Сергей Малицкий
Достояние павших
Глава шестая. Ийле
Оступившись из-за выбитого из мостовой камня, Дойтен отстал от Мадра на пару шагов и вдруг подумал, что все в Дрохайте встало бы на свои места, если бы город оказался живым существом. Есть же редкие породы магических тварей, те же игли, из-за которых так опасен Бейнский лес? И некоторые из них, по слухам, сами не только не подвержены магии, но и не терпят ее. Надо бы расспросить об этом Клокса, все-таки старик неделями торчал в тимпалском хранилище древних свитков, должен что-то знать. Интересно, что там написано о Дрохайте? А что если город и в самом деле живой? Ведь долетало что-то из уст припорошенных сединами старых храмовников, что вся Ардана если и не жива, то уж точно обладает или духом, или разумом, или каким-то вполне себе бьющимся сердцем. Мол потому и зло не может овладеть ею, что никак не разыщет это самое сердце. Почему же не может обладать им столь необычный городок? Или его невосприимчивость к магии, нетерпимость к ней всего лишь обратная сторона какого-то древнего и несокрушимого заклятья? И город скрипит каменными зубами от всякой попытки его расколдовать? Дойтен даже похолодел от явственности вставшего у него перед глазами образа. Спаси и сохрани святой Нэйф. Плюнуть, растереть и еще раз плюнуть, как принято в Нечи. Нет. Дрохайт не скрипел зубами, а как будто подрагивал под ногами, но не потому, что каблуки сапог Мадра и Дойтена досаждали ему, а от собственного раздражения. Бред, конечно, мало ли что могло показаться, незнакомый край, непривычные дома, слишком много смертей, хотя случалось в жизни Дойтена тех же смертей и побольше. А может стоит замереть? Забраться на башню повыше, раскинуть руки и затаить дыхание? Прислушаться к самому себе и к городу? И только потом начинать заниматься распутыванием местных загадок? И почему, собственно, все дознаватели храма, все ярлычные колдуны и королевские поверенные не днюют и не ночуют в Дрохайте и не пытаются разгадать его древнюю тайну? А что если в ней секрет власти над колдовством во всей Ардане?
Дойтен тряхнул головой. Все так же были мрачны улицы и черны стены домов. Так же мешался в воздухе уже ставший почти привычным запах нечистот, смешанный с озерным ветром и дымом. Так же пробирало холодом, с детских лет Дойтен знал, что чем ближе к воде, тем страшнее мороз, на море и от легкого «щипалова» можно окоченеть, но вместе с тем город как будто и в самом деле оживал. Скрипел и хлопал дверями, рокотал людским говором, рассыпался топотом, звяканьем, шуршанием, стуком.
– Люди, – обернулся Мадр. – Похоже, в городке и в самом деле скопилось народу за пять тысяч, если не больше. Ты смотри, что делается. Повыползали из нор на звон колокола. Значит, скоро встанет лед, и пойдет и охота, и рыбалка. И забудутся все эти смерти. Плохое быстро стирается из памяти. Но этот твой Дейк, который произвел на тебя впечатление, заслуживает внимания в любом случае. Но об этом уже чуть после.
И в самом деле – вот только появились первые пешеходы на улицах, минута, и на стертой тысячами и тысячами пар сапог мостовой уже образовалась толпа. На ближайшем же перекрестке храмовым старателям пришлось пробираться через вереницы рыбаков и охотников, которые несли к берегу снасти, инструменты и какие-то узлы, и даже испытать несколько не самых дружелюбных тычков. Добытчики волочили по мерзлой мостовой длинные и узкие сани. Лица у них все еще были настороженные, но в глазах уже загорался блеск азарта.
– Мороз ударит уже сегодня ночью или завтра, – объяснил Мадр. – У рыбаков свои приметы. Но главное – удар колокола, который никогда не ошибается. Погода безветренная, значит, лед встанет быстро. Так что черная вода не обманывает. Еще день или два, и как только лед достигнет толщины в штык лопаты – колокол звякнет еще раз, и все эта орда двинется к прикормленным рыбным местам и на тот берег. Но выбраться сначала надо на этот. Ну, чтобы успеть упаковаться, все проверить, уложить силки, приготовить снасти. Место занять на начало путины! Снег в этом году задержался, но скоро упадет, не сомневайся.
