Сергей Кремлев
Ленин. Спаситель и создатель

Полная версия

Не густо.

После приезда невесты и тёщи всё изменилось: в доме постоянно прописались весёлое подшучивание, уютные беседы, ощущение полноты жизни – наперекор всему.

Письма из Шушенского – как самого Ленина, так и, особенно, Крупской, написанные родным, полны оптимизма, описаний прогулок, занятий охотой, купаний, зимних развлечений… В ноябре 1898 года Крупская извещала Анну Ильиничну Ульянову-Елизарову:

„Около нашего дома по инициативе Володи и Оскара (Энберга. – С.К.) сооружён каток, помогали учитель и ещё кое-кто из обывателей. Володя катается отлично и даже закладывает руки в карманы своей серой куртки как самый заправский спортсмен… Оскар катается плохо, так что падает без конца, я вовсе кататься не умею, для меня соорудили кресло, около которого я и стараюсь, …и делаю уже некоторые успехи… Для местной публики мы представляем даровое зрелище: дивятся на Володю, потешаются надо мной и Оскаром и немилосердно грызут орехи и кидают шелуху на наш знаменитый каток…“^[232]

А когда Ленину прислали из Красноярска коньки „Меркурий“, на которых, как писала Крупская, „можно „гиганить“ и всякие штуки делать“, то на радость себе и на потеху аборигенам Ленин освоил вообще фигурное катание. 24 января 1899 года Крупская сообщала „Мане“ Ульяновой: „Володя вывез из Минусы (в Минусинске всей компанией ссыльных отметили Новый год. – С.К.) целую кучу коньковых штук и теперь поражает шушенских жителей разными „гигантскими шагами“ да „испанскими прыжками“…“^[233]

Идиллия?

Курорт?

А это – как сказать…

Захандрить на шушенском „курорте“ можно было в два счёта! Ведь у „курортной“ „медали“ была и другая сторона. Вот что писал Ленин сестре 19 июля 1897 года:

„Ты просишь, Маняша, описать село Шу-шу-шу… Гм, гм!.. Село большое, в несколько улиц, довольно грязных, пыльных – всё как следует быть. Стоит в степи – садов и вообще растительности нет. Окружено село… (многоточие Ленина. – С.К.) навозом, которого здесь на поля не вывозят, а бросают прямо за селом, так что для того, чтобы выйти из села, надо всегда почти пройти через некоторое количество навоза. У самого села речонка Шушь, теперь совсем обмелевшая. Верстах в 1–1¹/₂ от села… Шушь впадает в Енисей, который образует здесь массу островов и протоков… Купаюсь я в самом большом протоке… С другой стороны (противоположной реке Шушь) верстах в 1¹/₂ – „бор“, как торжественно называют крестьяне, а на самом деле преплохонький, сильно повырубленный лесишко, в котором нет даже настоящей тени (зато много клубники!) и который не имеет ничего общего с сибирской тайгой, о которой я пока только слыхал, но не бывал в ней (она отсюда не менее 30–40 вёрст)…“^[234]

Ну, как, хорош „курорт“?

Особенно – после Невского проспекта?

Курорты с грязевыми ваннами бывают…

Но с „навозными“?..

Так что тот факт, что Ленин за время ссылки явно поздоровел, надо относить не на счёт „заботливого“ к революционерам царского правительства, а на счёт активного отношения Ленина к жизни и его жизнелюбия.

Дюма-отец в знаменитом своём романе „Сорок пять“ написал о Маргарите Наваррской:

„Люди выдающегося ума или же полные неуёмных жизненных сил не могут существовать одиноко. Каждому их чувству, каждой склонности словно сопутствуют явления и вещи, им соответствующие, и притягательная сила чувств и склонностей вовлекает эти вещи и явления в круговорот их жизни, так что люди эти живут и чувствуют не по-обычному: их ощущения в десять раз богаче и разнообразнее, их существование словно удваивается“^[235].

