, стволы были смяты, замки сплющены.
– Говорят, что такая же туманная тварь скоблила когтями ворота Намеши, – хрипло заметил подошедший Такшан. – Ворвалась бы в город, вся намешская гвардия бы не справилась с нею. Но тут на дороге показался обоз беженцев, торопящихся в город, она и отвлеклась. Перекусила обозом и пошла на запад. Может быть, это она и есть?
– Может быть, – кивнул Кай.
– Ты, Весельчак, сделал бы честь любому войску, – с интересом пробормотал Такшан.
– Боюсь, что не любое войско сделало бы честь мне, – ответил Кай и бросил обломки ружья Шарни, который бледнее бледного трясся за спиной Такшана. – Держи, купец. На память. Похоже, придется выторговать у тебя другое ружье.
– Я – не купец, – поправил охотника Шарни и посмотрел на него с надеждой. – Ты не бросишь нас?
Кай смотал веревку, поднялся в седло, взглянул на обоз, готовый то ли продолжать путешествие, то ли разворачиваться вспять.
– Нет, конечно, а то ведь следующая тварь, вместо того чтобы перекусить обозом, пообедает мною. Кажется, в прошлый раз я погорячился насчет пяти таких зверьков. Да и еще одно дельце у меня к тебе появилось, Шарни.
– Какое? – прохрипел тот.
– Копья у меня больше нет, поможешь с хорошим оружейником?
– Это самое легкое, что ты мог у меня попросить! – с радостью отозвался толстяк.
– Вот и славно, – пробормотал под нос Кай и сдвинул брови, разглядев холодный огонь в глазах Такшана.
Птицы запели на пятый день пути. Но вечером четвертого дня Кай увидел, что след рыжего и его спутников покинул тракт. До узкой речушки, которая пересекала спустившийся в глубокий овраг тракт каменистым перекатом, следы коней были, после нее – нет. Кай спрыгнул с коня, скинул сапоги, вошел в холодную воду и прошел вниз по течению с сотню шагов. Когда вернулся, на дороге увидел Туззи, сидящего в седле.
– Рыжий по воде ушел? – понимающе ухмыльнулся верзила. – И ты за своим дружком?
– Нет, – покачал головой Кай.
– Да ладно, – махнул рукой Туззи. – Середина пути почти. Что тебе обоз? Я дорогу по руслу Каменной речки знаю. Выводит она прямо к Эрхе, ну, правда, на сотню лиг южнее Кеты, да и сама речка сотню лиг лишних петлями раскидывает по чаще, но зато без забот. Южный край леса спокойнее.
– Телеги не пройдут, – сказал Кай.
– Так ты ж вроде не нанимался ни в проводники, ни в охранники? – прищурился Туззи.
– Я вот не пойму, кем ты нанялся? – поинтересовался Кай. – Или ты в удовольствие за обозом тащишься.
– Не твое дело, – оскалил зубы верзила. – Может быть, я в Кете наряд на охрану возьму?
– Ага, – кивнул Кай. – За пять лиг от города. Наверное, толпятся уже заказчики? Ждут славного воина…
– Ты язычком-то поосторожнее шевели, – прошипел Туззи. – А то ведь он о зубки пораниться может. Я ведь не мерзость пустотная, с дури под твой клинок не попрусь. Издали возьму. А то и деревенщину свою с цепи спущу. Хочешь стрелку в затылок заполучить?
– А что, приятель? – Кай присел на камень, натягивая сапоги. Он с трудом сдерживался, чтобы не прикончить мерзавца немедленно. Хотя был ли он уверен, что Туззи – мерзавец? Да и если бы пришлось убивать всех мерзавцев, под ногами бы хлюпало от пролитой крови. – Может быть, сойдемся клинок в клинок? Да вот хоть прямо здесь? Ты не бойся, видишь, я и хромаю, да и бок у меня не в порядке. Рискнешь обнажить меч? Как думаешь, если я тебя окорочу на половину локтя, разбежится твое воинство или нового вожака выберет? Ну что, дальше с обозом пойдешь или свернешь на Каменную?
