Церритус, второй сын короля Бэдгалдингира, Тигнума Ренисуса, не был мерзавцем с самого рождения. По собственным ощущениям, он им и вовсе никогда не был, он даже не знал, что такое – быть мерзавцем. Он был вторым сыном короля, и это уже значило больше, чем быть кем-то еще. Во всяком случае, с самого детства он знал, что однажды правителем древнего королевства, надежно скрытого между склонами гор Балтуту и гор Хурсану, а также неприступными стенами Алки с востока и Бэдгалдингира с запада, станет его старший брат – Тутус Ренисус, спокойный, тихий и обстоятельный калам с примесью валской крови, а значит, он сам, Церритус Ренисус, как бы ни баловала его матушка, должен быть противоположностью брату во всем. Не тихим, не спокойным и не обстоятельным. Единственное, в чем сходился с братом Церритус, так это в увлечении фехтованием, благо учителей для принцев король отыскивал в самых дальних странах, приглашал даже даку из неведомой страны Дакки, откуда-то из-за восточных гор, и оба брата постепенно достигли весьма значительных успехов в воинском искусстве. И вот что было странным: при полной противоположности братьев во всем, фехтовали они похоже и редко когда уступали другу другу, порой доводя себя в фехтовальном зале до полного изнеможения. Как говорил об этом другой их наставник, то ли приятель отца, то ли советчик – угодник Бенефициум, как ни вьются лианы, а все одно будут рядом, если сосны, что служат им опорой, растут поблизости. О каких соснах говорил старик, узнать бы? – иногда думал Церритус. Или же он имел в виду древние башни Бэдгалдингира, одна из которых служила убогому убежищем, а другая давным-давно стала частью королевского замка? И какая из этих башен служила опорой Церритусу? Неужели та, что отошла к угодникам? И думать нечего, ведь не Церритус наследник короны, а Тутус, всей доблести которого хватило лишь на то, чтобы родиться на восемь лет раньше брата. Интересно, каким бы вырос тихоня Тутус, если бы он с самого раннего детства знал, что он всегда будет вторым? Что он станет кем угодно, но только не королем Бэдгалдингира?
Обычно на этом месте размышлений Церритус прикладывался к бутыли молодого араманского вина и терял нить рассуждений до следующего протрезвления, но в тот день, когда его двоюродный братец Зелус, тоже в изрядном подпитии, прицепился к вельможной, пусть и не первого ряда, девице Процелле, что-то пошло не так. Во-первых, оказалось, что в собственном королевстве он, Церритус, не только не третий по важности человек после отца и старшего брата, но и даже не четвертый. Прикрикнуть на него посмел и старый угодник, и даже его любимица Аша, о родстве которой с самим Бенефециумом не заикался в столице разве только какой-нибудь немой. Во-вторых, некогда принц крохотного Лаписа, а теперь обычный бродяга, свитки о поимке которого разворачивались глашатаями на всех празднествах, посмел не только вести себя как настоящий вельможа, но еще и едва не свернул челюсть племяннику самого короля, какой бы дрянью ни считал собственного братца Церритус сам. И, наконец, все это вместе не повлекло ни для кого никаких последствий, если не считать того, что не отойдя толком от похмелья, Церритус вместе со все тем же Зелусом да еще под присмотром гадюки Аши мчался на перекладных едва ли не четыре сотни лиг, чтобы успеть к окончанию шутейного штурма Алки, пусть даже во время его и погибло несколько десятков стражников. Нет, давно уже следовало прибрать к рукам и названую сестренку, нагуленную теткой Меморией, и вторую сестру – Биберу, которую ни Церритус, ни Зелус никогда не называли иначе как уличной девкой. Не за какие-то ее подвиги, а потому что рождена она была хоть и от родного дяди, но обычной простолюдинкой, дочерью какого-то каламского или аккадского выродка, чьи предки были однажды роком занесены в глухую деревню на склоне гор Хурсану, где весь ее род и сгинул бы в безвестности, если бы судьба не переселила их в убогую лачугу у тракта, возле которой брату короля Бэдгалдингира увальню Ванитасу пришлось подвернуть ногу. Вот и выходит, что всякая погань дожидается в укромном месте счастливого поворота собственной судьбы, а тот, кому довелось родиться в королевской семье, умудряется разминуться с ним локоть в локоть.
