Сергей Малицкий
Тени Богов. Избавление
– Кого ты опасаешься? – не понял Брет. – Да тут охраны больше, чем было вокруг Заячьего дозора. Это же первый большой привал. Мы уйдем отсюда только завтра утром. А шатры останутся для ночевки короля Ходы.
– Как он теперь тебе? – спросила Рит. – Ты же знал Ходу как новобранца из роты стрелков? Как теперь тебе видеть в нем короля?
– Не знаю, – признался Брет. – Да я уже и привык. К тому же все произошло не сразу, постепенно. Да и многое случалось одновременно с этим. Сначала я узнал, что он принц. Потом он едва не погиб. Потом оказался королем. И почти все это время мы сражались рядом. И рядом с нами гибли наши друзья. Где те девчонки, которые пришли с тобой из Фризы, Рит?
– Там же, где и твои друзья, – ответила Рит. – Почему этот Варга все время молчит?
– Он воспитанник одалского монастыря, – объяснила Филия. – Этот монастырь, конечно, не столь знаменит, как райдонская обитель смирения, но по описаниям не менее страшен. Послушание в нем сопряжено с немалыми трудностями. Мальчиков там воспитывают без женщин. И воспитывают довольно жестоко, немногие выдерживают. О женщинах там вовсе не думают.
– В определенном возрасте о женщинах не думать невозможно, – как будто залился в утреннем сумраке краской Брет.
– Считай, что для Варги мы что-то вроде этих лошадей, – ответила Филия. – Или какой-то утвари.
– Так может и нам так к нему относиться? – спросила Рит.
– А я так к нему и отношусь, – пожала плечами Филия. – Кстати, этим и объясняется его чувствительность к магии. Не тем, что он не видит в женщинах людей, может быть, он просто не знает, как себя с нами вести. Нет. Тем, что он из Одалского монастыря. Там воспитывают не просто воинов. Воинов-колдунов. Но сейчас я хотела бы присмотреться к этой девушке, что рядом с Хедерлигом. Как ее, говоришь, зовут?
– Хекс, – сказал Брет.
– Я помню, – улыбнулась Филия. – Просто захотелось услышать, как это имя звучит в устах мужчины… Хекс. Ну-ну…
* * *
Рассмотреть лекарку, спасшую принца, Филии и Рит удалось только через два дня пути по йеранской равнине, на которой Рит наконец поняла, отчего на нее стремился попасть Хедерлиг. За рекой ей и самой стало как будто легче дышать. В деревнях возле дороги уже стали попадаться крестьяне, на лугах пасся скот. Казалось, что жатва за первой же относительно широкой рекой и в самом деле пошла на спад, хотя стража вокруг принца да и вокруг двух спутниц все еще оставалась усиленной. Когда впереди показались белые башни и стены, как сказала Филия, Строма, принц Хедерлиг вместе со своим эскортом помчался вперед, чтобы въехать в городские ворота первым. Он придержал коня возле спутниц, и Рит, почувствовав черный взгляд тонкой и стройной девушки, что сопровождала принца, невольно согнулась и прикрыла руками живот. Кажется, Филия не ошиблась. Дорожное неудобство Рит стоило этого невольного жеста.
– Наверное, стоило подъехать раньше, – сказал принц в ответ на поклоны Филии и Рит, – но обычай есть обычай. Проехать мимо могу, а вот отправиться на встречу с прекрасными незнакомками – никогда. Глупые условности, как на мой взгляд, тем более, что у невесты моего друга Ходы открыты лишь глаза. Но они прекрасны. Столь же прекрасны, как и глаза моей спасительницы.
Принц оглянулся на свою спутницу, и в это мгновение Рит почувствовала странное. Хедерлиг оборачивался назад так, как будто у него была переломана шея. И уздцы своей лошади он держал так, как будто у него были сломаны руки. И сидел в седле так, словно был насажен на крюк мясника. И еще от него исходил холод. Рит посмотрела на спутницу принца и поняла, что источником холода является именно она. Хекс, которая без всякого сомнения была прекрасна лицом, смотрела на Рит так, как смотрит змея на болотную лягушку, перед тем, как проглотить ее. Рит перевела взгляд на Филию. Та сидела на лошади, сплетя перед собой пальцы и изображая улыбку на лице. В глазах ее застыл ужас.