– С рыбаками ясно, а отчего же охотники ждут льда? – поморщился Дойтен. – Ну ладно, в этом году снег задержался, на лыжи не встанешь. А обычно? Им же на тот берег надо. По гати, да по дорогам давно уже добрались бы. Не любят окольных путей?
– При чем тут лыжи? – поднял брови Мадр. – И не в окольных путях дело, хотя и в них тоже. Вот будет снег, будут и лыжи. Главное – лед. Впрочем, сам увидишь. Зрелище еще то. Некоторые в Дрохайт только затем и приезжают, чтобы начало путины посмотреть. А лыжи… Там, на месте, на том берегу каждый охотник сплетет себе из мороженых ветвей да обтянет приготовленными шкурками снегоступы. А кое у кого даже крохотные зимовки с печурками имеются. В укромных местах, так что и летом сыскать не просто. А на льду лыжи не нужны. Да и обычаи нельзя нарушать, тут же у них целое действо. Ты подожди здесь, – Мадр остановился у трактира, возле которого несмотря на мороз тоже галдела толпа. – Клокс должен быть у Байрела, сейчас у него уже и Дилб, радует происшествием на скотном дворе, но я попробую вклиниться в разговор и рассказать про твоего черного егеря. Я и сам о нем уже кое-что слышал, так что дело важное. Все его видели, но как будто лишь по разу. Ну, может, кроме меня. Странный он какой-то, хотя, говорят, накоротко сошелся с Фуаром, да только тот и сам не подарок. Клокс сейчас выйдет, он собирался взять тебя с собой к этой звонарке-лекарке, может, там и перекусите. Сказал, что рядом с тобой бабы разговорчивее становятся. И ты знаешь, мне кажется, что он прав. Так что подкрути усы, может в них секрет? А я потом наших лошадок проведаю.
– Уходим уже что ли? – удивился Дойтен.
– Не сегодня, но скоро, – кивнул Мадр. – После начала путины тут делать будет нечего. Хотя, и спокойнее станет. А ты что, хотел этого мальчишку поймать? Что ты с ним будешь делать? Спросишь, зачем его ищут? А он знает сам-то? Мне-то вот кажется, что важнее узнать, что же все-таки стряслось в угольном поселке? Я бы об этом спросил Алаин. И от глаз ее бы не отрывался, пока спрашивал. И знаешь, если она уйдет из Дрохайта, нам уж тем более можно будет собирать вещи. Вот увидишь.
Дойтен проводил взглядом напарника, обернулся и едва не столкнулся с только что упомянутым здоровяком Фуаром. Старшина рыбацкой общины окинул усмирителя строгим взглядом, дыхнул морозным парком и снисходительно пожурил:
– Что, храмовник? Засиделся без дела? Не получится у тебя никакого дознания. Еще день или два, и будет вовсе не до тебя. И не до судьи с защитником. И даже не до той погани, что стряслась на скотном дворе. Тут народ непростой собирается, частенько друг друга щекочут острым. Так что без двух-трех-пяти трупов ни одна путина не обходится. Какая разница, за что гибнуть – за бабу, за деньги, за охотничий трофей? Или же за мешок из хорошей ткани? Или ты думаешь, что их живьем рубили? Если только первый удар. Смерть – быстрая штука, ее бояться не надо, поверь мне.
– Однако, пять смертей уже есть, – заметил Дойтен, вглядываясь в странно черные глаза Фуара, зрачки его, казалось, заполняли собой все. – А путина вот только еще подходит.
– Год на год не приходится, – зевнул Фуар. – Но ничего, путина закончится, я через пальцы каждого просею. С ними надо по-другому!
– Это как же? – не понял Дойтен.
– По-другому! – до хруста стиснул кулак Фуар и облизал выступивший над верхней губой пот. – И с рыбаками, и с охотниками, и со всеми остальными!
– А по охотникам кто старший? – спросил Дойтен.
– А если никого? – сдвинул брови Фуар и зарокотал глубинным смешком. – Разве Райди – это старший? Хотя, охотники – глупый народ. И каждый за себя. Вольная вольница без мозгов. Будь я…
– Будь ты что? – спросил Дойтен. – Ты ведь за рыбаков ответ держишь? Даже если и перед самим собой. С ними ведь все в порядке? Выстроены и вышколены? Ты же – вон какой здоровяк, не то что Райди!
