Сергей Лукьяненко
Не место для людей

Всеволод стоял у стола и большими глотками пил молоко из стеклянного кувшина. Был он в одних штанах, разгорячённый, широкие плечи блестели от пота. Всеволод был всего на два года старше сестры, но рослый и мускулистый как отец.

– Фу! – воскликнула Нотти. – Севка, в стакан налить не мог?

Брат на мгновение оторвался от процесса, посмотрел на сестру и снисходительно сказал:

– Я всё выпью. На леднике ещё два.

– Как в тебя столько молока-то влезает? – спросила Нотти. – Ты же не ребёнок. И не телёнок.

– Я Дракон, – гордо сказал Всеволод. – Мне сила нужна. Два часа сейчас занимался. Пробежка, потом отжимания, потом подтягивания, потом каты выполнял, потом немного магии…

Нотти открыла крышку маленького ледника, устроенного прямо на кухне. Молока она не хотела. Нотти достала кровяную колбасу, яйца и масло.

– А ты где ночь провела, что так проголодалась? – оторвавшись от кувшина, спросил брат.

– У себя в кровати, – резко ответила Нотти.

– У себя? – усмехнулся брат. – Да уж. Я как встал, заглянул к тебе. Ночь ещё была совсем. Хотел позвать, попросить спарринг…

Нотти молча делала себе бутерброд.

– Да брось, сестрёнка, – сказал Всеволод насмешливо. – Ты уже не маленькая. Завела парня – ну и делов-то? Только… – он всё же смутился, утратив свой покровительственный тон. – В общем, поговори с мамой, как и что…

– Я была на ярмарке! – не выдержала Нотти. – Я просто пошла на весеннюю ярмарку! Потанцевала и всё! Я даже не целовалась ни с кем!

– Ты всю ночь провела в посёлке? – послышался мамин голос. Нотти обернулась – Тэль входила на кухню. Мама была в домашнем клетчатом халате и тапочках, но выглядела совсем не мирно.

– Мама! – Нотти всплеснула руками и обожгла брата яростным взглядом. Тот, сообразив, что поспособствовал разоблачению сестры, виновато отвёл глаза. – Я просто сходила в посёлок! Там праздник! Танцы! Музыка!

– Опасности! – тем же тоном продолжила Тэль.

– Мама, ну какие опасности? Я же ваша с папой дочь! Я волшебница! Единорож… тьфу! Единорог, вот!

– Мы в Срединном Мире, тут волшебников много, – сказала Тэль строго. – И я видала немало мёртвых волшебников, уверенных, что им ничто не грозит. Говоришь – наша дочь? Да ты представляешь, сколько желающих похитить или убить дочь Дракона?

Тихий завтрак, о котором мечтала Нотти, на глазах превращался в шумный скандал.

– А я не обязана страдать из-за того, что у вас есть враги! – выкрикнула она. Пошла к плите, демонстративно разожгла её взмахом руки, достала сковородку и принялась делать яичницу.

– Вот меня за молоко ругаешь, а сама яйца лопаешь, – сказал Всеволод. – Куда вреднее! Там этот… хале… хеле… холестерин! Так!

От волнения Нотти разбила яйцо неаккуратно, скорлупа посыпалась в сковороду. Она сделала вид, что ничего не произошло, стала взбивать яйца прямо на греющейся сковороде.

– Хотела на ярмарку – меня бы позвала, – примирительно сказала Тэль. – Я тоже люблю простые крестьянские празднества…

Она подошла, обняла дочь. Тэль была почти одного роста с ней. Почти – потому что Нотти её уже обогнала.

– Ну мам… – сказала Нотти, расслабляясь. – Ну ты же не сердишься? Я всего-то пошла потанцевать… а потом встретила Лой… и Обжору…

– Кого? – раздалось от двери.

Нотти обернулась. Ну, попала!

В дверях стоял отец. Слегка понурившийся, выжатый – как всегда, если много времени проводил в драконьем теле.

И, конечно, с не до конца вставшими на место мозгами.

– Ты тайно ушла из дома? – продолжал тот. – Болталась в пьяной толпе простолюдинов? А потом – что? Лой? Обжора? Что за встреча?

– Да это случайно, Лой прыгнула с обрыва… – пробормотала Нотти.

На лице отца появились суровые морщины.

– Можно подумать, ты с Лой не дружишь, – добавила Нотти.

Виктор побагровел.

