Сергей Кремлев
Ленин. Спаситель и создатель
Глава 14. «Сувениры» в чемодане с двойным дном и Шушенский «курорт»
К середине 90-х годов Владимир Ульянов в кругах столичных марксистов котировался уже высоко. Вначале к нему, правда, присматривались, даже пытались экзаменовать по знанию марксизма, но экзаменаторы тут же превращались в экзаменуемых. Однако брата «того самого Ульянова» – то есть, террориста-народовольца, подозревали в склонности к террору, поэтому говорить о том, что Ленина при его появлении в Питере сразу же встретили с распростёртыми объятиями и с восторгом, было бы преувеличением. Первой реакцией была, скорее, настороженность.
Так или иначе, достаточно быстро он вошёл в весьма узкую группу так называемых «стариков» – уцелевших от разгрома членов группы Михаила Бруснева, о котором будет сказано чуть позже.
20 октября (1 ноября) 1894 года началось царствование последнего российского императора Николая II. А 17 января 1895 года приехавшие со всех концов империи депутации были приняты новым царём по поводу восшествия на престол.
Все ожидали перемен, однако 26-летний царь, читая по бумажке, заявил: «Я узнал, что в последнее время в некоторых земствах поднялись голоса, увлёкшиеся бессмысленными мечтаниями об участии представителей от земств во внутреннем управлении. Пусть каждый знает, что я буду защищать начала самодержавия так же неизменно, как мой отец»[204].
Монархисты – например, автор мемуаров «На службе трёх императоров» генерал Н. А. Епанчин, оправдывали царя тем, что он, якобы, оговорился, а в тексте речи, составленной обер-прокурором Святейшего Синода Победоносцевым, было написано «беспочвенные мечтания».
Но, во-первых, в официальном описании приёма эта якобы «речевая ошибка» была повторена, а, во-вторых, не один ли чёрт – «беспочвенные» или «бессмысленные»? В любом случае любой, мало-мальски граждански активный член общества обязан был восстать на борьбу против этого коронованного унтера Пришибеева и Держиморды в одном лице.
Не так ли?
Так мог ли не стать окончательно на путь борьбы Владимир Ульянов, если даже будущий ренегат марксизма Пётр Струве – ровесник Владимира, в те дни написал нашумевшую прокламацию в виде открытого письма царю, где говорилось: «Вы хотите борьбы? Вы её получите!»[205].
Весной 1895 года В. И. Ульянов вместе с В. В. Старковым, С. И. Радченко, П. Б. Струве, А. Н. Потресовым и Р. Э. Классоном участвует в подготовке издания марксистского сборника «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития».
Это уже подступы к капитальному труду «Развитие капитализма в России», но о нём – позже, а сейчас интересно посмотреть, как сложились судьбы упомянутых выше партийных коллег Ленина (тогда ещё, впрочем, – «К. Тулина») образца 1895 года…
Василий Старков (1869–1925) пришёл в социал-демократическое движение одновременно с Лениным, работал в кружке студентов-технологов. В 1895 году входил в руководящее ядро петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Есть знаменитая групповая фотография 1897 года, о которой один из снятых на ней – Юлий Мартов-Цедербаум, в 1922 году в «Записках социал-демократа» писал: «Мы, осуждённые члены союза, позволили даже себе небывалую и не вполне конспиративную вольность: снялись восьмером в группе…»
Мартов ошибочно включил в число снявшихся Я. М. Ляховецкого, а на фото присутствует семь человек из руководства «Союза борьбы…»
Стоят – А. Л. Малченко (1871—?), П. К. Запорожец (1873–1905), А. А. Ванеев (1872–1899), сидят – в центре Ленин, справа и слева от него Ю. О. Мартов-Цедербаум (1873–1923) и Г. М. Кржижановский (1872–1959), а крайний слева – как раз Василий Старков.
В декабре 1895 года Старков («Базиль»), как и остальные руководители «Союза борьбы…», был арестован и в 1897 году выслан в Восточную Сибирь на 3 года. Перед отъездом в ссылку и было сделано групповое фото.
