Кроме Савки, невольников больше не было. Места и так едва хватало для скотины, тюков и пустых бочек, не говоря уже о ватаге головорезов. Лес всё тянулся нескончаемой стеной вдоль берегов, и Савка, привязанная одной ногой к щегле, впала в безразличие к миру. Она только жалела, что не смогла утонуть, ведь тогда досталась бы одному лишь речному богу, а не всей вонючей толпе.
Когда ладья наконец-то причалила к берегу, Савка подняла отрешённый взгляд от дощатого дна и увидала за частоколом большое селение, что тянулось вверх по пологому взгорью. Здесь её теперешние хозяева нападать не решились, а стали вести торг. Рядились они с местными долго и ожесточённо, и Савке было не понятно, что скрывали грубые гортанные крики разбойников: одобрение, несогласие или просто азарт? Потом один из лиходеев поднялся на ладью за Савкой. Он освободил её от верёвки и вытолкал на берег. Там к ним подошли две женщины в богатых одеждах. Одна из богачек осмотрела у Савки зубы, потом бесстыдно задрала ей подол. Затем эта женщина сдержанно кивнула чужаку, а её прислуга выкатила за рабыню бочонок с медовухой.
Так Савка осталась в селении. Местные, в отличие от речных разбойников, говорили на понятном ей языке. Бывшей невольнице сказали, что она станет наложницей князя, и отвели в просторный, но мрачноватый терем. Хозяин здешних земель оказался глубоким стариком, жизнетворный огонь в чреслах которого давно угас, а с его многочисленными наложницами почти в открытую, не таясь, забавлялись князевы сыновья и дружинники. Сам же старый князь давно стал равнодушен ко всему земному, кроме хмеля, и ждал одного – встречи со своими славными предками. К счастью, разделить с ним ложе Савке так и не довелось, и она просто прислуживала в княжеском тереме, помогая женщинам по хозяйству и благодаря тех за кров и за хлеб. Но главное: она снова могла теперь заниматься делом по сердцу – ходить в лес за ягодами…
Дни стояли сухие, и брусника к осени уродилась богатая. Леса оделись в золото и багрянец, даже хвоя ёлок и сосен будто бы стала понаряднее. Савка и раньше дивилась на эту извечную и могучую красоту, и каждый раз шла в лес как в божественный чертог. Она чувствовала себя в нём гостьей, но гостьей кроткой и разумной. Она брала у леса лишь малое и, даже когда возвращалась обратно, старалась ступать по своим же следам, чтобы не тревожить духов понапрасну. А лес всё видел и понимал, и оберегал ягодницу от разных напастей: от случайного зверя, от ядовитого змея, от неприметного сучка, что мог поранить ногу.