Это написано и о Ленине, причём его чувствам и склонностям времён жизни в Шушенском сопутствовали книги, письменный стол, заваленный бумагами, перо с чернильницей, а к этому – охотничье ружьишко и коньки…

Главным в этом перечне вещей, были, конечно же, книги… Книги, Лениным читаемые и прорабатываемые, а также и те книги, которые писал он сам или переводил с помощью жены для заработка.

Казённого „жалования“ – как ссыльный, Ленин получал 8 рублей в месяц, но этого для нормальной жизни было мало. И выручали не только деньги от матери, но и литературные гонорары… Только-только устроившись в Шушенском, ещё один, он 25 мая 2897 года сообщает сестре Анюте: „Полученный за первую статью гонорар хватит мне, я думаю, почти на год в дополнение к моему жалованию“^[236]

С апреля по июль 1897 года в журнале „легальных марксистов“ „Новое Слово“ публиковалась большая работа „К. Т-на“ „К характеристике экономического романтизма“, посвящённая критике взглядов швейцарского экономиста де Сисмонди (1773–1842).

По тем временам – когда ещё были сильны народнические взгляды, необходимость в такой критике была очевидна, однако сейчас для нас представляет особый интерес прежде всего одна мысль молодого „К. Т-на“, то есть – Владимира Ульянова, которая вполне приложима ко всей его (и не только его!) деятельности:

„Исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками“^[237].

Эта мысль 27-летнего Ленина хорошо соотносится с более ранней его мыслью, высказанной в „Друзьях народа…“:

„…идея исторической необходимости ничуть не подрывает роли личности в истории; история вся слагается именно из действий личностей, представляющих из себя несомненно деятелей. Действительный вопрос, возникающий при оценке общественной деятельности личности состоит в том, при каких условиях этой деятельности обеспечен успех? В чём состоят гарантии того, что эта деятельность не останется одиночным актом, тонущим в море актов противоположных?..“^[238]

Не забудем – эта написано 24-летним человеком, который, при всей ранней своей цельности, ещё продолжал формироваться. Но, как видим, уже задумывался – не фатовским, не тщеславным, а вполне деловым образом над тем, что делает индивидуума историческим деятелем, при каких условиях исторический деятель становится таковым!?

Отвечая на последний вопрос, Ленин в 1894 году писал:

„В этом же состоит и тот вопрос, который различно решают социал-демократы и остальные русские социалисты: каким образом деятельность, направленная к осуществлению социалистического строя, должна втянуть массы, чтобы принести серьёзные плоды?..“^[239]

А далее Ленин ясно даёт понять, что успех исторической личности, стремящейся к осуществлению социалистического строя определяется тем, насколько верно эта личность представляет себе „группировку общественных сил в России“ и насколько отдаёт себе отчёт в том, что выходом из ситуации может быть лишь организация классовой борьбы пролетариата против буржуазии.

Не экономическая борьба за улучшение жизни в буржуазном обществе, а политическая борьба за власть во имя осуществления социалистического строя – вот „символ веры“ Ленина, его credo.

В августе 1899 года в селе Ермаковском Ленин проводит совещание ссыльных социал-демократов. Дату совещания определила, собственно, Ольга Лепешинская (1871–1963), жена ссыльного социал-демократа П. Н. Лепешинского (1868–1994), поскольку формальным поводом собраться стало празднование дня рождения дочери Лепешинских.

В самом Ермаковском жили Ванеев с женой, М. А. Сильвин, В. К. Курнатовский и Лепешинские, из Минусинска приехали Старков и Кржижановский с жёнами, из села Тесинского – А. С. Шаповалов, Н. Н. Панин, Ф. В. Ленгник и Е. В. Барамзин, а из Шушенского – Ленин с Крупской и путиловский рабочий-финн Оскар Энберг, сосланный в 1897 году за участие в забастовке.

