Сергей Лукьяненко
Глубина: Лабиринт отражений. Фальшивые зеркала. Прозрачные витражи
Вика не замечает, какую промашку допустила. Я этому безумно рад. Торопливо говорю:
– Чем лучше?
– Они звучат.
Так вот в чем дело. Мне не послышался шум ветра и плеск воды из картин.
– Рождается новое искусство, – говорю я.
– Давным-давно родилось. И не одно. Просто нам пока непонятно, что это искусство. Когда пещерный человек рисовал на стенах оленей, это тоже не сразу признали творчеством.
– Если так, то весь Диптаун – произведение искусства.
– Конечно. Не весь, но местами – несомненно. Иди сюда.
Вика бесцеремонно хватает меня за руку, подтаскивает к окну.
– Смотри!
Вот оно что. Вика рисовала с натуры… только существуют ли в реальности такие горы?
Центральный пик – наверняка нет. В нем километров десять высоты, он вырывается из горной цепи, словно гордый бунтарь. Облака кружат вокруг вершины, бессильные накрыть пик своей шапкой. Гора, словно слоями нарезана – темная зелень лесов, салатная полоска альпийских лугов, снежное кольцо и серый, мертвый гранит вершины.
Между нашей хижиной, а она тоже стоит на порядочной высоте, и пиком-гигантом раскинулось озеро. Не очень большое, но идеально круглое, я сказал бы – нарисованное, не будь оно таким живым. Вода темно-синяя, тяжелая, на грани льда.
Я молчу.
– Не боишься, что это фирменный антураж для привередливых клиентов? – спрашивает Вика.
– Еще чего. Обойдутся.
Мы смотрим на горы.
– Долго рисовала? – тихонько спрашиваю я.
– Два года, – беспечно говорит Вика.
Киваю. На это можно потратить и больше. Это не штампованные заоконные красивости, продающиеся на каждом углу. Мне кажется, что, если я возьму даже очень сильный бинокль, домысливать ничего не придется. Картина сделана полностью – во весь объем.
– Очень хочу туда спуститься, – говорит Вика, глядя на озеро.
Молча киваю, соглашаясь.
– Страшно. Дорога очень сложная, – вздыхает Вика. – Если привязать веревку к окну, то на вон ту тропинку можно выбраться запросто. Но по северному склону полгода как прошел оползень. Тропинку наверняка завалило.
Я поворачиваюсь к ней, смотрю в глаза.
Нет, она не врет и не смеется.
– Ты хочешь сказать, что это все – живое? – спрашиваю я. – Туда можно войти? Подняться на пик, искупаться в озере?
– Вода ледяная, простудишься.
– И все это живет? Падает снег, идут лавины, случаются бури?
Вика кивает.
– Чтобы держать такое пространство, нужен отдельный сервер!
– Два сервера. Один полностью занят, другой еще все заведение держит.
Глотаю холодный воздух. Спрашиваю:
– Так… зачем ты здесь работаешь? Тебя любая фирма возьмет пространственным дизайнером, только позволь заглянуть в это окошко!
– У меня свои причины, – говорит Вика, слегка повышая тон, и я понимаю – вопрос неуместен.
Свобода для всех и во всем.
Может быть, ей нравится быть виртуальной проституткой?
– Спасибо, – говорю я.
Вика недоуменно хмурится.
– Спасибо, что позволила это увидеть, – объясняю я. – Ты ведь не каждого сюда пускаешь?
– Не каждого. А ты покажешь мне свои картины? – с улыбкой спрашивает Вика. Я вздрагиваю. – Ты сказал, что не умеешь придумывать названия. Значит, приходилось этим заниматься.
Вот так. Я тоже сглупил. И, подобно Вике, не заметил своей оплошности.
– Я давно не рисую, – признаюсь я. – Так получилось. Может, и к лучшему, все равно мне такое не по силам.
Вика даже не пытается вежливо спорить. Она знает себе цену.
– Знаешь, я хотел пригласить тебя в ресторан, – говорю я. – Если ты согласишься…
– Нет.
Я чувствую себя оплеванным. Почему-то я был уверен, что Вика согласится, что ей понравятся «Три поросенка», что мы постоим над горной рекой – пусть не я создавал тот пейзаж, но я люблю его…
– Понимаю, – говорю я.
