Сергей Малицкий
Карантин
09
Павел проснулся рано, но солнце уже светило в щели летней кухни, лицо обдувал легкий ветерок, который, скорее всего, унес и комаров, что перестали гудеть за растянутой над диванчиком марлей. Пахло розами и мокрой травой, – наверное, ночью прошел дождь. Павел приподнял голову – загнанная за стену малинника «импреза» сверкала застывшими каплями. В десятке метров за ней темнел сарай, в котором после тирады матюгов вчера вечером Костик все-таки откопал «москвичонка».
Машинка мумифицировалась. Резинки, обивка, провода осыпались в пыль, колеса сгнили, до кузова было страшно дотрагиваться. Свет фонарика обнажал разруху беспощаднее солнечных лучей.
– Ну? – спросил Костик, раздосадованно стирая с лица улыбку. – Можно что-нибудь сделать?
– Можно, – кивнул Павел. – Смахнуть пыль. Осторожно, не нажимая, промыть мыльной водой. Автошампунь тоже поможет. Покрыть тонким слоем вазелина. Чтобы чуть блестело. Обмазать хорошим гипсом, но с тканью. Подождать. Разрезать форму. Подготовить ее. Покрыть изнутри латексом. Пока будет схватываться, быстро купить что-нибудь небольшое и быстрое. Ту же «импрезу», хотя она великовата будет. Осторожно, очень осторожно вытащить из формы латекс. Покрасить его в цвета «москвичонка», накрыть им купленную машинку – и пожалуйста, призрак шоссе. Да, придется еще вырезать отверстия под фары и окна. И поработать скотчем.
– Издеваешься, – понял Костик.
– Нет, – вздохнул Павел. – Просто дешевле выйдет на порядок. Хочешь, дам телефончик клуба любителей автостарины, они подъедут на грузовичке и бесплатно избавят тебя от металлолома? Костя, тут не за что зацепиться. Пальцем можно железо проткнуть, да и остальное – труха. Кто ж так хранит машину? Ей нужна сухость, сквознячок.
– Да тут сквознячка сколько угодно! – воскликнул Костик.
– Ага, – согласился Павел, бросив луч фонаря на дырявую крышу. – А также дождя, снега, мусора. И куры тут жили, я чувствую. В металлолом, Костик.
– Не выйдет, – покачал головой весельчак. – Пока тесть жив – не выйдет. Понимаешь, в жизни должен быть смысл. В его жизни смысл – вот эта дача, дочь, которая родила ему внука, машина, которую он подарил зятю. Его жизнь считается удавшейся, пока вот эта данность не поколеблена. Он ведь уже намекал Витюне моему: папка не хочет на «москвичонке» кататься – ты будешь ездить.
– Где сын-то? – спросил Павел, выходя в ночной сад.
– На юге с мамкой, – расплылся в улыбке Костик. – Отдыхают. Знаешь, как я им отель нашел? Открыл в сети фото со спутника и пополз по турецкому берегу. Ну так, чтобы недалеко от аэропорта, чтобы море поближе и бассейн побольше. Потом полазил по форумам, почитал отзывы. Жена довольна. Звонила. Визжит от восторга. Да я и сам к ним поеду. Через неделю. Знаешь, вот чтобы отдохнуть как следует, конечно, нужно в Европу пилить, а вот чтобы по-идиотски оторваться, почувствовать себя толстой и ленивой свиньей, – только в Турцию. Ты что?
Когда Костик переставал улыбаться, он сразу становился похожим на вопросительный знак. Нет, не сутулился, не поднимал брови, не чесал затылок, а истаивал. Во вселенной Костика-весельчака, широкоплечего ровесника Павла, которому несколько лет назад богатый папенька в честь получения красного диплома института физкультуры подарил собственный фитнес-центр, не могло быть ничего грустного. И даже убогая дачка тестя, которого Костик исправно проведывал каждые две недели, тоже не могла быть причиной грусти. Грустно было во вселенной Павла. Костик это чувствовал и честно морщил лоб, пытаясь пробиться в непознанное и пособолезновать.