По окончании ссылки Старков работал механиком на заводе, заведовал электростанцией в Баку, постепенно отходя от партии. После Октябрьской революции работал в Наркомате внешней торговли, был заместителем торгпреда СССР в Германии.
Инженер Степан Радченко («Директор») (1868–1911) – работал в социал-демократическом движении с 1890 года, начал пропагандистом в рабочих кружках, входил в кружок студентов-технологов, в 1895 году стал одним из организаторов «Союза борьбы…» В 1896 году был арестован, в 1898 году участвовал в подготовке и работе I съезда РСДРП, был избран членом ЦК.
В марте 1900 года Радченко участвовал в созванном Лениным Псковском совещании по вопросу издания за границей нелегальной газеты, стал агентом «Искры». В 1901 году по делу «Искры» был арестован, в 1904 году сослан на 5 лет в Вологодскую губернию, в 1905 году по амнистии освобождён и от политической деятельности отошёл.
Пётр Бернгардович Струве (1870–1944) – ровесник и одно время чуть ли не соратник Ленина, автор «Манифеста РСДРП» 1898 года, быстро выдвинулся как виднейший представитель так называемого «легального марксизма», в конце XIX века редактировал журналы «Новое Слово», «Начало», «Жизнь».
С образованием в 1905 году буржуазной партии кадетов Струве вошёл в её ЦК и возглавил правое её крыло. Октябрьскую революцию встретил враждебно, стал одним из идеологов «Белого» движения, входил в Особое совещание при Деникине и в крымское «правительство» генерала Врангеля. Позднее преподавал в Пражском и Белградском университетах.
Александр Николаевич Потресов («Старовер», «А. Н.») (1869–1934) начинал как однозначный соратник и сторонник Ленина. За участие в ленинском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» Потресов был сослан в Вятскую губернию, в 1900 году уехал за границу, помогал Ленину создавать «Искру», но уже на II съезде стал склоняться к меньшевизму и из этой колеи не выбился до Октября 1917 года, да и после. В 1922 году его выслали из России в числе других видных меньшевиков по прямому указанию Ленина. За границей сотрудничал в еженедельнике Керенского «Дни».
А Роберт Эдуардович Классон (1868–1926) остался в истории России как крупный инженер-электротехник, в молодости – сотрудник знаменитого М. О. Доливо-Добровольского.
Классон быстро отошёл от чисто политической деятельности, хотя с Лениным не порывал. В 1895-96 годах он построил на Охтенских пороховых заводах одну из первых в России электростанций трёхфазного тока; по его проектам и под его руководством были построены самые крупные электростанции Москвы (1897) и Петербурга (1898).
Классон участвовал и в электрификации Бакинских нефтепромыслов в 1900–1906 году, в 1914 году около Богородска под Москвой построил первую в мире районную электростанцию «Электропередача», работающую на торфе. Классон предложил гидравлический способ добычи торфа, который получил развитие уже после Октябрьской революции при активной поддержке Ленина. Имя Классона часто встречается в послеоктябрьской переписке Ленина. Скажем, 24 мая 1921 года он писал Классону:
«Т. Классон!
Получил и прочёл Вашу бумагу от 20/V 1921 (Классон в отчёте о поездке за границу жаловался на бюрократизм железнодорожной миссии в Берлине. – С.К.). Увидеться в ближайшее время едва ли смогу, ибо очень занят.
Через 1–2 недели напомните Фотиевой, секретарю СНК.
По существу удивлён Вашим письмом. Такие жалобы обычны от рабочих, не умеющих бороться с волокитой. Ну, а Вы? А Старков? Почему же ни Вы, ни Старков не написал мне вовремя? Почему Старков, сидящий в Германии месяцы, не написал мне ни разу? По-моему, его за это надо подвергнуть взысканию.
Почему и он и Вы только „плакались“, а не предложили точных изменений…?
Весь вопрос теперь исчерпан, не так ли?
С приветом Ленин[206].