– Нет, не понимаешь. Дело не в клиентах, сейчас как раз затишье, а девочки меня подменят. Я сама тебя приглашаю. В наш ресторанчик.
Ничего не понимаю, но соглашаюсь. Вика придирчиво осматривает меня, поправляет воротник рубашки.
– Сойдет, – решает она. – Пошли.
– Далеко?
Вика только улыбается, подхватывает со стола маленькую замшевую сумочку. Мы выходим в коридор, и я отмечаю, что двери больше не поскрипывают в приступах любопытства.
– Пошли, пошли…
Мы идем, чинно взявшись за руки, словно воспитанные дети на прогулке. Коридор кончается винтовой лестницей, мы поднимаемся вверх. Насчитываю семь витков, прежде чем дорогу преграждают тяжелые бархатные шторы. На мгновение возникает мысль, что пространство здесь вывернуто, и мы сейчас выйдем в холл первого этажа.
– Ничему не удивляйся, – говорит Вика и ступает вперед.
Я иду следом в полной уверенности, что смогу выполнить ее просьбу.
Мы выходим на морской берег.
Закат красит небо оранжевым и золотым. Море устало дышит, лаская берег. Песок под ногами – черный. Весь пляж искристо-черный. Я знаю, что такие пляжи есть. Я никогда не думал, что это так красиво.
На берегу стоят белые столики под зонтами, за столиками люди. Все живые, не программные муляжи, я сразу это чувствую. В основном девушки, лишь за тем столом, что ближе всех к берегу, двое мускулистых парней. Да еще рядом с длинной стойкой бара примостился тощий парень в шортах.
– Это наша рекреационная зона, – шепчет Вика. – Идем.
Мы садимся за свободный столик, Вика склоняется ко мне:
– Здесь самообслуживание. Иди к стойке, возьми мне шампанского.
Иду, увязая в песке. Трое мужчин и двадцать женщин наблюдают за мной. Все выглядит донельзя странно – словно чудовищный тайфун прошелся по побережью, снеся отели и дома, но пощадив часть открытого ресторанчика. Впечатление усиливает задернутая шторами дверь, через которую мы вошли, – она одиноко стоит в черном песке.
– Привет! – говорит мне парень у стойки и быстро сует руку.
Машинально пожимаю ладонь.
– Вика сухое шампанское любит, – говорит парень. – Только не бери французского, возьми «Абрау-Дюрсо», оно где-то слева под стойкой… Ты здесь первый раз? Я тебя не видел раньше. Сегодня день пустой, все девчонки тут собрались. Ну, сейчас тебе косточки перемоют!
Он тараторит с энергией Робинзона, встретившего Пятницу. У него чрезвычайно подвижное лицо, во рту не хватает пары зубов.
– А ты мне нравишься, – говорит парень, почесывая облезающий от загара живот. – Блин, точно нравишься! Ха-ха! Испугался? Не, я тут не работаю, то есть работаю, но не так. Ты тем двоим, у воды, не понравься случайно!
У меня уже голова идет кругом. Выдавливаю жалкую улыбку, захожу за стойку, достаю из ведерка со льдом бутылку брюта, беру пару высоких бокалов.
– Во, перезагорал я вчера! – восклицает тем временем парень, отрывая длинный пласт облезающей кожи. – С девчонками поспорил, что сгорю, они не поверили. Приходят утром – а я и впрямь сгорел!
Он сует мне под нос бренные части своей шкуры.
– Классно выглядит? Всю ночь пахал, делал симуляцию загара. Надо будет пристроить куда-нибудь, с руками оторвут! Только руки я не отдам!
Торопливо киваю и убегаю с добычей. Вика дожидается меня, давясь от смеха.
– Это кто? – спрашиваю я, опускаясь на стул. Тихий шорох волн кажется неслыханным благодеянием.
Вика продолжает смеяться, потом делает серьезное лицо.
– Это наш программный гений, хакер и охранник, знаток железа и софта. Зови его Компьютерным Магом. Или просто Магом. Он это любит. Только не зови его Зукой.
– Зукой?