– Что есть, то есть, – усмехнулся Фуар. – Только и Райди не промах, старик что твой корень. Гнется и морщится, а попробуешь перерубить, лопату затупишь. Лэн в храме и без него справляется, хоть и коротышка. Скамейку под ноги ставит и ведет службу. А Райди азартный охотник, что его и портит. Надо на других смотреть, а не звериный след выискивать. Байрел хотел Тусуса на его место приспособить, тот тоже любитель в морозном лесу стрелу выпустить или дротик метнуть, неплохой парень вырос, да вот слишком сильно из Дрохайта вырваться хочет. К тому же за Райди опять больше всех шкурок метнули в мешок на последнем сборище, так что он на своем месте.
– Ты ведь тоже? – спросил Дойтен.
– А вот это у людей надо спрашивать, – оскалил зубы Фуар. – Может, я и большего достоин?
– Мне ваши порядки неизвестны, – сказал Дойтен. – Ты о чем спросить хотел? Или так подошел?
– Есть вопрос, – кивнул Фуар. – Надо бы этого нюхача по месту приспособить. Ну, как водится, камень к ногам и в воду. Не будет же он вечно на льду лежать? Я, правда, усомнился, не оскверним ли мы этой пакостью озеро наше, а Райди говорит, что все, что по земле этой ходит, все соизволением творца определено. И что святой Нэйф не делил тварь от твари по морде или по цвету. Так что, все едино. Ты сам как думаешь?
– Не силен я в этих раскладах, – признался Дойтен. – Да и до того ли теперь?
– А вот не знаю, – помрачнел Фуар, с какой-то звериной тоской оглянулся на громаду трактира и постоялого двора и вдруг негромко зарычал, словно не только выдохнуть хотел, но и глотку прочистить. – Ты не подумай чего… Ты из Тимпала ведь? Большой город?
– Побольше Дрохайта, но, пожалуй, пониже, – ответил Дойтен. – Конечно, если Белый Храм не считать.
– Не, мне большой город нужен, – засопел Фуар. – Много больше Дрохайта. Вот, хотел после путины поехать в Тэр, жену найти, надоело в два глаза в небо смотреть, а теперь… Ты сам-то женат?
– Нет, – признался Дойтен и тут же вспомнил свою подругу, словно за спиной его она стояла. Вспомнил и обрадовался, а ведь не задурила голову майстра, не задурила. – Хотел или хочешь? Смотри, это дело такое. Вон наш Клокс тянул с этим делом, тянул, тянул, да только всего и вытянул, что седую бороденку из подбородка. Ты что на трактир косишься? Вот зараза. И ты… Тоже занозу в сердце носишь?
– Тоже? – сдвинул брови Фуар. – Разве еще кто-то оступился?
– Ну, не знаю, – пожал плечами Дойтен. – Мое сердце занято, а так-то… Жить в одном городе и не сойти с ума по такой женщине? Непосильная задача как по мне.
– Многие и сходили, – медленно проговорил, снова обернувшись к трактиру, Фуар. – Некоторые и по сию пору безумны. Только страсть от времени уходит, остается только похоть. И ненависть. Именно что ненависть, до дрожи, – прошипел он и с хрустом стиснул кулаки. – Время тает, как снег по весне. Годы никого не щадят. Я не о красоте, если что. Для чего женщина нужна? Для естества человеческого. Для духа и тела. Так же как и справный мужик женщине. Но, главное – для детей. Да не для приблудных безродных последышей, как… а для продолжения рода… вроде того же Тусуса. А вот тут уже нужна молодость, пусть в ней и будут крохи того, что в Сничте водопадом льется. Одна беда, все эти умные мысли похоти не отменяют…
Фуар как будто задумался на мгновение, затем вздрогнул и, словно очнувшись, спросил Дойтена:
– Не слыхивал? Есть в Тэре славные, умные и не вздорные женщины? А то ведь я человек горячий, если что не по мне, могу и не сдержаться, пощекотать острым. Есть ножички, от которых не увернешься. Раздери меня демон! Где он?
– Кто? – спросил Дойтен, глядя, как разъяренный Фуар шарит руками по поясу.