Мысль эта не выходила из головы Церритуса всю обратную дорогу из Алки в столицу, тем более что Аша умчалась вперед, а Зелус только и знал, что ныл, не переставая, о разбитом наглецом Игнисом лице, подлой девчонке Процелле, которая от него все равно не уйдет, даже если ему придется упасть в ноги королю Ардууса. Ныл, хотя даже не был ранен, а вот плечо Церритуса зацепил дакский клинок. Может быть, и Церритусу следует упасть в ноги королю Ардууса? Или отправить прошение о службе, как, кажется, уже сделал Зелус? Или хотя бы напомнить о себе, ведь были же разговоры, что случись что с Тигнумом, будет коронован Тутус, а мантия герцога Аббуту достанется Церритусу? Конечно, герцог – не король, да и герцогство не из богатых, разоренное королевство так и не оправилось после свейской войны, но тот же Адамас успел заложить недурной замок и город на левом берегу Азу, а Тутус, надо отдать ему должное, почти его достроил. Как бы и этот кусок не пролетел мимо рта Церритуса. Эх, жаль, что у Пуруса Арундо только одна дочь, и та досталась Тутусу. Была еще шустрая и рыжая девчонка Фламма, но сгинула где-то. Да, еще имелась и племянница, Лава Арундо, но и с ней приключилось что-то непонятное. Нет, точно надо отправляться к Пурусу, напомнить о себе, оказать почтение, получить в ответ благоволение, а то и какую-нибудь из атерских невест. Чем плоха та же Процелла? И на лицо приятна, и статью не дурна. А Зелус, что Зелус? Обойдется, пусть и дальше уличных девок за задницы хватает, а Церритусу именно такая и нужна, чтобы себя держала и воли всякой вельможной погани не давала.
В Бэдгалдингире Церритуса сразу призвал к себе отец. К счастью, принц не успел приложиться к бутыли. Явился трезвым, подтянутым, коротко, но точно описал все, что происходило в Алке, не упустил ничего. Тигнум выслушал сына внимательно, осмотрел раненую руку, задал несколько вопросов, уверился, что не дурак нарвался на случайную драку, а взрослый человек поучаствовал в неслучайном сражении. И то сказать, тридцать уже стукнуло, пора за ум браться, пора.
– Что делать собираешься? – спросил негромко.
Так всегда и было, чем более важные вещи изрекал Тигнум, тем тише он говорил. Мать как-то даже постращала еще юного Церритуса, не дай тебе Энки заставить отца кричать, но пуще всего бойся, если он зашипит, как змея. Тогда точно укусит.
– И укусит, как змея? – попробовал обратить в шутку слова матери Церритус, но та не шутила.
– Укусит. Голову отгрызет. Ты думаешь, в кого ты такой буйный – в отца. Только он-то себя в руках держит, научишься и ты себя в руках держать, ничем ему не уступишь. Чем тише он говорит, тем внимательнее слушай. А вот если зашипит, беги, пока жив.
– А Тутус? – тогда спросил у матери Церритус. – Он в кого? В тебя, в отца, в дядей моих? В кого?
– Тутус сам по себе, – пробормотала мать. – Для спокойного времени лучше и не может быть короля, чем Тутус. А для нашего… Там видно будет, сынок. Жизнь покажет.
И что же она показала? Церритусу уже тридцать, ни семьи, ни даже какой-нибудь должности при дворе родного папаши, та же мать отсоветовала, не тяни на себя маленькое одеяло, а то большое другому выпадет. И вот отец спрашивает его:
– Что делать собираешься?
Церритус ответил не сразу. Выдержал паузу, сделал как будто осторожное движение, потрогал больную руку, проговорил так же тихо:
– А что я должен делать, отец? Ты хочешь дать мне совет?
Видно, ответ Тигнума устроил. Он даже поднял брови, хмыкнул, откинулся на резную спинку кресла.