– Ага. Он любит растворимые напитки, «Зуко», «Сприм», прочую химию. Его так девчонки прозвали, он очень обижается.
– А чего он такой… странный? – осторожно спрашиваю я.
– Не знаю. Может, наших геев отпугивает, может, по жизни такой.
Я искоса поглядываю на парней у берега. Те тоже разглядывают меня, что-то обсуждая. Потом один легонько хлопает другого по губам, и тот обиженно отворачивается.
Мне становится совсем не по себе. Но Вика не прекращает улыбаться, и я с деланным любопытством спрашиваю:
– Зачем вам парни? Девчонки не всегда справляются?
– Конечно. Помнишь голубой альбом?
Помню. Бес тянет меня за язык, и я интересуюсь:
– А где козочки пасутся?
Мы вместе смеемся, напряжение спадает.
– Это программа, – признается Вика. – Мы пробовали надевать тела животных, но поведение неадекватное выходит. Клиенты нечасто бывают, но зато – у нас есть все. Любые причуды.
Я разливаю шампанское по бокалам, мы чокаемся.
– Нормально, – говорит Вика.
– Да, класс, – соглашаюсь я, ставя опустевший бокал.
– «Абрау-Дюрсо» плохим не бывает. Это ты – «нормально». Я сомневалась, как ты себя поведешь в такой компании.
– А что тут такого? – говорю я голосом человека, каждый день гуляющего в компании проституток и гомосексуалистов.
Вика размышляет.
– Нет, ты пока так не считаешь, – говорит она. – Но это ничего. Главное, что ты соглашаешься на словах. Значит, заставишь себя поверить на самом деле.
– Можно? – Компьютерный Маг стоит возле столика, как-то немыслимо выгнувшись и скорчив просительную гримасу. – Вы не обо мне говорите? Я не помешаю? Можно сесть?
– Садись… – обреченно вздыхает Вика. Маг плюхается на свободный стул, жестом фокусника достает из-за спины бокал и еще одну бутылку. Какой-то банановый ликер.
– Викочка, спасибо! – говорит он. – Я уж думал, буду пропадать в одиночестве! Будешь?
Вместо ответа Вика наливает себе еще шампанского. Я тоже отказываюсь от ликера. Маг плещет его в свой бокал.
– За знакомство! – говорит он. – Я – Компьютерный Маг!
– Я – Стрелок, – машинально отвечаю я.
– Ой! – Маг откидывается на стуле. – Не убивай меня! Это ведь ты два дня «Лабиринт» будоражишь? Вика, поздравляю, ты познакомилась с крутым думером! От него все плачут! Он убивает и убивает, налево-направо!
– Правда, что ли? – спрашивает Вика.
Киваю.
– Никогда бы не подумала, – говорит Вика.
– Должен же и я тебя удивить.
– Стрелок, ты смотри в «Лабиринте» не бедокурь! – восклицает Маг. – А то я у Мадам отпуск возьму, двину в «Лабиринт» да все разнесу! Я вообще-то мирный, но когда разозлюсь – кошмар! Держите меня трое, двое не удержат! Вот однажды…
– Маг, – говорит Вика. – Мы беседуем. У нас серьезный разговор. Поболтай с Тиной или с Леночкой.
Маг грустно кивает:
– Вот всегда так… Ухожу, ухожу. Никто меня не любит…
– Я тебя очень люблю, – говорит Вика. – Но Тина со вчерашнего дня в депрессии. Развлеки ее, ты же умеешь.
– Без проблем! – сияет Маг. Прихватывает бутылку и приплясывая движется к столику, за которым черноволосая пышная девушка сосредоточенно пьет водку.
Я только качаю головой.
– У нас здесь свой мирок, – говорит Вика. – Довольно тихий и мирный. Кстати, здесь все девочки появляются только в базовых телах. Не в тех, что мы надеваем для клиентов.
– Так это твое основное тело в виртуальности?
– Да.
Я делаю следующий шаг.
– Имя – тоже? Тебя зовут Викой?
– В глубине – да. Я потому и позволила тебе прийти, что ты угадал.
Она грустно улыбается.
– Вначале даже подумала, что ты какой-то шпион, хакер или дайвер, что ты выяснил мою личность…
У меня начинает бешено колотиться сердце.