– Нож мой! – прошипел Фуар. – Соладский прямой нож с рукоятью из резного моржового клыка! От медведя и лихого человека первое дело! Шаманская святыня, мать его! Заговоренный!
– Дорогой? – поинтересовался Дойтен.
– Для меня – нет ничего дороже… – побледнел, посмотрев на Дойтена, Фуар. – Для соладов – реликвия. Это же удача моя! Этот нож от того меня, которого уже нет. Из прошлой жизни, которая словно непроглядная ночь. Как льды на севере… Я жизнью рисковал ради этого ножа! Скольких сук я положил за него в схватках… Сколько соладов прирезал, из тех, что пытались отнять его у меня… Украли… Не мог же я его потерять. Кто же это сделал? Кто посмел? Кто?
Фуар закрыл глаза, потер виски и вдруг снова зарокотал смешком, словно разговаривал с самим собой:
– Так это ты, дружище? Поймал меня на слове? И что же ты еще мне предложишь? Еще какое удовольствие или забаву какую? А?
– Ты с кем разговариваешь, Фуар? – спросил Дойтен.
Фуар открыл глаза, мгновение растерянно смотрел на Дойтена, потом погрозил ему пальцем, шагнул к усмирителю и, схватив его за грудки, обнажил стиснутые зубы:
– Чтобы никому. Ни слова. Ни полслова. Ни звука. Чтобы кто-то что-то украл у Фуара? Да не бывать такому. Все одно, меня ему не переплюнуть. Мы еще посмотрим, у кого скорлупа толще!
Оттолкнул Дойтена и зашагал куда в толпу, обвешенную сетями и снастями – на голову выше почти любого охотника и рыболова. Дойтен покачал головой, выдохнул из ноздрей накативший от Фуара запах жареного ореха, одернул котто и восхищенно присвистнул, прежде чем хлопнуть в ладоши:
– Вот тебе и Дрохайт, мать твою. Прямо как на Тэрской ярмарке!
Ножа на поясе не было. Кривого замечательного ножа, выкованного по диргской мерке под руку выходца из Нечи – не было. Драгоценности, за которую Дойтен отвалил жалованье за пару месяцев, и след простыл, а вместо нее из кожаных ножен торчало каменное грузило с обрывком сети. В отчаяние Дойтен покрутил головой и вдруг увидел Алаин. Она, как и Фуар, вышла из трактира и теперь шагала через площадь одна, без сопровождения, и рыбаки расступались перед ней, как разбегаются куры на птичьем дворе предстоятеля Священного Двора при виде птичника с топором в руке. На лице ее, которое Дойтен наконец-то смог рассмотреть, застыла еще большая ненависть, чем та, что усмиритель различил у скотного двора. Большая чем та, что только что исказила лицо Фуара. Она была столь велика, что скрадывала и красоту или уродство женщины, ее возраст и все прочее.
– Дойтен, – услышал за спиной голос судьи усмиритель. – Пошли. Чего застыл как столб? Поспешим, редко кого звонарка принимает в своей башне. Потом перекусим. А если не примет нас, так вернемся в трактир и набьем животы сразу.
Идти было недалеко, так что даже скопище рыбаков на улицах не слишком замедлило недолгое путешествие. Куда труднее пришлось уже у самого берега, где сотни, если не тысячи человек расставляли сани, паковали какие-то мешки, корзины, луки, дротики, сети и еще какие-то снасти, словно путина должна была начаться с минуты на минуту.
– Ты чего? – в который раз оглянулся Клокс. – Чего по поясу шаришь? Кошелек, что ли, срезали? Или еще чего?
– Еще чего, – зло буркнул Дойтен, не зная, горевать или смеяться над самим собой. – Нож вытащили из ножен. Тот, за который я… Да ты знаешь. Вот, какую-то пакость вставили. А я даже не заметил…
– Помню твой нож, – кивнул с усмешкой Клокс. – Хороший он был, не спорю. Ты меч проверь. Меч-то на месте? Главное, чтобы меч не пропал. И ружье. А вставили тебе в ножны не пакость, а каменное грузило. Хорошее грузило. Но оно под летнюю ловлю. Сейчас без надобности. Хотя, если ты захочешь остаться в Дрохайте…
– Судья, мать твою… – покачал головой Дойтен. – Не рви мне нутро. Увижу наглеца… Надо будет ружье забрать у Байрела. Черный егерь. Точно он. Больше некому. Или Фуар? Но у того руки были заняты. Не этим же он… Черный егерь тогда. Или Фуар? Но когда?