Туззи схватился за рукоять своего меча немедленно, но из ножен его не выдернул. Покраснел, как небо в разгар Пагубы, прошипел что-то неразборчивое и развернул коня прочь.
Вечером к Каю снова пришла Каттими. Нельзя сказать, что она округлилась за последние дни, но что-то на ее лице, кроме глаз, появилось. Она вновь предложила Каю кашу, вновь безропотно съела ее сама, жалуясь, что, с тех пор как стала есть больше, каждый вечер проваливается в сон, как в черную яму. Конечно, может быть, в каше есть какое-то сонное средство, только зачем Такшану усыплять Кая? К примеру, если бы тот спал прошлой ночью, то страшный зверь не только расправился бы с проводником, но и разнес бы весь обоз.
– Я не проводник, – в который раз повторил Кай, с неудовольствием понимая, что любуется девчонкой, глаз не может от нее отвести. – Я иду своей дорогой, так совпало, что за мною тащится обоз. Вот и все.
– Вот и все, – шмыгнула носом Каттими. – Однако горазд ты сам себе лгать. Все вы мужики такие… Слушай, а может, и нет никакого сонного порошка? Запашок какой-то имеется, но Такшан ведь в каждый котел всяких трав чуть ли не по две горсти сыпет. Раньше мне не давал уснуть голод, а теперь я каждый вечер чувствую тяжесть в животе. И сплю.
– Подойди, – сказал ей Кай.
Она послушно двинулась вперед, но в двух шагах от охотника остановилась, задрожала, замерла.
– Дай миску, – попросил Кай.
– Я уже все съела. – Румянец вовсе залил ее щеки.
– Дай миску, – повторил Кай, подхватил жестянку, отметил, что руки Каттими под стать ей самой, тонкие, изящные, но не изнеженные, крепкие, поднес котелок к носу, втянул аромат не так давно наполнявшего его кушанья.
– В другой раз сам будешь есть? – спросила с тревогой Каттими.
– Нет, – мотнул головой Кай. – Я бессонницей не страдаю. Сонной травой разит от твоего кушанья. Но настой слабый. С ног не свалит. Тебе да твоим подружкам по несчастью больше и не надо, а на воина не подействует, разве только добавит пару зевков. Другое плохо – отвыкать от этой травы долго придется. С неделю уснуть не сможешь толком без нее. Прочие рабыни, наверное, и днем спят?
– Точно, – кивнула Каттими. – Спят и не жалуются. Только круглее становятся. Мне раньше голод спать не давал, а теперь и я даже днем то и дело зеваю.
– Тогда зачем он присылает тебя? – спросил Кай. – Кушаньем таким меня не усыпишь, да и догадывается он, что я не ем его каши. Или думает, что ты специально щеки надуваешь, чтобы полнее выглядеть?
– Он странный, – прошептала девчонка. – Спит сидя. Кажется мне, что в темноте видит. У него даже глаза будто светятся. Ну здесь-то над дорогой просветы, ночное небо мерцает углями. И глаза у Такшана мерцают. А еще он постоянно бормочет что-то и на земле чертит и угольки раскладывает. Сейчас не знаю, сейчас я сплю, а раньше точно раскладывал. Он всех на поводке хочет держать. И тебя хочет держать. Днем, пока обоз тащится, он постоянно отстает, с купцами разговоры заводит, но они отмалчиваются вроде. Зато Туззи частый гость. То и дело под полог заглядывает, языком цокает. Туззи хотел купить меня, только не насовсем, а на ночь. А Такшан не продал, сказал, что давал бы коня покататься, если бы у просильщика задница была без шипов.
– Спроси у хозяина, сколько он хочет за тебя? – не удержал во рту глупые слова Кай.
Вспыхнула девчонка, как весенний луговой цвет. Развернулась и только что не бегом припустила обратно к обозу.
Такшан догнал Кая утром. Тот как раз пересек оставшуюся от давнего пожара поляну, на которой поднимался молодой лес, вслед за охотником на поляну выкатили подводы, и впервые с начала путешествия раздавшиеся над головой птичьи трели заставили охотника улыбнуться.
Работорговец поравнялся с Каем, хмыкнул, глотнул вина из висевшей у седла фляжки, наконец спросил:
– Зачем она тебе сдалась?