– Марш! Марш в свою комнату, юная леди! – рявкнул он. Ох, не к добру! «Юные леди» или «молодые джентльмены» у него появлялись лишь тогда, когда дети чем-то серьёзно провинились.

Всеволод открыл было рот, желая вступиться за сестру (чувствовал свою вину, помнил, кто разговор начал), но Тэль стрельнула в него глазами, и парень замолчал.

Нотти тоже спорить не стала. Развернулась и гордо, как могла, вышла из кухни.

– Стоит на три дня из дома уехать – всё превращается в какой-то цирк! – ругался за спиной отец. – Моя дочь шляется по гулянкам и общается с порождением Хаоса!

– Ну там же и впрямь была Лой… – заметила Тэль.

– С порождением Хаоса и самой хитрой бестией Срединного Мира! Да ей семнадцати лет нет! Настоящих семнадцати!

Нотти быстро прошла по коридору, поднялась по лестнице, вбежала в свою комнату. Бросилась на кровать. Где-то далеко продолжал бушевать отец.

– Ненавижу вас всех! – выкрикнула Нотти в подушку. – Почему я родилась в этой семье?

Подушка не ответила, подушка готова была впитать её слёзы, но уж никак не ответить на самый дурацкий вопрос, который может задать подросток.

Но ответ всё же последовал:

– Потому что ты должна была где-то родиться.

Глава четвёртая

Эрик стоял у парапета, лицом к заливу и спиной к многоэтажке.

Дом за его спиной был элитный, выстроенный на сопке. Индивидуальный проект, почти тридцать этажей, «с крыши Японию видно» – шутили жильцы. Внизу, в стилобате (Эрик любил редкие слова) – магазин, детский сад, ресторан, ещё всякое-разное. И территория вокруг была ухожена, обнесена забором, а у въездов-шлагбаумов сидела охрана.

Впрочем, забраться внутрь труда не составило. В этом доме жил одноклассник, лазейки Эрик знал. Он перемахнул через забор (в темноте никто его не заметил), побродил немного по территории. Стрелка компаса в голове дрожала, указывая путь.

Качели…

Песочницы…

Клумбы…

Альпийская горка со скамейками вокруг…

Под конец Эрик вышел к парапету, ограждавшему двор. Сразу за каменной стенкой вниз обрывался крутой склон – чтобы закончиться крышами, улицами, светофорами. Опёршись локтями на парапет, глядя на ночной город, Эрик замер. Залив, мосты, корабли – всё перемигивалось разноцветными огнями, жило, дышало, двигалось. Наверное, есть ещё такие города, которые ни на миг не засыпают, но это мегаполисы: Москва, Лондон, Токио… Владивостоку с ними не сравниться, но он у моря, а море всё умножает на себя.

Как и ночь.

Эрик достал из кармана джинсовой куртчонки пачку сигарет и зажигалку. Курить было немодно, если кто-то из ребят и баловался – то вайпом или электронными сигаретами, да и то предпочитали без никотина. Со смесями, которые порой кумарили совсем не по-детски, но без никотина, потому что никотин – яд.

Поэтому Эрик и курил табак. Редко, потому что до конца не понимал этой привычки, да и расстраивать родителей не хотел. Но уж если требовалось в компании чем-то занять руки и потянуть с ответом, то доставал сигареты.

Сейчас не было нужды ни перед кем рисоваться. А вот сигарету достать захотелось. Эрик даже насторожился – уж не пристрастился ли он к табаку всерьёз, не стал ли настоящим курильщиком, что позволительно лишь дедам и работягам. Но мысль эту отложил на потом. Закурил, втянул дым, закашлялся. Смотрел на залив, временами припадая к сигарете и невольно горбясь, как на улице, чтобы со стороны сложнее было разглядеть лицо.

Зачем он сюда пришёл?

Ну не к однокласснику же в гости.

И не потому, что его так расстроила случайно подслушанная правда.

Чихать он на это хотел. Он уже взрослый, у него своя жизнь.

Так зачем он сюда пришёл?

– Эй, пацан!

В спину Эрику упёрся лучик фонарика. Он обернулся – свет мазнул по лицу, заставив прищуриться, но тут же ушёл вниз.

– Ещё и сигареты куришь, – произнёс голос с возмущением.

Теперь Эрик разглядел говорящего: немолодой мужчина в мешковато сидящей на нём форме охранника. Видимо, обходил территорию.