– Ничего, – бросил Павел и отвел взгляд от едва различимого в полумраке лица Костика. – Спасибо за ужин. Переночевать разрешишь? Я там диванчик видел у стола. Знаешь, хочется поспать на воздухе. Тут у вас такой воздух…
– Конечно! – с облегчением рассмеялся Костик. – Я сейчас белье принесу, там и марля есть от комаров. Тесть в июле спал на воздухе, а теперь ему уже холодновато.
– И поговорить бы надо, – добавил Павел.
– И поговорить, – побежал к домику Костик. – Чего бы не поговорить?
Павел думал, что разговаривать с Костиком было так же сложно, как соревноваться в плевках с фонтаном. Придется или прикручивать вентиль, или затыкать сопло пальцем. Но морщился напрасно. Оказалось, что Костик умеет не только говорить без остановки, растягивая улыбку от уха до уха, но и слушать. Или на него так действовала водка?
Водка была холодная и по-настоящему хорошая. Павел редко позволял себе глотнуть чего-нибудь горячительного, но едва ли не впервые удивился отсутствию отвращения. Даже подхватил графинчик и повертел его в руках, словно хотел разобрать в хрустальной прозрачности отметки производителя.
– Брось, – махнул вилкой Костик. – Обычная водка. Хорошая, конечно, но не особенная. Должен тебе сказать, секрет любого приличного продукта в элементарном правиле – не испорть. Или не навреди. Универсальное правило, кстати. Рецептуру надо соблюдать. И вот если она соблюдена, вот тогда и вступают основные факторы.
Костик дунул на свечку и ткнул вилкой в звездное небо:
– Ты видишь? Небо, Пашка. Настоящее. Звезды. Воздух. Воздух втяни. Носом. Полной грудью. Почувствуй. Слегка, самую малость, розы, а остальное – просто август. Дикий август, зрелость, спелость, влага, тепло. Тишина. Эй! Лорд!
Кусты зашуршали, и в ладони Костику ткнулся нос лабрадора.
– Собака опять же. Птицы.
Костик помолчал несколько секунд, щелкнул зажигалкой, поднес искру синего жара к свечке.
– Вот все это и дает плюс к водке. И вот она уже льется без проблем. Ты пей, пей. И закусывай. Что приехал-то?
Павел опрокинул в рот водку, бросил на тонкий кусок любимого рижского ржаного полоску бекона, поймал вилкой среди упругих чесночин черный треугольник груздя. Костик теребил загривок пса, смотрел на гостя молча.
– Томку ищу, – наконец проговорил Павел и вновь потянулся за груздем.
– Здесь ее хочешь найти? – непривычно коротко переспросил Костик.
– Нет, – мотнул головой Павел. – Поспрашивать тебя хочу кое о чем. Понимаешь, год с нею прожил, а вот взялся искать пропажу – чувствую, что ничего о ней не знаю.
– А ты уверен, что она пропала? – Костик плеснул себе в стаканчик и тут же выпил.
– Пока я не уверен ни в чем, – сказал Павел, хотел добавить про беременность Томки, но промолчал.
– Мало чем тебе помогу, – пробормотал Костик после долгой паузы. – О Томке твоей никто ничего не знает. Пришла в клуб уже после того, как ты перестал железо ворочать и ушел к своим саблистам, попрыгала пару недель. Красиво попрыгала, Людка даже жаловаться пришла – сказала, что ее подопечных комплексы давят. Одно дело, когда тренер выглядит на все сто, а совсем другое, когда рядом с тобою кто-то… на двести. Или на тысячу. Да и качки мои стали шеи ломать. Ну с качками-то проблем особых не было, как бы наоборот даже. Чем их больше, тем лучше. Короче, предложил я ей работу. Согласилась сразу, о зарплате даже не спросила. Ну… и все. Трудовой книжки у нее не было, это я оформил. Образования, насколько я понял, тоже. Я вообще не знаю, где она гуляла пять или шесть лет – сколько там после школы у нее прошло? Хотя я и аттестата ее не видел. Людка ей квартирку подыскала недорого, на курсы отвела. Ну чтобы корочки были: нельзя без сертификата. Так она через день с бумажкой пришла. Я даже звонил в эту нашу академию – как так? Мне там и сказали: чему ее учить, она сама – живое пособие по фитнесу, реклама на двух ногах. Они ее у себя даже хотели оставить, Томка и разговаривать не стала – сказала, что влюбилась в мой центр с первого взгляда. К счастью, не в меня. Вот и все… собственно. Жалко, если она исчезла. У меня в ее группу запись на год вперед шла. Поверишь, половина состава – мужики. Прыгают как миленькие за одну возможность видеть перед собой Томку. И это при том, что с них я беру двойной тариф. Ну ты понять должен, я ж основной контингент теряю на этом – не всякая согласится жиром трясти в мужской компании.