– Прицениться – не значит покупать, – заметил Кай. – Ты непорченых по какой цене сдаешь?
– По разной, – оскалился в усмешке Такшан. – Оптом сдаю, кучей. Есть нужные… люди, сами все устраивают. Баба тебе зачем? Была бы нужна, давно бы оприходовал. Я ж ее к тебе бесплатно засылал.
– А я подарков не принимаю, – ответил Кай. – Долгов не люблю. Всякий подарок как долг. Хоть поклон, а все одно должен. А когда человек кланяется, с чего бы его не тюкнуть по темечку?
– Да уж, – хмыкнул Такшан, изогнув сросшиеся брови над переносицей, – тебя тюкнешь, как же. Твоя слава вперед тебя идет.
– Славы не ищу, – ответил Кай. – Что под ноги бросается, перешагиваю, что ветром лепится, стряхиваю. Что хочешь за девчонку?
– Да что у тебя есть-то, кроме лошадины твоей? – не понял Такшан. – Пику с ружьем и то потерял. А не кочевряжился бы, хорошую бы монету за этот перегон взял.
– Перегон еще не закончился, – заметил Кай. – Полпути впереди. Разное может стрястись. Когда я на себя работу беру, люблю, чтоб и в закладе я один был. Надорвусь, так сам и пострадаю, на чужой живот грыжу не навешу.
– Брось, – снова засмеялся Такшан. – Ты свою работу уже сделал. Посмотри вокруг: птички поют, цветами пахнет, ветер ветви колышет. Не томи себя домыслами. Избавил лес от мерзости пустотной – радуйся. Монеты на том не заработал, сам дурак.
– Радуюсь, – кивнул Кай. – И сам дурак тоже. Но за дорогой смотрю и смотреть буду. Сколько за девку хочешь?
– А сколько дашь? – оскалился Такшан. – Порча-то у нее немудреная. Если впригляд пользовать, вроде и есть. А если на ощупь, то, Пустота с ней, пальцы-то не занозит. Сама она вот занозистая. Пришиб бы я ее давно, да порчу увеличивать не хотел. Так сколько?
– Порча немудреная, – кивнул Кай. – Но ведь оно как, не в том беда порченого клинка, что выбоина в нем, а в том, что сломаться он может в том самом месте.
– Так ты рубиться ею хочешь или любиться? – загоготал Такшан.
– Мое дело, – отрезал Кай. – Она ж ведь с норовом? Сбегала от тебя, сама себе кожу прижгла. Может быть, я приструнить ее хочу? А захочу, живьем в землю зарою.
– Так и захочешь? – зацокал языком торговец.
– Десять монет серебром даю, – сказал Кай.
– Десять монет за такую девку? – вытаращил глаза Такшан. – Да она одной каши сожрала на две монеты серебра. Ты видел, какие у нее глаза?
– Вот за глаза и плачу, остальное еще откармливать да выхаживать. Хватит придуриваться, Такшан. Я же не на рынке. Сказал бы пять монет, ты бы и за пять ее продал.
– Это почему же? – не понял торговец.
– Тебе нужно, чтобы она была со мной, – объяснил Кай. – Сначала ты посылал ее ко мне с кашей. То, что ты сонную траву в кашу мешаешь, меня не насторожило. Ты еще на перевале у Парнса похожую кашу варил, зачем тебе вопли невольников? Ты их любишь спокойными возить, тихими. Нет, ты хотел, чтобы я к девке прирос. А вот зачем тебе это, пока не знаю. Но всякий воин, у кого на крупе коня девка сидит, считай, это половина воина.
– Э! – погрозил пальцем Каю Такшан. – Правильно думаешь, да неправильно считаешь. Мне что воин ты, что половина воина, все без разницы. Мне главное, чтобы торговля была. Каждый торговец свой товар хвалит. А мой товар сам себя хвалит. Я тебе отдам девку за десять серебряных монет. Полновесных, хиланских. Но не потому, что она столько стоит. Ей цена пять золотых, а если бы не порченая была, все бы десять взял. Но вот если бы не ты, я и ее бы потерял, и остальных девок, да и сам бы не пережил того зверька. А я, как и ты, долгов не люблю. Накинь хоть монетку за балахон ее? Крепкий еще балахон.