– Хорошо. Для начала перестань тратить время на своего братца. Я слышал, он отправил прошение о службе нашему венценосному соседу? Пусть отправляется. Ты поедешь вместе с ним. Без прошения. На объявление Пуруса императором. Я думаю, что оно состоится в конце первого месяца зимы. Просто будешь в Ардуусе ждать своего часа. Время сейчас трудное, Пурус слегка безумен, но ты ведь не мальчишка? Справишься.
– Хочешь избавиться от меня, отец? – прошептал Церритус.
Замолчал Тигнум, скрипнул зубами, но на шипение не перешел, хотя взгляд сузил. Но ответил негромко:
– Хотел бы избавиться, придушил бы еще в колыбели. Хочу, чтобы королевство Аббуту стало твоим. Пурус не вечен, короли уходят, а земля остается. В союзе с братом твое королевство будет первым на севере.
– Но какая у меня причина явиться в Ардуус? – поморщился Церритус. – Меня на коронацию не приглашали. Или что за обряд там намечается? Не вижу оказии.
– Имеется оказия, – растянул губы в улыбке Тигнум. – Тебе и глупые письма писать королю Ардууса не придется. Сам его сыночек пожаловал. Болус. Считай, что с ответным визитом. Не скрою, дочь Пуруса Фосса оказалась лучшим выбором из возможных. И не глупа, и красива, и верна своему мужу. Так что настала пора платить долги. Я отдам ему Ашу.
– Ашу? – осекся Церритус. – Да она сожрет этого Болуса вместе с доспехом. Добро бы Биберу, хотя Бибера не годится, лепит напрямую все, что в голову сыпется. Это Аша подползет да ужалит…
– А ты становишься мудр, – улыбнулся Тигнум.
– Так ты… – понял Церритус. – Ты хочешь прибрать к рукам и…
– Тссс, – погрозил пальцем сыну король. – Собирайся. Время еще есть, отпусти Зелуса, пусть едет раньше. Ты еще успеешь. С Ашей отправится Бенефециум, сейчас его нет, он отбыл по срочным делам, но вернется. Скоро вернется, и ты к ним присоединишься.
– Какие могут быть срочные дела у угодника? – не понял Церритус. – Я думал, что Бенефециум никогда не покидает своей башни. А он не только собирается в Ардуус, но и теперь куда-то умчался.
– Жизнь меняется, Церритус, – рассмеялся Тигнум. – Время бежит быстрее. Не хочешь опоздать – беги за ним. Не упусти удачу.
– Если она пойдет в руки, – осмелился ответить улыбкой Церритус.
– Пойдет в ноги, топчи, – перестал улыбаться Тигнум. – Топчи, если гордость не позволяет нагнуться. Топчи, потому что твоя удача в чужих руках, это твоя беда.
Зелус отбыл в Ардуус вместе с Болусом. Наследник Пуруса за неделю пребывания в Бэдгалдингире опух от пьянства, но глаза его блестели. Или Аша неожиданно оказала благосклонность капризному красавчику, или обещала ее в скором времени. Во всяком случае, хрупкий росток королевского дома Ренисус даже прильнул на мгновение к суженому при расставании. Зато уж Зелус был напряжен и бледен. И для того имелись причины: не только Болус не оказывал племяннику короля Тигнума ни малейшего уважения, но даже его стражники, которые показались Церритусу выходцами с востока, посматривали на внезапного попутчика их подопечного если не с презрением, то уж с явным пренебрежением. Церритус провожал взглядом эскорт Болуса и думал, что за удачей, пошедшей в ноги, наклониться можно. Главное, чтобы тебя не затоптали те, кто наклоняться за удачей не пожелал.
Бенефециум вернулся скоро, едва первый месяц зимы перевалил за середину. Церритус столкнулся с ним у основания башни. Заметил старика в толпе. Принцу всегда казалось странным, что башня угодника вырастала из трактира, хотя и трактир, и постоялый двор, и конюшня были пристроены к ней явно уже в последние годы. Но теперь, когда среди обычных завсегдатаев питейного заведения мелькнули из-под серого капюшона глаза угодника, Церритус понял, что мудрость угодника не пустой звук. Каждый ищет то, что ему нужно. Бенефециум явно не стремился к величию, и постоянная многолюдность у его убежища позволяла ему оставаться незамеченным тогда, когда замеченным он быть не хотел.