– А сейчас так не думаешь?
Вика пожимает плечами:
– Кто знает? Но ты мне нравишься. Хочется, чтобы все само собой так совпало. Удивительно и красиво.
Я не успеваю ответить, шторы на двери раздвигаются, высовывается на секунду девичье личико:
– Наташа, Тина, на выход. Зеленый и желтый альбомы.
Пышная девица, к которой уже пристроился Маг, швыряет в дверь бутылку. Вика привстает.
– Элис! – негромко, но отчетливо говорит она. – Подмени Тинку!
Девушка за соседним столиком кивает, но Тина протестующе вскидывает руки:
– Вика, я в порядке.
Она говорит через программу-переводчик, но даже та доносит отголоски усталости и злости.
– Поработаю малолеткой. Все в порядке. Меня Кепочка достал вчера.
Один из геев встает, быстро идет между столиками. Обнимает Тину за плечи, что-то шепчет, усаживает обратно. Вопросительно смотрит на Вику.
– Хорошо, Анджей, – соглашается она. – Спасибо.
Гей и одна из девушек выходят в дверь. Вика садится, залпом пьет шампанское. И неожиданно свистящим шепотом говорит:
– Козлы. Все вы, мужики, козлы.
– Кто такой Кепочка? – спрашиваю я.
– Клиент. Постоянный. Я обычно сама с ним работаю, а вчера… была занята.
– Со мной?
– Да, – жестко говорит Вика. – Девчонкам нельзя с ним работать, они после этого сами не свои.
– А что ему нужно?
– Красный альбом.
Вспоминаю вчерашний вечер.
– Не помню такого.
– Это вкладка в черный альбом. Ее не показывают кому попало. – Вика встает. – Черт. Леня, извини…
Я тоже поднимаюсь.
– Ты хотел меня куда-то пригласить?
– Да.
– Ну так приглашай!
⁂
В холле я озираюсь, ожидая увидеть Мадам, но она так и не появляется. Ловлю машину, называю адрес – «Три поросенка»… Вика медленно остывает. Мне очень хочется расспросить ее про красный альбом и про Кепочку, но я молчу.
Нельзя. Пока – нельзя.
– Вот, я тебе показала, как мы живем, – говорит Вика. – Интересно?
– Ничего, – говорю я. – Нормально.
– Ничего… – Вика достает из сумочки сигареты, щелкает зажигалкой. – Нормально…
Мне не нравится, когда девушки курят. Даже в виртуальности.
– Вика, а чего ты ждала? Воплей – «какой ужас»? Я не ханжа. Восторгов? Тоже причин не нахожу.
Она мимолетно касается моей руки.
– Извини, Леня. Я немного переживаю за девчонок. Понимаешь, ты – случайный клиент. Сваливал от погони, забежал в бордель, съехал на моей фотке… Извини. Ты – ни при чем.
Мы подъезжаем к «Трем поросятам». В виртуальности нет часов пик – поясное время стерло это понятие. Но какие-то случайные приливы-отливы случаются. Вот сейчас, например, зал набит до отказа.
Проталкиваемся к стойке, я кричу бармену:
– Привет, Андрей!
– Привет-привет, – протягивая какому-то клиенту бокал с коктейлем, говорит Андрей. – А ты кто такой?
Ух. Это и впрямь он, а не программа-бармен.
– Леонид, – говорю я.
Андрей морщит лоб. В этом теле он меня не видел и перестраховывается.
– Мужик! – страшным шепотом говорю я. – Ты чего? Опять налоги замучили? Рэкет файло спер? Так скажи, найдем…
Андрей перегибается через стойку, вопит:
– А! Не признал! Вырос-то как! Мужчина!
Вика терпеливо мнется рядом. Ей, кажется, не по себе.
Как и мне в зоне отдыха публичного дома.
– Тебе как обычно? – интересуется Андрей, тянет руку к бутылкам.
– Джин-тоник, один к одному, – усмехаюсь. – Я это, я. Только мы лучше над рекой посидим. В одиночестве.
Андрей слегка морщится и косится под стойку – там у него терминал.
– Все каналы забиты? – ужасаюсь я.