Все 17 собравшихся подписали написанный Лениным „Протест российских социал-демократов“ против появившегося тогда „манифеста“ ревизионистов-„экономистов“ – известного в то время „Credo“ („Верую“) Елены Кусковой. „Протест“ поддержал тогда и Мартов, а Ленин в „Протесте“ цитировал „одного из передовых борцов русской социал-демократии П. Б. Аксельрода“…

Да, тогда Ленин ещё относился к „старым борцам“ с уважением. С тем же Аксельродом он переписывался, будучи в ссылке, причём письма хотя и отправлялись по почте, но пересылались вначале в пределах России в корешках книг нейтральным адресатам, потом через несколько рук попадали за границу к сестре Ленина – Анне Ульяновой-Елизаровой, жившей тогда в Берлине, а уж она переписывала их и пересылала Аксельроду в Цюрих^[240].

Одно из таких писем – от 16 августа 1897 года, сохранилось как раз благодаря тому, что Анна Ильинична сохранила его копию:

„Дорогой Павел Борисович! Я очень и очень рад, что мне удалось-таки получить от Вас письмо… и вести о Вас и Г.В. (Плеханове. – С.К.). Ваши и его отзывы о моих литературных попытках (для рабочих) (так скромно аттестовано Лениным его блестящее „Объяснение о штрафах“. – С.К.) меня чрезвычайно ободрили. Я ничего так не желал бы, ни о чём так много не мечтал, как о возможности писать для рабочих. Но как это сделать отсюда? Очень и очень трудно, но не невозможно, по-моему. Как здоровье В. Ив. (Веры Засулич. – С.К.)?

…Про меня Вам, конечно, рассказывали достаточно, так что добавлять нечего. Живу я здесь в одиночестве. Здоров вполне и занимаюсь понемногу и для журнала („Новое Слово“. – С.К.) и для своей большой работы („Развитие капитализма в России“. – С.К.).

Жму крепко Вашу руку. Сердечный привет В. Ив. и Г.В.

Ваш В.У.“^[241]

Уважение к адресату, к Плеханову и Засулич здесь налицо. Они для Ленина всё ещё авторитеты, непререкаемые старшие товарищи. Вот как оно было тогда, когда социал-демократическое движение было больше течением мысли, а не массовым политическим явлением.

Но как только за мыслью потребовались дела, все потенциальные соглашатели, включая Плеханова и Аксельрода, отвалились от Ленина, как скорлупа от круто сваренного яйца.

За годы ссылки Ленин хорошо обдумал – что он будет делать и как будет вести дело партии после ссылки. Партия – это объединение сил, а в условиях правительственных преследований импульс объединению может дать лишь неподцензурная, то есть – нелегальная, газета, свободно издаваемая вне России.

Крупская позднее вспоминала, что план создания общерусской нелегальной газеты, издаваемой за границей и распространяемой в России для объединения всех революционных социал-демократов, постоянно занимал Ленина, постоянно им совершенствовался и обретал всё более конкретные черты.

Ленин рвался к настоящему делу, однако было неясно – не продлят ли ему срок ссылки?

Наконец, в начале января 1900 года департамент полиции известил ссыльного Ульянова, что министр внутренних дел воспретил ему по окончании ссылки проживание в столичных и университетских городах и крупных рабочих центрах.

Ленин избрал местом жительства Псков, как наиболее близкий к Петербургу город, и утром 29 января 1900 года вместе с семьёй отправился из Шушенского в долгий путь. Формально – в Псков, а, фактически, как мы знаем сейчас, – к будущей победе пролетарской революции.

Поскольку срок ссылки Крупской ещё не окончился, она вскоре уехала в Уфу – отбывать остаток ссылки. Из Уфы она писала младшей золовке 30 марта 1900 года:

„Милая Маняша! Третьего дня послала тебе и М.А. (Марии Александровне. – С.К.) письмо, а вчера получила от вас. Очень я рада, что М.А., может быть, поедет к Володе (в Псков. – С.К.), я-то, очевидно, не скоро ещё смогу двинуться. Да, похудел Володя очень, это за последнее время его так подтянуло, а то он выглядел очень хорошо. Я думаю, тут не столько катар виноват, сколько бессонница. Последнее время он хронически не досыпал, волновался перед отъездом… Как поехали, так Володя повеселел сразу и есть и спать стал по человечески…“^[242]

Не очень, выходит, сладко жилось Ленину на „шушенском курорте“, если одна мысль о том, что здесь, возможно, придётся задержаться, обеспечила „курортнику“ хроническую бессонницу.