– Как они с Людкой? – спросил Павел.
– А никак, – пожал плечами Костик. – Людка стерва, но под панцирем – добрая душа. А Томка – человек-праздник, всегда сияет, как лампочка. Только руками не трогай, обожжешься. А уж какая она внутри… тебе видней. На глаз-то не разглядишь, слепит. Меняли они друг друга. Людка, конечно, поменьше зарабатывала, но тут уж против природы не попрешь. У кого лапа дольше, тот и загребает больше. Она баба умная, не скандалила. Даже пыталась в дружбу с Томкой играть. Знаешь, думаю, что она специально Томку на тебя вывела. Насмотрелась, как та ухажеров через колено ломает, – решила тебя наказать. Людка ж одно время на тебя планы строила, а как поняла, что ты конь не подседельный, так и решила с Томкой тебя свести. Думала, что мучиться тебе придется с такой… необъезжаемой. А у вас все срослось… Жалела потом Людка. С полгода рыдала. А может, и не задумывала она ничего. Так, по дурости. Бывает.
– Я не обещал ей ничего. – Павел плеснул водки в горло.
– Я тоже никому ничего не обещаю, – согласился Костик. – Жене своей ничего не обещал, а живу вот. Сына растим. Дочку хочу выстругать. Что слова-то говорить?
– Бывает, что надо и поговорить, – пробормотал Павел. – Многих Томка о колено переломила?
– Как тебе сказать… – Костик весело хмыкнул. – Ты знаешь, нет. У нее в глазах есть что-то такое… серьезное. Очень весомое. Тех, кто на бреющем, на подлете отшибает. Я ж тоже не ангел с крылышками – сам понимаешь, работа такая. Но вот смотрел на Томку, когда она еще к Людке приходила попрыгать, и думал, что обернись ты, девочка, посмотри на меня с улыбкой, свистни – и побегу я к тебе, как собачка, уткнусь холодным носом в колени и сдохну от счастья. И о жене забуду, и о сыне. Обо всем. А вот когда она обернулась и посмотрела на меня с улыбкой, у меня спина от холода онемела. Я не хочу сказать, что у нее взгляд какой-то там особенный, змеиный или волчий, не знаю, но только ощущение такое было, будто она мне в подкорку слова вдалбливает: «Даже и не думай, щенок. Даже и не думай».
– Люди бывают разные. – Павел откинулся назад. – У некоторых до подкорки так легко не додолбишься.
– Согласен, – вздохнул Костик. – Но так у них и прочие болевые точки есть. У Томки с этим было все просто. Она ведь на диво терпеливая была. Я, конечно, не знаю, что там за пределами центра, но на территории разговор был предельно вежливый. Это уж со слов Людки передаю. Она всегда предупреждала три раза. К примеру, клеится к ней кто-нибудь из местных качков или из пришлых, она говорит – «отстань». Не понимает, повторяет еще раз – «отстань». Если не понимал опять, говорила медленно и с расстановкой – «от-стань!».
– И?.. – не понял Павел.
– Никаких «и», – пожал плечами Костик. – Все дальнейшие разговоры без слов, но обычно хватало двух резких ударов по голени, по надкостнице. Людка говорила, что проделывала она это так ловко, что вроде и с места не двигалась, а ухажер ее, который только что поигрывал бицепсами в полуметре, уже на полу корчится.
– Обычно хватало двух ударов, а необычно? – Павел наполнил стаканы снова.