– Десять, – бросил кошелек торговцу Кай. – Балахон мне ее ни к чему.
– Ну как знаешь, – оскалился в усмешке Такшан и подал коня назад.
Каттими прибежала в полдень, во время привала. Она была голой, только бронзовый браслет с обрывком стальной цепи поблескивал у нее на правом запястье да татуировка тонким узором овивала шею, талию, запястья и лодыжки. Щеки ее горели, грудь, которую она пыталась прикрыть одной рукой, вздымалась, вторая рука позвякивала цепью у лона. Со стороны повозок Такшана, которые остановились в полусотне шагов, донесся свист. За представлением наблюдала чуть ли не вся десятка Туззи.
– Руки опусти, – приказал Кай.
Она прикусила губу, но руки прижала к бедрам. Никаких отметин на теле, кроме покрывшихся коркой ожогов и странного орнамента, охотник не разглядел.
– Повернись.
Она повернулась спиной, исполосованной следами от плети. Изогнула шею, спросила с неожиданной злостью:
– Может, нагнуться? Все рассмотрел, новый хозяин? Нравлюсь?
– Очень, – серьезно ответил Кай и вдруг и сам почувствовал, что жар захлестывает его от ушей до пят. – Давно не видел такой красоты. Очень давно. Но я не красоту рассматриваю. Такшан ничего не навесил на тебя? Ничего не нарисовал? Ни охрой, ни иглой? Говори сразу, а то ведь наизнанку выверну.
– Ничего. – Она неожиданно всхлипнула. – Татуировки мои, деревенские. От наговора и прочей гадости. А если Такшан и навесил еще что, то я о том не знаю. Злой он. Подошел ко мне с топором, я думала, что зарубит сейчас. А он хватанул по цепи, сказал, что ключ от браслета потерял. А потом платье с меня содрал и войлоковки с ног велел скинуть. Мол, за девку уплачено, а за одежду нет. А эти… смотрели. Туззи даже с этим, как его, с Таджези по рукам ударили, кому я достанусь, когда тебя убьют.
– Ну-ка… – Кай протянул руку, поймал тонкое запястье, пригляделся к тяжелому браслету с затейливым замком. Отполированная поверхность от петли до петли была покрыта какими-то письменами, непонятной упругой вязью.
– Такшан сказал, что в Кете мастеров полно, кто-нибудь снимет браслет, – прошептала Каттими, стараясь держаться за плечом Кая.
– Что тут написано? – не понял Кай. – Что за язык? У остальных невольниц такие же браслеты?
– Нет, – замотала головой девчонка. – У них стальные защелки на лодыжках и замки навесные, обычные. Да и этот он на меня нацепил только тогда, как мы из Кривых Сосен вышли. Как на беглую нацепил. Но ты не думай, вот ярлык на меня, он попятную не возьмет. Вряд ли… возьмет.
Она протянула Каю сжатую во второй руке полоску кожи с печаткой работорговца, неожиданно вновь оказалась перед охотником во весь рост, ойкнула и опять шмыгнула к нему за спину. От подвод Такшана снова раздался свист и хохот.
– Вот. – Кай открыл одну из сумок, висевших на боку лошади, вытащил несколько свертков. – Здесь пара белья, порты, рубаха, платок. Куртки пока нет, придется довольствоваться одеялом, но до осени мы уж точно будем в Кете. Зато есть пара сандалий, их можно зашнуровать под размер. Все будет тебе велико, но уж придумай что-нибудь. Есть хорошая бечева, распусти на нитки, иголку я дам.
– Что ты будешь делать со мной в Кете? – Она судорожно натягивала на ноги большое, не по размеру, белье.
– Ничего. – Он пожал плечами. – Ты же не вещь. Да и забота у тебя какая-то была в Кете. Так ведь? Дам тебе пару монет да отпущу. Хочешь, пристрою в какую-нибудь мастерскую.
– Продашь все-таки? – Она стиснула губы.
– Дура, – заметил Кай и сунул ей в кулак ярлык. – Можешь подтереться им.