– Кто такой? – спросил охранник. Впрочем, без особого напора. То ли Эрик показался ему не слишком отталкивающим представителем молодёжи, то ли охранник не был уверен, что у Эрика нет прав тут находиться.

– В гостях был у друга, – сказал Эрик. – Миша Пак, из девятого «А». Засиделись. Вышел покурить, у них дома нельзя.

– Это какой Миша? С третьего подъезда?

Эрик напряг память. У Пака он и был-то раза два всего.

– Нет, из первого.

– Кореец, да? Тёмненький такой? – продолжал допрос охранник.

– Да он и не похож-то, – сказал Эрик. – У него только дед кореец.

Охранник счёл проверку пройденной. Опустил фонарик в землю, подошёл ближе и картинно погрозил пальцем.

– А курить зачем? Уж если невтерпёж – вон у нас место для курения во дворе!

– Извините, тут вид красивый, – вежливо ответил Эрик.

– Молодёжь, – вздохнул охранник. – Иди-ка ты домой. Или к другу своему. И не хулигань.

Всё было нормально. Эрик отболтался, охранник попался вменяемый, не собирающийся устраивать скандал. Можно было спокойно уйти.

И вернуться домой.

Или отправиться бродить по городу.

Вместо этого Эрик оттолкнулся руками от парапета и запрыгнул на него. Выпрямился. Дурацкая недокуренная сигарета обожгла пальцы – он уронил её, и окурок крошечной кометой унёсся вниз.

– Ты чего! – ахнул охранник, шагнул было к Эрику, но замер. – Ты чего, чего? Я же тебя не гоню! Кури на здоровье! Хочешь – сам с тобой покурю? Парень, тут высоко! Парень!

– Знаю, – зачарованно сказал Эрик, глядя вниз. – Высоко.

Стрелка компаса колотилась в голове, указывая путь.

– Я пошёл, – сказал Эрик и прыгнул. Оттолкнувшись ногами, будто от бортика бассейна.

* * *

Виктор сидел на кухне и ел яичницу. Занятие более чем мирное, но сейчас господин Дракон ухитрялся даже жевать воинственно. В какой-то момент он поморщился, запустил пальцы в рот и достал солидный кусок скорлупы. Укоризненно посмотрел на Тэль. Спросил:

– Ну что, опять?

– Это не я, – сказала Тэль миролюбиво. – Это Нотти готовила. Но вообще-то кальций полезен, при каждой смене облика ты его теряешь.

Виктор отодвинул яичницу. Взял стакан молока и осушил залпом. Сказал:

– Лучше бы научила дочь нормально готовить…

– Она хорошо готовит. Лучше, чем я в её возрасте.

– Зато ты в её возрасте…

– Что я в её возрасте? Дай-ка вспомнить… Танцевала в стриптиз-шоу у гномов – лет десять подряд. Прогнали – я же не росла. Потом в шайке жуликов резала кошельки. Лет пять. Надоело. Потом была подручной у мелкого мага Воды, тоже жулик был ещё тот, он меня выдавал за дочь – очень удобно, опять же, я всё время была милой юной девушкой. Когда маг состарился, выдавала себя за его же внучку… Да не хлопай ты глазами, я рассказывала! Он парней любил, а со мной был и впрямь как добрый дедушка.

Наверху, в комнате Нотти заиграла музыка – дочка поставила пластинку.

Виктор молча прошёл к леднику, достал кувшин с молоком. Вернулся за стол и мрачно сказал сыну:

– Всеволод, ты бы не грел уши…

– Будто что-то новое слышу, – дерзко заметил сын. – Мама сто раз рассказывала, как после изгнания нашего рода пришла в себя на берегу. Мало что помнила и умела. И много лет просто жила, потому что Единороги – они всегда ждут Драконов. А потом почувствовала тебя и за тобой пошла.

– И про гномов и жуликов рассказывала? – недоверчиво спросил Виктор. – И про этого… мага?

– Тебе надо было чаще заходить к детям перед сном, – сказала Тэль. – Конечно! Там были очень весёлые истории. И поучительные!

Виктор поперхнулся, взмахнул недовольно рукой, но смолчал.

– А ты сам в шестнадцать лет был паинькой? – продолжала Тэль. – Не ухлёстывал за девчонками, не гулял ночами?

– Не гулял! – сказал Виктор. – Ну… почти. А ухлёстывать ухлёстывал, и именно поэтому…

– Двойные стандарты, – сказала Тэль. – Юношам гулять можно, девушкам нельзя.