– Тебе один найдем, – решает Андрей. Протягивает руку, нажимает что-то. – Делов-то на копейку… Как удачно! Обрыв связи, один канал освободился! Валяйте, только быстро!
Хватаю Вику за руку, тяну к двери в каменной стене ресторана. В тамбуре приказываю:
– Индивидуальное пространство для нас обоих. Никакого допуска.
– Принято, – шепчет потолок. – Никакого допуска. Вы – гости ресторана. «Три поросенка» желают вам приятного отдыха.
– Как круто, – иронично говорит Вика. – А ты здесь постоянный клиент?
– Да.
Я не вдаюсь в мелкие детали, вроде той маленькой дайверской аферы с розыском и осаживанием рэкетиров, сперших у хозяина ресторана подлинные финансовые файлы. Если бы я не переубедил ту шайку недоученных хакеров, то Андрею пришлось бы очень крупно раскошеливаться. Либо рэкету, либо налоговой инспекции Диптауна. А так… все обошлось миром, даже рэкетиры в итоге остались довольны. Тем, что так дешево отделались.
Мы выходим в осень.
Вика на миг останавливается, осматриваясь. Подбирает с земли прелый лист, мнет в пальцах. Касается коры дерева.
Я жду. Я тоже так топчусь, входя в новые виртуальные пространства. Я при этом, правда, еще и из глубины выхожу, оцениваю подлинный облик местности. Вике это недоступно, но у пространственных дизайнеров свои методы.
– Здорово, – говорит она. – Может быть, сам Карл Сигсгорд работал… Завидую.
– У тебя не хуже, – утешаю я, но Вика качает головой:
– Не во всем. У него потрясающее чувство меры. А я увлекаюсь…
Она по-детски пинает листья ногой, те вяло вспархивают и падают. Они уже свое отлетали.
– Пойдем. – Я беру ее за руку, веду к реке. Столик накрыт, словно бы для банкета. На большом блюде – фирменная жареная свинина «По-поросячьи». Есть и мой любимый глинтвейн, и приличный набор вин.
Вика на стол не глядит, она стоит над обрывом, вглядываясь в даль. Я становлюсь рядом. У противоположного берега поток полощет ветви поваленного дерева. Наверное, была буря. Это пространство тоже живое, как и Викины горы.
– Спасибо, – говорит Вика, и мне становится хорошо. Я думаю, что надо еще показать ей морской берег и кусочек старой Москвы, которые примыкают к ресторанчику. Но это тоже – потом. У нас еще будет время, я уверен.
Иначе зачем все?
– Знаешь, я очень редко выхожу из своего пространства, – говорит Вика. – Не знаю почему. – Она колеблется, но продолжает: – Наверное, боюсь увидеть тех, кто приходит к нам… увидеть их такими, какими они могут быть. Веселыми, добрыми, славными людьми.
– Почему?
– Тогда получится, что все люди двулики. Мы ведь помойка, Леонид. Помойка, куда выкидывают всю дрянь, что скопилось в душе. Страх, агрессию, неудовлетворенные желания, презрение к самим себе. В твоем «Лабиринте», наверное, то же самое.
– Он не мой. Я там по делу.
– Тогда тебе легче. А к нам приходят сопляки, которым не терпится стать мужчинами, мужчины, которым надоело ими быть, затюканные подругами парни с желанием покуражиться… Порой приходят, пробуют все альбомы. Говорят: «Надо все в жизни испытать».
Я опять сдерживаюсь и не спрашиваю, зачем она работает в «Забавах».
– Почему мы тянем за собой в будущее самое худшее, что в нас есть? – говорит Вика.
– Потому, что оно есть. И никуда не деться. Представь, что вокруг – джентльмены в смокингах, дамы в вечерних туалетах, все говорят умные красивые слова, вежливы и культурны…
Вика тихо смеется:
– Не верю.
– Я тоже. Любое изменение общества – техническое, социальное, или комплексное – как глубина, никоим образом не меняло индивидуальной морали. Постулировалось все, что угодно – от презрения к холопам до равенства и братства, от аскетизма до вседозволенности. Но выбор всегда совершался индивидуально. Глупо считать, что виртуальность сделала людей хуже, чем они есть. Смешно надеяться, что она сделает их лучше. Нам дали инструмент, а будем мы им строить или разбивать черепа – зависит от нас.