Так в одном ленинском документе через четверть века соединились две разных эпохи и три разных судьбы. Эти три судьбы начались в имперском Петербурге схоже, но далее всё более различались. Однако общим в них оказалось то, что и гениальный Председатель Совнаркома Советской России Владимир Ленин, и талантливый русский инженер Роберт Классон, и Василий Старков – их давний, много более скромных возможностей, товарищ, своей молодости не изменили. Все три всю жизнь честно – в меру сил и способностей, работали на Россию. В отличие от бывших их партийных коллег Струве и Потресова…
Впрочем, я забрался очень уж далеко от конца XIX века, и пора в него вернуться.
15(27) марта 1895 года Владимир Ильин Ульянов получает паспорт для выезда за границу, а 25 апреля (7 мая) он вместе с одним из деятелей Московского рабочего союза Е. И. Спонти (1866–1931) уезжает через Австрию в Швейцарию для установления личных связей с плехановской группой „Освобождение труда“. Это была первая русская марксистская группа, основанная 25 сентября 1883 года в Женеве пятью бывшими народниками во главе с Г. В. Плехановым (1856–1918). Кроме Плеханова в группу входили Павел Аксельрод (1850–1928), Лев Дейч (1855–1941), В. Н. Игнатов и Вера Засулич (1849–1919).
Начинала группа трудно – денег едва хватало, выручала доля Игнатова в небольшом пароходном предприятии. Игнатов был тяжело болен, но пренебрегал лечением ради общего дела, душой которого стал Плеханов, быстро подтвердивший своё заслуженно лидирующее положение…
В жизни и становлении Ленина Плеханов сыграл роль немалую – вначале поддерживая его, затем – „от противного“, закаляя Ленина своей борьбой против линии Ленина… Увы, впоследствии было именно так – очень уж неоднозначной фигурой оказался в российской истории Георгий Валентинович Плеханов. Имя его уже упоминалось на страницах этой книги, а сейчас расскажу о нём подробнее.
Родился Георгий Валентинович на Тамбовщине в семье мелкого помещика, после гимназии учился вначале в Константиновском юнкерском училище, но через год перешёл в Петербургский горный институт…
6 декабря 1876 года (Володе Ульянову тогда не было ещё шести лет) двадцатилетний Плеханов выступил с речью против самодержавия на демонстрации у Казанского собора и с тех пор стал профессиональным революционером, членом народнической партии „Земля и воля“… Ходил „в народ“, с 1878 года редактировал одноимённый с партией партийный орган. Знаменитый народоволец Николай Морозов (1854–1946), почти тридцать лет просидевший в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, в своей книге „Повести моей жизни“ писал о Плеханове:
„Никто не заподозрил бы в нём тогда будущего идейного вождя социал-демократической партии, так как он был крайним народником. С бледным, матовым цветом кожи и крупными чертами лица, он производил впечатление человека очень самоуверенного, но сдержанного, не дававшего никому проникнуть глубоко в свою душу“[207].
В 1879 году на Липецком и Воронежском съездах „Земля и воля“ раскололась на тех, кто сделал ставку на террор и создал партию „Народная воля“, и тех, кто осознал необходимость пропагандистской работы среди рабочих. Народники, тяготеющие к марксизму, под руководством Плеханова образовали организацию „Чёрный передел“.
В январе 1880 года Плеханов эмигрировал в Европу. Там он завязывает связи с крупнейшими европейскими социалистами Жюлем Гедом, Карлом Каутским, Вильгельмом Либкнехтом, Эдуардом Бернштейном, начинает переписываться, а затем и лично знакомится с Фридрихом Энгельсом. В 1882 году Плеханов переводит на русский язык „Манифест Коммунистической партии“ Маркса и Энгельса. Володе Ульянову тогда исполнилось 12 лет.
В 1884 году Плеханов публикует работу „Наши разногласия“, о которой Ленин позднее написал, что она указала русским революционерам их задачу: образование революционной рабочей партии. Короче, крупный философ-марксист и талантливый партийный публицист Плеханов стал основоположником русского марксизма, причём не какого-то там „легального“, а неизвращённого марксизма – боевого, деятельного, революционного!