– Да потому что я знаю, чего там на уме у этих юношей! – взревел Виктор. – Потому и двойные стандарты! Вон, Сева захочет пойти гулять на эти… ярмарки хреновы… праздники плодородия селянские… пускай идёт!

– Очень надо! – возмутился Всеволод. – Не спать всю ночь, чтобы потом за тобой гонялись старшие братья и папаши! Эти папаши вообще ненормальные, можно подумать, от обнимашек и пары поцелуев за кустом их дочка превратится в тыкву!

Тэль расхохоталась, глядя на медленно пунцовеющего Виктора.

Всеволод сообразил, в чём дело, с редкой для него быстротой.

– Ну я пошёл, потренируюсь в воздушной магии! – выпалил он и выскочил из дома.

– Меня тут хоть кто-нибудь уважает или нет? – возопил Виктор. – Дочь дерзит! Жена смеётся! И даже сын-наследник глумится!

Тэль подошла и обняла его.

– Милый. Мы все тебя любим. У Нотти переходный возраст. Она не может не дерзить. Я над тобой ни капельки не смеюсь. А Сева… ну ты же знаешь, он такой, тугодумистый. Ляпнул и сам не сообразил, что сказал.

– Нет такого слова – тугодумистый… – пробормотал Виктор, понемногу остывая. – Да ты пойми… не заладился как-то визит…

– Что-то с бабушкой?

– С ней всё в порядке. Но она говорит, что чует беду. А какую – не поймёт… Потом на меня напали. В моей собственной квартире!

– Напали? – поразилась Тэль.

– Да! И самое главное – кто… Маги!

Виктор начал пересказывать историю о Красных Беретах. Тэль села рядом, слушала, хмурясь, качала головой. Потом осторожно спросила:

– Но ты их…

– Нет. Не съел, не сжёг, не растерзал. Потом решу, что делать.

– Странно. Маги в Изнанке… – Тэль пожала плечами. – Я… подумаю. Поговорю. Поищу.

– Жаль, что нас так мало, – сказал Виктор, сутулясь и глядя в стол. – Был бы у нас нормальный клан. Сотня Драконов, сотня Единорогов…

– Всё будет когда-нибудь, – сказала Тэль. – Нас уже четверо.

– Есть ещё где-нибудь такие, как ты? – спросил Виктор, помолчав. – Севка-то и впрямь растёт. Приведёт домой девчонку – и что? Даже если волшебницу. Станет ли она матерью Драконам? Как это всё работает?

– Я не знаю, – сказала Тэль, помедлив. – Я почти ничего не помню до того момента, как изгнали Драконов. Мы же загадочный клан, сам знаешь. И вряд ли кто-то в нашем мире помнит.

– Значит, надо спрашивать не в нашем мире, – пробормотал Виктор. – Ладно, Тэль. Пойду-ка я к Нотти. Скажу, что был резковат. Но потому, что испугался за неё!

– Вот и правильно, – одобрила Тэль. – Сходи. А я сделаю тебе нормальный завтрак. Аппетит-то драконий, небось?

– Я летел от самых Серых Пределов, – кивнул Виктор. И, чуть смутившись, добавил: – Над озёрами я сожрал стаю гусей. Ну, не целую стаю, трёх или четырёх.

– Живыми? – ужаснулась Тэль.

– Нет, огнём дохнул, они запеклись. И похватал, когда падали.

Тэль пожала плечами и философски заметила:

– Что поделать, такая у них судьба. Хотя лучше было бы ощипать и выпотрошить… Иди, поговори с дочкой. И зубы почисть!

Виктор улыбнулся и вышел. Тэль, качая головой и улыбаясь чему-то своему, открыла буфет. Задумчиво посмотрела на горшок с овсяным толокном.

– Тэль! – раздался крик.

И через мгновение Виктор ссыпался вниз по лестнице, растерянный и испуганный.

– Нотти в комнате нет! – крикнул он. – Её нет, и там… там…

Тэль, не спрашивая ничего, бросилась наверх.

* * *

Нотти оторвала голову от подушки и присела на кровати. Она даже не испугалась – возмутилась. Никто не должен входить без спроса, она это знала с самого детства! Даже мама стучала, прежде чем войти, даже папа. Разве что несносный Всеволод мог ворваться к сестре без приглашения.

Но в комнате не было ни папы, ни мамы, ни брата. У окна, спиной к ней стоял невысокий пузатый дядька…

– Обжора! – возмущённо сказала Нотти. – Ты… да как ты… как ты мог войти!