– Так тот или другой? – поднял одну бровь Клокс. – А ведь егерь-то был у Байрела. Как раз перед Мадром. В гости к Байрелу пожаловал. Подарок принес.
– Подарок? – не понял Дойтен.
– Да, – кивнул Клокс. – Но не Байрелу, а брату его. Не успел Фуар выйти, как в палаты нос сунул этот… Дейк. Мне Тусус шепнул. Поклонился и мешок бросил Дилбу. Мол, вот подарок от тэрской короны за гостеприимство и все прочее. Для тепла и уюта, а то холодно на тебя смотреть, болтун Дилб. Так и сказал. Поклонился, и был таков.
– Что в мешке? – спросил Дойтен.
– Не видел, – пожал плечами Клокс. – Дилб не показал. Распустил завязи, сунул руку внутрь, пощупал, осветился улыбкой и побежал прочь. Порозовел от счастья. Кажется, одежда какая-то.
– Да, – согласился Дойтен. – Кожушок у него не лучшего вида.
– Только не в Дилбе дело, – хмыкнул Клокс. – Алаин там же была.
– Я ее разглядел на площади, – заметил Дойтен. – Что с ней не так?
– Видел, как ее перекосило? – спросил Клокс. – Как увидела этого… черного егеря, так с лица спала. И до того была не слишком радостна, а тут вовсе побелела как мел. А он ей подмигнул, бросил ласково – «привет, сестричка», и был таков. А?
– Сестричка? – удивился Дойтен. – Масть же у них вроде разная?
– Ну, не знаю, – развел руками Клокс. – По виду они друг друга стоят. Сразу же после этого она шагнула ко мне, прошипела, что ждет завтра до полудня, иначе разминемся, уходит она из города, и пошла прочь. Что-то не так с этой бабой. Если и в самом деле случаются на этой земле майстры, то должны быть и настоящие ведьмы. Так вот Алаин из таких. Байрел посылает с нами Дилба, обещает, что для присмотра, болтать тот не будет. Посмотрим. В крайнем случае забьем ему в рот рукавицу.
– О чем мы с ней будем говорить? – спросил Дойтен.
– Не знаю, – признался Клокс. – Нет у меня большой охоты с ней разговаривать. Но выслушать ее надо. А там видно будет.
– Как Байрел? – спросил Дойтен. – Я насчет вестей со скотного.
– Раздосадован, – ответил Клокс. – Думает, что делать.
– А что он говорит о Дейке? – спросил Дойтен. – Тебе Мадр сказал о нем? Провалиться мне на этом самом месте, если Дейк не тот, кто мог убить и одним пальцем. Приглядеться бы к нему.
– Мне тоже так показалось, – кивнул Клокс. – Только сделать с ним ничего нельзя. Даже если все это его забавы. Ну, то есть и скотный двор, и безухий, и висельник. Да и лодочник тоже. Байрел сам его на подозрении держит, мы об этом черном егере еще с утра говорили. Вот только за руку его никто не ловил. У него ведь и в самом деле представление от тэрского короля. Пергамент даже поважнее того, что эта Алаин при себе имеет. Полномочный и всевластный посыльный. Чуть ли не второй вельможа при дворе. А знаешь, Байрел-то ведь считает, что если кто-то хочет вычистить из Дрохайта всю мерзость и поступает так, как поступает, то путь он выбрал верный. Даже действенный. Другой вопрос, что ему это не нравится.
– И что же? – спросил Дойтен. – И лодочник, и этот Умар тоже достойны очистки?
– Не знаю, – зло сплюнул, увернувшись от какого-то неловкого рыбака с жердиной, Клокс. – Но если этот нюхач зло, то Дейк очень похож на его противника. Хотя и сам не красавец. Или ты вдруг решил, что я сторону этого черного егеря взял? Думаешь, если два бешеных волка в чаще друг другу в глотки вцепятся, кто-то из них зло, а кто-то добро? Оба – еще та пакость.
– А мальчишка? – поинтересовался Дойтен. – Он-то зло или как? А жители той деревни под Слаутом? А угольщики?