– И часто ты разбрасываешься деньгами? – Она снова покрылась румянцем.
– Вот так – впервые, – признался Кай. – И уже чувствую себя дураком. Ты будешь есть или нет? Правда, на кашу с сонной травой не рассчитывай. Я ем простую пищу.
– Куда уж проще. – Путаясь в штанах, она села рядом с ним, оторвала от пласта копченой форели полоску, отломила кусок лепешки, сунула все это в рот, взяла мех с вином, глотнула и чуть не подавилась, закашлялась с выпученными глазами.
– Пей вот из этого, – подвинул ей другой мех Кай. – То слишком крепкое. Я взял его, чтобы промывать раны.
– Разве кто-то ранен? – Она наконец смогла отдышаться. – Прости, забыла про кровь на твоей ноге.
– Нога заживает, бок утихает, – отмахнулся Кай. – Не затем запас запасают, чтобы запасом хвалиться, а чтобы не разориться. Вот тряпица, промой как следует ожоги на груди. Они воспалены, а мне хотелось бы залатать твое тельце побыстрей.
– Зачем? – Она с подозрением сдвинула брови.
– Чтобы ты наконец перестала вызывать жалость, – отрезал Кай. – Ешь быстрее. Скоро трогаемся. До Кеты еще пять или шесть дней пути, но надо покинуть этот лес побыстрее. Как поешь, нарви вон тех оранжевых цветов.
– Зачем тебе цветы? – удивилась Каттими.
– Эти цветы тебе, – поднялся на ноги Кай.
– Мне? – Она вновь разрумянилась. – У нас в деревне парни девушкам дарили бусы. Цветы дарят только перед свадьбой. И потом, парень должен собрать их сам. Собрать и сплести венок…
– Забудь о свадьбе, – оборвал ее Кай. – Это огнецвет. Собери не менее десятка бутонов, затем тщательно их пережуй.
– Зачем? – Она вновь удивленно подняла брови.
– Во-первых, получившаяся кашица хорошо заживляет раны, поможет избежать уродливых шрамов, – объяснил Кай. – А во-вторых, до завтрашнего дня я буду избавлен от твоей болтовни.
Глава 3
Тати и нелюди
Вторую половину дня Каттими бежала, держась за стремя. Сначала она пыталась возмутиться, но рот ее был связан огнецветом, язык не слушался, да и Кай тронул коня с места, сзади загремели повозки Такшана, и она побежала. Держалась она неплохо, сразу же успокоила дыхание, правильно ставила ноги, вот только сил у нее все-таки было немного. Уже к пятой лиге дыхание стало прерывистым, на лбу выступила болезненная испарина, в груди начал раздаваться хрип. Кай спрыгнул с лошади, подхватил неожиданно легкое тело Каттими и посадил ее в седло.
– Держи. – Он протянул ей фляжку с водой. – И готовься. Завтра тебе тоже придется поработать ногами. А пока я займусь своей ногой, а то так и буду на каждый прыжок кровоточить.
Она пробежалась еще раз и в первый день. Ее опять хватило ровно на пять лиг, но вместо хрипа из груди раздавалось пусть и тяжелое, но все-таки дыхание. Вечером, когда Кай остановил коня в ельнике, она упала на подушку из хвои почти без сил, но, поев, не только не улеглась спать, но взяла у Кая иголку и принялась распускать на нитки кусок веревки.
– Ты не боишься спать? – с трудом ворочая языком, спросила она охотника, когда тот расстелил под низкими ветвями одеяло.
– Не боюсь, – зевнул Кай. – Вот не проснуться – боюсь, но на этот случай у меня есть мой конь. Он лучший сторож на стоянке, зато горазд подремать на ходу. Пару раз, когда и я о чем-то задумывался, забегал в полудреме в колючий кустарник. Очень потом на меня обижался. Будешь ложиться спать, прижимайся спиной к моей спине. Так теплее, да и со спины я менее опасен.
– Ножниц у тебя, конечно, нет? – спросила девчонка.
– А также корыта для омовений и ткацкого станка, – кивнул Кай. – Вот тебе нож. Если будешь подрезать ткань, делай это прямо на ножнах, они прочные. Если будешь шить, в подсумке есть свеча и огниво.