– Я распоряжусь, чтобы в этом городе вам выделили лучший дом, – все так же дергано кивнул спутницам принц. – Но далее вам придется следовать обряду. Вы обязаны быть на рукоположении наместника, но на расстоянии от молодого короля. Впрочем, распорядителем будет Лон, он все устроит. И я надеюсь увидеть там невесту короля с открытым лицом. Хотя бы издали!
Принц улыбнулся, пришпорил коня и умчался дальше по дороге. Живой куклой, насаженной на невидимый вертел. Филия с трудом выдохнула, расцепила пальцы, под ногтями которых запеклась кровь, посмотрела на Рит и окликнула Брета, который держался неподалеку:
– Брет! Есть очень важное известие. Подзови к нам Лона, Хелта и Варгу. Быстро. И сам подъезжай. И чтобы ни единого уха рядом. Мы съедем с дороги на полусотню шагов.
Все четверо собрались вокруг спутниц через пару минут. Прочие всадники эскорта невесты короля взяли их в кольцо. Эскорт принца Хедерлига продолжал пылить по дороге в сторону города.
– Какие новости у наших прекрасных спутниц? – расплылся в презрительной улыбке Лон. – Или не знаете, как сходить по нужде в чистом поле? Поставить шатер?
– Новости не у ваших прекрасных спутниц, – сухо ответила Филия. – Новости у нас всех. И прежде всего, у тебя Лон. Варга, – Филия посмотрела в глаза охраннику, – где предстоятель Лур?
– Он в свите Ходы, – так же сухо ответил Варга.
– Лон, – Филия перевела взгляд на мастера исанской стражи. – Ты ведь кое-что знаешь о том, что было в Опакуме?
– Кое-что знаю, – помрачнел Лон. – То, что рассказал Брет. Что успел рассказать молодой король Хода. О чем обмолвился Эйк. Я, конечно, счел бы все это выдумками, но…
– Послушай меня, Лон, – сказала Филия. – В Опакуме была женщина. Ее звали Амма. Она оказалась жницей. Именно она убила многих в воротах Опакума. И я видела это своими глазами. Так же, как и то, что она пришла в Опакум человеком. Или же была похожа на человека. Но дело в том, что она пришла в Опакум уже мертвой.
– Мертвой? – не понял Лон.
– Мертвой, – кивнула Филия. – Хотя ее дух еще жил в ней. Пришла, подчиняясь колдуну. Или, точнее говоря, колдунье. Которая и сама могла стать жницей, поскольку она из их породы. А теперь слушай меня, не упуская ни слова. Твой принц, Лон, конечно не станет жнецом, поскольку он человек и только человек, пусть и блестящий вельможа. Но он мертв.
– Мертв? – замер с открытым ртом Лон. – Что за ерунду ты несешь?
– Он мертв, – повторила Филия. – Или оживлен силою великого колдовства. Пусть даже и сознание еще обитает в нем. Но если ты попытаешь убить его спутницу или хотя бы прогнать ее, что, впрочем, невозможно, случится беда. Если она бросит твоего принца, он тут же упадет как мертвец, поставленный на ноги, но лишившийся веревок, на которых держится. Хотя, что я говорю. Она скорее убьет тебя и всех твоих стражников, чем оставит его. Или нет?
– Что ты такое говоришь, безумная? – прошептал Лон.
– То, что сумела разглядеть, – ответила Филия, показывая Лону пальцы, по которым продолжала стекать кровь. – Та стрела убила твоего принца. И ты ведь знаешь это, от таких ран не выживают. Ведь знаешь? Что молчишь? Надеялся на чудо? Эта Хекс не исцеляла его, а оживляла, и при этом подчиняла себе его дух и плоть.
– Даже если и так, – процедил сквозь зубы Лон. – Зачем ей это было нужно?
– Если бы я даже знала, то вряд ли сказала бы тебе об этом, – заметила Филия. – Хотя бы потому, что тот, кто способен оживить человека или выдернуть его из-за пелены, тот может и прочитать твои мысли. Но кое-что мне представляется очевидным. Думаю, Хедерлиг нужен этой Хекс для того, чтобы попасть на церемонию. На эту или на любую другую, которая могла случиться рано или поздно. Она же ведь теперь неразлучна с принцем? Поди, и в отхожее место с ним прогуливается? Точно? Ну вот. Может быть, она с твоим принцем рядом для того, чтобы убить мою спутницу? Или самого короля Ходу? Скажем, для того, чтобы нанести непоправимый урон королевству Йерана?