– В Замок бы не вошёл, ни-ни… – вздохнул Обжора, оборачиваясь. – Если хозяева уже там, то мне вход заповедан, ворота заперты, пути запечатаны, строго-настрого! А сюда… тяжело, конечно. Но могу!

Сейчас Обжора выглядел поприличнее, чем на морском берегу. Он всё так же носил рабочий комбинезон, вот только почище и поновее. И волосы были причёсаны, и усы подстрижены, и даже ботинки на ногах начищены. То ли коренастый работяга, то ли высокорослый гном.

Вот только он ни тем, ни другим не был.

– Ты, порождение Хаоса… – воскликнула Нотти с презрением. – Я позову отца, и ты поплатишься!

– Ну зови, зови, если хошь всю жизнь пробыть папиной Единорожкой… – фыркнул Обжора. – Мне что с того? Как вошёл, так и уйду. Тебе же хуже.

– Почему это? – спросила Нотти с подозрением.

– Почему? – удивился Обжора. – Не ты ли сейчас плакала, печалилась? Ах, почему ж я тут родилась!

Он на удивление удачно передразнил голос Нотти, и та нахмурилась.

– Объясняю! – быстро сказал Обжора. – Вопрос твой смысла, конечно, не имеет. Родилась бы в иной семье – была бы совсем другой. Так уж повелось, что клан ваш хоть и зовётся Драконьим, но девочки в нём рождаются Единорожками, а мальчики Драконами. Как правило… Тебе дана огромная сила, хоть ты по неразумению своему и мечтаешь об ином. Так что не печалиться тебе надо, а принять свой удел, повзрослеть. Как положено. Как случилось с твоей матерью, как случается с каждой Единорожкой.

– Ещё раз скажешь «Единорожка» – закричу! – пригрозила Нотти.

Обжора примиряюще поднял руки:

– Хорошо, хорошо. Единорог. Теперь слушай меня, времени у нас мало. Сейчас твой отец поворчит, да и пойдёт к тебе мириться. Он же у тебя хороший, добрый. – Обжора насмешливо фыркнул. – Тебе решать, пришёл твой час или нет.

– Что ещё за час? – спросила Нотти. Полезла в тумбочку, достала носовой платок, протёрла глаза, потом шумно, демонстративно высморкалась. Не собирается она разводить политес с тем, кто вообще человеком не является!

Обжора, видимо, убедившись, что завладел её вниманием, не спешил. Прошёлся по комнате, с любопытством изучая вещи. Мебель – красивая, резная, из белого лакированного дерева, его не заинтересовала, висящие в открытом шкафу платья и прочие Ноттины тряпки тоже (хотя Нотти и покраснела слегка, обнаружив, что даже бельё доступно чужому взгляду). А вот патефон, привезённый папой с Изнанки и исправно работающий в Срединном Мире, его привлёк.

– Ух ты… знатная машинка… – пробормотал Обжора. – Эн Эм пять сто два… Ух ты.

– Хиз Мастер Войс сто два! – с презрением поправила его Нотти. – Голос его хозяина, модель сто вторая! Это английский язык, балбес!

– How am I supposed to know English? – ответил Обжора. – Напридумывают языков, ну как дети, чесслово!

Он взял из стопки пластинку, положил на диск. Тщательно осмотрел иглу, нахмурился, после чего заточил ногтем, роняя на пол мягкую железную стружку.

– Запомни, одна сторона – одна иголка! – он погрозил Нотти пальцем. И запустил патефон.

– Я летаю в разные края,

Кто же знает, где мы завтра будем.

Дождик привожу в пустыню я,

Солнце раздаю хорошим людям^[2]… – мягко запел Марк Бернес.

Обжора ухмыльнулся и неуклюже протанцевал пару шагов взад-вперёд.

– Говори, – сказала Нотти. – Я слушаю тебя.

– Вот это лучше, – одобрил Обжора. – Значит так, девочка. Силу свою настоящую вы, Драконы и Единороги, обретаете не сразу от рождения. Такова ваша особенность. И случается это в тот момент, когда мироздание в опасности. Вот и сейчас, чую я, такой час пришёл. Да и ты это знаешь, иначе не кидалась бы из стороны в сторону, слушала бы свои пластинки, волшебством игралась, шоколад лопала…

Нотти покраснела. Шоколад она действительно любила и считала это досадной слабостью.