В марте 1900 года Ленин созывает в Пскове совещание по вопросу издания за границей нелегальной газеты. Состав совещающихся был не сказать что полностью боевым: Ленин, Ю. О. Цедербаум (Л. Мартов), А. Н. Потресов („Арсеньев“, „А.Н.“, „Старовер“), С. И. Радченко с одной стороны и „легальные марксисты“ П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановский с другой стороны. На совещании обсуждался проект как общерусской газеты, позднее названной „Искра“, так и научно-политического (теоретического) марксистского журнал, который в 1901–1902 годах издавался в Штутгарте под названием „Заря“.

Совещание было созвано Лениным не на пустом месте – ещё до того как бывший ссыльный Ульянов добрался до определённого ему царизмом места жительства, он успел проделать немало дел!

По дороге из ссылки он остановился в Уфе, где встретился с сосланными в Уфу А. Д. Цюрупой (1870–1928) и А. И. Свидерским (1878–1933) – впоследствии видными большевиками, советскими государственными деятелями.

В феврале Ленин нелегально приезжает в Москву, где видится с инженером Г. Б. Красиным „Кузеном“, братом крупного в будущем советского государственного деятеля Л. Б. Красина (откуда и партийная кличка „Кузен“), и с И. Х. Лалаянцем („Колумб“, „Инсаров“, „Ник. Ив.“) (1870–1933).

Лалаянца Ленин знал ещё по Казани, по марксистскому кружку Н. Е. Федосеева, и по Самаре, но встречу они устроили не ради дружеских воспоминаний. В 1895 году Лалаянц был выслан в Екатеринослав (ныне Днепропетровск), вёл там революционную работу, принимал участие в подготовке Минского съезда РСДРП, прошедшего с 1(13) по 3(15) марта 1898 года – Ленин тогда был в Шушенском.

Теперь речь шла о подготовке уже II съезда и о том, что украинские социал-демократы предлагают Ленину принять участие в редактировании их нелегального органа – „Рабочей Газеты“ (в советское время так стал называться орган ЦК КП(б) Украины). „Рабочая Газета“ была признана и как официальный орган всей РСДРП, и Ленин в ссылке написал ряд статей для неё.

Поскольку дела с газетой не заладились, статьи оказались неопубликованными, хотя свою роль сыграли – я ещё о них скажу.

А сейчас – немного об Исааке Христофоровиче Лалаянце…

Подобно Владимиру Ульянову, он учился в Казанском университете. Как и Ульянова его – в 1889 году, исключили. Лалаянц был выслан в Самару, и здесь вошёл в нелегальный кружок. Высланный затем на Украину, участвовал в создании екатеринославского „Союза борьбы за освобождение рабочего класса“, редактировал нелегальную газету „Южный рабочий“.

Накануне 1 мая 1900 года Лалаянца арестовали и после предварительного заключения в марте 1902 года сослали в Сибирь, откуда он бежал за границу к Ленину, заведовал типографией „Искры“, после II съезда работал агентом „Искры“ в России, был одним из организаторов Бюро южных комитетов большинства.

В 1904 году – новый арест, ссылка на 5 лет в Вологодскую губернию, новый побег и нелегальная работа агентом ЦК. В 1906 году Лалаянц – среди организаторов конференции военных и боевых организаций большевиков в Таммерфорсе, где выступил с докладом о вооружённом восстании. Вскоре после конференции его в очередной раз арестовывают и после двух лет „предварилки“ приговаривают к 6 годам каторги.