– А необычный всего один случай был, – почесал затылок Костик. – Приехал какой-то рыжий папик, да не один, а с кодлой, человек пять их было. Вместе с папиком пять. Я, кстати, финал только видел. Людка говорила, что сначала у нее разговор какой-то случился с рыжим. Мужик-то представительный был, часы на руке уж точно как две твои «импрезы» стоят. Ну она ему и ответила, как обычно. Но только бить не стала – все-таки дядя с эскортом, – развернулась и пошла.
– А он? – нахмурился Павел.
– А что он? – поднял брови Костик. – Завизжал как поросенок. На визг я, собственно, и прибежал. Рыжий как раз орал своим быкам, чтобы хватали дуру и тащили в машину. Тут уж я увидел все в подробностях. Перепугался, кстати: не люблю разборок, да и у остолопов этих точно что-то было под одеждой на ремнях. Разборки, правда, не произошло.
– И что же Томка? – спросил Павел. – Раскидала молодцов?
– Я бы не сказал, – задумался Костик. – Ни кун-фу, ни кикбоксинга я не увидел. Она обернулась и улыбнулась так… нехорошо. Сказала еще что-то. По-моему, «не надо». Мол, не лезьте, ребятки.
– А они полезли? – предположил Павел.
– Просто пошли на нее, – сложил руки на груди Костик. – Окружили. Я уж думал, надо звонить в ментовку или бате, чтобы прислал службу охраны. Но не пришлось. Понимаешь, я думаю, что Томка просто очень быстрая. В этом весь секрет. Нет, красавица, конечно, да и фигурка – в мрамор просится, но главное – скорость. Короче, окружили ее быки – и тут же все попадали. Кто за ноги схватился, кто за гортань, кто за причинное место, один так вообще присел и выдохнуть не может. Потом она им сказала что-то, так они к выходу и поползли. Папик этот стоит, рот разевает, а сказать ничего не может. Томка подошла к нему, взяла его за руку, прошептала что-то на ушко, так он взвыл и бегом прочь побежал – чуть ли не по спинам своих же охранников. Я думал, что проблемы будут, так наоборот. Тишина наступила. Я даже радовался: остепенилась девка, особенно как с тобой связалась.
– Мордой на бульдога похож? – спросил Павел.
– Кто? – не понял Костик.
– Папик этот, – объяснил Павел. – Морда бульдожья. Складки от носа к уголкам рта. Лицо словно квадратное. И сам квадратный. Кажется толстым, а приглядишься – просто широк в кости и плотен. Челка рыжая нависает над бровями. Глаза круглые, впалые. Холодные.
– А хрен его знает, – махнул рукой Костик. – Я в глаза ему не заглядывал, а так-то собачье что-то было в нем, да. Так ты знаешь его, что ли? Из каких краев-то?
– Из близких, – задумался Павел. – Слушай, завтра у меня будет тяжелый день, я лягу, пожалуй.
– Ложись, ложись, – засуетился Костик. – Я со стола убирать не буду – мало ли, захочешь ночью добавить. Только уж не обессудь, утром тесть рано встает, еще затемно – будет ходить по участку и кряхтеть. Это у него утренний моцион такой. Он и ночами плохо спит, топчется в своей кухоньке. Зато днем храпака дает – только держись. А Лорд до утра на крыльце спит, если подбежит, не пугайся. Понюхает и убежит. Он большой и умный собак. Один раз обнюхал, понял, что ты гость, так впредь уже не тявкнет – хоть через год вернешься. Конечно, если в дом не полезешь.
– Не полезу, – усмехнулся Павел. – С утра уеду. Если что, будить не стану.
– Ты это… – Костик встал, шагнул прочь из кухоньки, но остановился на дорожке. – Ты не дергайся зря. Ничего с Томкой не случится. Знаешь, вот чувствую я. Она не из тех, кого можно сломать. Да что там сломать – даже подступиться. Вот нутром чую. Знаешь, у нее в паспорте, новеньком кстати, меняла зачем-то…
– Потеряла старый, – заметил Павел. – Или украли.
– Потеряла? – недоуменно хмыкнул Костик. – Скорее я забуду, как к моему центру ехать, чем Томка что-то потеряет. Ну не столь важно. Так вот у нее в паспорте возраст – ну двадцать два года получается? Почти двадцать три. И то сказать: так посмотришь – ну лет восемнадцать. Потолок – двадцать. А в глазах – все пятьдесят.