– Не морочь мне голову, – поморщился Клокс. – И так не знаю, в какую сторону пригибаться. Может, надо переговорить и с этим Дейком? Где его найти только… Приходит, когда хочет. Уходит неизвестно куда. Лица его никто не помнит. Я вот, кстати, тоже уже вспомнить не могу! Весь город в лигу поперек, но никто не знает, где он остановился. Хотя лошадь его на конюшне. Еще и Алаин здесь со своими поганцами. Байрел так вообще только и ждет, когда все они разом или по отдельности из города уберутся.
– Нас он тоже уже за напасть числит? – спросил Дойтен. – И какое нам дело до тэрского короля? У нас свой король, сиуинский. Да и то, постольку поскольку мы под властью Священного Двора. Что тебя смущает?
– Смущает? – удивился Клокс. – Злит! Если тэрский король стал такими ярлыками разбрасываться, тогда или его дурят, или он сам сдурел, да не будет проклят мой рот за эти слова.
– Да что с тех ярлыков? – воскликнул Дойтен. – Мало ли какие грамоты сиуинский король раздает? При каждом дворе у канцелярии свои резоны, всюду чин на чине и чином погоняет! У кого в руках королевская печать, тот и на коне!
– Не знаю – не знаю, – пробурчал Клокс. – Но одно тебе скажу точно, если все это колдовство какое… Не здешнее, нет, а в Тэре кто-то решился колдовство к королевской особе применить, то темные времена грядут, Дойтен. Ты это… Не тормоши меня пока. Мне нужно все в голове уложить. А тут еще разговор с этой лекаркой-звонаркой… Еще день или два тяжко нам придется. Вон, Байрел боится, что вся зима кувырком пойдет. Я просил послать с нами к этой Ийле кого-нибудь из его мальчишек или Дору, а он им настрого запретил из трактира выходить! И даже в нужник без того же Тусуса отлучаться не велит! Хотя, я смотрю, этот Ран уже вещички собирает. А к Ийле Байрел мог с нами хотя бы Типура послать. Знаешь, думаю, из него толк будет со временем, потому как Тусус слишком честен для того, чтобы своего отца заменить. Кстати, я ведь и в самом деле решил похлопотать за Тусуса в Тимпале. Не знаю, как дальше пойдет, но в охране парень с головой и с совестью лишним не будет.
– К тому же вдруг и его мать приедет сына проведать? – предположил Дойтен.
Клокс покосился на усмирителя, не увидел на его лице насмешки и прошептал:
– Лучше бы не надо.
– Вроде пришли, – остановился Дойтен.
– Это точно, – кивнул Клокс.
Башня лекарки была не так уж и высока. Пожалуй, даже ниже трактира Байрела, вздумай она перебраться на верхушку городского холма. Но она стояла на узком мысу, как бы собранном из черных валунов, между которыми застыл лед, была странно одинока, и поэтому казалась выше своих, судя по окнам, четырех ярусов.
– Маяк, – пробормотал Клокс. – Провалиться мне на этом месте, маяк. Похожий стоит у Эдхарского моста. Да точно такой же!
– Только тот выше в два раза, – заметил Дойтен. – Или даже в три.
– Да, – почесал затылок, сдвинув шапку, Клокс. – Ну так и этот не ниже. Он просто обрублен над четвертым ярусом.
– Может, достроить не успели? – предположил Дойтен.
– Тысячу лет назад? – удивился Клокс и заковылял по ледяным камням вдоль основания маяка. – Кто достроить не успел? Даже хроник никаких не осталось. Что застыл? Иди за мной. Дверь должна быть с северной стороны. А ведь этот маяк сшибает с ног посильнее всего города… Поверить не могу. Почему я не заинтересовался им в прошлый раз? Интересно, где там у нее колокол. Не может же он так звенеть через стекла? Как она только ноги себе не переломала здесь еще? Вроде есть ступени под камнями, зачем их завалили? Ну что, так и будем стоять или войдем внутрь? Байрел не уверен, что она нас примет, говорит, что звонарка себе на уме, но, кажется, вся эта история ее и в самом деле зацепила. Не просто же так она мальцов на лодке вокруг острова катала. Нужно дверь толкнуть. Если откроется, можно заходить. А если не откроется, разворачиваемся и уходим. Стучать бесполезно. А ну-ка…
Выбравшись на словно поднимающиеся из прибрежного льда черные ступени, Клокс оказался перед тяжелой, украшенной бронзовым литьем железной дверью. Приготовившись надавить на нее всем телом, он коснулся ее пальцами, толкнул и едва не упал внутрь. Дверь легко подалась вперед.