– Хочешь, я с тобой заговорю,

Руку дам и станет путь короче.

Почему, дружок, – да потому,

Что я жизнь учу не по учебникам,

Просто я работаю, просто я работаю

Волшебником, волшебником… – продолжал мурлыкать певец.

Обжора взмахнул рукой – и патефон зазвучал тише.

– Хочешь доказать маме с папой, что ты чего-то стоишь? – спросил Обжора. – Хочешь мир спасти? Радуйся, пришёл этот час! Если не струсишь, конечно.

Нотти встала, подошла к Обжоре, толкнула его ладонью в могучую грудь.

– И что я должна сделать, а?

– То мне не ведомо, – ответил Обжора с достоинством. – Это твой путь, единорожий… – он хихикнул. – Смешно, да, звучит? Единорожий путь! Я лишь страж придорожный. Может, твой отец не знает, а я и ему путь открыл. Может, твоя мать и не помнит, а я для неё двери отворял!

– Всё ты врёшь! – сказала Нотти.

– Не веришь – сиди дома, крестиком вышивай, – сказал Обжора. – Значит, не готова. Мать твоя за мной пошла, не испугалась… что смотришь? Да, да. Потому и выжила, что в назначенный час я её из дома увёл, перед самым штурмом-то, перед самым побоищем…

– Она не рассказывала, – упрямо сказала Нотти.

– Конечно, – кивнул Обжора. – Ибо если ты войдёшь в дверь, которую я открою, ты забудешь нашу встречу и разговор. И себя саму ты тоже забудешь, Нотти. Ничегошеньки не вспомнишь, пока не выполнишь свой долг и не примешь силу!

– Ты всё врёшь, – ответила Нотти. – Мама не помнит своего детства! Помнит только, как скиталась по Срединному Миру после войны, как голодала, воровала, училась волшебству…

– Так она и не выполнила пока свой долг, – грустно ответил Обжора. – Я-то и сам думал, что долг её – вновь Дракона в наш мир привести. Ан нет! Что-то другое ей предстоит, чтобы вспомнить всё. И твоего предназначения я не знаю, девочка. Может, ты до старости ничего не вспомнишь, а живёте вы ох как долго! А может… может, и умрёшь ты. Не каждому в жизни удаётся свой долг исполнить.

Нотти сглотнула вставший в горле комок.

– Не каждому, кстати, и выпадает такой час, – с напором добавил Обжора. – Многие из твоего рода так и проживают свои века – веселясь, развлекаясь, распутничая. Будто игрушки заводные, игрушка-Дракон, игрушка-Единорог. Может, и был у них шанс настоящими стать, да только они его упустили…

– Обжора, ты думаешь, что я соглашусь пойти куда-то с тобой? Зная, что всё забуду? Ты за кого меня принимаешь, за дурочку сельскую?

– Я тебя принимаю за дочь Дракона и Единорога, – ответил Обжора. Лицо его стало серьёзным, утратило дурашливость. – Может, я и не всегда с ними в ладах, только на мир такая беда идёт, что все наши ссоры побоку.

Нотти стояла, глядя, как беззвучно крутится пластинка. Потом щёлкнул механизм, и диск остановился.

Она вдруг подумала, нет, даже не подумала, а поняла, что через минуту в спальню войдёт отец – и Обжора исчезнет. И выбор, странный и неожиданный, исчезнет тоже.

Нотти снова станет Единорожкой, любимой, но не слишком-то важной дочерью Дракона.

– И куда ты мне идти предлагаешь? – спросила она.

– Не знаю! – ответил Обжора. – Я только дверь тебе открою, дальше самой идти придётся.

Он суетливо подскочил к гардеробу, захлопнул дверь – придавив подол шёлкового розового платья, потом распахнул.

За дверью была темнота. Ночь. Шум волн.

– Вот твой путь, – сказал Обжора. – Если не трусишь.

Нотти показалось, что внизу, на лестнице, скрипнула под тяжёлой мужской поступью ступенька.

Она что, всерьёз собирается послушаться жутковатого Обжору, не то Хранителя, не то Повелителя Мира Прирождённых, мира Хаоса и жути?

Пойти неведомо куда и забыть, кто она есть?

Да, она собирается.

Потому что иначе она останется заводной игрушкой.

Никогда не узнает, способна ли она на что-то большее, чем быть любимой и скучающей дочерью правителей Срединного Мира.