В 1913 году, по окончании срока каторги, он был определён на вечное поселение в Восточной Сибири. И с этого момента боевой революционер Лалаянц заканчивается – от партии он отходит. Всё, что можно сказать о нём в более поздние времена, это то, что с 1922 года Лалаянц работал в Главполитпросвете Наркомпроса, написал воспоминания „У истоков большевизма“…

Вот такая судьба.

Как часто в этой книге, упоминая о тех или иных людях, то или иное время деливших с Лениным повседневность революционных забот, приходится затем писать: „от революционной деятельности отошёл“.

Уж как по-боевому начинал Бруснев, а вот же – прожив двадцать лет уже после Октября 1917 года, он просто жил, отойдя от „политики“ уже ко времени первой русской революции. Осуждать Бруснева за это не поворачивается язык и не поднимается рука – тюрьма, ссылка сломали человека как бойца, и он отошёл в сторону, Лалаянц тоже „отошёл“.

Судить и его вряд ли можно – он хлебнул лиха вдосталь и немало в своё время сделал, о нём есть статья во 2-м, „сталинском“ издании БСЭ. Однако на примере Лалянца и многих других временных соратников Ленина можно понять, как непросто было Ленину… У автора поэмы о Ленине „Лонжюмо“ Андрея Вознесенского, впоследствии тоже „отошедшего“ от честного гражданского пути, есть написанные по другому поводу строчки: „Тому же, кто вынес огонь сквозь потраву, – вечная слава!“

Ленин горел, но не сгорел.

Сгорел – не физически, ровесник Ленина Лалаянц… Физически Лалаянц – после всех его испытаний – пережил Ленина на 11 лет. Но духовно он сгорел ещё до Октября 1917 года.

Ленин же вынес огонь через всё, через все потравы!

И заслужил вечную славу.

Возвращаясь же в начало 1900 года, сообщу, что из Москвы, посещённой им нелегально, Ленин также нелегально приезжает в феврале в Петербург, где, кроме прочих встреч, ведёт переговоры с приехавшей в Россию Верой Засулич об участии группы „Освобождение труда“ в издании общерусской марксистской газеты.

А после этого – в Псков…

Глава 15. Как чуть не потухла «Искра»

26 февраля 1900 года Ленин водворяется в Пскове – под негласный надзор полиции. Гласный надзор означал необходимость регулярно лично отмечаться в полицейском участке, негласный надзор – тайную слежку.

Однако Ленин был уже несомненным мастером конспирации, и от слежки при необходимости уходить умел.

Он устраивается на работу в губернском статистическом управлении и обращается с прошением к директору департамента полиции о разрешении Крупской отбыть срок гласного надзора не в Уфе, а в Пскове. В просьбе мужа – естественной по отношению к жене, отказано, как позднее будет отказано и в просьбе прожить полтора месяца в Уфе в связи с болезнью Крупской.

Как всегда и везде, Ленин в Пскове много работает, пишет, но главная цель – будущая газета. Он нелегально едет в Ригу, где встречается с местными социал-демократами, затем совещается с партийными коллегами в Петербурге, где его арестовывают и допрашивают в охранном отделении, однако через полторы недели выпускают и в сопровождении полицейского чиновника отправляют в Подольск, где жила мать.

Наконец, ему разрешают выехать к жене в Уфу вместе с матерью и сестрой Анной. Проезжая через Нижний Новгород, Ленин совещается с нижегородскими марксистами, в Уфе договаривается с Цюрупой и Свидерским о материалах для ещё лишь задуманной «Искры», заезжает с теми же целями в Самару и в Сызрань.

Сызрань, надо заметить, была в программе пунктом особым. Здесь Ленин заручается – в видах издания газеты – финансовой поддержкой Александра Ерамасова. Сызранец Ерамасов – фигура, в ленинской биографии в некотором роде не проходная, так что о нём ещё будет сказано отдельно – в своём месте.

В июле 1900 года Ленин встречается в Смоленске со старым помощником по «Союзу борьбы» Иваном Бабушкиным (1873–1906), питерским социал-демократом из рабочих, будущим агентом и корреспондентом «Искры». В 1906 году Бабушкин стал одним из руководителей вооружённого восстания в Чите и Иркутске и был расстрелян царскими карателями. Об этой – палаческой, стороне жизни в царской России тоже будет сказано в своё время.