– Не отставай, – обернулся Клокс. – Похоже, нас уже ждут.
Выдохнув облачко морозного пара, хозяйка башни приняла их на первом этаже, на котором кроме пустой коновязи, сеновала, ящиков с углем и заиндевевших стола со скамьей, судя по всему для перевязки увечных и приема хворых, ничего не оказалось. Махнула рукой, приглашая следовать за ней и пошла по узкой лестнице, что винтом заворачивалась вдоль стены вверх. Пошла, не оглядываясь и немало не беспокоясь о том, что двое повидавших кое-что в своей жизни храмовников не сводят глаз с ее стройной, пусть и очерченной платьем из грубой ткани фигуры, потому как лица звонарки-лекарки они рассмотреть не успели. Второго яруса в башне вовсе не было, потому как он оказался частью первого, на третьем в таком же холоде царило запустение и высилась поленница дров, окружая подвешенный под потолком на балках огромный, но рассохшийся, и поэтому исполосованный трещинами деревянный колокол, а на четвертом дохнуло теплом и обнаружился закуток с большим окном на северной стороне, со столом, лавками, затхлой лежанкой и небольшой снокской печью, в которой потрескивал уголь. Впрочем, лестница на этом не останавливалась и уходила еще выше, чтобы оборваться на уровне потолка, прикрывшись чудным люком, отлитым из той же бронзы с вставленным в нее толстым стеклом. За стеклом клубилось серое небо. На печи исходил паром небольшой котел.
– Дыма не было! – прошипел, показав на печь и на уходящую в потолок трубу, Дойтен. – Дыма не было над башней!
– Брось, – отмахнулся Клокс, – может не рассмотрел, – и повернувшись к хозяйке, которая взяла черпак и принялась наполнять каким-то варевом глиняные плошки, спросил. – Не протекает крыша-то?
– Святой Нэйф спасает, – услышали оба сухой и как будто насмешливый голос и наконец разглядели лицо Ийле.
Она была пострижена коротко, как мальчишка. Светлый чуб съезжал на бок, худое лицо от этого казалось странным, но ни хитринки, ни другого изыска в нем не было. Серые глаза смотрели чуть устало, но спокойно, острые скулы блестели, губы были почти неподвижны, и, судя по отсутствию морщин на лице, спокойствие его не покидало. Или же время было над нею не властно. «Сколько же ей лет?» – сам себя спросил Дойтен и не смог ответить, потому как явно немолодая хозяйка странной башни была подвижна как юная арданская девчонка из какой-нибудь прибрежной деревни под Нечи.
– Глаза не ломай, – равнодушно проговорила Ийле. – Ровесники мы с тобой. Хотя, может, я и постарше тебя года на два – на три.
Ийле поставила плошки на стол, сдернула льняной платок с блюда со слегка подсохшими снокскими булочками, придвинула к себе одну из плошек и начала понемногу прихлебывать, сдувая поднимающийся над горячим напитком пар.
– А ну-ка? – наклонился Клокс. – Никак риннский бальзам? А какой аромат! Давай, Дойтен, прикладывайся. Еще добавки будешь просить. Редкая радость в наших краях. Лучшее ашарское, с десяток трав, патока, фрукты, и вот даже жуткий холод за стенами и одиночество превращаются в добрый уют и уединение. Пробуй.
Дойтен послушно подхватил горячую посудину, втянул носом и в самом деле манящий запах, подул на темно-красную, почти черную гладь, на мгновение представил, что у него в руках крохотная порция чидской черноты и где-то в глубине ее болтаются в четырех локтях над дном мертвецы, сделал один глоток, другой и замер. Конечно не такой же напиток, но очень похожий разливался в студеные зимние дни на набережной Нечи, и он, Дойтен, еще молодым стражником менял медяки на терпкость, сладость и жар лета из жестяных кружек среди приморской стыни.