– Не слишком ли это… сложно? – спросил Лон. – Убить ведь можно и без церемоний?
– А если сначала нужно присмотреться? – спросила Филия. – Оценить, что из себя представляет, к примеру… да хоть моя подопечная? И не только она. Я, Хода, Эйк. Все, кто пережили Опакум?
– Кому нужна ваша смерть? – спросил Лон.
– Тем, кто не добился в Опакуме своего, – так же тихо ответила Филия.
– Фризам? – нахмурился Лон.
– Ты же понял, – подал голос Брет. – Тем, кто посылал фризов. Тем, кто может заставить мертвого казаться живым.
– И что теперь делать, если все именно так? – скрипнул зубами Лон.
– Ничего, – ответила Филия. – Разве только дать спутников Варге, чтобы он сообщил об этом Луру. Я думаю лишь о нашей безопасности. Разве в этом наши устремления разнятся? Лур сможет оградить Ходу и мою спутницу от этой колдуньи.
– Я останусь с вами, – твердо сказал Варга. – В этом мой долг.
– Ты не сможешь ей противостоять, – сказала Филия и снова потрясла окровавленными пальцами. – Ты видишь? Я пыталась закрыться от нее! Ты ведь знаешь это заклинание?
– Я останусь с вами, – повторил Варга.
– Я поскачу к Ходе, – вызвался Брет.
– Я дам пятерых лучших воинов, – пообещал Хелт и вытер рукавом вспотевший лоб. – Хотя все это и в самом деле похоже на безумие.
– А разве сама жатва не похожа на безумие? – спросила Рит.
– Никто об этом не должен знать, – отчеканила Филия. – Иначе или Хедерлиг тут же окончательно испустит дух, или эта… Хекс нападет на мою подопечную, не присматриваясь и не разбираясь. Всем это ясно?
– Проклятье, – опустил голову Лон. – Я ведь как чувствовал… Но думал, что это последствия раны. Что все утрясется. Хедерлиг всегда побеждал…
– Мне все ясно, – сказал Хелт.
– И мне, – кивнул Брет. – Успокойся, Лон. Если что-то можно сделать, мы сделаем. К тому же, у Хедерлига есть две сестры. Он не единственный ребенок, как Хода.
– Что мне с его сестер? – процедил сквозь зубы Лон. – Я с ними, что ли, рубился плечом к плечу? Другого такого, как Хедерлиг, нет!
– Все равно, – твердо сказал Брет. – Надейся на лучшее, может быть, его удастся удержать на краю. Что скажешь, Филия?
– Не знаю, – ответила Филия. – Можно поймать брошенный камень, если он медленно летит и не слишком велик. Но большой камень тебя раздавит, если не отскочишь в сторону. Тут нужен не просто целитель, а колдун, да и колдун немалой силы. Можно попробовать, но моих возможностей вряд ли будет достаточно. Только я ведь и пробовать не смогу, пока она рядом. Чтобы со мной разобраться, ей и гебонский стрелок не понадобится. К тому же эта колдунья может утянуть принца за собой. Утянуть уже тем, что перестанет его поддерживать. Она ведь влила в него не так уж много жизни, лишь для того, чтобы он хотя бы не разлагался, сидя в седле. Но я – не она. Это ее «немного силы» для меня может оказаться неподъемной ношей.
– Кто она? – спросил Варга. – Ты узнала, кто она?
– Думаю, что да, – ответила Филия. – Я чувствовала ее в Опакуме. Хотя она толком и не являла себя. Это – Адна.
Варга побледнел.
– Святые боги, – прошептал Брет. – Лесная ведьма, которой ужасается весь Вандилский лес?
– Она самая, – ответила Филия. – Не медли.
Брет подал лошадь вслед за Хелтом. Варга остался поблизости, но отъехал на десяток шагов. Лон поскакал вперед.
– А кто такой Лур? – спросила Рит, когда они остались одни.
– Предстоятель главного берканского храма, – ответила Филия.
– Я не об этом, – замотала головой Рит. – Предстоятель не сможет противостоять умбра. Ты бы не позвала его. Кто он на самом деле?