В 1889 году, выступая с речью на Парижском конгрессе II Интернационала, он отмёл суждения о России как об одной из самых политически отсталых стран и заявил: „Революционное движение в России восторжествует только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет, и быть не может“.
Казалось бы – блестящее, пророческое заявление, точный прогноз, сбывшийся менее чем через три десятка лет… Увы, шестидесятилетний Плеханов отличался от себя самого тридцатилетнего, как болото отличается от чистого пруда, который с годами стал болотом.
В 1917 году Плеханов назвал призыв Ленина к пролетарской революции „бредом“. Но в середине 90-х годов позапрошлого века до перерождения Плеханова были ещё годы и годы, и Ленин ехал к нему в Швейцарию, волнуясь.
В Женеве он беседует с Плехановым, в Цюрихе – с Аксельродом, причём с последним живёт неделю в деревушке Афольтерн под Цюрихом. Для Ленина это было первое знакомство с швейцарскими горами, которое потом будет не раз продолжено отнюдь не по доброй воле Ильича – хотя горы он искренне и горячо полюбил. Недаром Сталин, горы тоже любивший и в горах выросший, назвал позднее Ленина „горный орлом“.
Из Швейцарии Ленин писал матери:
„Природа здесь роскошная. Я любуюсь ею всё время. Тотчас же за той немецкой станцией, с которой я писал тебе, начались Альпы, пошли озёра, так что нельзя было оторваться от окна вагона…“[208]
Июнь 1895 года Ленин провёл в Париже, где познакомился с Полем Лафаргом, зятем Маркса и видным деятелем рабочего движения. В своём месте о Лафарге и его жене – дочери Маркса, ещё будет сказано. А о первых впечатлениях от Парижа мы узнаём из письма Владимира Ильича Марии Александровне от 8 июня:
„В Париже я только ещё начинаю мало-мало осматриваться: город громадный, изрядно раскинутый, так что окраины (на которых чаще бываешь) не дают представления о центре. Впечатление производит очень приятное – широкие, светлые улицы, очень часто бульвары, много зелени; публика держит себя совершенно непринуждённо, – так что даже несколько удивляешься сначала, привыкнув к петербургской чинности и строгости…“[209]
Ленинское: „окраины (на которых чаще бываешь)…“, очень показательно. Он приехал в Европу не туристом, он намерен осваивать её человеческий и революционный потенциал, и поэтому совершенно искренне признаётся в письме матери уже из Берлина:
„Занимаюсь… в Kцnigliche Bibliothek (Королевской библиотеке. – С.К.), а по вечерам обыкновенно шляюсь по разным местам? изучая берлинские нравы и прислушиваясь к немецкой речи…
Берлинские Sehenswьrdigkeiten (достопримечательности. – С.К.)посещаю очень лениво: я вообще к ним довольно равнодушен и большей частью попадаю случайно. Да мне вообще шлянье по разным народным вечерам и увеселениям нравится больше, чем посещение музеев, театров, пассажей и т. д.“[210].
Читая это, вспоминаешь признание Владимира Маяковского насчёт того, что поездки и общение с людьми почти заменяют ему чтение книг. Нечто подобное – в отношении, правда, не книг, а искусства, мог бы, пожалуй, сказать и Ленин.
Что способны были дать Ленину, скажем, Лувр или Мюнхенская пинакотека? Новые художественные впечатления?
Ну-ну…
А вот „шлянье“ по народным окраинам Парижа и Берлина (он жил в пригороде Берлина – Моабите) давало ему живую „информацию к размышлению“, позволяло сопоставлять, отсеивать зерно знаний о подлинной жизни Европы от штампованных „плевел“…
Так было, впрочем, и дома. В октябре 1893 года Владимир Ильич пишет из Петербурга в Москву младшей сестре:
„Маняше
Я прочитал с интересом письмо твоё от 27 сентября и был бы очень рад, если бы ты иногда писала мне.