– Инструмент не тот, Леня. Все понимают, что на самом деле сидят дома или на работе, таращась в экран или нацепив шлем. А потому – можно все. Игра. Мираж.
– Ты говоришь, как тюринцы.
– Нет, их подход мне тоже не нравится. Мне вовсе не хочется превращаться в поток электронных импульсов.
– Вика… – Я кладу руку на ее плечо. – Не стоит загадывать, не стоит переживать. Глубине – пять лет. Она еще ребенок. Хватает все, что попадается под руку, говорит глупости, смеется и плачет невпопад. Мы не знаем, во что она вырастет. Не знаем, не появятся ли у нее братья и сестры, которые будут лучше. Надо просто дать ей срок.
– Надо дать ей цель, Леня. Мы нырнули в этот мир, не разобравшись с тем, что осталось за спиной. Не умея жить в одном мире – породили другой. И не знаем, куда идти. К чему стремиться.
– Цель появится, – без особой уверенности говорю я. – Опять-таки дай срок… дай глубине осознать себя.
– А может быть, она уже осознала? – говорит Вика насмешливо. – Ожила. Как в фантазиях людей, никогда в ней не бывавших? Может быть, среди нас ходят люди, которых нет в реальном мире? Отражения пустоты? Может быть, ты или я вовсе не существуем? И все наши представления о реальности – это фантазии ожившей сети?
Мне вдруг становится страшно.
Нет, я не склонен считать, что меня на самом деле нет.
И за Вику почти спокоен.
Но, кажется, я знаю кандидата на «отражение пустоты».
А Вика продолжает, словно задавшись целью свести меня с ума:
– Представь, как это может быть. Сотни тысяч, а может быть, уже миллион компьютеров включены в сеть постоянно. Потоки информации мчатся между континентами, оседают на хостах и роутерах, откладываются в памяти машин. Несуществующие пространства живут по своим законам, меняются. Падает листва с деревьев, наши шаги оставляют следы, наши голоса заставляют срываться лавины. Информация дублируется, путается, смешивается. Программы послушны, они создают муляжи, личины, но кто знает, как скоро личина наполнится подлинным разумом?
– Любой хакер помрет от смеха, слушая тебя, – говорю я деревянным голосом.
– Я не хакер. Я просто смотрю на то, что происходит вокруг. И думаю, что увидел бы человек ниоткуда, появившись в Диптауне, твердо считая, что он настоящий и живой? Кривляющихся фигляров? Людей, которые бегают по «Лабиринту» и радостно убивают друг друга? Психопатов, оттягивающихся в борделях? Вокруг есть все, что существует в реальности. Небо и солнце, горы и моря, города и дворцы. Пространства в пространствах, смешение времени и народов, достоинства и пороки. Все! Все и ничего. Нам нужно лишь то, что ненавистно в реальной жизни. Смерть, кровь, фальшивая красота и заимствованная мудрость. Так что подумает глубина о людях, если она научится думать?
Я молчу. Я вспоминаю Неудачника, который убивает монстров из пистолета, но никогда не стреляет в игроков. Который не говорит своего имени и адреса. Который уже двое суток висит в виртуальности – но у него не заплетается от жажды язык и не подламываются ноги. Который не понимает, что убегающий от мутантов ребенок – всего лишь сотня килобайт программы на сервере тридцать третьего уровня.
Я вспоминаю слова Человека Без Лица – «Теперь кое-что изменилось». Это же была прямая подсказка – вместе с воспоминаниями о Боссе-Невидимке и Заблудившемся Пойнте. Случилось то, что не имеет аналогов, кроме как в фольклоре.
И меня начинает бить дрожь.
Не может быть случайностей пятнадцать раз подряд – дайверы «Лабиринта» вытащили бы Неудачника… не препятствуй этому сама сеть. Неудачника некуда вытаскивать из глубины – он живет лишь в этом мире. Он прикован к «Лабиринту», к миру выстрелов и предательств, крови и руин. Он погибает и оживает, не понимая, что происходит с ним.