– Он кто-то вроде Коронзона, – ответила Филия. – Или моей матери. Может быть, самый скрытный и хитрый из всех…
– Он умбра? – обмерла Рит.
– Да, – кивнула Филия. – Так же, как и она. Но не все так просто, Рит. Есть одна сложность. Он курро. И он куда слабее Адны. Конечно, если она пошла против других умбра, если она отрезана от силы менгиров, если Лур объединится с Коронзоном или с Ананаэлом, тогда… Слишком много «если», не находишь? Надежда лишь в одном.
– В чем? – спросила Рит.
– Он не хочет твоей смерти, – ответила Филия. – Пока не хочет. Иначе убил бы тебя в том круглом зале одним щелчком пальцев. Запомни, его настоящее имя – Эней.
– Зачем мне знать его настоящее имя? – спросила Рит.
– Просто чтобы знать, – ответила Филия. – К тому же, оно ключ к его силе. Нет, ты не сможешь его ослабить, но мама говорила, что если окликнуть умбра его настоящим именем в месте силы, он может обратиться в жнеца.
– И где же будет такое место силы? – спросила Рит.
– В райдонском монастыре, – пожала плечами Филия. – Хотя как по мне туда тащить Лура не следует ни в коем случае.
– Для чего вызвать из умбра жнеца? – спросила Рит.
– Точно не отвечу, – призналась Филия. – Но вроде бы он уязвимее всего в тот миг, когда обладает полнотой силы. И вот тут я со своей мамой не могу согласиться… Что замолчала? О чем думаешь?
– О вине, – погладила бутылку на животе Рит. – Я бы выпила всю бутылку.
– В другой раз, – покачала головой Филия.
Глава седьмая. Недомогание
«Терпение подобно сосуду»
Пророк Ананаэл. Каменный завет
Старая Гебонская дорога заканчивалась возле Йеранской башни. Наезженный берканский тракт подходил к ней же с запада и почти сразу нырял в Одалский проход – широкое ущелье или скорее распадок между отрогами Молочных гор и увалами Йеранского нагорья. Знакомый с детства путь становился чуть уже, петлял между скалами, перебирался через не слишком опасные каменные осыпи, принимал в себя весенние ручьи, время от времени обращался небольшими долинами. Гледа знала на этой дороге каждую выбоину и каждый камень. Сколько раз она с отцом и его воспитанниками из альбиуской роты стрелков проезжала здесь, чтобы в ближайших окрестностях переночевать на голой земле, развести костер из сырых сучьев, преодолеть несколько лиг трудной дороги, забраться на какую-нибудь скалу, приготовить нехитрую еду из того, что удавалось добыть тут же. Во всех этих забавах Гледа если и не была первой, мало кому готова была уступить. И вот, от тех стрелков остались только Брет и Хода, да и те были сейчас неведомо где…
Насколько было бы проще, если бы рядом оказалась Филия. Все-таки Скур, который не отходил от Гледы, вот и теперь он держится рядом, не тот, кому она могла бы пожаловаться на недомогание или, скорее, на ужасное самочувствие. Ей не хватало дыхания, к горлу подступала тошнота, всякий долетевший запах казался непереносимым, а кроме всего прочего зудело все тело и опухоль, кажется, подступала уже к подбородку. Порой ей казалось, что стоит закрыть глаза, как она неминуемо свалится с лошади. Вдобавок ко всему босые, пусть и в носках ноги, набили о стремена язвы. С голеней ее между тем уже слезала кожа. Неужели она так же будет слезать и с лица?
– Нужна помощь? – с тревогой спросил Скур.
– Нет, – хотела сказать Гледа, но вместо этого просто повела подбородком, всякое произнесенное ею слово могло послужить причиной приступа рвоты. Чтобы отвлечь себя от боли и тошноты она попробовала вспоминать тех, с кем несколько недель назад проезжала по этой же дороге – Флита, Сопа, Вая, но перед глазами сразу встало лицо отца, и Гледа, прикусив губу, замотала головой.
– У тебя полоса… на шее, – сказал Скур.
– Я чувствую, – выдохнула Гледа и попросила. – Не так громко. Тише.
Что с ней творится? Колдун говорил негромко. Почти шептал. Отчего же каждое его слово, каждый произнесенный им звук словно бил ее по ушам?