– И ты не боишься давать мне нож? – подняла она брови.
– Нет. – Он закрыл глаза. – Пока мы не дошли до края леса, я не боюсь даже выродков Туззи. Они полезут ко мне только тогда, когда опасность вовсе развеется.
Утром у Каттими были красные глаза, зато одежда сидела на ней так, словно была сшита по мерке. Оценив аккуратные двойные швы, Кай удивленно хмыкнул. Но, осмотрев ноги девчонки, выругался. Ноги были сбиты.
– Ничего. – Она улыбнулась. – Такая ерунда после всего. Заживет.
– Не сомневаюсь, – кивнул Кай и вытащил жестянку с мазью. – И побежишь уже сегодня, но только после полудня. И вот еще. – Он выудил из мешка широкий ремень с поясной сумкой. – Приспособь это дело. Хоть ярлык будет куда убрать. Да, и здесь еще пара носков из тонкой шерсти имеется. Пока ноги не привыкнут к ходьбе, лучше тренировать их в носках.
– Они стоят немало, – восхищенно выдохнула Каттими.
– Ты стоишь дороже, – отрезал Кай.
Она смогла бежать уже дольше – до полудня. Только тонкие носки так и не надела. Обошлась тем, что, как оказалось, выкроила из излишков ткани. Единственное, что огорчило Кая, так это испорченное, на его взгляд, одеяло. В нем появилось обметанное по краю отверстие. Еще с утра Каттими сунула в отверстие голову и сказала, что в таких одеяниях ходят лапани из Холодных песков.
– Ты бывала в Холодных песках? – удивился Кай.
– Нет. – Она пожала плечами. – Что там делать? Лапани иногда приходили на ярмарку на перевале возле Гимы. Там даже появлялись кусатара, лами, малла. У Гимы были запрещены войны. Раньше были запрещены. Теперь-то уж…
– Кем запрещены? – нахмурился Кай.
– Старцами. – Она посмотрела на него так, словно он не знал обычных вещей. – В Гиме живут старцы. Если их сильно разозлить, они могут наказать любого.
– Колдовством? – прищурился Кай.
– А чем же еще? – Каттими не переставала удивляться. – Они же старцы!
Она бежала и после полудня. Кай посматривал на ее прикушенную губу и понимал, что хочет он того или не хочет, но вспоминает ту хрупкую девчонку, рядом с которой прошло его детство и которую он однажды не смог уберечь. Хотел ли он испытать что-то подобное тому, что почти уже стерлось из памяти за три года? Вряд ли. Скорее, расчет Такшана был точен. Несколько разговоров с несчастным существом сделали Каттими уже и не вполне чужим человеком для Кая, а с учетом того, что оставшиеся в живых его близкие были укрыты им на самом краю Текана, так и единственным относительно близким человеком. Вот только зачем Такшан замыслил это, Кай пока понять не мог. В первый же вечер он довольно легко открыл мудреный замок бронзового браслета, но тайны его не разгадал. Письмена были непонятными, возможного колдовства браслет не проявлял. Конечно, если не считать желания отбросить его куда подальше. Кай даже рискнул капнуть на чудное изделие кровью, но так ничего и не добился. Каттими только сказала, что от такой железки на руке ее слегка подташнивает и что если надпись на браслете какое-то заклинание, то последним словом должно быть имя заклинателя. К сожалению, Кай не только не знал этой письменности, но даже не понимал, с какой стороны ее следует начинать разбирать. И все-таки, какая-то тайна у него имелась, поэтому Кай оставил его на руке Каттими. А вечером две повозки Такшана отстали от обоза.
– Колесо заклинило, – объяснил нагнавший охотника Шарни. – Сказал, что исправит поломку и нагонит. Да что нам осталось, пара лиг и привал?
Едва он произнес эти слова, где-то далеко, на севере зазвучал рог. Может быть, Кай и не расслышал бы едва различимый звук, счел бы его воем ветра в сквозном дупле, но одновременно с ним вспыхнул браслет на руке Каттими.
– Ой! – вскрикнула она, останавливаясь.