– Мне так не казалось, – мотнул головой Павел.
– Ну я тоже особо не вглядывался, – хмыкнул Костик. – Охота была кролику с удавом в гляделки играть.
Сказал и поплелся по узкой дорожке к дому. Павел задул свечу и откинулся на подушку.
Пес с утра к диванчику не подбежал и холодным носом в руку не ткнулся. Павел потянулся, поднялся, помахал руками, потыкал вилкой в грибы, прогнал с тарелки бекона осу, отщипнул кусок хлеба. Голова не болела, но казалось, словно струна была натянута в воздухе, хотя никакого гудения не доносилось. Павел недоуменно поморщился, погремел алюминиевым рукомойником, с сожалением потрогал колючий подбородок, выщелкнул из блока подушечку жвачки. Вспомнил последние слова Костика, усмехнулся. Не была Томка удавом. Да, пожалуй, могла и разорвать любого, кто встанет на пути маленькой семьи пока еще из двух человек, но удавом не была. Хотя и кроликом тоже. Скорее – дикой кошкой. Похожей на абиссина, что жил в холостяцкой квартире Дюкова. Или на что-нибудь покрупнее и опаснее. Но не на удава. Нет.
– Заспался твой тесть, Костик, – пробормотал Павел и пошел к дому.
10
Пес лежал в луже крови у крыльца. Голова была вывернута набок, пасть закрыта. Язык свисал меж клыков.
Павел огляделся. Из-за усыпанных плодами яблонь торчали коньки соседских дач. Где-то в отдалении квохтали куры, тявкала маленькая собачка, щебетали скворцы. Холод начинал переползать со спины на грудь и затылок.
– Почему же ты не залаял, большой и умный собак? – с дрожью прошептал Павел и сдернул с веревки несколько прихваченных прищепками полиэтиленовых сумок. Кровь растеклась по замощенному плиткой двору метра на два, разбрызгалась в стороны, смешалась с дождевой водой. Дверь в домик была приоткрыта.
«Убили или во время дождя, или перед дождем, где-нибудь часа в три ночи», – почти безучастно отметил Павел, сунул ноги в пакеты, прихватил их узлами, надел такие же пакеты на руки. Достал из кармана нож, выкинул лезвие. Переступая через потеки крови, поднялся на крыльцо, оглянулся. Хребет пса был перерублен сразу за ушами. Голова едва держалась. Сердце Павла заухало в груди, но не из-за того, что то же самое могло произойти и с ним, спящим. Из приоткрытой двери пахло смертью.
– Костя, – негромко позвал Павел и вздрогнул от звука собственного голоса.
– Молоко! – послышался противный женский голос с улицы. – Кому молоко? Иваныч! Будешь брать? Нажрался, что ли? Ну не жалуйся потом! Молоко! Кому молоко?
За густыми кустами сирени заскрипела тележка, и голос стал удаляться. Павел потянул на себя ручку двери.
Тесть Костика лежал в кухоньке у входа, сразу за порогом. Убийца всадил нож в сердце и, наверное, тут же прихватил старика за шею, зажав ему рот, потому что тело было аккуратно опущено на пол, прислонено к стене под вешалкой. Застиранная кофта распахнулась на старческой груди. Чувствуя, как мурашки бегут по телу, Павел шагнул к раковине, пустил струйку воды на губку, намочил ее, присел у трупа, с усилием стер кровь. Нож вошел точно между ребрами. Рана была большой и рваной, с выделенной серединой, шириной сантиметров пять-шесть, острой с обеих сторон. По ее периметру багровел причудливый и тоже рваный отпечаток гарды, судя по размерам которой ножичек явно не относился к бытовым. Павел несколько мгновений тупо смотрел на рану, затем медленно сложил и убрал в карман собственный нож, не вполне соображая, что он делает, потянул труп на себя. Рана оказалась сквозной. По всему выходило, что клинок оружия был не короче сантиметров тридцати. И тот, кто убил старика, силен был неимоверно. Силен не по-человечески. Но Павел подумал об этом отстраненно, словно осматривал место убийства не собственными глазами, а перематывал видеозапись. Он вернул труп на место и вытер рукавом лоб, потому что капли пота залили глаза.