– Не пей больше, – прошептала служанка, которую Церритус через неделю после случайной встречи с Бенефециумом зажал в одном из коридоров замка.
– Кто ты такая, чтобы говорить со мной? – рассвирепел принц, но приложить рабыню о стену не успел.
– Мать твоя приказала, – сдавленно прохрипела она, а когда Церритус разжал хватку на тонком горле, закашлялась. – Мать твоя приказала попадаться тебе на глаза, чтобы ты не бросался на прочих слуг, и терпеть все, что ты будешь делать со мной, – рабыня опустила глаза, склонила голову. – Спасибо тебе, что ты не убил меня и не покалечил. Отец твой отправил брата своего Ванитаса в Алку, тревожно там, так вот мать просила передать тебе, чтобы ты был готов. Сегодня ночью ты уходишь в Ардуус. Не пей больше, угодник не переносит пьяных.
– Что мне Бенефециум? – снова схватил за горло рабыню Церритус. – И почему мать не сказала мне об этом сама?
– Она и Мемория у Бенефециума, – выкатила слезы на щеки рабыня. – Говорят с ним. Выход ночью, потому что через день обряд сочетания Болуса и Аши. Пойдут два десятка стражников, Бенефециум, Ваше Высочество, Аша и ученики угодника – Морбус и Кларус. Лошадей уже готовят! Ваше Высочество будет другом жениха!
– Без меня решили, – прошипел Церритус, отшвырнул в сторону девчонку и едва не сломал дверь в собственные покои, ударив по ней ногой.
Больше, чем Зелуса или того же Бенефециума, больше, чем Ашу и всякого, кто мог попасться под хмельную руку, Церритус ненавидел старшего ученика или служку Бенефециума – Мордуса. Если его младший напарник Кларус был едва приметен, то Мордус походил на чирей, вскакивал ни с того ни с сего на самом видном месте и красовался, исторгая гной. Давно бы его следовало окоротить на пару ладоней или хотя бы отдубасить в темном переулке, не из-за какой-то причины, а из-за наглого взгляда, но и тут вмешалась матушка. Остерегла и самому прикладываться, и посылать кого.
– С чего ты взяла, что я собираюсь его поучить почтительности? – обозлился Церритус. – И почему я должен себя останавливать? Кто он такой, чтобы вместо поклона ограничиваться кивком?
– А ты присмотрись к нему получше, – посоветовала мать. – К нему, потом к Аше, потом опять к нему. Они ж похожи, как бывают похожи большой и малый кувшины, снятые с одного гончарного круга.
– Что ты хочешь сказать? – не понял Церритус. – О каком круге ты говоришь? О моей тетушке Мемории? Так вроде бы Мордус на год младше Аши? Как это она умудрилась родить ребенка после Аши, чтобы никто не заметил? Вон, даже мой отец удочерил ее! Чего же он Мордуса не усыновил?
– Сынок, – поскучнела почему-то мать. – Парню не нужно столько защиты, сколько требуется девушке. Но главное не в этом. Гончарный круг не сам горшки с себя сбрасывает, их горшечник снимает.
– Так кто же горшечник? – нахмурился Церритус. – Даже если работает он с разными гончарными кругами? Не хочешь ли ты сказать, что Аша и Мордус родня мне?
– Дурак, – плюнула тогда мать, – присмотрись к лицам Аши и Мордуса, да вспомни лицо Бенефециума. И подумай, что если отец твой удочерил Ашу, то что он сделает с тобой за Мордуса.
– Так что отцу с того же Бенефециума? – застыл тогда пораженный Церритус. – Чем он так ценен для Бэдгалдингира?
– Он угодник, – прошептала мать. – Настоящий угодник. Вроде тех, что пылали факелами на поле у Бараггала полторы тысячи лет назад. Сорок лет мы вместе с твоим отцом. Так вот, когда он взял меня в жены и привез сюда из Этуту, Бенефециум уже тогда был таким, как теперь. Попомни мои слова, если Анкида не сгорит в пламени, ты станешь древним стариком, а Бенефециум каким был, таким и останется.