– Что ты почувствовала? – спрыгнул, слетел с лошади Кай, потому что запылавшие на бронзе письмена пылали только под его веками, наяву они остались безжизненны и холодны.
– Словно вонзилось что-то в руку, – прошептала она испуганно.
– Ты в самом деле ощутила укол? – удивился Кай.
Рог еще звучал, когда Кай снял с запястья девчонки браслет. На ее коже следа не было, но, взяв браслет в руки, он и сам почувствовал что-то вроде укола. Впрочем, боль почти сразу исчезла, но письмена продолжали пылать. Кай бросил браслет на землю, письмена погасли.
– Что вы возитесь с этой безделушкой? – поморщился Шарни. – Для украшения она слишком тяжела, для браслета на руку воина слишком красива. Если там заусеница, ее нужно сточить камнем, но я бы…
– Послушай, – Кай повернул голову, но звук рога оборвался, – послушай, Шарни, есть ли в обозе хоть что-то живое, кроме людей и коней? Кошка, собака, ну что-то? Я бы поймал хорька или куницу, но у нас мало времени.
– У меня есть жирная хиланская утка, – побледнел Шарни. – Брату везу, он жуть как любит поджаренную утку на углях… Ты собираешься колдовать?
– Нет, Шарни, – Кай с тоской посмотрел на лошадь, на боку которой не было ни копья, ни ружья, – я собираюсь сражаться. Но утку принеси и дай команду всем подводам быстро править за мной. Через лигу будет урочище, тракт пойдет между двумя холмами. На одном из них нам придется принять бой. Кажется, засады там пока нет, но это и плохо.
– Почему? – оторопел купец.
– Если противник не устраивает засаду, он может считать себя очень сильным. – Кай вновь запрыгнул в седло, подхватил за руку Каттими, впервые усадил ее на круп лошади позади себя, снова защелкнул на ее руке браслет. – И я склонен думать, что все так и есть.
– Мы пропали? – в ужасе пролепетал Шарни.
– Если будешь слушать меня, а не орать, то необязательно, – прошептал, свесившись с лошади к самому уху толстяка, Кай.
– Один и тот же, – пискнула за спиной охотника Каттими.
– Что «один и тот же», – не понял Кай.
– Если два наговора греются друг от друга, значит, их составлял один и тот же колдун, – объяснила девчонка. – Вот и все. Зачем тебе утка?
– Я не повар, – отозвался Кай. – А также не колдун и не гадалка. Я охотник, и сдается мне, что нас загоняют.
Обоз, в котором осталось восемь подвод, забрался на заросший соснами холм через полчаса. Дорога осталась по правую руку, второй холм, на котором высились руины сгоревшей сигнальной башни и часть фундамента обрушившегося оплота, был поврежден недавним оползнем, а тот, который пронзали корнями золотостволые сосны, пришлось огибать через заросли дикой малины слева и забираться на его верхушку по пологому склону с тыльной стороны. Едва это удалось сделать, Кай приказал собрать всех лошадей и увести их за ельник, который начинался у подошвы с южной стороны холма. С лошадьми ушли отыскавшиеся среди возниц двое седых стариков. Но никто из них не решился подойти к черному коню охотника. Кай потрепал Молодца по морде, и тот побежал вниз с холма сам. Все, кто остались с Каем, были бледны, но тверды. Объяснять ничего не требовалось, рог уже могли расслышать все. Охотник огляделся, с ним осталось менее тридцати человек.
– Туззи ушел, – проговорила, шагнув вперед, белокурая кессарка, – остались я, Сай и новичок. – Лысый южанин и белобрысый селянин стояли у нее за спиной. – Туззи сказал, что это не его война.
– Но ваша? – уточнил Кай. – Вы же остались?
– Всегда кто-то должен оставаться, – ответила женщина. – Меня зовут Васа.
– Хорошо, Васа, – кивнул Кай, которому на мгновение показалось, что не только селянин Педан, но и Сай смотрит на него с ненавистью. – А теперь слушайте меня все. Судя по звуку рога, на нас идут тати. Кто именно, не знаю. Может быть, кусатара, может быть, лами, может быть, даже малла или еще кто, скоро увидим. Возможно, кто-то из нас погибнет, но мы можем отбиться. Вряд ли в этом лесу достаточно прокорма для большой орды.