В комнатушке за печкой никого не оказалось, так же как не было и явных следов грабежа. Старая, вывезенная из современных городских квартир мебель стояла по стенам. Комоды и шкафчики были убраны кружевными салфетками, похожие кружева висели и на окнах. Чистый пол застилали домотканые половички. Павел вернулся в кухню и посмотрел на уходящую в мансарду лестницу. На крашенных в желтый цвет ступенях темнели пятна крови. Стараясь наступать ближе к стене, он пошел вверх и, прислушиваясь к напряжению дубовых плашек, которые едва сдерживались от скрипа, по-прежнему отстраненно понял, что и убийца поднимался наверх точно так же.
Костика убили ударом в спину. Рана была страшной, но смерть, скорее всего, мгновенной. За секунду до гибели Костик спал на животе и его руки обнимали подушку мягко, без усилий. Нож перебил хребет удачливого и веселого парня ниже восьмого позвонка. На пододеяльнике темнело пятно: убийца вытирал о него нож. Изобразил кровью что-то вроде звезды.
– Тесак, – беззвучно прошептал Павел. – Или, скорее, короткий меч. Самоделка какая-то. Гарда с зубцами, обращенными внутрь, наверное, для захвата клинка противника.
На тумбочке у кровати подрагивал телефон, светился экраном, призывая мертвого хозяина нажать на кнопку. Павел рассмотрел крупные буквы – «Витюня» – и задергался, скривился, зарычал, заскрипел зубами. Замер на мгновение, потому что оклеенный старыми и дешевыми обоями чердак словно зашевелился, закрутился вокруг него. Подхватил лежавшие возле телефона щегольские темные очки, сбежал по лестнице, уже не думая о заскрипевших ступенях, сдернул с вешалки потерявшую форму бейсболку, заношенную ветровку, выскочил из домика, огляделся и побежал к оставленному диванчику. Свернул в узел клеенку со стола вместе с посудой, бросил все это на постель, туда же швырнул содранные с рук и ног пакеты, скрутил узел и побежал к машине. Подхваченный ком земли в мгновение замазал номера, и через минуту «импреза», едва не поцарапав машину Костика, выехала с участка. Визгливая молочница, стоявшая с тележкой у соседнего домика, закричала что-то, но Павел, спрятавший волосы под бейсболку, отмахнулся от нее, прикрыл покосившуюся воротину, прыгнул за руль и рванул по заросшему травой проселку прочь.
Он пришел в себя минут через тридцать, когда мелькнувшие указатели дали понять, что он гонит по пустынному субботним утром Пятницкому шоссе и пролетел уже и малую кольцевую, и скоро упрется в окраину Солнечногорска. Павел свернул на первом же проселке, проехал пару километров, остановился у кучи мусора, сооруженной дачниками в бурьяне, вытащил из багажника узел, нацедил бензина и устроил жаркий костер. В пламя последовали бейсболка, ветровка, которой Павел протер номера, и Костины очки. Через двадцать минут Павел уже рулил по Ленинградке в сторону Москвы, а еще через полчаса свернул, не доезжая до мемориального комплекса с устремленными в подмосковное небо каменными штыками, к кафе, перекусил, не чувствуя вкуса пищи, и позвонил Жоре.
– Ты где пропадал? – почти зарычал его приятель.
– Залег, как ты и велел, – удивился собственному спокойствию Павел. – Но вот проголодался, заехал позавтракать в ненавидимый тобой фастфуд.
– Оставайся на месте, я скоро буду! – рявкнул Жора.
– Ты не спросил меня, где я, – заметил Павел.
– Слышал такое слово «биллинг»? – с досадой проговорил Жора. – И не убирай телефон. Я должен поддерживать с тобой связь.
– Я что, враг государства? – спросил Павел. – Зачем столько внимания? Как ты можешь воспользоваться биллингом? У тебя прямой выход на оператора? Или все-таки есть санкция прокуратуры? Значит, есть и дело? Кем я являюсь? Подозреваемым? Или пока еще свидетелем?
– Ты не понимаешь, что происходит, – с нажимом проговорил Жора. – Тебе необходимо встретиться со мной. Ты в опасности, черт тебя подери!