– Вика… – шепчу я. – Вика, не дай бог…
– Что? – Она смотрит на меня и отступает на шаг. – Что с тобой?
– Не дай бог, ты права… – шепчу я. – А мне кажется, что ты права….
Она хватает меня за руку, сжимает крепко, почти до боли, кричит:
– На сколько ты ставил таймер? Где ты живешь? Леня, опомнись! Ты живой, ты настоящий! Я несу чушь, чушь!
Мне делается смешно – Вика испугалась за меня.
– Я в порядке, – говорю я. – Я живой и настоящий. У меня не дип-психоз. Но я знаю человека, который не может быть живым.
Как ни странно, но Вика успокаивается. Я бы на ее месте наоборот – еще больше испугался.
– Я тоже с такими встречалась… – заявляет она.
Качаю головой.
– Вика, я знаю человека, который ведет себя, как в твоей фантазии. Не различает реальности и яви. Не ведает границы, живет, а не играет в глубине.
Она догадывается мгновенно:
– В «Лабиринте»?
– Да.
– Это называется потерей реальности. Нервный срыв, и ничего больше.
– Я видел нервные срывы, – говорю я. – Это… это другое.
– Ленька, – Вика улыбается, – я наговорила глупостей, а ты испугался… Знаешь, аналогии фальшивы.
Мне хочется рассказать ей все. Про Человека Без Лица и Неудачника. Про случайности, которые стали системой. Но я подписывал контракт, обещая конфиденциальность.
И еще – мне придется сказать, что я дайвер.
А у меня есть опыт таких признаний.
Я догадываюсь, о чем думают девушки, целуясь с дайвером. «Сейчас он выйдет из глубины, и мое лицо превратится в маску из крошечных квадратиков-пикселов. Он свободен здесь, а я пленница…»
Не хочу, чтобы Вика так думала. Не хочу, чтобы это стало стеной между нами.
– Ты права… – шепчу я. И Вика прижимается ко мне.
Мы стоим над обрывом, целуясь, и река ревет под нами, а ветер треплет волосы. Одинокий птичий крик, секундный проблеск солнца в разрыве туч, ковер листьев под ногами. Он мягкий и пахнет пряным. Я снимаю с Вики платье, а она помогает раздеться мне. Я целую ее тело, мои губы касаются живого тепла, не я в глубине, это глубина во мне, это наш мир – вокруг, я не уйду отсюда никогда, мы затеряемся в этих лесах и найдем дорогу к горам, что видны из ее окна.
Вика что-то шепчет, но я не слышу слов – мы слишком глубоко, мы вышли за пределы всех пространств.
Потом наступает короткий миг, когда пространства сливаются воедино.
Мы вместе – сквозь расстояния и неизвестность.
– Не уходи от меня, Стрелок, – шепчет Вика. – Только посмей уйти…
– Я не уйду, – говорю я. Мы прижимаемся друг к другу, ветер скользит по коже, мокрая листва холодит спину. Я смотрю вверх, но тучи клубятся, кружат подо мной, еще миг – и я упаду в небо, потеряюсь в реальностях вслед за Неудачником…
– Кто ты, Леня?
Но я не могу ответить. Снова привлекаю Вику к себе, и наши губы соприкасаются, делая слова пустыми и ненужными.
– Мое время кончается, – шепчет Вика. – Мне надо выходить… вот-вот…
Я понимаю. Я обнимаю ее еще крепче, словно в моих силах остановить бег таймера на том конце невидимой нити, удержать Вику в глубине еще минуту, еще миг…
– Приходи. – Вика вскидывает голову, приподнимается надо мной на локтях. – Приходи сегодня, я буду ждать.
Киваю, тянусь к ней – но уже поздно.
Ее тело бледнеет и меркнет, рассыпается облаком сиреневых искр, платье на земле тает, словно пригоршня снега. Миг – и я остаюсь в одиночестве, под небом, которое просит упасть в него, затеряться в облачном тумане, стать еще одним человеком, не знающим грани между мирами.
И Вика будет со мною всегда, мы станем равны, и мне никогда не придется отвечать поцелуем на вопрос…
Я мотаю головой, с силой тычусь в жухлую листву.
Это бывает. Всем дайверам знаком миг, когда хочется стать таким, как все.