Гледа снова посмотрела на Скура. Тот как будто постарел в последние часы. Складки легли на его лицо. Легли там, где еще недавно были заметны едва различимые морщины. Неужели из-за Мортека? Скур-то ведь точно не мог не знать, кто присоединился к их отряду… Или это очевидно всем?
Гледа подняла голову. Впереди отряда по-прежнему держался молчаливый Ло Фенг. Хотела бы она забраться в голову эйконца и понять, о чем он думает, ведь каждый раз смотрит на нее так, словно она – Гледа – не просто старшая этого отряда, а неотвратимый рок, судьба самого Ло Фенга и приговор каждому, кто следует за ней к райдонскому монастырю, а по сути – в неизвестность. За ним правят лошадьми, разговаривая о чем-то, Стайн и Мортек. Интересно, понял ли Стайн, кто едет в сторону родного Альбиуса рядом с ним или все еще считает его звонарем? Сопоставил одно с другим? Поверил в то, что именно Мортек в облике ужасного жнеца появился у его дозорной башни и сотворил там то, что сотворил? Или этот Мортек, в каком бы облике он ни оказался, всего лишь воин? Такой же, как и те фризы, что покорно несли меха с чужой кровью, чтобы оросить ею опакумский менгир? Оросить кровью рабов и тут же пролить свою собственную кровь… А кто она, Гледа? Не такой же воин? Не для того ли и она идет в райдонский монастырь? Для того же. Чтобы оросить собственной кровью если и не менгир, то неведомый ей алтарь.
В глазах у Гледы все поплыло, но, морщась от звуков, запахов, боли в натертых ногах, прикосновений к ладоням поводьев, жжения на шее, зуда во всем теле, она оглянулась. За ними со Скуром следовал Ашман, а чуть дальше – сестрицы. Кажется, энс их не опасается. Или же причина его беспечности в том, что он не знает, с кем имеет дело? Едет, прислушивается к чему-то, на коротких стоянках просит тех же сестриц, чтобы они учили его берканским словам, а все остальное время не сводит взгляда с Гледы. Что он хочет рассмотреть? Ее уродство? Ее боль? Или наконец начал догадываться об ужасной начинке, что наполняет ее чрево? А сестрицы? Что светится у них в глазах? Презрение или сочувствие? Зачем они с нею? Для того, чтобы помочь, или они бегут за ней словно шакалы за израненным оленем, рассчитывая поживиться?
Гледа обернулась еще раз и столкнулась взглядом со светловолосым красавцем Ашманом. Его черная маска висела притороченной к седлу. Что-то Рит ведь рассказывала о разнице между энсами в черных масках и белых. Обмолвилась во всяком случае. Одно точно – таких, как Ашман, таких, как его погибший брат – меньшинство. Но значит ли это, что где-то, как говорила Филия, где-то в самом центре Терминума, в самом центре непроходимой Хели словно огромное яйцо покоится убежище для всех, кто, подобно Ашману, спасся из погибшего мира? И не значит ли это, что боль Ашмана, который потерял всё, больше боли Гледы, которая потеряла только самое дорогое?
– Что ты чувствуешь? – спросил Скур.
– Мне плохо, – сказала Гледа.
– А точнее? – не отставал колдун.
– Мне хочется умереть, – сказала Гледа и потрогала ведьмины кольца, которые она вплела в волосы на висках. – Меня выворачивает наизнанку. И я не сдерживаю тошноту, у меня просто нет на нее сил. У меня болит голова. Перед глазами все плывет. Жжет шею. Печет все тело от шеи до бедер. Я как будто одна огромная язва, над которой жужжат мухи! Ты понимаешь это?
– Еще раз, – мягко повторил Скур. – Что изменилось в твоем самочувствии за последние день или два?
– Тянет, – поморщилась Гледа. – Тянет живот. Что-то натягивает изнутри живот.
– А ну-ка, – сказал Скур, подал лошадь ближе к лошади Гледы, притерся ногой к ее ноге, наклонился и положил ладонь ей на живот. Лошади продолжали цокать копытами по камням, и Гледа вдруг почувствовала покой. Он как будто исходил из твердой руки колдуна.
– Что там? – спросила она, когда Скур выпрямился.