– Могу я собраться, взять что-то? – спросила она.

Обжора грустно покачал головой.

Нотти подошла к открытой гардеробной двери. Из неё дышал слабый морской ветерок. Входить в шкаф было нелепостью, детской сказкой…

– Могу и сортирную дверь открыть, – сообщил Обжора, будто прочитав её мысли. – Хочешь?

Нотти кинула на него презрительный взгляд.

И шагнула внутрь.

– Ну надо же, – сказал Обжора с удивлением. Закрыл дверцу – и исчез.

За мгновение до того, как в комнату, постучав, заглянул Виктор.

* * *

Лой Ивер умела путешествовать. Любым образом, в любом обличье. Могла прикинуться деревенской девчонкой, впервые высунувшей нос за родимую околицу, могла – роскошной дамой, перед которой выстраивался по стойке «смирно» весь персонал Пути, не исключая самых важных гномов.

И сейчас, держа путь на север, она решила исчезнуть.

Лой Ивер, маг первой ступени, глава клана Кошки – растворилась на просторах Срединного Мира. Нечего остальным знать, что она собралась к Серым Пределам и что намерена там делать. Найти её будет куда как непросто, а кошачьи тропы ведут через самые неожиданные места, сбивая излишне любопытных со следа.

…Великолепная Лой в платье, видимом за версту, неспешно вошла в здание вокзала. Нашлось бы множество свидетелей того, как она брала билет и как садилась в поезд «Звёздная Стрела», самый роскошный на всём Пути. Гном-проводник бы поклялся собственной бородой, что госпожа Ивер пребывала в его вагоне и даже вспомнил бы, что она велела подать на ужин в отдельное купе.

…А на самом деле из подвального оконца выскользнула совершенно неприметная кошечка – полосатка, каких миллион. Не истинное обличие главы клана – пришлось потрудиться, убирая шикарный рыжий мех, пушистый хвост и за версту заметные глаза, но получилось.

Тропа сама струилась под лапы. Кошки магичны по природе своей, им открыты тайные дороги, но пользоваться ими желательно лишь в исключительных случаях.

Некоторые люди тоже на них попадают. Особенно переходя с Изнанки в Срединный Мир.

Драконы, кстати говоря, ими не хаживают. Во всяком случае никто из клана Кошки о таком не слышал.

Ну, или не пережил встречи, чтобы о ней рассказать.

А вот Единороги, Неведомый клан, говорят, другое дело…

Сперва всё вокруг казалось таким же, привычным, неизменным. Змеящийся, сверкающий сталью Путь. Пахнущие чем-то неприятным шпалы, закапанные тёмным. Кустики вдоль насыпи, полосатые шлагбаумы на переездах, запылённые телеги и тележки, терпеливо ожидающие очереди.

Кошка бежала.

А потом Путь вдруг вильнул и ушёл в сторону, вокруг вздыбились высоченные папоротники – «доисторические», как сказал бы всё тот же особо умный Кот с Изнанки. Под широкими листьями залегла недобрая тьма, но Лой не остановилась, даже не замедлила бег.

Всё это страшилки для котят, чтобы не совали носы куда не надо, прежде чем войдут в полную силу.

Темнота обрушилась на неё водопадом, приняла в себя, скрыла, растворила следы. Запах чужого наплывал со всех сторон – чужой жизни, чужих страстей, чужой злобы. Лой-кошка мягко перемахнула через выбеленный скелет какого-то страшилища, чья башка, казалось, состояла из одних челюстей.

Много их тут валяется таких, кто думал, что самый сильный…

Череп приподнялся, клацнул зубами, едва не ухватив Лой за хвост.

«Ах ты ж, чтоб тебя, мертвяк несчастный!.. Только этого мне не хватало!..»

Мертвяки вне Серых Пределов по Срединному Миру не хаживали. Другое дело, на кошачьих магических тропах, тут могло приключиться вообще всё, что угодно, но доселе Лой в подобные переделки не попадала, кроме одного лишь раза.

В тот год, в тот месяц, в те дни, когда Прирождённые пошли-таки на приступ и когда Дракон Возрождённый встретил их на черте реальностей, над Тёплым Морем, в сердце бури.

И вот опять. Да ещё так близко, у самого входа!..

Ящер – а это был именно ящер, костяк, совершенно лишённый плоти – выбрался из влажной грязи. Нагнул шею, пустые глазницы вперились в Лой, и припустил следом.