Надо бежать…
Глубина-глубина, я не твой… отпусти меня, глубина!
Экранчики перед глазами, холодный ветер из кондиционера.
– Съела? – спросил я глубину. – Вкусно? Зубки не болят?
Глубина молчала. Ей нечем ответить. Она вновь проиграла.
Мир словно разломился на две половины. На ту, где была любовь, и на ту, где я катался по полу, обнимая пустоту. Будь проклято это раздвоение – после которого чувствуешь себя идиотом.
Я снял шлем. Тело было ватным, разбитым. Отоспаться бы. Потянувшись, я вырвал кабель костюма из порта.
– Сбой периферии! – испуганно сказала «Виндоус-Хоум». – Леня, проверь разъемы виртуального костюма!
– Пауза, – приказал я. Распрямился, вставая.
Костюм надо постирать.
Я прошел в ванную, разделся, влез под душ. Постоял полминуты, ловя запрокинутым лицом тугие струи воды. Потом подхватил с пола костюм, взял кусок хозяйственного мыла и занялся стиркой.
Вот так обычно и портят дорогостоящие вещи – поленившись… или постыдившись… идти в химчистку.
Предельно аккуратно выстирав костюм, я повесил его на плечики и зацепил на крюк над ванной. Потекли струйки воды. Выжимать ткань, внутри которой идут сотни проводков, датчиков и имитаторов давления – еще большее безумие, чем стирка. Ладно, понадеемся на репутацию фирмы «Филипс». Может быть, они учли даже русскую безалаберность.
Мой старый виртуальный костюм – китайский, но довольно приличный, валялся в шкафу. Я все собирался его продать, но не находил времени дать в сеть объявление. Теперь это меня порадовало.
Натянув трикотаж веселенькой раскраски, я прошелся по комнате. Ничего. Немножко маловат стал, но пойдет. Помахивая шнуром, я даже стал что-то насвистывать.
Викины слова – чушь. Она и впрямь фантазировала, а я утратил критичность. Сеть – это просто сотни тысяч компьютеров, подвешенных к телефонным линиям. Виртуальность – домыслы сознания.
Невозможен электронный разум на базе «пентиумов» и «четверок».
Это любой компьютерщик объяснит… если не поленится спорить с очевидной глупостью.
Я воткнул разъем в порт, и «Виндоус-Хоум» радостно сообщила:
– Обнаружено новое периферийное оборудование. Провести подключение?
– Да.
Мой основной костюм будет сохнуть дня три. Пускай уж «Виндоус-Хоум» подключит старый костюм как следует.
– Датчики движения… тест прошел… имитаторы давления… тест прошел… энергопотребление… тест прошел… ограничение критических перегрузок… тест провален! Внимание, данная модель виртуального костюма не укладывается в предельно допустимые параметры безопасности! Возможен дискомфорт при виртуальных контактах! Не рекомендуется…
– Продолжить тест, – приказал я. Все китайские костюмы страдают этим грехом – непоправимым, с точки зрения западноевропейцев и американцев. Если в виртуальности меня расплющит бетонной плитой, то костюм может отреагировать очень уж энергично и оставить на теле пару синяков. Честно говоря, меня это не особо тревожит.
– Тестирование завершено. Рекомендуется прервать подключение оборудования.
– Принять оборудование, – надевая шлем, сказал я.
– Ты серьезно? – спросила «Виндоус-Хоум».
– Да.
– Оборудование подключено, – скорбно согласилась программа.
deep
Ввод.
Ветер усилился. Я ежусь, отступая от обрыва. У меня мокрая голова, и стоять тут не очень-то уютно.
Особенно одному.
Беру термос, наливаю себе глинтвейн. Пару глотков, просто чтобы согреться. Мы еще придем сюда, вместе с Викой.
Очень надеюсь, что ей здесь было хорошо. Не так уж много в виртуальности мест, которые мне безоговорочно нравятся.
– Пока, – говорю я реке, ветру, осеннему лесу. Иду к выходу.
Если прогуляться до «Лабиринта» пешком, то я как раз убью остаток времени.
А дайверы закончат свои попытки спасти Неудачника.
Почему-то я уверен, что у них ничего не выйдет.