Здесь я не был ни в Эрмитаже, ни в театрах. Одному что-то не хочется идти. В Москве с удовольствием схожу с тобой в Третьяковскую галерею и ещё куда-нибудь…“[211]
Да, „Третьяковка“ – это понятно! Это – своё, близкое, волнующее и затрагивающее то глубочайшее чувство Родины, которое разовьётся у Ленина тем больше, чем дольше он будет от Родины вынужденно оторван.
В сентябре 1895 года Ленин возвращается из-за границы, и главными „сувенирами“, вывезенными им из первой поездки в Европу, оказываются пачки нелегальной марксистской литературы, запрятанные в чемодане с двойным дном.
На войне, как на войне!
По возвращении в Россию Ленин в начале ноября 1895 года пишет Аксельроду в Цюрих письмо, содержание которого даёт вполне верное представление о том, чем и как живёт теперь Ленин:
„Вы вероятно ругаете меня за опоздание. Были некоторые уважительные причины.
Буду рассказывать по порядку. Был прежде всего в Вильне (нынешний Вильнюс. – С.К.). Беседовал с публикой о сборнике. Большинство согласно… и обещают поддержку… Их настроение вообще недоверчивое…, дескать, посмотрим… Я напирал больше всего на то, что это зависит от нас.
Далее. Был в Москве. Никого не видал, так как об „учителе жизни“ (Е. И. Спонти. – С.К.) ни слуху, ни духу. Цел ли он? Если знаете что о нём и имеете адрес, напишите, чтобы он прислал нам адрес, иначе мы не можем найти там связей. Там были громадные погромы (аресты. – С.К.), но, кажется, остался кое-кто и работа продолжается…
Потом был в Орехово-Зуеве. Чрезвычайно оригинальны эти места: чисто фабричный город, …только и живущий фабрикой… Раскол народа на рабочих и буржуа – самый резкий. После бывшего недавно там погрома осталось мало публики… Впрочем, литературу сумеем доставить…“
Сборник, о котором идёт речь в письме – это нелегальный непериодический сборник „Работник“, о подготовке которого Ленин и Аксельрод договорились. Ленин в своих объездах собирал материалы для него, и позднее сборник вышел в шести номерах плюс десять номеров „Листка „Работника““.
Отчитавшись о поездках, Ленин продолжает:
„Далее… Мне не нравится адрес в Цюрихе. Не можете ли достать другой – не в Швейцарии, а в Германии. Это бы гораздо лучше и безопаснее.
Далее. Посылая нам ответ – книжку по технологии, адрес: Питер, Александровский чугунный завод, химическая лаборатория, господину Лучинскому, прибавьте, если будет место, другой материал… Деньги, вероятно, пришлём, но позже. Отвечайте поскорее, чтобы мы знали, что сей способ годен.
Передайте поляку адрес для личной явки. Желательно поскорее, так как нуждаемся в транспорте. Адрес: город тот же, Технологический институт, студент Михаил Леонтьевич Закладный, спросить Иванова…
Далее. Такая просьба: нам крайне нужна краска – какая. Можете узнать у Mцgli, у которого она есть. Нельзя ли бы как-нибудь доставить? Оказии нет ли? Пожалуйста, подумайте об этом или поручите подумать Вашим „практикам“. Кстати, Вы просили прямо к ним обращаться. Тогда сообщите: 1) знают ли они наш способ и ключ; 2) знают ли, от кого идут эти письма…
Писать надо китайской тушью. Лучше, если прибавить маленький кристаллик хромпика (К2Cr2О7); тогда не смоется. Бумагу брать потоньше. Жму руку. Ваш…“[212]
В одном этом письме в сжатом виде уже дана судьба человека на много лет вперёд. Он уже знает, что не принадлежит себе… Он знает, что карьера, светские развлечения, личная жизнь – это всё не для него!
И даже обычный отдых будет теперь для него прежде всего необходимой передышкой между – нет, не боями, поскольку бои впереди, а между уже оконченным делом и ещё не начатым делом.