Замолчал Церритус. Проглотил тогда и ненависть, и злобу. И теперь, выбив дверь в свои палаты, точно так же стал глотать и ненависть, и злобу, поэтому, когда в дверной проем заглянул мальчишка Кларус и с поклоном сообщил, что отряд ожидает принца, Церритус был бодр и весел, и оставался бодр и весел до самого Ардууса. А потом его охватила тошнота.
Принц не узнал Ардуус. Не узнал в мрачных, засыпанных пеплом и наполненных ужасом улицах некогда веселую атерскую столицу. Над городом стоял запах паленой человечины и пролитой крови. Лед на главной площади был липким и красным. Казнями заправляла инквизиция, но подручным при инквизиторах оказался как раз Зелус, да еще один из отпрысков королевского дома Хонора – Алкус – крутился вокруг него. Страх сжал сердце Церритуса. Страх и стыд. Многое он мог предполагать, но такой судьбы, какая выпала двоюродному брату, желать не мог. Зелус, явно обезумевший, встретил появление приятеля радостным визгом, вытер окровавленные руки о зеленый балахон и бросился обнимать Церритуса, а когда был отстранен, стал взахлеб рассказывать об оказанной ему чести королем Пурусом, об изобретенных им, Зелусом, пытках, о том, что сжигание отступников лучше всего очищает их дух и что скоро Пурус будет коронован в императоры, и тогда Зелус поднимется, непременно поднимется и уж точно не забудет о своем друге Церритусе.
– Но главное в другом! – радостно шептал Зелус. – Игнис пойман. Хочешь посмотреть на его страдания? Его оставили на сладкое, будут убивать на коронации! Эх, жаль, двоюродная сестричка его пока не поймана, Процелла, но Пурус обещал мне ее отдать, обещал!
Церритус с трудом избавился от надоедливого родственника и отправился в ближайший трактир, где попытался упиться до потери памяти. Однако сделать это ему не удалось. Тиморский квач обжигал горло, но хмеля в голову не добавлял. Ардуус перестал быть городом, в котором можно было захмелеть от вина. Там, в трактире, его и нашла Аша. Нашла на третий день, потому как в отведенные ему в старом замке покои Церритус так и не явился. Аша вгляделась в лицо принца, не смущаясь потрогала щетину на его подбородке, потом усмехнулась:
– Не самый плохой способ встретить конец Ардууса.
– Есть способ хуже? – прохрипел Церритус. – Выходит, я прогадал? И почему Ардуус должен закончиться?
– Все когда-то заканчивается, – хихикнула мерзкая Аша. – Когда ты видишь дряхлого старика, ты же не удивляешься мысли, что он скоро умрет? С городами так же. Этот Ардуус вот-вот испустит дух.
– Что-то я не заметил дряхлости в его лице, – скривился Церритус.
– Дряхлость в сердце страшнее дряхлости в лице, – проговорила Аша. – Но не волнуйся, закончится старый Ардуус, начнется новый.
– Когда церемония твоего сочетания с… – сплюнул Церритус.
– Обряд произведен без тебя, – пожала она плечами. – Болус, правда, был пьян, да и теперь пьян, так что ничего не помнит. Но все закреплено в свитках и кодексах. За тебя отстоял службу Кларус.
– Разве он вельможа? – удивился Церритус.
– Был вельможей, – вздохнула Аша. – Нечистым, но был. Думаешь, только Бенефециум баловался с вельможными дамами? Отец Зелуса тоже не упускал простолюдинок. Только ты Зелусу об этом не говори.
– Почему? – не понял Церритус. – Почему Кларус был вельможей? И почему не говорить Зелусу?
– Кларус попытался подкупить охрану, чтобы освободить Игниса, – прошептала Аша, блеснув ненавистью во взгляде. – Его взяли с поличным и тут же отправили на эшафот. Зелус убил его.
– Собственного брата, – замер Церритус. – И вы не спасли его?
– Не успели, – скрипнула зубами Аша, но тут же улыбнулась. – Да и зачем? Неужели ты разглядел во мне добродетель? Не ее ли ты искал, когда пытался сдернуть с меня платье лет пять назад?
– Ты собралась мне мстить? – поморщился Церритус. – Я же не добрался до твоей плоти.
– Только потому и жив, – покачала она головой.