Наконец, все русские дела как-то налажены, и 16(29) июля 1900 года Ленин выезжает в Германию – вполне официально, с полученным в мае специально для этой поездки заграничным паспортом. Но он уже почти твёрдо знает, что в ближайшие годы в Россию не вернётся – его ждёт дело «Искры».

Ещё в Сибири он написал три статьи для украинской «Рабочей Газеты». Все три были объединены общей мыслью и представляли собой вполне стройную концепцию совершенно нового подхода к партийной работе в РСДРП.

В первой – «Наша программа» говорилось:

«…Мы стоим всецело на почве теории Маркса: она впервые превратила социализм из утопии в науку… и наметила путь, по которому должно идти, развивая дальше эту науку… Она научила видеть под покровом укоренившихся обычаев, политических интриг, мудрёных законов, хитросплетённых учений – борьбу имущих классов с массой неимущих… Она выяснила настоящую задачу революционной социалистической партии: не сочинение планов переустройства общества, не проповедь капиталистам и их прихвостням об улучшении положения рабочих, не устройство заговоров, а организацию классовой борьбы пролетариата и руководство этой борьбой, конечная цель которой – завоевание политической власти пролетариатом и организация социалистического общества»^[243].

Ленин писал для современников, и все, кто так или иначе имел тогда отношение к социал-демократии, понимали, что, говоря о «сочинении планов переустройства общества», Ленин имеет в виду «легальных марксистов» профессорского толка, что осуждение Лениным «проповеди капиталистам и их прихвостням об улучшении положения рабочих» относится к «экономистам»… А осуждение «устройства заговоров» – это камень в адрес нео-народников и возникающей на их базе партии эсеров.

Вторая статья называлась «Наша ближайшая задача», и в ней Ленин писал:

«…Два главных вопроса выдвигается при постановке такой задачи с особенной силой. 1) Как совместить необходимость полной свободы местной социал-демократической деятельности с необходимостью образовать единую – и, следовательно, централистскую, – партию?.. 2) Как совместить стремление социал-демократии стать революционной партией… с тем, что социал-демократия решительно отказывается устраивать политические заговоры, решительно отказывается „звать рабочих на баррикады“ (по верному выражению П. Б. Аксельрда) или вообще навязывать рабочим тот или иной план атаки на правительство, сочинённый компанией революционеров?

…Мы думаем, что в настоящее время самая насущная задача состоит в том, чтобы взяться за решение этих вопросов, и что для этого мы должны поставить своей ближайшей целью – организацию правильно выходящего и тесно связанного со всеми местными группами органа партии…»^[244]

Если посмотреть на ленинский тезис 1900 года о том, что социал-демократия решительно отказывается звать рабочих на баррикады и навязывать рабочим тот или иной план атаки на правительство, и сопоставить его с позицией Ленина уже через пять лет – в 1905 году, когда в разгаре была первая русская революция, то может возникнуть недоумённая мысль: «Один ли это человек писал и говорил?»

В 1900 году – никаких баррикад, а в 1905 году – мы это в своём месте увидим – настойчивое требование создавать и вооружать боевые дружины, готовить восстание по заранее обдуманному плану!

Как это понимать?

Да очень просто: в 1900 году звать рабочих на баррикады могли лишь авантюристы, а к 1905 году ситуация изменилась. Хотя и тогда не всё было так просто – я об этом в своём месте скажу.

Что же до статьи «Наша ближайшая задача», то Ленин пояснял в её конце, что необходимость сосредоточить все силы на газете вызвана тем, что русская социал-демократия, в отличие от социал-демократии других европейских стран, не имеет легальных возможностей ни парламентской работы, ни выборной агитации, ни участия в местном самоуправлении. «У нас заменой всего этого, но именно всего этого, – писал Ленин, – должна служить – пока мы не завоевали политической свободы – революционная газета».