В середине ноября 1895 года в очередном письме Аксельроду, сообщая о собранном материале и новых связях, Ленин, поскольку пересланную в корешке книги корреспонденцию удалось отклеить „с несказанными усилиями“, ещё и наставляет адресата, как надо клеить:
„Необходимо употреблять очень жидкий клейстер: не более чайной ложки крахмала (и притом картофельного, а не пшеничного, который слишком крепок) на стакан воды. Только для верхнего листа и цветной бумаги нужен обыкновенный (хороший) клейстер, а бумага держится хорошо, под влиянием пресса, и при самом жидком клейстере…“[213]
Уже тогда Ленин был – ближайшие годы отчётливо выявят это – наиболее крупной интеллектуальной величиной в российской социал-демократии. При этом он, как видим, не считал для себя зазорным – в отличие от Плеханова, Аксельрода и много ещё кого, осваивать чисто технические стороны нелегальной работы. Похвальный подход, не так ли?
Что же до самого Аксельрода, то он в 1900 году вошёл в редакцию „Искры“, но как стал со II съезда РСДРП меньшевиком, так всё более злобствующим меньшевиком и оставался до конца жизни. Он блокировался против Ленина с Троцким и Мартовым, становился всё более желчным. После Октябрьской революции, находясь в эмиграции, пропагандировал вооружённую интервенцию против Советской России…
Уже будучи в сибирской ссылке, Ленин написал работу „Задачи русских социал-демократов“, где были и такие пророческие слова:
„Против всевластного, безответственного, подкупного, дикого, невежественного и тунеядствующего русского чиновничества восстановлены весьма многочисленные и самые разнообразные слои русского народа. Но кроме пролетариата ни один из этих слоёв не допустил бы полной демократизации чиновничества, потому что у всех других слоёв (буржуазии, мелкой буржуазии, „интеллигенции“ вообще) есть нити, связывающие его с чиновничеством, потому что все эти слои – родня русскому чиновничеству. Кто не знает, как легко совершается на святой Руси превращение интеллигента-радикала, интеллигента-социалиста в чиновника императорского правительства кнута и нагайки“[214]
Читаешь это, а перед глазами проходит легион бывших перестроечных „интеллигентов-радикалов“ с партбилетами, которые легко превратились из „идеологических бойцов ЦК КПСС“ – кто в официальных чиновников, а кто – в бездуховных неофициальных лакеев ельциноидного правительства России. По своим нравственным корням Аксельрод был как раз из этаких – из „прорабов перестройки“…
Много подобных фигур ещё попадётся на пути Ленина – фигур бывших товарищей. И если Аксельрод чем-то от других отличался, так это – редким зарядом отрицательной антиленинской энергии.
Ленин шёл сквозь ренегатов, как танк через мелколесье, хотя, в отличие от танка, Ленин имел живую душу, и измены его, конечно же, ранили. Но он духовно был очень силён, и шёл вперед всё равно.
В хорошей советской армейской песне есть слова: „Задачи ясны и команды понятны, и виден рубеж огневой…“ Если бы эту песню знал Ленин, то, весьма вероятно, её строчки стали бы у него любимыми. Собственно, уже тогда – в 25 лет, он полностью сформулировал для себя свою основную „теорему революции“, и вопрос был теперь лишь в том, чтобы доказать её для остальных с очевидностью теоремы Пифагора.
Само название первой основанной Лениным осенью 1895 года революционной организации сразу ухватывало суть: „Союз борьбы за освобождение рабочего класса“. Такое название было теоретически верно, а практически перспективно. Если рабочий класс освободится, он освободит и поведёт за собой крестьянство, а это будет означать свободную от эксплуатации Россию.
Цепь задач выстраивалась логично, и теперь надо было „выбрать“ эту „цепь“ – „звено“ за „звеном“ – с заиленного царизмом „дна“ российской истории.
До первого ареста – а он был уже не за горами, Ленин успел сделать как руководитель новой организации не так уж и много, но если посмотреть на то, за какой срок это было сделано, останется лишь снять перед Лениным шляпу!