– Там маленькое существо, – ответил Скур. – Очень маленькое, но со всеми частями тела, которые положено ему иметь. И его… ее сердце уже бьется. Ты уже на конце второго месяца. Или даже на начале третьего. Скоро тебе будет полегче. Но не так, как становится легче обычным женщинам. Твое тело перестраивается. Но перестраивается по-другому.
– Я стану зверем? – растянула губы в улыбке Гледа.
– Нет, – покачал головой Скур. – Матерью. Но матерью особенной.
– Стать матерью, не будучи женой, – через силу хмыкнула Гледа. – Не познав плотской любви.
– Я мог бы соврать, что в плотской любви нет ничего особенного, – пожал плечами Скур. – Но не буду. В определенные моменты жизни она подобна чистому золоту. Но, не могу не отметить, что твоя девственность – это редкость для твоего возраста В столицах королевств девицы куда как легкомысленнее. Хотя, в богатых домах случаются еще исключения из правил.
– Мне было не до легкомыслия, – ответила Гледа. – Наверное, просто не повезло споткнуться на ком-то. Или повезло не споткнуться.
– Мало кто мог показаться достойным на фоне твоего отца, – сказал Скур. – Девочки обычно все сравнивают с собственными близкими. Мальчики зачастую тоже.
– Может быть, – кивнула Гледа.
– Нам следует спешить, – заметил Скур. – Твой день равняется чуть ли не неделе обычного вынашивания. Я так понял, что ты собираешься побывать у себя дома?
– Если он еще есть у меня – мой дом, – ответила Гледа. – Я хотела переодеться, побыть в комнате матери. Хотя бы… час. Час у меня будет?
– Скорее всего, – кивнул Скур. – Но, насколько я понимаю, за день до Альбиуса мы не доберемся. Так что – все это уже завтра.
– А если… – Гледа усмехнулась. – Если этот ребенок… она будет расти в животе, пока я не лопну? Не разорвусь на части? Что тогда?
– Этого не случится, – твердо сказал Скур. – Если это существо решило пойти таким путем, значит, по его мнению – это единственный способ преодолеть магию, которая заключила его в ловушку. И это значит, что пусть быстрее, чем предусмотрено природой, но этот путь будет пройден так, как должен быть пройден. Когда плод разовьется в ребенка – ты его родишь естественным путем.
– И убью? – спросила Гледа.
– Поговори об этом с… Моркетом, – предложил Скур. – Отчего-то мне кажется, что он не лукавит. Впрочем, не поручусь. В любом случае, если он захочет завладеть ребенком или еще как-то проявить себя с этой стороны, сначала он начнет избавляться от нас. От твоих спутников. Так что – пока мы рядом, ты можешь ему верить. Но я думаю, что убивать ребенка нельзя.
– Почему? – спросила Гледа.
– Это тяжкий грех, – ответил Скур. – Тяжкий грех перед творцом, перед самим собой, перед всем сущим. Каким бы этот ребенок ни был.
– А что можно? – спросила Гледа.
– Нужно его… ее родить, – развел руками Скур. – Другого выбора я не вижу. А дальше… А дальше пусть решают те, кто мудрее нас. Или пусть решает твое сердце. Думаю, ты все поймешь сама. Но я бы посоветовал тебе приготовиться. Надо иметь обереги. Никогда нельзя забывать об оберегах.
– Иметь обереги? – не поняла Гледа.
– Словесные обереги, – негромко засмеялся Скур. – Или душевные, если угодно. Собственно, каждый из нас готовит их всю жизнь. Это то, что поддержит тебя в трудную минуту. И то, что остановит зло в ту же трудную минуту. Может быть, на секунду, но иногда и секунды достаточно, чтобы спастись…
– Зачем мне спасаться? – спросила Гледа.
– Ты забыла, что сказал Мортек? – напомнил Скур. – Этот мир будет жив, пока жива ты. Не хочешь спасать себя, спаси всех остальных.
– Что это значит? – спросила Гледа. – Что благодаря мне этот мир получит отсрочку собственной гибели? Может быть, все же проткнуть этот живот, и пусть все начинается сначала? Казни, напасти, жатвы… В перерывах между ними тут вроде бы была вполне себе сносная жизнь.