В заключительной статье «Насущный вопрос» рассматривался вопрос организации и было сказано:

«Местная кустарная работа ведёт к чрезмерному обилию личных связей, к кружковщине, а мы уже выросли из кружковщины… Только слияние в одну партию даст возможность систематически провести принцип разделения труда и экономии сил… Против нас, против маленьких групп социалистов, ютящихся по широкому русскому подполью, стоит гигантский механизм могущественнейшего государства… Мы убеждены, что мы сломим в конце концов это полицейское государство, …но, чтобы вести систематическую борьбу против правительства, мы должны довести революционную организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства. Необходимо, чтобы отдельные члены партии или отдельные группы членов специализировались на отдельных сторонах партийной работы, одни – на воспроизведении литературы, другие – на перевозке из-за границы, третьи – на развозке по России, четвёртые – на разноске в городах, пятые – на устройстве конспиративных квартир, шестые – на сборе денег, седьмые – на организации доставки корреспонденции и всех сведений и движении и пр. и пр. …»^[245]

«Такая специализация, – заключал Ленин, – требует, мы знаем это, гораздо большей выдержки, гораздо больше уменья сосредоточится на скромной, невидной, черновой работе, гораздо больше истинного героизма, чем обыкновенная кружковая работа».

Ему всего тридцать лет (или уже тридцать лет?), и он видит свою жизнь на много лет вперёд как невидную, черновую работу по подготовке России к социальной революции и последующему социальному переустройству.

В начале августа 1900 года Ленин добирается до Цюриха – полный готовности приступить к делу, то есть – к налаживанию издания «Искры» и подготовке первого номера.

И вот тут…

И вот тут в течение каких-то двух недель произошли события, внутреннее напряжение которых чуть не разрушило все планы.

Собственно, чтобы описать коллизию подробно, надо было бы привести – с минимальными пояснениями, опубликованную лишь после смерти Ленина в 1924 году в Ленинском сборнике I ленинскую рукопись под названием «Как чуть не потухла „Искра“?»

Там всё расписано подробнейше самим Лениным, причём так откровенно, что становится ясно – он не предназначал рукопись для публикации, а, скорее, вылил в ней всю горечь тех дней…

В 4-м томе Полного собрания сочинений эти записи занимают семнадцать страниц – с 334-ю по 352-ю включительно (на 335-й странице приведено факсимиле первой страницы рукописи), и желающие могут познакомиться с ними самостоятельно.

Здесь же придётся ограничиться кратким пересказом…

Вначале Ленин встретился с П. Б. Аксельродом, и они провели два дня «в очень душевной беседе». Затем Ленин отправился в Женеву – к Г. В. Плеханову, и там Потресов («Арсеньев»), уже находившийся в Женеве, предупредил, что «надо быть очень осторожным с Г.В.»

Плеханов был недоволен многим, начиная с того, что Ленин и Потресов готовы лояльно сотрудничать – в рамках возможного, с «легальными марксистами» П. Б. Струве и М. И. Туган-Барановским. Как писал Ленин, Плеханов «проявлял абсолютную нетерпимость, неспособность и нежелание вникать в чужие аргументы и притом неискренность, именно неискренность», и «в товарищеской беседе между будущими соредакторами эта… дипломатичность поражала крайне неприятно».

Мало что изменил и общий «съезд» в составе Плеханова, Аксельрода, Веры Засулич, Ленина и Потресова… Мартов, которого Ленин в рукописи назвал «нашим третьим» приехать не смог, зато до Женевы добрался Струве, и начались непростые дискуссии. Причём в гневных филиппиках Плеханова был тогда некий пикантный момент, но о чём шла речь конкретно, читатель узнает позднее – когда повествование дойдёт до V съезда РСДРП…

Плеханов то и дело угрожал тем, что откажется от роли соредактора и будет «простым сотрудником», причём даже Засулич заметила, что Георгий Валентинович «всегда полемизирует так, что вызывает в читателе сочувствие к своему противнику»… Тем не менее, после всех ультиматумов было решено, что в редакцию газеты войдут шесть редакторов (Плеханов, Ленин, Мартов, Аксельрод, Потресов и Засулич), но у Плеханова будет «по вопросам тактики» два голоса.