– Хорошо! – крякнул Клокс, вытирая губы. – Вот удружила, так удружила. Послушай, Ийле. Это ведь ты? Доброго здоровья тебе, хозяйка морского маяка, который за каким-то демоном располовинен на берегу этого острова. Я – судья Клокс. Со мной усмиритель Дойтен. Спасибо за гостеприимство и за угощение. Порадовала. Знал бы, с гостинцами заявился. Ну, может, не в последний раз видимся. Тепло тут у тебя. А почему колокол деревянный? Если я, конечно, ничего не путаю. Деревянный, да еще весь в трещинах. И отчего у тебя голова не раскалывается, когда он гудит?
Она посмотрела на Клокса так, словно он говорил на чужом языке, потом обняла себя за плечи, перевела взгляд на Дойтена, снова посмотрела на судью и с каким-то как будто невольным безразличием проговорила:
– Зачем тебе колокол? Колокол – чтобы слушать, а не для того, чтобы смотреть… Значит, судья и палач или усмиритель… Защитника только нет… Весь в хлопотах, наверное. Храмовая троица, которая словно ладонь храмового предстоятеля, чтобы прикладывать то к голове, то к губам, то к рукам Арданы, дабы вовремя почувствовать, что больна эта земля неизлечимой болезнью… Не излечить, так хоть поостеречься. И чего суетиться? Давно уже все ясно. Вам нравится ваша служба? Путешествия? Люди? Разговоры? Происшествия? С кем вы успели переговорить?
– С тобой еще не успели, – помрачнел от слов звонарки Клокс, но Дойтен отчего-то почувствовал укол в сердце и перечислил.
– Кто с кем, но с Байрелом, с Дилбом, со Сничтой, с Лэном, с трактирными служками и детьми Байрела разговор был. Ну и перекинулись несколькими словами со многими. С Фуаром, с Умаром, когда еще он был жив, слышала или нет, что стряслось на скотном дворе? С Райди, с… неким Тогхаем, с Дейком…
– С Алаин завтра будем говорить, – добавил Клокс. – Не очень хочется, но надо.
– Кому надо? – холодно спросила Ийле. – Тебе или ей?
– Даже не знаю, что и сказать, – растерялся Клокс. – Может, и никому. А может, каждый свою пользу извлечет. Но на встрече она настаивает.
– Ты знаешь, кто она? – спросила Ийле.
– Нет, – признался Клокс. – Я, правда, слышал, что она дознаватель вроде нас от Храма Присутствия. Но точно не знаю. С другой стороны, не спрашивать же подорожную у каждого, с кем разговор держишь? Ты-то сама имеешь что сообщить храмовым старателям?
– Сообщить? – она подняла брови, перевела взгляд на Дойтена, который старательно подкручивал усы, и прищурилась, словно попыталась взглядом содрать с него кожу. – Давайте уж сначала вы. Сразу все… спрашивайте. Когда человек задает много вопросов, он порой сам и отвечает на некоторые из них.
– Так это, – принялся озираться Дойтен. – Нам только дай волю. И на ответы времени не останется. Только приехали в Дрохайт, а уже все в непонятном. Да и насмотрелись разного. И егеря, сваренного в котле целиком видели, хорошо хоть без сапог. Хотя, какая разница. И разговор странный с каким-то умельцем через дверь держали. Потом нюхач этот. Любопытно, конечно, что ты про это все думаешь.
– Ничего, – сдержанно произнесла Ийле. – Я ничего об этом не думаю.
– Кто ты? – спросил в повисшей паузе Клокс. – Почему тебя зазывали в Приют Окаянных наставником? К чему ты можешь наставить отроков? И как ты узнала четыре года назад, что тот колдун кошек режет на крыше трактира? С твоей башни ту крышу никак не разглядишь.
– И кто спит у тебя? – хмыкнул Дойтен. – Как ни смотрю, но не могу сложить твое ложе и тебя. Кто-то другой тут ночует, это точно.
– Другой, – кивнула Ийле и снова посмотрела на Клокса. – Это все?
– Зачем ты сажала в лодку ребятишек из трактира? – вспомнил Клокс. – Что вызнать хотела? Почему Дора пустая?
– Почему магия в Дрохайте словно камень в черной воде тонет? – вдруг брякнул пришедшие ему в голову слова Дойтен и развел руками на колючий взгляд Клокса. – Не, ну если спрашивать, так обо всем!