– Перерывы все короче, а жизнь все невыносимей, – захихикал Скур. – Ты не спросила о существе этих оберегов. Так вот, запомни следующее. Я так понял, что ведьмины кольца Мортека спасают тебя от голоса этой твари, но вряд ли они спасают эту тварь, это существо от твоего голоса. Понимаешь, если оно встало на путь человеческого воспроизводства, решило избавиться от уготованной ловушки посредством твоего же чрева, это значит лишь то, что оно пройдет этот путь полностью. Пусть и быстрее, чем это сделал бы обычный ребенок. Сначала оно станет несмышленым ребенком, потом подростком и, наверное, вполне себе обойдется без тебя, но хотя бы теперь, пока еще оно в тебе, ты можешь взаимодействовать с ним. Разве твоя мать не рассказывала, как она вынашивала тебя?
– При чем тут это? – не поняла Гледа.
– Она пела тебе песни, гладя свой живот? – спросил Скур.
– Да, – кивнула Гледа. – Пела песни, разговаривала со мной, рассказывала что-то. Даже придумала мне имя. Просила отца, чтобы он прикасался к ее животу и говорил со мной. Брата. Моего брата, не ее. Я, конечно, ничего этого не помню, но странным образом успела выучить некоторые песни, которые пела мама, хотя она никогда их больше не повторяла.
– Почему? – спросил Скур.
– У нее было больное сердце, – пожала плечами Гледа. – Некоторые песни, как она говорила, заставляли его сжиматься.
– Ты должна делать то же самое, – сказал Скур. – Гладить живот, петь песни, разговаривать, называть… ее по имени. Имя придется придумать.
– А если я… – Гледа сглотнула, – полюблю это дитя?
– Это было бы неплохо, – сказал Скур.
– Зачем мне любить чудовище? – спросила Гледа.
– Чтобы в тот миг, когда чудовище захочет тебя сожрать, оно бы задумалось, – объяснил Скур. – Хотя бы на секунду. Знаешь, любовь – это такая штука, о которую может споткнуться даже чудовище. Хотя, я бы не рассчитывал.
* * *
Сторожка и дозорная башня возле альбиусского менгира были сожжены. Ло Фенг придержал было лошадь, чтобы осмотреться, но Моркет махнул рукой вперед:
– Лучше как можно дальше проехать сегодня, чтобы завтра прибыть в Альбиус пораньше. Этот менгир больше не излечивает. Впрочем, он и раньше не больно-то помогал.
– А ты? – прищурился Ло Фенг. – Ты сам не можешь испить его силы?
– Могу, – кивнул Моркет. – Но это будет равносильно присяге тем, кто продолжает эту кровавую смуту. Пока я этого не делаю, я невидим для них. Если я это сделаю, но не покорюсь им, они постараются меня уничтожить.
– У них есть для этого оружие? – спросил Ло Фенг, косясь на глевию Моркета.
– Оружия нет, – согласился Моркет. – Или я не знаю о нем. Но у некоторых из них есть сила, достаточная для этого. К тому же, если однажды это оружие появилось и было использовано в Опакуме, почему оно не может быть сделано снова?
– Неужели тебе не хочется вновь почувствовать всесилие жнеца? – поинтересовался Скур.
– Что ты знаешь о всесилии, колдун? – помрачнел Моркет. – Или думаешь, что паруса, которые надуваются ветром, грезят собственным величием? К тому же… Спроси хотя бы свою подопечную. Спроси Гледу, которой еще в Альбиусе я частенько любовался. Особенно, когда ее папенька выводил из казармы роту ее ровесников на утреннюю пробежку, и она всегда бежала среди них в первых рядах. Спроси, что случилось, когда я столкнулся с ней и ее отцом на площади у ратуши?
– И что же тогда случилось? – посмотрел на Гледу Скур.
– Ничего, – еле слышно выдохнула она.
– В том-то и дело, – сплюнул Моркет. – Ничего. А случиться должно было. И она, и ее отец должны были распластаться ниц передо мной! А они устояли. И я задумался, могу ли устоять я сам?
* * *
На том месте, где несколько недель назад лежала груда тел, и где Торну пришлось добить умирающую женщину, и где все еще были темными от крови и земля, и камни, Гледа придержала на несколько секунд коня. Почему-то ей показалось, что непоправимое Торн совершил именно здесь, не в Урсусе, не в Опакуме, не у ворот Альбиуса или еще где-то, а именно здесь. И, не снимая руки с живота, она попросила прощения за своего отца.