Плеханов сразу же принимает «тон редактора», «не допускающий возражений», и «берёт в руки бразды правления».

«Мы сидим все, – писал Ленин, – как в воду опущенные, безучастно со всем соглашаясь и не будучи ещё в состоянии переварить происшедшее. Мы чувствуем, что оказались в дураках, что наши замечания становятся всё более робкими… Мы сознавали, что одурачены окончательно и разбиты наголову… Мы сознали теперь совершенно ясно, что утреннее заявление Плеханова об отказе от соредакторства было простой ловушкой, рассчитанным шахматным ходом, западнёй для наивных „пижонов“…»

Н-да…

Историки партии не заостряли внимание на этом моменте в жизни Ленина, а зря!

Здесь есть над чем задуматься и есть что в Ленине понять…

С одной стороны, Ленин, если иметь в ввиду его политические взгляды, очень рано понял всё то, что многие не поняли вообще. Уже в 1900 году Ленин в основных чертах политически мыслил примерно так же, как он мыслил в 1917 году. С другой стороны, если иметь в виду жизненный опыт Ленина, то в 1900 году Ленин был житейски ещё простодушен и психологически достаточно наивен. И в этом не было ничего удивительно, напротив – никак иначе быть и не могло!

Он вырос в атмосфере просто-таки образцовой семьи. Об этом будет сказано позднее отдельно, но сразу подчеркну, что Ленин как личность формировался в семье, где нормой были абсолютно честные, откровенные отношения как между отцом и матерью, так и между родителями и детьми. Соответственно, такими же открытыми, абсолютно товарищескими были и отношения между братьями и сёстрами, а наличие в семье шести детей разного возраста обеспечивало прочную и весёлую детскую дружбу в пределах дома. Искать друзей и товарищей на стороне, вне дома, у Володи Ульянова необходимости не было, его товарищами были Саша, Оля, Аня, позднее – ещё и Маняша с Митей…

Да и мать с отцом тоже были для него не только нравственным образцом, но и старшими товарищами.

Выйдя во «взрослый» мир царской России, юный Владимир сразу же столкнулся лоб в лоб с его несовершенством и жестокостями, но именно что – лоб в лоб! А в новой «взрослой» среде – молодой революционной, ему психологически и житейски близкой, всё тоже было достаточно открыто. Были, конечно, чьи-то амбиции, обиды, но в целом все дискуссии носили идейный характер, споры и заблуждения были – по молодости – искренними. То же надо сказать и о до-тюремном, «кружковом» периоде жизни Владимира Ульянова: его чувства по отношению к товарищам, и чувства товарищей по отношению к нему проявлялись прямо.

В тюрьме и потом в ссылке конфликтов хватало, но и они были всё так же обнажёнными… Скажем, жандармы на допросах хитрили, хитрил на допросах и он. Но это были открытые, так сказать, хитрости.

И вот Ленин, полный хотя и не юношеского – ему уже тридцать лет, но вполне молодого – ему ведь всего тридцать лет, задора и энтузиазма, полный молодых сил, приезжает к старшим товарищам по борьбе в расчёте на полное понимание. Он предвкушает дружную работу как по организации партии через общерусскую газету, так и по развитию марксистской теоретической мысли через отдельный научно-политический журнал, и вдруг…

И вдруг сталкивается в Женеве с капризами Плеханова, с «шахматными ходами», иными словами – с интригой!

В натуре Ленина не было интриганства до этого, и оно не пристало к нему впоследствии, хотя и ему пришлось освоить с годами искусство политических «шахматных ходов». Тем не менее, к нему – в реальной жизни, была в полной мере приложима характеристика, которую дал Дюма-отец своему литературному капитану мушкетёров де Тревилю: «Владея способностью вести интригу не хуже искуснейших интриганов, он оставался честным человеком».