– Нам хватит и сотни противников, чтобы остаться здесь навсегда, – заметила Васа.
– Надеюсь, что сотни не хватит. – Кай прислушался к новому раскату рога, взглянул на пылающий только для него браслет на руке Каттими. Неужели только для этого Такшан спровадил девчонку? Навести на обоз орду? Слишком просто это выглядело. Но права была Каттими: колдовал торговец, колдовал. – Сколько бы их ни оказалось, мы будем готовы. Начнем с главного: вокруг сосен, вниз по склону – папоротник до пояса. Не топтать его! Необходимо, чтобы он стоял, как стоит! И еще. Таркаши, Шарни, Усити, мне нужны все прочные веревки, что у вас есть, топоры и все, что может стрелять: самострелы, луки, ружья.
– Ружья? – недоверчиво хмыкнул Шарни. – Нет ружей. Пока нет.
– Дротики! – повысил голос Кай. – И доспехи, если они есть. И вот еще. Около часа или чуть больше у нас еще имеется. Этот час нам придется поработать так, как мы не работали еще никогда.
Кричать и заставлять трудиться никого не пришлось. Все делалось быстро и правильно. Каю даже казалось, что в глазах, которые смотрели на него, светилась надежда. Надежды не было только у него самого. Уверенность в том, что схватка неизбежна и выйдет из нее победителем тот, кто окажется сильнее, присутствовала. Так же как и уверенность в том, что победителя может не оказаться вовсе. Телеги были выставлены квадратом вокруг самой величественной сосны, ее нижние ветви срублены на высоту в шесть локтей. Ближе к верхушке Кай приказал подвесить мешок, в котором покрякивала утка Шарни с застегнутым на ее шее браслетом, попытавшаяся немедленно ущипнуть Кая в благодарность за тяжелое украшение. Чуть ниже было приготовлено место для ее хозяина, которому Кай клятвенно обещал, что ни один тати не сможет забраться так высоко на дерево, а если кто и заберется и даже попытается пленить торговца, тому следует просто-напросто прыгнуть вниз. Смерть при падении с такой высоты мгновенна и безболезненна. Нельзя сказать, что бедолагу обрадовала возможность подобного исхода, но лезть на дерево Шарни не отказался и даже прихватил с собой горшок с порохом и все кубки, чашки и чарки, что отыскались в обозе. Еще один горшок толстяк пожертвовал Каю, остальные были отнесены в ельник. Туда же оттащили и прочий товар, заставив Кая подосадовать, что лучше бы телеги сразу толкали наверх пустыми.
Веревок отыскалось немало, по крайней мере, до ста шагов во все стороны от центральной сосны на уровне колена были опутаны веревками все деревья. Большой пользы от скрытых под папоротником преград Кай не видел, но сейчас был важен даже временный выигрыш. На расстоянии трех десятков шагов вокруг сосны и телег был устроен вал из валежника, щедро просыпанный порохом, и два горшка с тлеющим огнем приготовлены на нижних ветвях той же сосны. Вдобавок среди товара Усити отыскались пяток капканов на крупного зверя и десяток на мелкого. Больше ничего острого найти не удалось, поэтому в последний перед закатом час все оставшиеся с обозом охранники и возницы рубили стволы молодых елей, забивали их в землю и острили им концы, пытаясь превратить холм в огромного ежа. Когда тьма поглотила все вокруг, им это почти удалось.
Места на ветвях заняли все, у кого отыскались луки, – Васа, Сай, Педан и трое намешцев вместе с оказавшимся вертким и цепким Усити. Прочих Кай разделил на два отряда и отвел вниз по пологому склону холма в оставленные проходы. С собой он взял восьмерых хиланцев, вооруженных мечами. В другом проходе притаился с огромным топором Таркаши и все девять гиенцев с пиками.
– А я? – спросила Каттими.
– Что ты? – не понял Кай и поморщился от напряженных смешков хиланцев.
– Мне тоже нужно что-нибудь! – растерянно прошептала Каттими. – Меч или копье… Мне приходилось махать мечом, отец учил меня. И я уже убивала тати! Я же рассказывала!