– Я это и сам чувствую, – заметил Павел. – Есть какие-нибудь новости?
– Ты дождешься меня? – спросил Жора.
– Нет, – сказал Павел. – Но обязательно свяжусь с тобой, чуть позже.
– Новостей пока нет, – скрипнул зубами Жора. – Хороших новостей нет. Взрыв был сильный, килограммов на пять потянет, может, и больше, но, как мне кажется, направленный. Не знаю, куда направленный. Вверх, чтобы крышу с твоей мастерской сорвать! Почему, как это было сделано – не спрашивай. Но если бы был направлен на ваши машины, тебя и твоего напарника унесло бы вместе с ними. Как он осуществлен – не знаю. Что взорвалось – не знаю. Центр взрыва был где-то над двигателем, что стоял на тележке. И тележка, и двигатель просто впечатаны в бетон, расплющены. Но взрывчатое вещество – не обнаружено. Или обнаружено, но мы не знаем, что это именно взрывчатое вещество. И уже это причина для самого пристального интереса у очень серьезных служб.
– Разве есть службы серьезнее твоей? – не понял Павел.
– Есть люди серьезнее меня, – процедил Жора. – Или, по крайней мере, люди, которые считают себя много серьезнее. Ты все еще не передумал? Я смогу приехать через час. Может, и раньше успею. Что это тебя занесло к Зеленограду?
– Так вышло, – прикрыл глаза Павел. – Не спеши, все равно не застанешь. Не забывай: мне нужно найти Томку. И это серьезнее любых взрывов. Где мой приятель?
– Дал показания и слинял, – ответил Жора. – Прокурорский слегка переусердствовал, но я вовремя подоспел. Если не дурак, слинял надолго и далеко. Надеюсь, что ты окажешься не глупее. Мне есть что сказать тебе, парень, но разговор этот не для телефона.
– Значит, мы увидимся, – согласился Павел. – Но чуть позже. Надо… кое с чем разобраться.
– Не лезь никуда! – почти заорал в трубку Жора. – В чем ты хочешь разобраться?
– Во многом, – ответил Павел. – Почему исчезла Томка? Кому я перешел дорогу и чего от меня хотят те неизвестные, что не предъявляют пока никаких претензий, или от меня хотят именно Томку? И есть ли в арсенале у наших или не у наших спецслужб оружие, которое вызывает глюки?
– Насчет Томки справки наведу, – отчеканил Жора. – Выясню хотя бы что-то. Машину можно отследить, если у тебя там жучок, но наша служба жучка в твою машину не ставила, иначе я бы еще вчера вечером сидел бы возле тебя и разговаривал по душам. Но если жучок там есть, да не один, даже ты его вряд ли отыщешь. Что касается глюков, в арсеналах у спецслужб много чего есть, но запомни главное – мы не в кино. В жизни все проще и страшнее. И действительность много опаснее любых… фантомов.
– В ней, в этой твоей действительности, люди растворяются в воздухе? – процедил сквозь зубы Павел. – О каких фантомах ты говоришь? Бывают фантомы, которых можно ранить? В твоей действительности имеется оружие, которое сбивает с ног, будто тебя охаживают невидимыми резиновыми дубинками и бьют сразу по каждому сантиметру твоего тела? В ней убивают людей огромными тесаками? Ты вообще можешь себе представить бойца, которому по силам в тесном помещении неслышно тесаком перебить человеческий хребет? Или пробить человека насквозь и легко вытащить клинок, с учетом, что его ширина не меньше пяти сантиметров?
– Что ты еще натворил? – понизил голос Жора.
– Я – ничего, – раздраженно хмыкнул Павел. – Но вокруг меня происходят странные вещи. Да ты знаешь. Мастерская взлетела на воздух без следов взрывчатки. Да что я тебе рассказываю? Я пока исчезну, Жора. Ты прав, надо залечь и выждать.