Но, пожалуй, надо предупредить читателя вот о чём: читая советские курсы истории КПСС, можно впасть в некое заблуждение… Для времени сталинской „Истории ВКП(б)“ опасность этого была невелика, потому что всё ещё было у многих на памяти – если не у детей, так у отцов. Однако ко временам Хрущёва и, тем более, Брежнева для новых поколений уже нужны были пояснения, которые, увы, не делались тогда, а позднее – тем более.
Я имею в виду вот что…
Скажем, в брежневской „Истории КПСС“, издание 5-е 1979 года, сообщалось (стр.34): „В декабре 1894 года в связи с волнениями рабочих Семяниковского завода Ленин при участии рабочего этого завода Бабушкина написал обращение к рабочим… Так под руководством Ленина был совершён поворот от пропаганды в небольших кружках… к агитации в широких массах…“
Звучит весомо: встают перед глазами широкие рабочие массы, жадно внимающие Ленину. Но вот как это выглядело на первых порах – достоверное описание отыскивается в очерке о Зинаиде Невзоровой, одной из четырёх сестёр-большевичек из Нижнего Новгорода, будущей жене Глеба Кржижановского:
„Нужно было переходить от узкой кружковой пропаганды к массовой агитации… Как осуществить этот переход? Решили выпускать агитационные листки. Дело это было новое, и, как оказалось, трудоёмкое – листки писали от руки печатными буквами, а много ли можно „напечатать“ при такой технике? Одну из первых листовок, составленных В. И. Лениным, переписали в четырёх экземплярах. Рабочий Семяниковского завода Иван Васильевич Бабушкин разбросал листки на заводе и проследил за их судьбой. Два листка подобрали сторожа, два подняли рабочие, они прочитали, передали другим. Это радовало, воодушевляло, – значит, листовки будут жить, передаваться из рук в руки. Позднее удалось наладить печатанье листовок на пишущей машинке, а потом и на гектографе…“[215]
Если бы эта живая деталь была включена в учебные курсы истории партии, то эта история выглядела бы и волнующей, и трудной, и непростой – какой она и была.
Начинали-то с малого!..
Однако сила уже молодого Ленина проявилась в том, что на малом не останавливались, а сразу ставили перед собой большие задачи и задумывали большие дела.
В ноябре 1895 года была организована забастовка на суконной фабрике Торнтона. Тогда забастовало 500 человек – немного. Однако в 1896 году – уже без Ленина, но подготовленные Лениным, оставшиеся на свободе члены „Союза“ организовали 30-тысячную забастовку питерских текстильщиков!
Главное же, пожалуй, что успел Ленин до ареста, это написать брошюру „Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах“. Сейчас эта ленинская работа имеет, скорее, историческое значение (хотя прочесть её не будет лишним и сегодня), а тогда это была чертовски нужная для рабочих вещь! В ней простым, понятным языком, с цифрами, с конкретными, взятыми из прессы, примерами, развёрнуто рассматривались и разъяснялись все вопросы, связанные с применением закона о штрафах и т. д.
Видно было, что брошюра написана квалифицированным юристом-профессионалом, но Ленин ведь им и был, и вопрос разобрал досконально.
Он писал:
„Назначение штрафов – не вознаграждать за убыток (хозяина. – С.К.), а создать дисциплину, …заставить рабочих исполнять хозяйские приказания…
Крепостные крестьяне работали на помещиков, и помещики их наказывали. Рабочие работают на капиталистов, и капиталисты их наказывают. – Разница вся только в том, что прежде подневольного человека били дубьём, а теперь его бьют рублём“.