– И все-таки Зелусу надо сказать, – вдруг улыбнулся Церритус.
– Зачем же? – спросила Аша.
– Нехорошо убивать братьев, – прошептал Церритус.
– Неужели? – подняла брови Аша. – Отчего же тогда всякий раз, когда ты смотришь на своего братца Тутуса, кровь закипает у тебя в глазах?
– Да ты… – попробовал встать Церритус, но не смог. Вино, которое не могло нагнать хмеля в голову, полнило ноги.
– Молчи, – поскучнела Аша. – Скоро коронация. Осталось несколько дней. Ты будешь стоять на коронационной площадке вместе со знатью. Сейчас слуги возьмут тебя, отнесут в замок и эти несколько дней будут отмачивать в воде, умащивать мазями, приводить в чувство.
– Зачем? – откинулся назад Церритус. – Разве я стану императором?
– Это вряд ли, – задумалась Аша. – Но тебе нужен покой. Чтобы выдержать.
– Выдержать что? – не понял Церритус.
– То, что произойдет, – отрезала Аша. – Твой отец попросил нас побеспокоиться о тебе.
– Спасибо папеньке, – прыснул Церритус. – И кто же будет обо мне заботиться? Нестареющий старик угодник? Дочка старика, которую родила ему сестра короля? Верно, она и уговорила моего папеньку удочерить тебя? Чего ж тогда он Морбуса не удочерил? Или усыновил? Как там? Кто его мать, кстати?
– Все просто, – рассмеялась Аша. – Морбус не намечался в невестки к королю Пурусу. А другой причины для титулов, можно сказать, и вовсе нет. А мать Морбуса… Что ж, я скажу тебе. Бенфециум очень мудр, но его мудрость ничем не похожа на ту, что свойственна мудрецам Анкиды. Ты узнаешь. Даже увидишь, думаю. Морбус – это каприз мудреца. Ответ на вопрос, что будет, если найти среди простолюдинов девчонку, в которой течет кровь великого мага. Может быть, даже бога. Найти и обрюхатить ее. А когда ребенок родится, убить его мать, поскольку уж очень она своевольна, а мальчишку растить так, как это нужно мудрецу.
– Ты оскорбляешь Энки, – оскалился Церритус.
– Да, – бросила Аша и метнула в лицо названому брату приготовленное заклинание.
Окончательно Церритус пришел в себя только через несколько дней да и лишь волей названой сестрицы. По крепостным ходам цитадели Ардууса Церритуса еще вел Морбус, и уже там, наверху, Аша сняла с принца Бэдгалдингира морок. Он уже собирался броситься на девчонку с кулаками, но взгляд Бенефециума остановил его. Взгляд, в котором не было ни злобы, ни ненависти, ни даже усталости, а только такая скука, что Церритус тут же понял, что лучше ему замереть и лишь скашивать взгляд вправо и влево.
А посмотреть было на что. Площадка для коронации была обширна. В ее дальнем конце стоял роскошный королевский шатер, а в центре был установлен императорский трон, сохраненный для короля Пуруса королем Эбаббара. Между зубцами стены замерли спиной к месту ритуала глашатаи, внизу слышался гул, видимо, весь Ардуус собрался на празднество, а наверху стояли вельможи и странные стражники, поскольку все они были молодыми женщинами. Впрочем, ничто об этом не говорило, кроме их лиц. Церритус поежился и стал приглядываться к стоявшим за троном гостям. Некоторых из вельмож он знал. Сиял золотом балахон Великого мага ордена Солнца Сола Нубилума. Рядом чернел плащ Великого мага ордена Луны – Табгеса. Ближе других к трону переминался с ноги на ногу Болус – сын Пуруса. Аша рядом с ним застыла изящной, несмотря на зимнее котто, статуэткой. Поодаль замерли в цветных балахонах служители храмов. За ними Церритус узнал Фуртима, брата короля Фиденты, с женой-дакиткой. Мелькнули еще знакомые лица. И самое знакомое было у Игниса, которого выволокли из крепостного хода и стали закреплять на помосте. Зелус в зеленом балахоне крутился вокруг него как шелудивый голодный пес.
– Энки благословенный, – шевельнул губами Церритус. – Избавь от мук и от ужаса. И меня, и каждого в этом городе.