Павел нажал отбой, подумал мгновение, попробовал прозвонить тестю, опять не дождался ответа, поморщился и набрал телефон его соседки. Женский голос ответил почти мгновенно. Павел представился, спросил, на месте ли Виктор Антонович, или, может быть, дочка его приехала? Ответ его не порадовал. Соседка ничего не знала. Так и сказала, пробормотала голосом утомленной дачницы:
– Не знаю ничего. Антоныча нет, умотал на своей колымаге еще вчера утром, и, скорее всего, не меньше чем на неделю, а дочку его я и не видела никогда. Забыла она старика, скорее всего.
– Вот так, значит, – пробормотал Павел, прикрыл глаза, затем словно очнулся, вытащил из аппарата сим-карту и бросил телефон в урну, возле которой стояла его машина. Затем то же самое проделал с мобильником Томки. Ни на один из телефонов со вчерашнего вечера не поступило ни одного звонка, если не считать десятка вызовов от того же Жоры, да и о тех извещение пришло сообщением. Через минуту Павел выехал на трассу, повернул налево и через час был в Яхроме. Хозяин уничтоженной взрывом «Альфа-Ромео» взял трубку почти сразу.
– Привет, ты в Дмитрове? Напарник мой звонил? Значит, в курсе. Все правильно он сказал, чтобы не перезванивал. Ты и этот телефон не запоминай, я его сброшу не сегодня завтра. Если в ментовку вызовут, говори все как есть, мне скрывать нечего. Нет, пока не могу определиться с источником неприятностей, но хочу поправить то, что могу поправить. Ты мою «импрезу» знаешь? Да, упакована по полной, прокачана так, что мама не горюй. Машине два с половиной года, пробег реальный. Ну ты видел. Буду сдавать на четверть дешевле от базовой цены. Выигрыш, если прикинуть все, что я туда впихнул, двойной. Сдам, рассчитаюсь сразу с тобой и еще с двумя клиентами и оставлю немного на черный день. Хочу выставить где-нибудь поближе по доверенности на тебя. Ничего, если напрягу немного? Сам возьмешь? Да я помню, что ты хотел, но одно дело тогда, другое – теперь. Да, зачтем все, как я говорил. Поэтому и звоню тебе первому. Контакты в милиции есть? Надо бы ускорить все это дело, пока мне кислород не перекрыли. Отлично. Минут через двадцать буду, я уже рядом. Тогда уж не в службу, а в дружбу. Подбрось потом до Мытищинского авторынка – без колес никак, возьму на время чего-нибудь попроще. Спасибо.
Через два часа Павел распрощался с любимой «импрезой», еще через полтора часа выбрался из машины успокоившегося клиента у подмосковного авторынка и нырнул в торговую толчею. Вскоре отловленный у придорожного магазина красноносый доходяга сидел в кафе, с вожделением посматривал на торчащие из холщовой сумки горлышки пяти бутылок водки и дрожащей рукой под диктовку Павла заполнял рукописную доверенность на управление вполне еще крепкой «девяткой».
– Хорошая машина, не сомневайся! – постарался успокоить он Павла, когда водка наконец перекочевала к нему. – Сколько отдал-то?
– Сколько бы ни отдал, все равно переплатил, – пробурчал Павел. – Если бы не нужда…
– Так ты в другой ряд не теряй паспорт-то, – прошамкал пьяница, пятясь в сторону. – А то ведь не всегда на доброго человека попадешь – другой распишется да и приберет машинку-то…
– Хорошо, – кивнул Павел, но мужичонка уже улепетывал что было сил.
Прошла еще пара часов, и денежных долгов у Шермера не осталось. Расчет был произведен быстро и без проблем: насколько Павел понял, клиенты вообще не рассчитывали на какую-то компенсацию. Слежки за ними не оказалось, или Павел ее не заметил. А может, и в самом деле не был он такой уж важной птицей, какой показался Жоре или тем, кто дал разрешение на оперативный биллинг его телефона, но машину он всякий раз оставлял далеко от места встречи. Впрочем, бережет ли береженого бог или нет, предстояло еще только узнать. Во всяком случае вставленные на пару минут в дешевый телефончик сим-карты ясно дали понять: ни Павла, ни Томку услышать солнечным субботним днем больше никто не жаждал.
В три часа дня Павел купил зубную щетку, бритву, свежую рубашку, умылся и побрился в туалете супермаркета, а в пять вечера уже подходил к особняку Ильи Георгиевича Губарева.