Сказано было метко и било проблему в лоб, но Ленин шёл и дальше:
„Против этого, пожалуй, возразят: скажут, что общая работа массы рабочих на фабрике или заводе невозможна без дисциплины: необходим порядок в работе…
Порядок, действительно, необходим при всякой общей работе, …но общую работу можно вести и без подчинения рабочих фабрикантам и заводчикам. Общая работа требует, действительно, наблюдения за порядком, но она вовсе не требует, чтобы власть наблюдать доставалась всегда тому, кто сам не работает, а живёт чужим трудом. – Отсюда видно, что штрафы берутся не потому, что люди ведут общую работу, а потому, что при теперешних капиталистических порядках весь рабочий люд не имеет никакой собственности: все машины, орудия, сырые материалы, земля, хлеб, находятся в руках богачей. Рабочие должны продаваться им… А продавшись, они, разумеется, уже обязаны подчиняться им и терпеть наказания.
Это должен уяснить себе каждый рабочий, который хочет понимать, что такое штрафы…“[216]
Для начального политического образования рабочей массы брошюра Ленина о штрафах была нужна, пожалуй, не менее, чем сам „Манифест Коммунистической партии“ Маркса и Энгельса. Достаточно сказать, что в декабре 1895 года она была отпечатана огромным для нелегального издания тиражом в три тысячи экземпляров, а в 1897 года переиздана в Женеве.
На обложке первого издания в целях конспирации указали вымышленные данные: „Издание книжного магазина А. Е. Васильева, Херсон, Типография К. Н. Субботина, Екатерин. ул., д. Калинина. Продаётся во всех книжных магазинах Москвы и С.-Петербурга“. На титуле стояло: „Дозволено цензурою. Херсон. 14 ноября 1895 г.“.
В действительности же брошюру отпечатали в петербургской нелегальной Лахтинской типографии, принадлежащей „Группе народовольцев“ (о налаживании контактов с ней Ленин сообщил Аксельроду)[217].
Типографию держали так называемые „народовольцы четвёртого листка“, то есть те народовольцы, которые в № 4 своего периодического органа „Листок“ высказались за марксистский взгляд на историю, ставивший во главе дела борьбу рабочего класса[218].
Итак, начало было положено, и должно было последовать продолжение – был готов первый номер первой нелегальной российской социал-демократической газеты „Рабочее Дело“ – органа „Союза борьбы“. Увы, свет он так и не увидел… В ночь с 8 на 9 декабря 1895 года на квартире Н. К. Крупской проходило заседание руководящей группы „Союза“, где обсуждался подготовленный к печати первый номер. И в ту же ночь начались аресты. На квартире Ванеева полиция захватила оригинал первого номера газеты.
Странно, но „нормативные“ источники по истории КПСС умалчивали – в результате чего произошёл провал? Тем не менее, его обстоятельства указывают на провокатора, которым оказался зубной врач Михайлов[219].
Брали с разбором – ту же Крупскую тогда не тронули. Были арестованы Анатолий Ванеев, Пётр Запорожец, Глеб Кржижановский, Александр Малченко, Василий Старков, Александр Потресов и сам Ленин. Из рабочих арестовали Василия Шелгунова, Никиту Меркулова, Ивана Яковлева, Бориса Зиновьева, Петра Карамышева и других.
Арестованные, и Ленин в том числе, были отвезены в печально известный Петербургский дом предварительного заключения на Шпалерной улице. Здесь, в одиночной камере № 193, Ильичу предстояло провести четырнадцать месяцев.
За три дня до ареста – 5 декабря 1895 года, Ленин написал письмо в Москву матери:
„Получил вчера письмо от Анюты, дорогая мамочка, сообщающее, что ты думаешь ехать с Ардашевыми (родственники по линии матери. – С.К.) в Казань, и спешу написать тебе.
Ардашевы собирались ехать сегодня. Д.А. (Ардашев, нотариус. – С.К.) мне предлагает взять дело об утверждении в правах наследства его родственника, но пока мы ещё не вполне согласились.
Живу я по-прежнему. Комнатой не очень доволен – во-первых, из-за придирчивости хозяйки; во-вторых, оказалось, что соседняя комната отделяется тоненькой перегородкой, так что всё слышно и приходится иногда убегать от балалайки, которой над ухом забавляется сосед. К счастью, это бывало до сих пор не часто. Большей частью его не бывает дома, и тогда в квартире очень тихо.