– Иди, – раздался за спиной голос Бенефециума, и только тут принц понял, что уже давно трубят трубы, император идет от шатра к трону, а глашатаи выкрикивают имя… его собственное имя!
«Воевода!» – загудело в груди и висках.
Пошатываясь, Церритус подошел к императору, опустился перед ним на одно колено, бросил короткий взгляд на Зелуса, что облизывал губы и пританцовывал возле распятого на помосте Игниса, заметил ужас, дикий, несвойственный никому из королевского дома Лаписа, ужас в глазах Игниса. Чужой ужас. Чужой.
Пурус шлепнул Церритуса по щеке, пошел к помосту.
– Уходи! – прошипел стоявший тут же Энимал, предстоятель единого Храма. – В сторону!
Церитус попятился. Пурус говорил что-то стоявшей рядом с ним охраннице, которая была удивительно, опасно красива, но Церритус не слышал ни слова, потому что, повизгивая от удовольствия, Зелус начал свое грязное дело. Принялся затягивать руки и ноги жертвы жгутами и почти сразу рубить их. Он рычал как зверь. Кровь брызгала. Игнис извивался и хрипел через забитый тряпьем рот, а Зелус бил и бил топором по конечностям принца, укорачивая вельможное тело со всех сторон. Наконец работа была сделана, Зелус упал на колени и отполз в сторону, Сол Нубилум что-то крикнул, король Пурус поднялся с трона, вытянул из драгоценных ножен восхитительный меч и вонзил его в грудь Игниса. Принц Лаписа вздрогнул, затрясся и замер, обратившись в одно мгновение в принца Утиса – безумного пьянчужку Алкуса Рудиса.
Тишина повисла над стеной цитадели.
– Это еще что? – заорал Пурус. – И где камень? Он уже во мне?
– Нет, ваше величество, – произнесла то ли рабыня, то ли одна из охранниц, шагнула к Пурусу, взяла его за плечо и перерезала ему глотку. Раздались крики, засверкали клинки. Церритус, который и так едва стоял на ногах, зашатался, приготовился к смерти, но никто не коснулся его даже пальцем, и когда он очнулся, или ему показалось, что он очнулся, кругом уже было полно мертвецов, но те, что остались стоять на двух ногах, были страшнее мертвых, захоти они прогуляться по улицам Ардууса. И не все они были людьми. Странные тени колыхались между живыми. Но еще ужаснее были трое – один с пылающими глазами, похожий на вставшего на задние лапы ящера. Другой – напоминающий вываренного живьем до состояния студня – мертвеца. Третий – посеревший, с клыками зверя, почти великан, до ужаса напоминающий Бенефециума.
«Энки благословенный», – в беспомощности подумал Церритус, закрыл глаза и уже не открывал их, даже когда почувствовал маленькую, но твердую руку Аши на своей ладони, и даже когда услышал и собственное имя, и даже тогда, когда ударила молния. Открыл он их только тогда, когда над городом уже неслись истошные крики, а тяжелые огромные пальцы сжали его за плечи.
Церритус открыл глаза и окаменел. Перед ним был Зелус. Но не тот Зелус, которого он одаривал щелчками и насмешками, а другой Зелус, для которого прежний служил всего лишь сухой шелухой, что должна была унестись с ветром. Уже уносилась. Он был выше Церритуса на голову и в два раза шире его в плечах, но Церритус не видел ничего, кроме обычных, разве что очень больших серых глаз. Зелус наклонился, подал принца к себе, уперся в его лоб собственным, холодным словно лед лбом и прошелестел чуть слышно, заглушая всякий звук на века и на тысячи лиг.
– Церритус?
– Церритус, мой император, – с трудом вымолвил принц.
– Я люблю тебя, Церритус, – прошептал Зелус и добавил, укутывая принца теплым и нежным мраком: – Будешь умницей, пожалую тебе корону Бэдгалдингира. Готовься. Через две недели, когда наступит великая радость, отправишься домой, соберешь войско и приведешь его ко мне, дабы уберечь его, как залог славы твоей.
– Слушаюсь! – захрипел Церритус, захлебываясь от невыразимого счастья.