Деревня Гремячая, что начиналась за ближайшими скалами, была мертва дважды. Она лишилась не только жителей, но и домов, которые оказались сожжены. Стайн покачал головой, пробормотал что-то о том, что пока шла битва в Опакуме, королевство Одала вовсе не утопало в благоденствии, и повернул на восточную дорогу, что вела к Альбиусу мимо Змеиного источника. Возле него, укрывшись за скалами неподалеку, отряд и встал на ночевку. Летние сумерки оказались поздними, но короткими. Гледа с трудом поела, села, привалившись спиной к нагревшемуся за день на солнце камню, и вытянула ноги. Возле нее присела и Андра. Фошта и Стайн встали в дозор ближе к дороге. Ло Фенг остался у костра. Скур и Ашман переговаривались о чем-то неподалеку. Моркет подошел, подмигнул Андре, которая положила руку на рукоять меча, присел напротив Гледы на корточки.
– Сколько тебе? Семнадцать?
– Что? – спросила она. – Рановато для того, чтобы становиться матерью?
– По мне так да, – серьезно ответил он. – Все-таки ответь мне, как ты устояла?
– Я отвечу, а потом окажется, что это единственное, что тебя интересует, – тихо засмеялась она. – Ты обратишься в Дорпхала, сделаешь нас зверьми и отправишься с поклоном к своему воеводе.
– У меня нет воеводы, – покачал головой Мортек. – И тот бог, что живет в тебе, не воевода мне. Теперь не воевода, хотя был им, была им, пока я не знал, что она собой представляет. Хотя она и может стереть меня в порошок. Она была воеводой для Чилдао. Та, правда, как-то вырвалась из-под ее руки. Но как и надолго ли – я не знаю. Как ты устояла?
– Я дочь своего отца и своей матери, – пожала она плечами. – Я не слишком интересовалась своими предками… Точнее, все откладывала это. Но… однажды мой отец попал в пелену.
– На корабле? – спросил Мортек.
– Нет, – покачала она головой. – На острове.
– Тогда я знаю про этот случай, – ответил Мортек. – Лишь в одном месте пелена, что отделяет Терминум от остального мира, проходит по земле. Но там твоему отцу помогли. Кто-то дал ему силы. Кто-то из низших умбра. Из курро. Беглецов. Хотя твой отец все равно совершил невозможное.
– То, что ему помогли, говорит лишь о том, что не все умбра – мерзость, – сказала Гледа. – А может быть, даже большинство из них.
– Ты намекаешь на ту дюжину, что остановила жатву у тройного менгира семь сотен лет назад? – спросил Мортек.
– Не только, – с трудом произнесла Гледа, ей казалось, что гореть огнем у нее начинают уже и скулы. – А Амма? А… Бланс? А Карбаф? Святые боги! А Раск? Или… как его… Чирлан! Да и Чилдао…
– Скажи еще Зонг, – усмехнулся Мортек. – Амма, да и твоя недавняя подруга Рит должна была его знать под именем Оркан. Все так, Гледа. Но не могу не заметить, что те, кто остались – куда как ужаснее всех тобой перечисленных.
– И ты тоже? – спросила Гледа.
– И я тоже, – кивнул Мортек. – Кстати, Атраах, который по собственной дурости лишился жизни и воплощения в Опакуме, в человеческом облике был вполне себе приличным парнем. Слегка заносчивым, самолюбивым, но без хитрости внутри. Честным. Даже простоватым.
– Кому от это легче? – спросила Гледа.
– Никому, – засмеялся, разведя руками Мортек. – Но разве мы ищем легкости?
– Ты сказал, что самое страшное впереди, – выдохнула Гледа, помолчала и добавила. – А потом добавил, что и это будет еще не самое страшное. Самое страшное будет потом, еще позже. Что ты имел в виду?
– Это просто, – ответил Мортек. – Твой ребенок меняет тебя. Меняет твое тело. Готовит тебя к родам, поскольку это не простые роды. Закаляет тебя. Делает из тебя кого-то вроде умбра. Чтобы ты добралась не до места, а до назначенного срока целой и невредимой. И когда я говорил о страшном, я имел в виду твою голову, твое сердце. Это переносится тяжелее всего. Завтра тебе придется нелегко. Но я буду рядом. Хотя и не думаю, что моя помощь понадобится именно завтра.