Кошка молнией взвилась, срываясь с места, распластываясь в беге.

Реальность вокруг начала стремительно меняться. Это не дело, конечно; чтобы попасть, куда надо, должно следовать Тропе, если начинаешь сама крутить и вертеть, неизвестно, куда вынесет, но… уж слишком белыми и хорошо сохранившимися выглядели зубы этого «ископаемого», как заметил бы всё тот же шибко умный Кот.

Папоротники на глазах желтели, усыхали, падали, на их трупах мигом укоренялись и выпускали листья новые побеги. Стало холоднее и ещё темнее, Лой вихрем промчалась сквозь жаркий и влажный лес, с разгона вылетев на холодный неласковый «асфальт», как называли это обитатели Изнанки.

Здесь тоже стояла ночь, прохладная и безлунная. Громады высоченных зданий без единого огня нависали над ней, позади остался наполовину обвалившийся забор из колючей проволоки; проржавевшая надпись – чёрным по жёлтому – сообщала о «карантинной зоне» и что «охрана стреляет без предупреждения».

Но, во всяком случае, топот костяных лап за спиной стих.

Кошка не думает, когда идёт своей Тропой, её ведёт инстинкт.

И он повёл – направо, узкой дорогой, где в трещинах покрытия пробилась покрытая шипами ядовитая трава. Слева, где высились тёмные небоскрёбы, молчаливой шеренгой выстроились уличные фонари: ни один не горел, зато каждый столб оказался погнут, словно кто-то забавы ради колотил по ним палкой.

Большой такой палкой…

Быстрее, Кошка Лой, быстрее!

Это плохое место. Тут нельзя долго находиться даже ей, магу первой ступени.

Между двумя фонарями Лой увидела сидящего на асфальте человеческого детёныша – мелкого, лет трёх-четырёх. Был он замызган, одет в какую-то рваную, не по размеру одежду. В одной руке детёныш держал поломанный игрушечный паровозик, беззвучно размахивая им налево-направо, а все пальцы другой запустил в рот. Увидев Лой, детёныш вытащил руку изо рта и радостно прокричал:

– Киса!

Лой ускорила бег. Она и обычных-то детей недолюбливала и побаивалась, а уж проживающих в таком странном месте…

– Киса! Киса! – неслось ей вслед, затихая.

Над трещинами постепенно сгущался зеленоватый не то дым, не то пар. Заскрипела и приоткрылась ржавая дверь узкого железного сарая – в таких обитатели Изнанки держали свои машины.

Темнота извергла из себя пыльную груду какого-то хлама, словно дверь поддерживала его, поддерживала, да наконец и не выдержала. Чёрные ошмётки рассыпались удушливой пылью, Лой зачихала.

Быстрее, Кошка! Ещё быстрее! Следуй Тропою, верь чутью!..

Ага, чутью – его-то душная пыль как раз напрочь и отбила. Лой закрутилась, метнулась из стороны в сторону, пытаясь прочихаться; меж ржаво-бурых гаражей, среди давно умерших сорняков, ей почудилось движение, сгустки темноты ещё чернее окружающей ночи, быстрые, бесшумные, целеустремлённые.

Псы. Бродячие псы.

Они выныривали один за другим, проворно и ловко, молча кидаясь в погоню. Такая же свора в считанный миг преградила дорогу и впереди.

Тропа не хотела её пропускать. При этом старательно подсовывала что-то из мира Изнанки. Ящер-скелет. Заброшенный город и одичавшие псы…

Для Лой оставалась открытой только одна дорога – вновь под ограду из колючей проволоки, через глубокую вонючую канаву (только что её тут и в помине не было), через поле, мимо торчащих из земли трухлявых проржавевших железок, каких-то самоходных механизмов, до половины вросших в грунт; перед Кошкой вновь воздвигся лес, но уже не прежний, «доисторический», а тёмная чаща низких примученных сосенок, словно растущих на топком болоте… Стоп! Топкое болото, там оно и есть!

Лой оглянулась. Тёмные безглазые псы, клубки непроглядного мрака, так и застыли у колючки, таращась ей вслед невидимыми и несуществующими буркалами.

Магия сходила с ума.

Кошка остановилась у края болотины, брезгливо тронула лапкой тёмную воду, покрытую маслянистыми разводами. Прыгнула на одну кочку, перемахнула на другую…

Псы позади терпеливо ждали, не пытаясь преследовать. А может, и не могли? Как не смог тот костяк древнего ящера?